Магнат Пушкин

Глава 3

Начну с приятных событий — ко мне приехала бабушка с Лёвой. Они бы и раньше ко мне хотели вырваться, но я был к такому не готов. Мотался меж городами и полями.

Оставив Лёвку на моё попечение, бабушка на следующий же день уехала в Михайловское.

Что мне в брате сходу понравилось, он возмужал. Окреп физически, и взгляд у него стал этакий, словно изучающий. Оно и понятно. Год обучения в столичном серпентарии для высокородных своё дело выполнил. Надеюсь, с брательника слетели розовые очки, и он научился отличать, кто ему друг, а кто пытается им манипулировать.

Подготавливая имение к приезду Императрицы, о котором мне уже поступило уведомление из Имперской канцелярии, я старался брать брата с собой, как можно чаще.

Да, иногда мне приходится делать картинку, вроде потёмкинских деревень, и я зачастую довольно сильно приукрашиваю деревенскую жизнь. Выходит дорого и от дел отвлекает. Но на парадную одежду для крестьян и крестьянок я потратился без особой жалости. Да, немножко шаблонно вышло. Всего лишь по три выкройки на мужские рубахи и женские сарафаны, но вся надежда на вышивку.

Говорят, девушки той цветной ниткой, да с моими иглами, вышьют так, что мать родная не узнает, что кроили и шили их одежду массово.

Если что, то мужские рубахи сделаны по вполне понятному аборигенам «славянскому крою». Там всё простенько, и оттого — крайне технологично. Я бы сказал — прямолинейно. И это правда. Славянам хватало ровной палки с рисками и ножа, используемого для резки полотна.

Просто, примитивно и быстро. И на машинке строчить — одно удовольствие, сплошь строчка по прямой.

Лариса была против, но тут уж я с ней не согласился — пусть люди ходят в том, что им привычно.

Брат был в восторге от наших поездок и мои земли, с их небывалым урожаем, были для него настоящим откровением.

Но как бы я ни нахваливал свои угодья, сердце тревожно сжимается от одной мысли: а вдруг затяжные дожди, что уже третий день хлещут по губернии, подпортят урожай? Лишь вчера агроном, бледный как полотно, доложил о первых признаках гнили на краю посадок капусты. Велел обработать их золой и отваром луковой шелухи — бабкины рецепты еще ни разу не подводили.

Между тем, Велье уже блестит, как новая монета. Даже крестьянские дети ходят в выглаженных рубахах, а на ближнем озере — сотни гусей, прикупленные специально к высочайшему визиту. Иногда ловлю себя на мысли, что все это бутафория, декорации к спектаклю, где главная роль отведена капусте. Смешно? Возможно. Но когда в карете с гербом Романовых приедет та, чей взгляд видел расцвет и падение империй, хочется верить, что скромное великолепие моих полей скажет ей больше, чем позолота и мрамор.

А еще… Есть тайна. В дальнем углу приусадебного огорода, за крепким забором, зреют три кочана-гиганта, выращиваемые Афанасием по старинной монастырской методике, и с молитвенным наговором. Если к сроку они нальются соком, то самый крупный преподнесу Императрице-матери в день приезда.

Пусть усмехнутся придворные, назвав это чудачеством. Но я-то видел, как она вместе с фрейлинами за своим личным огородом присматривает, проявляя нешуточный интерес к своему хобби.

Осталось лишь дождаться сентября. И чтобы небеса смилостивились.

— Сандро, — перенял брат Лёва у Пущина его привычное обращение ко мне, — А что за календари ты рисуешь?

Вопрос вовсе не случаен. Уже второй вечер я при свете свечей привожу в порядок свои записи по Источникам. К тем, первоначальным, что в Михайловском и на монастырских землях, добавились Источники моего поместья, а потом и те, которые были найдены на землях недавно приобретённых вместе с Матюшкино, и до сих пор ещё до конца не обследованных.

Афанасий вместе с Прошкой только половину успели объехать, но результат их разведки уже меня радует. Понятно, что с самолёта можно всё быстрей сделать, но тут есть тонкость — малые колодцы Афоня не всегда успевает заметить, а их, как правило, в разы больше, чем средних, а уж тем более — больших.

