Меченый. Том 4. Точка кипения

Глава 13−3 Обращение к народу

28 февраля 1987; Москва, СССР

THE OBSERVER: Крах нидерланского авиастроения

Голландский авиастроительный гигант Fokker, чья история насчитывает более века, оказался в шаге от банкротства после того, как британская корпорация BAE Systems официально отказалась от планов по его приобретению. Источники в Лондоне подтвердили, что компания, занятая выполнением оборонных заказов для правительства Великобритании, не располагает свободными ресурсами для спасения голландского производителя.

Fokker, вложившийся в разработку двух новых моделей — турбовинтового Fokker-50 и регионального реактивного Fokker-100 — столкнулся с идеальным штормом: резкий рост цен на авиатопливо, сокращение пассажиропотока и массовый отказ авиакомпаний от заказов на новые самолеты. Это привело к накоплению долгов в размере 800 миллионов гульденов (около 1,5 млрд долларов).

Еще несколько месяцев назад казалось, что компания избежит краха. Правительство Нидерландов предоставило экстренный кредит в 250 миллионов гульденов, а Fokker начал поиск стратегических партнеров. Однако на прошлой неделе American Airlines аннулировал заказ на 75 самолетов Fokker 100, что окончательно подорвало финансовые планы голландцев.

Любопытно, что в качестве последнего шанса обсуждалось сотрудничество с СССР. Советские власти, испытывавшие дефицит современных пассажирских самолетов, предлагали Fokker доступ к дешевому алюминию и титану, а также сборку голландских лайнеров на своих заводах для снижения себестоимости. Однако Вашингтон заблокировал сделку, сославшись на американские патенты, охватывающие 25% компонентов Fokker.

Столетняя история Fokker, начинавшаяся с триумфов в эпоху «Красного Барона» и продолжившаяся созданием культовых гражданских лайнеров, похоже, завершится в ближайшие дни. Как отмечают аналитики, голландская компания стала жертвой не только рыночных условий, но и стратегических просчетов, включая зависимость от американских технологий и неудачный выбор времени для запуска новых моделей.

Телевизионную программу этим вечером большая часть Советского Союза запомнит на многие годы. Обилие телевизионного контента, появившегося за последние два года, успело во многих семьях сформировать устойчивую привычку проводить свои вечера перед «ящиком», и даже вылезшее неожиданно на экраны «Лебединое озеро» — от которого уже успели отвыкнуть со времен Московской гонки на лафетах — не смогло выгнать людей на улицы. Тем более, что едва я появился в Останкино, на всех каналах была пущена телетекстовая строка о том, что ровно в 10 вечера ожидается важное заявление, просьба, мол, никуда не отлучаться. Поэтому не будет преувеличением сказать, что смотрели меня этим вечером десятки — а скорее сотни — миллионов человек.

— Здравствуйте, товарищи, — получив отмашку от стоящего по ту сторону камеры режиссера, начал я произносить речь, над которой думал последние полтора часа. — Два часа назад на меня было совершено покушение. В мой дом ворвались неизвестные с оружием, и только благодаря защищавшим меня ценой своей жизни бойцам Государственной Службы Охраны я сумел вырваться. К сожалению, Раисе Максимовне не повезло, и она спастись не смогла. В связи с этим, а также основываясь на данных о том, что часть высших партийных и правительственных лиц замешаны в организации попытки государственного переворота, я объявляю в стране чрезвычайное положение. Все военные части любого подчинения с данной минуты приводятся в повышенную боевую готовность. Я приказываю подразделениям Кантемировской и Таманской дивизий прямо сейчас войти в Москву и занять оборону объектов по «особому списку».

Был такой список. Мосты, почта, телеграф, вокзалы. Он, собственно, со времен Октябрьского переворота не сильно поменялся. Ну и что касается командования именно этих двух соединений, то в них я был лично более-менее уверен, специально просил Ивашутина, чтобы там на командирские должности он своих людей поставил.

— Поскольку есть сведения о крушении самолета, в котором летел министр обороны адмирал Чернавин, с этого мгновения я назначаю на пост исполняющего обязанности министра генерала Ивашутина, прошу всех служащих Советской Армии исполнять поступающие от него приказы так, как будто они отданы мной.

