Магнат Пушкин

Глава 22

В Малом театре давали «Отелло». Со знаменитой Екатериной Семёновой в роли Дездемоны.

Ложу я достал через Дельвига, пусть и дорого, но оно того стоило. Катенька зачла мне этот маленький подвиг.

К сожалению, за час, проведённый в кафе нашего доходного дома, я не успел её научить формировать Перл, предназначенный выполнять роль театрального бинокля. Однако так даже лучше вышло. Смущаясь, она попросила о дополнительном уроке. Улыбаясь, пообещал. В любое удобное для неё время.

А потом мы поехали в театр.

Екатерина Дмитриевна, закутанная в бархатную шаль, с нетерпением ждала начала спектакля. Ложи бенуара, где мы расположились, давали прекрасный обзор сцены, но при этом скрывали нас от любопытных взглядов.

— Говорят, Семёнова сегодня в ударе, — шепнула она, поправляя перчатки. — В прошлый раз, когда я видела её в «Федре», она довела половину зала до слёз.

Занавес дрогнул, и в зале воцарилась тишина.

Отелло — могучий, страстный — уже ревновал, ещё не зная причины. А Дездемона… Ах, эта Дездемона! Семёнова вышла на сцену — и казалось, будто сама невинность сошла с полотен старых мастеров. Её голос, то нежный, то полный отчаяния, проникал в самое сердце.

— Боже, как она играет, — прошептала Катенька, сжимая веер. — Смотри, как дрожит её рука, когда Отелло приближается…

Я украдкой взглянул на Голицыну — её глаза блестели в полумраке. Она дышала в такт происходящему на сцене, словно сама переживала каждое слово.

Когда в финале Дездемона замерла в последнем вздохе, в зале кто-то вскрикнул. Голицына схватила меня за руку.

— Я не могу… Это слишком… — её голос дрогнул.

Занавес упал. Аплодисменты грохотали на весь зал, как гром. Семёнова вышла на поклон — бледная, почти невесомая, словно ещё не вернувшаяся из мира, где только что погибла её героиня.

— Хочешь, заедем куда-нибудь перекусить? — предложил я.

Голицына покачала головой.

— Нет… Не сейчас. Мне нужно прийти в себя.

Помолчали, давая улечься впечатлениям.

— Странно, — наконец сказала она. — Чем прекраснее искусство, тем больнее после.

И, вздохнув, взяла меня под руку, чтобы идти домой.

— Александр Сергеевич, здравствуйте. Можно вас на пару слов? — услышал я знакомый голос из-за спины.

Оглянулся. Ба, какие люди! Сам Великий князь Николай со свитой из трёх молодых людей и пары девушек. Мы чуть отошли в сторону и остановились у одной из колонн.

— Я знаю, что вы встречались с государем, и сумели произвести на него впечатление, — негромко сказал Николай, — Ваши идеи мы ним дважды обсуждали, и если коротко, то я получил карт-бланш на большинство наших начинаний. Предлагаю встретиться в Царском Селе послезавтра в полдень. Обсудим, с чего начнём. Надеюсь, у вас имеется план. А сейчас пойдёмте, представлю вас своей супруге.

— План имеется. А обе дамы выглядят великолепно, сочту за честь, — машинально сказал я дежурные фразы, пытаясь сообразить, что именно было одобрено государем.

Что могу сказать. Александра Фёдоровна, до принятия православия Фридерика Шарлотта Вильгельмина, отличалась грациозностью, любезностью и весёлостью. Компанию ей составляла близкая подруга детства, графиня Цецилия Гуровская, ставшая женой русского офицера Фредерикса. Изъясняться вся компания предпочитала на французском.

Из театра мы вышли вместе, а затем раскланялись, прощаясь. Незамеченным такое событие не осталось. На нас глазели со всех сторон.

— Вы говорили с Великим князем, как с равным, — словно невзначай заметила Екатерина Дмитриевна.

— Надеюсь, никому, кроме вас это не бросилось в глаза?

— Вроде бы нет, разве что Их Высочество бровями сыграла, — сказала наблюдательная Катенька.

— Надо будет ей что-нибудь забавное подарить, — вслух сделал я себе заметку.

— Пруссачке и забавное? Не поймёт. Зато швейной машинке, хорошо оформленной, будет чрезвычайно рада. Как и всяким новым образцам тканей.