Вышло так, что аурум, добываемый в Источниках, стал моим стратегическим ресурсом, а его количество и виды — ограничены не только по своему объёму, но и разнесены по времени.

Скажем, на авиацию мне в этом месяце аурума уже не хватит. А я на десятки новых станков замахнулся.

— Видишь ли, Лёва, каждая следующая ступень цивилизации отличается друг от друга всё большим потреблением энергии или силы. Именно она, в первую очередь, помогает людям стать венцом природы. Сначала люди приручили лошадей, быков и ослов, чтобы пользоваться их силой. Потом овладели силой ветра и воды. Даже пушки, и те используют силу сгоревшего пороха. И с каждым таким шагом люди становились сильней. Теперь у нас есть магия и паровые машины.

— Тогда почему учителя нам рассказывают про каменный, бронзовый и железный век? — наморщил мой брат лоб, пытаясь поймать меня на нестандартности объяснений и найти в них несоответствие тому, чему их обучают.

— Может, они пока сами не понимают, что есть главное? — предположил я в ответ.

Лёва задумчиво почесал затылок. Мои слова казались ему одновременно и логичными, и пугающими. Логичными — потому что он и сам замечал, как с каждым новым изобретением, с каждой новой технологией, человечество тратит все больше и больше ресурсов и сил. Пугающими — оттого что за этим самым «венцом природы» сквозило какое-то неутолимое, всепоглощающее стремление, которому нет конца и края.

— А что делаешь ты?

— Энергия — это сила. Я всего лишь хочу научиться использовать ее разумно. Не стану скрывать — к своей выгоде.

— Но ты заботишься о своих крепостных. Даже у бабушки в Михайловском они выглядят бедней, чем у тебя, хотя она каждого из них лично знает, и ни разу никого не обидела не по делу.

— Заметь, я ещё поля удобряю, и коней кормлю не сеном, а овсом. Не улавливаешь связь?

— Ты хочешь сказать, что это одно и то же? Но, брат, это же подло! Относиться к людям, как к животным! У меня просто нет слов!

— Хочу тебя удивить. Очень скоро, уже меньше, чем через три года я начну выдавать своим крепостным вольные грамоты. И поверь мне, от меня уйдут очень немногие. Ты за это тоже станешь мне пенять? А всё оттого, что им у меня хорошо жить.

— Ты решил отпускать крепостных? — выловил брат необычное в моих словах.

— Да.

— Зачем? Цена твоего поместья тут же упадёт.

В этом Лёвка прав. Согласно установившимся традициям, цена поместий в первую очередь определяется числом крепостных, и лишь потом идёт упоминание о землях и лесе.

Хех… Никогда не думал в этом ключе, хотя брат не ошибься. Хорош я буду через несколько лет, когда заявлю, что у меня осталось две — три тысячи крепостных, вместо семи — восьми.

Собственно, ни на что такая оценка особо не влияет, кроме чванства и оценки Попечительского совета, который мне без надобности.

Парадокс нынешнего времени в том, что государство реально выкупает у дворян поместья. Вот только этот процесс ограничен — казна на такое дело отпускает всего лишь пять миллионов в год. И да, оценка выкупа основывается на количестве душ, имеющихся в поместье.

— Лев, давай этот разговор отложим на следующий год. Пока просто поверь мне на слово, что очень многое меняется. А количество крепостных — вовсе не та величина, на которую стоит ориентироваться.

— Но ты же мне объяснишь?

— Запросто. Любое поместье стоит ровно столько, сколько оно приносит дохода, если к этому отнестись объективно. Достаточно поднять казначейские росписи. Если ты увидишь, что поместье заплатило налог с десяти тысяч дохода, то смотри на банковские ставки. К примеру, надёжный банк предлагает тебе такое же количество процентов на вклад, если ты туда вложишь двести тысяч рублей. У тебя есть выбор — купить поместье, или положить деньги в банк под проценты. А владелец поместья хочет триста тысяч.

— И что?