Слишком сильно связаны мы были с Петром Ивановичем «ядерной» тайной, чтобы всерьез думать о его возможной причастности к заговору. И в любом случае на кого-то же нужно было опереться, кандидатура Ивашутина была тут как минимум не хуже любой другой.

— Я хочу обратиться в первую очередь ко всем членам Коммунистической партии. Предлагаю рядовым членам прямо сейчас связаться к руководителями первичных ячеек и выяснить, «за кого» они. Кто из секретарей райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов партии готов открыто поддержать законную власть. Не нужно сидеть дома и ждать, пока ситуация разрешится сама по себе. Будущее страны — дело каждого честного гражданина. Предлагаю прямо сейчас всем небезразличным людям, которые за последние годы воочию увидели рост собственного благосостояния, выходить на улицы городов и поселков, собираться у зданий местных партийных органов и выражать свое мнение на этот счет. Я хочу, чтобы заговорщики-ревизионисты, вообразившие, что они могут решать за всю страну, поняли, что народ СССР против. Пусть у них земля горит под ногами!

Я сделал глоток воды из поставленного здесь же на столе стакана, поморщился от боли — голова просто раскалывалась, местная медсестра скормила мне какие-то болеутоляющие, но что-то они действовали весьма паршиво, висок пульсировал и горел огнем. Я непроизвольно потрогал повязку, на пальцах остались следы крови, видимо, рана продолжала потихоньку подтекать. Ну да, напряжение от самого главного выступления, софиты, бьющие в лицо. Совсем не то, что нужно раненному. Зато телевизионная картинка, наверное — просто закачаешься.

— Я также хочу обратиться к тем солдатам и офицерам, кто вольно или невольно стал участником заговора. Отступитесь. Ничего у вас не получится, все это только может привести к лишним жертвам, достаточно на сегодня смертей. И конечно, я обращаюсь ко всем членам Политбюро ЦК КПСС, которые меня слышат пусть таким немного странным образом. Заговорщики попытались отрезать меня от связи, но Горбачева просто так не возьмешь. Я назначаю заседание Политбюро и Совета Безопасности в стенах телецентра Останкино на два часа ночи 28 февраля. Предлагаю всем членам названных органов, кандидатам и секретарям ЦК прямо сейчас приехать в здание телецентра и подтвердить тем самым приверженность законной власти. Прямо сейчас состав заговорщиков мне не известен, могу только назвать первого секретаря ЦК КПУ Щербицкого, который по имеющимся данным причастен ко всему происходящему и которого я своей властью прямо сейчас отстраняю от должности. Исполняющим обязанности руководителя советской Украины временно назначается Владимир Ивашко.

Конечно, такой способ решения кадровых вопросов, мягко говоря, не соответствовал никаким регламентам, но кого в такие моменты интересуют регламенты?

— Вперед, товарищи! Настало время каждому показать, чего он стоит. Важно мнение каждого гражданина и каждого члена партии. Заговорщики не пройдут, мы вместе покажем им, что СССР — не банановая республика, здесь нельзя взять власть с помощью военного переворота! «Ради укрепления нашей безопасности и сохранения стабильности Республика будет реорганизована в первую Галактическую Империю, во имя сохранности и во имя блага общества!» — Последнее я, конечно, озвучивать не стал, но уж слишком цитата была к месту, чтобы не произнести ее как минимум у себя в голове.

А еще буквально через минут двадцать к телецентру Останкино начали подходить люди. Простые жители окрестных районов, которые остались неравнодушными к моим призывам. Я примерно на такой результат и рассчитывал, чем больше будет вокруг народу, тем меньше шансов, что нас тут тупо возьмут штурмом. Оно, конечно, невооруженные граждане — плохая защита от профессиональных боевиков, но ведь после того как взял власть, ее и удержать нужно. А как ее удержишь, если предыдущего генсека — любимого, нужно отметить, генсека — покрошил едва ли не самолично перед всем честным народом? Дилемма.