Столь меткие замечания заставили меня по-другому взглянуть на Голицыну. Как советчица она оказалась на удивление хороша. Ещё бы, кто, как не она, знает жизнь двора изнутри. И матушка ей в помощь.

В Царское Село я прибыл вовремя, но не в карете… на СВП.

«Удивить — значит победить!» — это цитата из учения Александра Васильевича Суворова из его знаменитых трудов «Полковое учреждение».

Победа сегодня мне необходима. Оттого и удивляю. Стараюсь. И судно на воздушной подушке — всего лишь один из моих козырей. Так, для начала разговора.

Скорей всего Николай про него уже слышал, но между слышать и видеть — разница величиной с дорогу от Петербурга до Царского Села, не меньше.

Всю дорогу я думал, отчего Николай назначил мне встречу в Царском Селе, если вся его семья уже давно переехала в Петербург. Отчего-то у меня возникло предположение, что меня ожидает испытание. Наверняка Николай попробует проверить меня в споре с некоторыми одиозными личностями, если так можно назвать тех, кто не только не разделяет мои взгляды, но и декларирует абсолютно иное понимание происходящего в стране. В этом плане опустевший дворец в Царском Селе — место более чем, удобное. Нет ни лишних свидетелей, ни ушей.

Под эти мысли я добрался до дворца, минуя заборы и посты охраны. Отчего у меня всё получилось? Так я ещё со времён лицея тут каждую тропку знаю.

Своё судно я припарковал прямо напротив парадного крыльца, на которое и взбежал, опередив замешкавшегося слугу.

В зале, куда он меня проводил, было прохладно и слегка накурено. На столе стояло вино и лёгкие закуски.

Кроме Великого князя в зале было ещё восемь человек, и каких! Что не лицо — то Личность!

Представлял нас друг другу адъютант князя Адлерберг.

Граф Орлов, князь Меньшиков, граф Нессельроде, граф Бенкендорф, граф Сперанский, граф Канкрин, и как вишенка на торте — гвардейский ротмистр Пестель.

— Александр Сергеевич, а мы вас чуть позже ожидали, — заметил Николай, мельком глянув на большие напольные часы.

— Выехал с небольшим запасом, но поля уже убраны, так что немного сократил путь, оттого и уложился в сорок пять минут, — по-военному коротко доложил я в ответ.

— Это откуда же вы стартовали? — не выдержал Меньшиков.

— От завода Берда на Матисовом острове.

— Шутите? Или вы на своём самолёте прилетели?

— Не сказать, чтобы на самолёте, но ваша догадка близка к истине. Впрочем, можете просто выглянуть в окно, — предложил я.

Меньшиков поднялся и выглянул.

— Хм, господа… Странная карета. Без колёс и лошадей! — заявил он, пожимая плечами.

Тут уж все не выдержали, поднялись с мест, и пошли к окнам.

— Ну, чтож, Александр Сергеевич, расскажите нам про ваш загадочный экипаж, а затем мы про ваши задумки хотели бы услышать. Те, что вы у себя в Велье вводите, — уточнил Великий князь, возвращаясь за стол.

А мне что… Могу и рассказать.

Говорил я долго. Почти полчаса. Потом ещё часа полтора отвечал на вопросы.

Про многое рассказал. И даже про две деревеньки, где хозяин перед смертью почти всех мужиков соседям в рекруты продал. Да, я их купил, но лишь после того, как уговорил бывшую помещицу возглавить в Велье детский сад. Детишек, которых не с кем оставить, в Велье много, а бабы вынуждены дома сидеть, хотя могли бы тот же лён мять. Зато с детским садом им прямая выгода. Баба за день даже на низкооплачиваемой работе свои пятнадцать — двадцать копеек у меня нынче заработает, так что бы не отдать три копейки, чтобы дитя было присмотрено, накормлено и обихожено. Пусть и не сразу, но лёд тронулся. Впору начинать про второй детский сад думать.

Когда закончил, выдохнул. Тут Николай своё слово вставил, и предложил всем мои идеи обсудить.

А дальше уже Сперанский, Нессельроде и Пестель меж собой сцепились.

И хорошо начали. Горячо так.