— Зачастую вполне достаточно грамотно подвести ему свои аргументы, — не стал я третировать парня более жёстким вариантом ответа, — Объяснить, насколько больше дохода ты получишь с трехсот тысяч, положенных в банк под проценты. Причём, без рисков неурожая, бунта и падения цен на зерно.

— Думаешь, согласиться?

— Конечно, нет. У меня трое почти по месяцу кочевряжились. Зато сейчас почти всю округу выкупил, кроме Красногорска. Но на его жителей у меня отдельные планы.

— А что с ними не так?

— Так они все уже вольные! Это же понаехи, что с Прибалтики прикатили, а там крепостное право уже давно не работает. Самое то, что нужно для создания новой мануфактуры.

— Понаехи? — не понял меня Лёвка.

— Забей, — отмахнулся я, внезапно для себя обнаружив по соседству приличный источник трудовых ресурсов, который я раньше не учитывал.

Да, вольные понаехи. Правда, грамотных среди них мало, и говорят они с акцентом, но за нормальные деньги готовы честно работать. А что мне ещё надо?

По возвращению из Москвы, несмотря на занятость, пришлось выделить пару деньков и слетать в столицу, чтобы отвезти сестре товар, посмотреть, как идёт строительство будущего магазина-ателье, и попытаться что-нибудь узнать о предстоящем вояже венценосных особ. Правда, чтобы вылететь из Велье понадобилось трое суток ждать лётной погоды, но тут уж ничего не поделать — не умею я пока тучи разгонять руками.

Лететь одному, откровенно говоря, было скучно, и я предложил Кюхле составить мне компанию. Что интересно, приятель, не раздумывая, согласился и даже придумал чем себя занять, пока я буду обстряпывать свои дела в столице.

Дело в том, что в школе не хватает учебников и методических пособий и Вильгельм решил воспользоваться оказией, чтобы закупить в столице всё необходимое перед началом учебного года.

Целый вечер перед отлётом Вилли с Клавдией Захаровной составляли список необходимой литературы, выдули два самовара чая, три раза разругались в пух и прах по вопросу образовательной программы и столько же раз помирились.

— Ну, давай уже, выдай что-нибудь язвительное о том, что я с пожилой женщиной спорил, — закончил свой рассказ Кюхля о том, как они с учительницей верстали годовой план обучения и обсуждали необходимую для образования литературу, когда мы пролетали в районе Гатчины.

— С чего бы я над тобой должен подтрунивать? — не понял я реплики приятеля. — Если дискуссия не переходит на личности и оскорбления, то вполне себе нормальный способ прийти к какому-то соглашению. А со старухой ты споришь или с ребёнком, то дело десятое. Кстати, ты в столице где решил остановиться? На Мойке в гостинице у Демута? А то поехали ко мне — у меня места полно.

Мой вопрос о том, где будет жить Кюхля до отлёта из столицы, был не случаен, потому что в городе родных у приятеля нет. Мать живёт в своём имении в Лифляндии. Старший брат десять лет тому назад погиб в сражении возле польского города Остроленка во время русско-прусско-французской войны. Младший брат служит мичманом на бриге «Новая Земля». Одна сестра живёт в Смоленской губернии в имении покойного супруга, а другая служит классной дамой в Екатерининском институте благородных девиц, где и проживает подле своих воспитанниц.

— Пожалуй, соглашусь на твоё предложение и остановлюсь у тебя, — после недолгого раздумья озвучил своё решение Кюхля. — А давай вечером Дельвига в гости позовём?

— Почему бы и нет⁈ — согласился я с Вилли. — Помниться на моём дне рождение он говорил, что переводится из Департамента горных и соляных дел в канцелярию Министерства финансов. Стало быть, он должен сейчас находиться, в городе, а не в какой-нибудь командировке с геологами минералы ищет.

— Саня, я тебя умоляю, — рассмеялся Кюхля в ответ. — Где минералы и где наш барон. Он дальше границ Санкт-Петербурга не то что шага не сделает, а и в карете не поедет. Ему где бы ни работать, лишь бы не работать. Он ведь литературой живёт, а служит только от того, что кушать иногда хочется.