О том, что происходило в этот же момент по всему Союзу, я, конечно же, знать не мог, это мне уже сильно потом рассказали. А меж тем, народ, вдохновленный речью генсека, начал явственно бурлить. Я же не зря 2 года занимался тотальным пиаром своей персоны, говорил людям то, что они хотели слышать, и разговаривал с ними на привычном языке, заявление о попытке переворота не оставило равнодушным буквально никого.

— Товарищ генеральный секретарь. Там Лигачев приехал, — вырвал меня из размышлений голос Мамедова, чей кабинет я временно занял.

— Хорошо, — еще один взгляд на часы, стрелки приблизились к одиннадцати. — И если другие члены Политбюро будут подъезжать, проводите их незамедлительно.

Самое главное сейчас было набрать некий суммарный политический вес и начать «легитимные» кадровые перестановки. Кворум для заседания Политбюро собрать быстро было невозможно, поэтому реализовывать свою власть будем через решения Совета Безопасности. Оно, конечно, не совсем корректно с правовой точки зрения, но в такой момент это не так уж и важно. Быстро принять решение о выводе всех нелояльных из состава главного политического органа, и это будет конец для них. И так шансы на успех были достаточно призрачные…

— Ты как? — Лигачев влетел в кабинет и сходу заключил меня в объятья, заставив зашипеть от боли. Если не сильно глубоко дышать и не наклоняться, ребра чувствовали себя нормально, а вот при малейшем механическом воздействии тут же простреливали болью. Наш главный по идеологии и кадрам в моменте был похож на боевого уличного кота: шерсть вздыблена, зрачки расширены и переведены в «режим убийцы», когти выпущены и, кажется, вот прям сейчас начнет подвывать для обозначения своей позиции.

— Жив. Хотя и был близок.

— Соболезную насчет Раисы, — видимо, Лигачев хоть и не был дома, когда ему звонили, но выступление мое посмотреть смог. А может, потом пересказали.

— Да я не видел. Только слышал, как стреляли в доме, где она находилась… — Тема была не сильно приятна, выглядело, как будто я бросил жену на смерть, собственно, так оно и было, — лучше расскажи, что тебе известно?

Едва закончилось мое выступление, как телефоны Останкино буквально засыпали звонками от тех партийцев, которые спешили выказать заверения в верности «ленинскому курсу». Звонков было так много, что возможность совершать исходящие звонки оказалась тупо потеряна, я признаюсь, такого результата не ожидал и получается, сам себя отрезал от возможности как-то управлять ситуацией.

Как потом мне рассказали, на улице как раз в эти минуты произошел еще один знаковый эпизод. Буквально через десять минут — очевидно информация о моем местонахождении прошла раньше, все же десять минут даже для местной Москвы — это очень мало — после окончания моей речи к телецентру подрулили три автомобиля и оттуда вылезли вооруженные люди, сходу попытавшиеся прорваться внутрь здания. Однако сначала они были остановлены выстрелами контролирующих главный вход милиционеров, а уже буквально еще через десяток минут к Останкино начли подтягиваться люди, причем в таком количестве, что неизвестные бандиты посчитали за лучшее просто свалить куда подальше.

— Гришин с нами, — Лигачев первым упомянул, что логично, главу Москвы. Сейчас позиция Гришина была во многом определяющей, я еще раз мысленно погладил себя по голове за предусмотрительность — наладить отношения с Виктором Васильевичем было гениальным стратегическим решением. — Сумел дозвониться до Воротникова, он хотел прямо сейчас лететь в Москву первым же рейсом, но я убедил его подождать, только еще одного взорвавшегося самолета нам не хватает. Связался с Ивашутиным, он подтвердил смерть Чернавина. Взорвали нашего министра обороны, бомбу подложили в самолет. Как теперь летать — непонятно.

— Что еще?

— Хм… В Алма-Ате беспорядки начались. Кто-то, — Лигачев хмыкнул, действительно, кто бы это мог быть, — вкинул слух, что ты собираешься «отрезать» от республики весь север и восток. В городе начались погромы. Кричат «долой СССР, долой Горбачева».