Я только хмыкал и улыбался, а когда мне давали слово, что-то одобрял, а иной раз в пух и прах развеивал бесполезные и завирательские идеи, щедро иллюстрируя их практическими примерами из крестьянской жизни, от которой многие оказались крайне далеки.

Бенкендорф и Канкрин тоже не остались без дела. Но уже не по общим вопросам, а по более частным. Например, в Канкрине я увидел чуть ли не своего союзника. Он, как и я, горячо ратовал за необходимость экономического подъёма страны, справедливо отмечая, что без денег в казне любые реформы — это глупость несусветная.

Спорить закончили в пять часов пополудни.

— Вы знаете, Александр Сергеевич, а роль арбитра вам идеально подошла, — прощаясь, заметил Великий князь.

Иногда события складываются так, будто время само играет человеком, как картёжник колодой. Вроде бы ещё недавно я говорил с Дмитрием Владимировичем Голицыным о его будущем назначении на пост московского генерал-губернатора почти вскользь, как о чём-то далёком, возможном, но неизбежном. А сегодня он уже на правах главы города в честь своего назначения даёт бал в усадьбе Кологривова.

Вообще-то, Москва зимой всегда жила своим особым ритмом.

Не как Санкт-Петербург — холодно и с расчётливой торжественностью.

Нет. Москва танцевала. Гремела. Светилась в каждом окне.

Зимние балы здесь были не просто развлечением. Помимо торжеств и приятного времяпровождения они ещё были и обрядом, где старые семьи искали новых связей, а молодые девушки — своих первых взглядов.

Если столица был местом, где появлялись указы, то Златоглавая — тем городом, где зарождались помолвки. Не зря в народе говорят, что Питер — это пристанище женихов, а Москва — ярмарка невест.

Кстати, дом Кологривова был площадкой, на которой периодически устраивались так называемые «детские балы», где взрослые мужчины могли посмотреть на девочек, готовящихся выйти в свет. В моей истории именно здесь во время одного из таких балов тридцатилетний Пушкин впервые увидел шестнадцатилетнюю Гончарову.

Но это, так, лирическое отступление, поскольку сегодня усадьба была арендована для бала в честь нового правителя Москвы — князя Голицына. Ну, а я на этот праздник был приглашён, как компаньон Владимира Дмитриевича и один из соучредителей акционерной компании с пафосным названием «Крылья России», временную штаб-квартиру которой мы недавно открыли рядом с домом генерал-губернатора Москвы на Тверской улице.

Усадьба Кологривова встретила меня светом окон, музыкой и смехом, который, казалось, летел со всех сторон, включая потолок.

Голицын стоял в центре зала, как человек, которому только что вручили ключ от города. Его мундир сиял, как после парада, а сам он здоровался со всеми, кто подходил, и, кажется, знал большинство имён без напоминания.

— Дмитрий Владимирович, — начал я, когда мы остались наедине у буфетного стола, — признаюсь, ваш бал стал для меня неожиданностью. Думал, сначала должным образом примете дела, а потом будете праздновать. А вы — сразу и то, и другое.

— Это не мой праздник, — усмехнулся тот в ответ. — Это «бал благодарности». Дворяне Москвы устроили его в мою честь. Или, точнее, в честь того, что я теперь буду править Москвой, как сторожевой собакой — с суровостью и вниманием к порядку.

— Думаю, что купцы устроят вам не менее пышное торжество, — оглядел я зал и заметил среди присутствующих представителей знатных дворянских фамилий.

— Вам что-то известно о планах купечества? — встрепенулся генерал.

— Конкретики не знаю, но слышал смелую идею, что неплохо бы провести бал в вашу честь на Манеже.

— Там же у целого конного полка парад можно принимать, — ужаснулся князь и поспешил достать из кармана платок, чтобы промокнуть покрывшийся испариной лоб.

— Купеческая Москва умеет гулять, — пожал я плечами. — Привыкайте.

Мы ещё немного постояли и поговорили о производстве. В частности, генерал посетовал на нехватку пиломатериала для производства СВП, а я обнадёжил его тем, что не далее чем через месяц в Нижнем Новгороде начнётся собственное производство паровых двигателей и потребность заказывать их в столице у Берда останется в прошлом.

— Вы же буквально недавно говорили мне, что некому организовать строительство двигателей, — напомнил генерал один из наших с ним разговоров. — Что-то изменилось?