А вот тут я с Кюхлей полностью согласен. Служащий из Дельвига так себе. Насколько я знаю из рассказов Виктора Ивановича, в реальной истории барон Дельвиг перевёлся из Минфина в Императорскую публичную библиотеку на должность помощника библиотекаря, где вместо того, чтобы описывать и каталогизировать имеющиеся книги, читал их с утра до вечера, забив на служебные обязанности.

Не успели мы с приятелем в моём доме отобедать и допить кофе, приготовленный нам Глафирой, как в столовую примчался её сын:

— Барин, там по вашу душу курьер из министерства внутренних дел на чёрной карете прибыл. Он сейчас у ворот с папкой разговаривает. Вас спрашивает. Что папке сказать?

— Скажи отцу, чтобы проводил служивого ко мне, — вышел я из-за стола и с чашкой кофе направился в сторону своего кабинета. — Вилли, не желаешь послушать, что курьер скажет.

— Нет, — помотал головой почему-то побледневший Кюхля. — Я лучше здесь посижу.

По пути в кабинет у меня в голове пролетела куча мыслей, начиная с того, что слишком быстро о моём прибытии в столицу узнали в канцелярии МВД, не говоря уже о том, что вообще от меня нужно Министерству. Ответ на первый вопрос был самым простым, потому что прилёт гидроплана в столицу не столь частое явление и об этом порой знает половина города, не говоря уже об МВД. Ответ на последний вопрос может быть любым, потому что в этом времени Министерство Внутренних Дел это не столько охрана правопорядка и поимка преступников, сколько именно внутренние дела государства. Например, такие как поощрение земледелия, надсмотр за работой фабрик, внутренняя торговля и даже работа почты.

— Вот, ваше сиятельство, — постучавшись, отворил дверь Степан и пропустил в комнату мужчину лет тридцати в однобортном полуфраке темно-зелёного цвета с высоким воротником и обшлагами из черного бархата. Правой рукой служивый держал треугольную шляпу, а на левом его боку в наплечной портупее болталась пехотная шпага офицерского образца.

— Ваше сиятельство, — кивком поприветствовал меня вошедший. — Титулярный советник Барышов Сергей Дмитриевич. Мне велено немедленно доставить вас к его высокопревосходительству министру внутренних дел Осипу Петровичу Козодавлеву.

Может, я чего-то не знаю, но как по мне, то в министерстве неплохо живут, раз у них в курьерах аж титулярные советники служат. Если сравнить этот гражданский чин с военным, то ко мне пожаловал обер-офицер в звании капитана. Похоже, я расту в глазах окружающих. До этого по мою душу от силы поручика присылали. Интересно, а в следующий раз отправят надворного или коллежского советника, что соответственно равно подполу и полковнику? Но это я так. Можно сказать, шучу от неопределённости.

К счастью дорога до Морской улицы, где располагалась канцелярия Министерства внутренних дел, не заняла много времени, и спустя час я сидел в кабинете напротив седовласого мужчины лет шестидесяти пяти.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, за столь необычный способ знакомства, но с вами очень сложно встретиться, — в извиняющемся жесте развёл руками министр, пока его секретарь разливал нам кофе. — При царском дворе вы появляетесь редко и внезапно, в столице бываете от случая к случаю, а мне очень хотелось познакомиться с таким деятельным юношей, как вы. К тому же, мы в какой-то степени родственники. Да-да, не удивляйтесь. Сестра моего отца Анна Осиповна была замужем за капитаном лейб-гвардии Иваном Емельяновичем Бобрищевым-Пушкиным. Понимаю, что зять моего отца был из другой ветви рода Пушкиных, но предок у вас был один — Григорий Александрович Пушка Морхинин. Это я вам, как бывший директор Герольдии говорю.