— Это хорошо, — я криво улыбнулся. Значит, как минимум вопрос с Кунаевым у нас уже снят с повестки дня. Любые восстания на периферии мы переживем, лишь бы в столице разрулить ситуацию. — Что-то еще?

— Это все. Телефоны как с ума сошли. Дозвониться невозможно никуда. Я хотел ехать обратно в Кремль, но раз «штаб революции» у нас здесь…

В течение следующих полутора часов в Останкино приехали Гришин, Долгих и Зайков. Пять из двенадцати, кворум не собирался даже близко. Примаков был в Румынии и прилететь быстро никак не успевал. Рыжков находился в Корее и тоже оказался недоступен, Чернавин погиб. Воротников в столице РСФСР Новосибирске. Где были Кунаев, Щербицкий и Алиев, никто не знал.

Так-то если вдуматься, все могло и получиться у них. Двенадцать членов Политбюро, двое за границей, троих планировали устранить физически. Один сидит, управляет РСФСР в Новосибирске. Одного-двух из оставшихся перетянуть на свою сторону — может, даже под дулом автомата — и всё, можно назначать своего генсека. Тот же Долгих — скорее технократ, чем политик, насчет Зайкова тоже нет уверенности, что он готов жизнь положить за «дорогого Михаила Сергеевича». А когда Примаков и Рыжков вернутся, глядишь, ничего уже сделать будет нельзя. Нужно будет аккуратно проверить наших товарищей по главному политическому органу страны насчет лояльности. Я не исключаю, что кто-то из тех, кто сейчас поспешил заверить в своей приверженности законной власти, вполне мог знать о готовящемся заговоре и просто ждать, чья возьмет. Такие товарищи нам не товарищи.

— Кто за то, чтобы приостановить полномочия Политбюро СССР на ближайшие 48 часов? — В воздух взвились два десятка рук, — Принято.

В два часа ночи уже первого марта 1987 года прошло первое в истории открытое заседание Совета Безопасности СССР, которое транслировалось на всю страну. Поскольку кворума у нас не было, я решил зайти с черного хода. До этого СовБез СССР был достаточно странным образованием, которое в некотором смысле дублировало зону ответственности нашего главного политического органа, но поскольку состав там и там во многом пересекался, большой проблемы в этом никто не видел. Тем более что вводились в действия решения СовБеза постановлением Президиума Верховного Совета и непосредственных собственных полномочий не имел.

И вот теперь перед телекамерами буквально в прямом эфире в СССР фактически произошла контрреволюция. Партию буквально в два счета отстранили от верховной власти. «Советская» линия власти как бы показывала всем, кто тут главный, я понимал, что такой демарш в будущем может стать настоящей миной под фундаментом Советского Союза, однако других возможностей оперативно купировать проблему просто не видел.

— Кто за то, чтобы объявить на всей территории СССР режим «чрезвычайной ситуации», включающий приведение военных и партийных органов в режим повышенной готовности? Единогласно!

И вот в таком режиме пять членов и два кандидата в члены Политбюро, четыре секретаря ЦК, полдесятка министров и глав госкомитетов, а также два заместителя председателя президиума ВС СССР фактически в ручном режиме показали всем, что забрать у нас власть не получится.

Несмотря на все наши опасения, — они не исчезли до конца ни с приходом двух обещанных Ивашутиным рот охраны, ни со сбором толпы под телецентром — полноценный штурм не последовал. Видимо просто не было у заговорщиков достаточных сил. Мы победили, власть удержали, осталось теперь разгрести последствия этой ночи.

Где-то к трем часам ночи в город вошли танки Таманской дивизии, ППД которой находился в поселке Калининец, буквально в 50 километрах от города. Видимо, на роду написано этому соединению участвовать в разных непотребствах, связанных с переделом власти.

Танки и БТРы взяли под контроль центр города, встали на Красной площади, красноречиво повернув стволы в сторону ГУМа, и в целом стало понятно, что на этом «горячая фаза» конфликта, можно сказать, окончена. «Войну» мы выиграли, осталось теперь выиграть «мир».