— Когда Император гостил у меня в Велье, я выпросил у него одного талантливого инженера-механика. До недавнего времени я считал, что его Величество забыл о своём обещании, а на днях узнал, что ошибся и означенное лицо скоро прибудет в Нижний Новгород.

— И откуда же следует сей инженер? — поинтересовался князь.

— С Забайкалья.

— Он часом не из ссыльных?

— Нет, к счастью, не ссыльный. Просто довелось человеку родиться в Барнауле, а затем работать на Нерчинских заводах, откуда он был направлен на обучение в столицу. После получения чина шихтмейстера второго класса вернулся обратно в Забайкалье, а я его «выцыганил» у Императора, — вкратце пересказал я историю Степана Васильевича Литвинова.

Зачем мне Литвинов в частности и паровые двигатели в целом?

Во-первых, Литвинов, обогнал время почти на столетие и конструировал паровые двигатели, интуитивно используя законы термодинамики, которые ещё даже не сформулированы. Достаточно сказать, что этот гениальный самоучка первый в мировой практике изобрёл монокомпаунд — машину двойного действия, получившую высокую оценку в столице, но так и не принятой в производство. Я, в отличие от государства, в состоянии предоставить изобретателю всё необходимое, чтобы его труды не пылились в архивах, когда стране нужны десятки тысяч двигателей во всех отраслях промышленности.

И здесь мы переходим ко второй части вопроса — зачем нужен паровой или другой двигатель, если имеется магия.

Всё очень просто — как не старайся, но на потребности страны не хватит ни эссенции, ни перлов, ни их пользователей.

Магия — это всего лишь навсего костыль, которым не каждый может пользоваться. А освоить работу с паровым двигателем и его обслуживание, как показал мой личный опыт, способен даже деревенский пацан, никогда в жизни не видевший артефактов.

Другими словами, магия нужна там, где без неё пока ещё нельзя обойтись. Но в промышленности паровой двигатель надёжнее.

Ну и не будем сбрасывать со счетов, что прибыль двигателестроение приносит тоже не малую. Шутка ли, если один паровой двигатель Берда мощностью десять лошадиных сил стоит порядка десяти тысяч ассигнациями.

Тем временем генерал продолжал здороваться с прибывающими, и я уже собирался оставить его на растерзание гостей, как в зал вошли княжна и княгиня Голицыны и направились в нашу сторону. Я даже на всякий случай кулаками глаза протёр, чтобы убедиться, что передо мною не мираж, поскольку ещё вчера вечером Екатерина через перл Связи уверяла меня, что в столице снегопад, а они с матушкой скучают в Зимнем Дворце.

— Вы сформировали Перл перемещения? — негромко спросил я у княжны первое, что пришло мне в голову в связи с её внезапным появлением. — Если это так, то я готов стать вашим учеником.

— Всё намного прозаичней, — слабо улыбнулась Екатерина, теребя при этом скромную нитку жемчуга, висящую у неё на шее. — Сегодня с утра в Санкт-Петербурге распогодилось, и Мария Фёдоровна отправила на своём самолёте в отпуск до самого Рождества фрейлин, живущих в Москве. Вот мы с матушкой и воспользовались оказией.

— Надо будет при случае поблагодарить Императрицу за то, что позволила мне снова видеть вашу красоту, — попытался я отвесить девушке комплимент, но был прерван Татьяной Васильевной:

— Молодёжь, успеете ещё поворковать. Идите, лучше, потанцуйте, — с теплой материнской улыбкой на губах, покачала головой княгиня. Посмотрев на мужа, женщина добавила чуть строже, — Дмитрий Владимирович, вас это тоже касается. Немедленно пригласите меня, а то я успела забыть, когда вы последний раз со мной танцевали.

Мне невольно пришлось воспользоваться советом Татьяны Васильевны и увести её дочь в зал. Впрочем, Голицын тоже недолго сопротивлялся супруге и вслед за нами повёл её танцевать.

Мы с Екатериной станцевали несколько раз, и каждый раз казалось, что между нами происходит нечто большее, чем просто движения по паркету.

Один раз — длинный польский полонез, когда её щека чуть задела мой подбородок.

Другой — вальс, где я чувствовал, как её сердце билось быстрее, чем обычно.