Так себе родство. Седьмая вода на киселе. Но разных ветвей Пушкиных действительно полно на Руси. А ещё меня порой поражает, насколько глубоко знает свои корни местный люд. И что интересно, это характерно не только для дворянства. Спроси в Велье у любого крестьянского пацана, кто твой прапрадед, так он ещё и братьев с сёстрами своего предка назовёт. А в моём мире многие ли помнят по имени-отчеству свою бабушку? А прабабушку? А прадеды чем занимались? То-то и оно. А здесь мало того что помнят, но и чтут память предков. Не поголовно, конечно, но в большинстве своём.

— Ваше Высокопревосходительство, как вы справедливо заметили, я человек действия, и праздное времяпровождение при дворе мне претит, — взял я маленькую чашку со стола и сделал небольшой глоток кофе. — Так уж получилось, что на мои плечи легли жизни и судьбы тысяч людей. Возможно, прозвучит пафосно, но для меня важнее и интереснее, во что одеты и обуты мои люди и что они ели сегодня на завтрак, а не созерцание блеска и роскоши балов. Вот и сегодня я прилетел на два, от силы три дня, да и то, только для того чтобы доставить товар, произведённый моими людьми и узнать как обстоят дела на заводе Берда, где по моему заказу строятся паровые мельницы. Разумеется, мельницы будут обеспечивать мукой в первую очередь моих людей.

— Насколько мне известно, вы один из лучших формирователей страны. Для чего вам паровые мельницы? Можно же в безветренную погоду просто дуть на лопасти мельницы с помощью перла.

— Прошу прощения за дерзость, ваше высокопревосходительство, но вы сейчас озвучиваете величайшее людское заблуждение. Почему-то все считают, что при наличии магии про остальные виды, например, тех же самых паровых движителей можно забыть. Вместе с тем, многие забывают, что запасы аурума в колодцах ограничены в отличие от руды, из которой производят металл для паровых машин. Если взять мой самолёт и установить на него мощный и лёгкий двигатель, а к нему приделать пропеллер, то он полетит не хуже, чем с помощью перлов. Магия нужна там, где без неё в данный момент никак нельзя обойтись в силу слаборазвитой научной и технической базы человечества.

— Хотите сказать, что будущее за паровыми машинами?

— Техническая мысль не стоит на месте, поэтому думаю, что и их заменит что-то более мощное и компактное. Вы же в детстве не могли себе представить корабль без паруса, а сегодня пароходы, выпускаемые на заводе Берда, у вас уже не вызывают изумления. Так и завтра пар сменит другой вид энергоносителя. К примеру, электричество.

Почти час мы с министром обсуждали разные аспекты жизни, начав с магии, а закончив и вовсе прессой.

Как оказалось, газета «Северная почта» (на мой взгляд, одна из более-менее достойных внимания) была детищем Осипа Петровича и курировалась им лично. Чем меня привлекало это издание, выходившее два раза в неделю, так это ежемесячными сводками цен на хлеб по всем крупнейшим городам России и новостями, как внутри страны, так и за рубежом. Стоимость годовой подписки на газету для меня в Велье составляло пятнадцать рублей, а для жителей Санкт-Петербурга тринадцать. При стоимости гуся один рубль, для большего охвата читателей цена газеты естественно казалась непомерно высокой. О чём я и сказал министру.

— Поднимите тираж и уменьшите цену. Газета очень хорошая — жалко будет, если задохнётся и исчезнет.

— Как вы могли заметить, в «Северной почте» нет платных объявлений, как в «Вестнике Санкт-Петербурга». Газета выпускается на средства Почтамта и не может позволить себе быть дешевле.

— В таком случае освещая внутренние события, добавьте иллюстрации. Например, мне известно, что в скором будущем Псковскую губернию посетит Императрица Мария Фёдоровна. Что мешает сделать гравюру Императрицы, выходящей из портала одной из Псковских церквей, а затем тиснуть изображение рядом с новостью, мол, Императрица-Матушка, будучи в Пскове посетила храм такой-то? Да у вас весь тираж скупят только из-за одного изображения Марии Фёдоровны, а затем перепродадут вдвое дороже.

— Знаете, как долго режется гравюра? — отмахнулся от идеи Козодавлев. — К тому же резать придётся по памяти. Не будет же Императрица часами позировать на фоне церкви.