Третий — ненавистный мне контрданс, то есть танец в колонне, во время которого требуется периодически застывать в той или иной позе.

— Мы уже не первый раз танцуем более трёх танцев и я, как порядочный дворянин обязан просить у ваших родителей вашей руки, — заметил я Екатерине, раскрасневшейся от движений. После чего подставил ей локоть, и когда она схватилась за него, решительно направился в сторону четы Голицыных.

— Александр Сергеевич, вы же сейчас пошутили насчёт благословения? — ни на шаг не отставала от меня Екатерина.

— Никогда ещё в жизни я не был так серьёзен, — не сбавляя хода, ответил я девушке. — Можно сказать, я ждал этого момента с тех пор, как впервые увидел вас в моём имении.

— Представляю, насколько глупо я выглядела, когда пробовала в вашем доме капусту, предназначенную Императрице, — еле слышно хихикнула Екатерина.

Когда мы подошли к Голицыным, я немного замялся. Не потому, что не знал, что сказать. Просто понимал, что сейчас начнётся то самое — когда папенька начинает хмуриться, маменька — нервно теребить веер, а ты чувствуешь себя так, будто тебя вызвали на экзамен, к которому не готов.

— Дмитрий Владимирович, — начал я, стараясь выглядеть уверенно. — Татьяна Васильевна… можно вас на минутку?

— Минуты у нас нет, — ответила она с лёгкой улыбкой. — Есть вечность. Или, как минимум, весь бал. Так что говорите, Александр Сергеевич. Только не тяните, как наш сосед, граф Бобринский, который три года сватался к своей жене, пока его не отправили в полк.

— Это было жестоко, — заметил генерал, поправляя перчатки. — Но вполне справедливо.

Он взглянул на меня внимательнее:

— Так что там у вас за разговор такой?

— Я хотел бы… — начал я, но осёкся. — То есть, если позволите…

— Да скажите уже, — перебила Екатерина, которая до этого стояла рядом молча. — Вы же всё равно намекаете на это каждый раз, когда мы вместе.

— Хорошо, — собрался я с духом. — Я хотел бы попросить руки вашей дочери.

На мгновение воцарилась тишина. Такая, будто даже музыка в зале решила притормозить, чтобы послушать, что дальше будет.

Голицын медленно перевёл взгляд с меня на свою жену. Та, в свою очередь, посмотрела на меня, потом на дочь, потом снова на меня. Потом кивнула.

— Ну, наконец-то! — произнесла она. — Мы уже начали думать, что вы просто прирождённый интриган, который умеет красиво входить в дом, но не решается выйти из него с предложением.

— Я не интриган, — сказал я. — Я человек действия. Просто действие это требует времени.

— О как. Значит, вы ещё и философ? — спросил Голицын, слегка приподняв бровь. — А я думал, вы просто богатый дворянин, который живёт в своём имении, как князь-лесник и устраивает вылазки то в Москву, то в столицу.

— Богатство — понятие относительное, — ответил я. — Особенно если у вас есть несколько заводов и производств, которые работают круглые сутки.

— Более чем согласна, — кивнула Татьяна Васильевна. — Мы давно наблюдали за вами, молодой человек. И, должна сказать, не только мы. Даже наши знакомые спрашивали: «А кто этот князь, что всё время вертится возле Голицыных?»

— И что вы им отвечали? — спросил я, опасаясь услышать что-нибудь вроде «неизвестный авантюрист».

— Что вы не женаты, — сказала она. — Что у вас есть ум и положение. И что, кажется, вы единственный, кто не смотрит на мою дочь, как на приданое.

Мы немного помолчали. В зале закончился один танец и начался другой — опять какой-то вальс, где дамы кружились, как будто сами были частью музыки.

Екатерина слушала, чуть покусывая губу. Иногда она сжимала мой локоть чуть сильнее, иногда наоборот — отпускала, будто проверяла, не испугаюсь ли я.

— Так что, вы серьёзно хотите жениться на нашей дочери? — спросила княгиня, чуть суровее, чем прежде.

— Совершенно серьёзно. Только не уверен, что она согласится. У неё характер, как у вашего мужа.

— Вот именно, — усмехнулся Голицын. — Если вы сможете с ней договориться, то со мной у вас проблем не будет.

— Значит, вы не против? — уточнил я.

— Против чего? Против того, чтобы у вас была возможность ошибаться? Нет, конечно. Только пусть ваши ошибки будут весёлыми, а не глупыми.

— Я постараюсь, — кивнул я.

Татьяна Васильевна, после паузы, сказала:

— Ладно. Пусть будет так. Только одно условие.

— Какое?

— Чтобы свадьба была не в Петербурге. Там они все такие холодные и сырые, что невеста может простудиться ещё до первого поцелуя.

— Тогда пусть будет в Москве, — предложил я. — Или в Велье. Там, правда, с достопримечательностями не очень, но я по такому случаю что-нибудь придумаю.

— Велье — звучит как деревня, — заметил Голицын. — Но, знаете, почему бы и нет? Там, по крайней мере, не придётся слушать сплетни, пока вы будете целовать невесту.

— А вы будете сидеть в сторонке, и радоваться, — добавила его супруга.

— Либо закрою глаза, — кивнул генерал.

После этих слов мы выпили по рюмке мадеры, которую принёс один из слуг, и Татьяна Васильевна, немного задумавшись, добавила:

— А теперь, молодой человек, идите искать кольцо. Или как там это называется, что дарят девушкам в таких случаях.

Тут мне захотелось прокричать: «Мать! Ты это сейчас серьёзно? Какое на фиг кольцо, если мне всего лишь несколько минут назад взбрело в голову просить руки твоей дочери?»

Немного остыв, я решил, что требование потенциальной тёщи не лишено смысла — вдруг это своего рода проверка моих возможностей. Отойдя к окну, я связался с Минаевой и вкратце обрисовал ситуацию.

Вот кому повезло с женщиной, так это моему дяде. Екатерина Матвеевна не стала выяснять подробностей моего сватовства, а только уточнила размер кольца, и какой камень предпочтителен. Бросив напоследок короткое «Жди. Через час кольцо у тебя будет», Минаева отключилась, а я вернулся к семье Голицыных.

На немой вопрос Татьяны Васильевны я ответил кивком, мол, сейчас всё будет.

Бал продолжался. Гости переходили с одного места в другое. Девушки смеялись. Мужчины обсуждали политику.

А мы с Екатериной стояли у окна, глядя, как снег падал на крышу соседнего здания, будто тоже наблюдал за нами.

— Ну что? — спросила она. — Теперь я ваша?

— Пока только частично, — ответил я. — Следующий шаг — кольцо. Второй — благословение Императорского дома, поскольку вы служите ему. А третий — свадьба.

— А если я скажу «нет»? — спросила девушка, глядя мне прямо в глаза.

— Тогда я сделаю вам предложение в следующем году. Или через год. Или в день рождения. Или в самый неподходящий момент. Например, на балу в честь вашего замужества за кого-нибудь другого.

— Вы всегда так оригинальны? — улыбнулась она.

— Всегда, — кивнул я. — Потому что если я начну быть банальным, то стану скучным, и вы меня бросите. А я хочу, чтобы вы остались. Даже если не сразу.

Наш разговор прервал вызов Минаевой. Та попросила меня выйти на улицу через парадный вход, что я и сделал.

— Держи, жених, — протянула мне Екатерина Матвеевна прямо у дверей небольшую коробочку, обитую розовым бархатом. — Надеюсь, с размером угадали. Впрочем, если кольцо велико, можно надеть его поверх перчатки.

Я открыл футляр и обомлел от красоты. Не знаю, как и где Минаевой удалось достать это, но она вручила мне не банальное ювелирное изделие, а минимум произведение искусства. В вершине тонкого колечка из белого золота находился усыпанный крошечными бриллиантами небольшой диск, который в свою очередь являлся оправой для жемчужины. Со стороны это было очень похоже на маленькую копию Сатурна с его дисками.

Стоит отметить, что моя профдеформация тут же сыграла со мной злую шутку, потому что я сразу начал размышлять о том, какой бы Перл лучше всего вставить в кольцо после того, как я подарю его Екатерине.

Когда я вернулся в зал, кольцо уже лежало в кармане жилетки, согретое телом и… нервами.

— Ну что? — спросила Татьяна Васильевна, когда я подошёл. — Нашли?