— К сожалению, вы правы. У меня сестра для моей книги сказок лично гравюры резала. Ох, и намаялась, — с грустью вздохнул я, понимая, что печать гравюр в газете так себе затея. Зато меня тут же осенила другая идея, которой я поспешил поделиться с министром. — Что если взять компактную камеру-обскуру с объективом и вместо задней стенки поставить медную пластину? Владелец перла, после того, как установит нужную резкость, активирует артефакт. Тот в свою очередь, попадающее на объектив изображение, преобразует в тепловые лучи и выжжет на металле своего рода гравюру, которую затем можно будет использовать в типографической печати. Правда, в процессе работы получившийся агрегат будет немного греться и дымить, но если гравюра не будет отличаться от оригинала, то думаю, что этим недостатком можно пренебречь.

— Как такое в принципе возможно? — недоверчиво посмотрел на меня Осип Петрович. — И вы можете подобный перл сформировать?

— А как вы в детстве увеличительным стеклом на дощечке сфокусированным солнечным лучом своё имя выжигали? Я, конечно, утрирую, но примерно так же можно и металл жечь. Не без помощи магии, конечно, но всё-таки можно. Если доставите ко мне домой камеру и запас медных пластин подходящего размера, то думаю, что результат можно будет увидеть завтра вечером. Ещё бы не помешал запас чистой газетной бумаги и винтовой пресс для печати гравюр — нужно же мне будет как-то проверять получающееся изображение.

— И сколько будет стоить сей чудесный перл, если я попрошу сделать его для моего человека? — не преминул поинтересоваться ценой артефакта министр.

— Именно для вас стоимость артефакта будет равна стоимости затраченного аурума. Думаю, что больше чем на полторы тысячи материала не уйдёт. Но это при условии, что ваш человек будет сопровождать Императрицу-матушку в поездке по стране и создаст одну из гравюр в моём имении. Какое именно изображение нужно будет сделать, я потом подскажу. Ну и ещё нужен ваш совет, как представителя органа выдающего разрешение на оформление привилегии — нужно ли мне брать патент на это изобретение?

— Если вам некуда деньги девать, то, конечно, можете подать заявку на привилегию. Более того, я её тот час же подпишу и передам дальше в мануфактурную комиссию. Но нужна ли вам эта привилегия, если кроме вас никто не сможет повторить ваш артефакт? А сама по себе камера обскура ещё с тринадцатого века известна.

Вернувшись домой и не застав Кюхлю, я дождался, когда мне доставят все затребованное для создания задуманного мною прибора и принялся экспериментировать.

Естественно, говоря министру о гравюрах я и не думал делать именно их. В моём мире в типографиях использовался метод полутоновой печати. Оригинальная фотография переснималась через стеклянный экран с множеством крошечных отверстий. Получившаяся копия проявлялась, и получалось изображение, состоящее из точек разного размера. Путём контактной печати изображение переносилось на металлический лист. Пробелы между точками вытравливались кислотой, и получившийся лист использовался в типографии, как штамп. Исключив с помощью магии некоторые шаги в известной моему мире технологии, я собирался сразу получить штамп, пригодный для печати.

Кстати, процесс выжигания штампа на медной пластине я «укротил» без труда. Сложнее было «научить» артефакт определять освещенность объекта и высчитывать время экспозиции. Пусть не сразу, но и с этим вопросом справился.

Условный фотоаппарат получился так себе, признал я, рассматривая первые полученные оттиски, но для нынешнего времени — это несомненный прорыв!

Я за него даже оговорённую сумму наличкой получил. Единственное, чего я не понял, так это зачем меня хотел видеть Министр. С его аппаратным рессурсом он мог обо мне собрать любые сведения. Зачем ему нужна была встреча со мной? Целый час пробеседовали ни о чём. Не фотоаппарат же он мне хотел заказать. Это была уже моя личная инициатива. Решил составить личное мнение обо мне? Допустим, составил. И что дальше?

Отчего-то мне не верится, что столь занятой человек потратил на меня уйму своего драгоценного времени по личной инициативе. Странно, не правда ли…