— Нашёл, — ответил я, доставая его из футляра. — Правда, теперь мне страшновато представить это Екатерине. Боюсь, она решит, что я собрался её купить, а не просить.

— Не переживайте, — усмехнулся Голицын. — Если она вас и так уже терпит, то с кольцом — тем более.

Екатерина стояла чуть поодаль, разговаривая с одной из знакомых девушек, но как только заметила меня, сразу напряглась.

Не сильно. Только глазами.

— Что там? — спросила она, подойдя ближе, и не отрывая взгляда от моей ладони.

— Это, — сказал я, открывая коробочку, — то, что делает сватовство официальным.

Она посмотрела на кольцо. На меня.

— Александр Сергеевич, вы серьёзно? Вы действительно собираетесь… предложить мне руку и сердце при всех?

— При всех, — согласился я. — А что в этом такого? Но если вы сейчас скажете «нет», я сделаю вид, что просто примеряю украшение.

— Ага, конечно, — фыркнула она. — Примеряете-то вы его на мои пальцы, а не на свои.

— В таком случае, — я взял её руку, — Это не просто подарок. Это… шаг. Один из тех, которые сложно отменить.

Кольцо легло на палец легко, будто знало, что его место именно там. Девушка посмотрела на него. Потом на меня. Потом снова на него.

— Ужас какой, — сказала она наконец-то. — Теперь чтобы соответствовать кольцу я должна буду быть милой.

— Не обязательно, — ответил я. — Достаточно быть собой. Хотя бы первые десять лет замужества.

— Мама, — позвала она, поворачиваясь к родителям. — Александр Сергеевич надел на мой палец кольцо.

— А ты согласилась? — спросила Татьяна Васильевна, подходя ближе.

— Не успела. Он говорит слишком быстро.

— Значит, давай повторим, — кивнула матушка. — Александр Сергеевич, вы хотите жениться на нашей дочери?

— Хочу — это слабо сказано, — ответил я. — Я уже несколько недель думаю, как бы быстрее это сделать. Только боюсь, что в церковь нас пустят не раньше, чем через месяц. Или вы считаете, что можно и завтра?

— Завтра — воскресенье, — напомнила Татьяна Васильевна. — В церквях будут очереди на другие таинства.

— А мы в понедельник, — предложил я, сводя разговор к шутке, чтобы снять со всех напряжение.

— Вы серьёзно? — удивился Голицын.

— Более чем. Особенно если вы не против.

— Мы не против, — кивнула княгиня. — Только не вздумайте торопить нас с подготовкой. Свадьба — дело хлопотное. И если вы думаете, что можно просто прийти, надеть кольцо и стать мужем, то вы глубоко ошибаетесь.

— Тогда пусть будет как надо, — нарочито громко вздохнул я. — С цветами, музыкой, свидетелями и всеми прочими атрибутами, без которых свадьбу не признают настоящей.

Тем временем в зале закончился очередной вальс, и кто-то из гостей вслух уже начал строить догадки:

— Говорят, Пушкин Голицыной кольцо вручил.

— Да не просто кольцо, а с бриллиантами.

— И с жемчужиной. Как у государыни.

— А может, и дороже.

— Да, да! Я слышал, что он вчера вечером три кареты заказал, чтобы доставить его из Петербурга.

— А я слышал, что он его выиграл у австрийского посла в карты.

Я стоял рядом с Катериной и с улыбкой слушал смелые предположения присутствующих. А что мне оставалось делать? Огрызаться на домыслы толпы и доказывать, что я не верблюд? Нет уж, со временем правда сама найдёт себе дорогу… или не найдёт и окажется погребённой под кучей слухов и сплетен. Опять же, на истину укажет только время, поскольку оно лучший арбитр.

Кстати, не так давно Великий Князь Николай Павлович меня назвал арбитром. А что⁈ Мне нравится.

Сначала я принял это за метафору.

Потом задумался.

А почему бы и нет?

Может, так и есть.

Не судья, не начальник, не командир.

Просто тот, кто старается быть между.

Между государством и наукой.

Между прогрессом и порядком.

Между тем, что можно сделать, и тем, что должно быть сделано.

Беспристрастным быть трудно.

Но если я хоть немного буду соответствовать этому слову — значит, мой путь не напрасен.

Очень скоро на этом месте появится ссылка на следующую книгу цикла.