Магнат Пушкин

Глава 14

Ранним утром над Севастопольской бухтой, как только солнце прогнало с акватории туман, взмыли в небо гидропланы. Их силуэты, словно огромные птицы, отразились в зеркальной глади моря, прежде чем они набрали высоту и взяли курс на Киев. На борту одного из них — Императрица Мария Фёдоровна со своей свитой фрейлин, на борту другого Великий князь Николай Павлович с адъютантом и гвардейцами. А мне и моим людям предстоял путь более дальний — до самой Москвы.

Только перед самым вылетом я узнал, что после короткого визита в Киев Императрица намерена отправиться следом за нами в Златоглавую. Не ради прогулок по московским улицам или осмотра Кремля — вовсе нет. Мария Фёдоровна решила лично проверить, как обстоят дела с ремонтом Московского училища ордена Святой Екатерины, учреждённого ею в самом начале века. Оказывается, слухи о трудностях, возникших при восстановлении здания, дошли даже до её императорских ушей.

О планах Императрицы мне «по секрету» поведала Татьяна Васильевна — мама Екатерины Дмитриевны. Она подошла ко мне, когда я уже попрощался с вице-адмиралом и готов был по трапу перейти на свой дормез.

— Её Императорское Величество обещала нам с Катенькой отпуск после прибытия в Москву, — с тёплой улыбкой сказала она. — Мы с дочерью хотим провести это время в Вязёмах. Если найдёте время — заезжайте. Двери нашего дома всегда открыты для вас и ваших родных.

— Благодарю за приглашение, — ответил я, щурясь от солнечных бликов, бегающих по воде. — А могу ли я позволить себе такую дерзость, как приводниться на гидроплане прямо в вашем пруду?

— Конечно, можете, — рассмеялась Татьяна Васильевна. — Только вот интересно: откуда вы знаете, что у нас есть пруд?

— Так ведь бывал в вашей стороне, когда был ребёнком. Можно сказать, вырос в ваших краях, — усмехнулся я и пояснил. — После свадьбы моих родителей бабушка купила усадьбу Захарово — всего в двух верстах от Вязёмы. Каждое лето мы жили там всей семьёй и ходили в вашу церковь, потому что своего храма не было. Затем, после моего поступления в Царскосельский лицей, семья переехала в Петербург, а бабушка продала Захарово одной своей дальней родственнице и перебралась в Псковскую губернию.

— К сожалению, вашей бабушки в Захарово я не застала — мы получили Вязёмы по наследству только после войны, — задумчиво произнесла она. — Но вот с новой хозяйкой — полковницей Козловой — я знакома. Непростая женщина, но справная.

Женщина немного помолчала, затем добавила:

— Теперь же, раз уж так вышло, что мы соседи по прошлому, то тем более приглашаю вас в наш дом. Но теперь уже не только как князя Ганнибала-Пушкина, а и как соседа. Пусть и бывшего.

Я поклонился, принимая приглашение. Не потому, что особенно стремился в гости, а потому, что прекрасно понимал цену таким словам.

Ведь быть принятым в дом, где живёт человек, связанный с Романовыми — не просто любезность. Это признание. Что за этим последует — пока не знаю, но не отвечать же мне теперь Татьяне Васильевне отказом, как в том анекдоте: «Да иди ты на хрен со своей мясорубкой»⁈

К тому же, что-то мне подсказывает, что и к приглашению в Вязёмы, да и к самому отпуску Голицыных не иначе как приложила руку сама Императрица.

Не скажу, что при наладке производства красителей в Москве мы с дядьками вкалывали до потери пульса. Нет, конечно — не было никакого героического бега от цеха к цеху, чтобы всё вовремя успеть и ничего не упустить. Просто работали, как обычно: кто-то в поте лица своего, кто-то — с помощью Перлов, чтобы обойтись без пота вообще.

Да, кое-что пришлось достраивать буквально на лету, как тот же тарный цех, где запустили выпуск пластиковых бочек. Да, какие-то процессы потребовали доработки, а некоторые Перлы пришлось создавать, что называется " с нуля". Но это нормально. Всякое производство начинается с ошибок. Главное — чтобы ошибки эти были исправимыми, а не такими, что взрывают фабрику вместе с накопленным опытом.

Что интересно — ни разу не было такого, чтобы к вечеру ноги сами собой шли, не чуя земли. Не было такого, чтобы люди падали от переутомления, как после битвы под Бородино. Работали плотно, но с толком. У каждого был свой участок и своя задача.

Как я и обещал Петру Исааковичу, на производстве красителей мы задействовали животных. Правда, не морских свинок, как это было запланировано ранее, а обычных кроликов. А что такого? Сидит себе длинноухий ком шерсти в клетке и жуёт сено, а в это время за стенкой из стеклянного аппарата в бак сыплется краситель. Выходит неплохо — один кролик — один пуд краски в сутки. Лепота! И не нужно нанимать кучу людей — достаточно двоих работников, которые следят за ушастыми, меняют им подстилку да выносят результаты их «трудовой деятельности».

И пусть на меня смотрят волком защитники животных. Могут жаловаться в «Гринпис» — там любят всякие акции устраивать. Особенно, если платят хорошо. А мне, признаться, до лампочки. Я за экологию не переживаю — я за качество продукции. И если кролики помогают делать лучший в мире краситель, то пусть себе живут в комфортных условиях. Вон даже отдельные домики для них соорудили — почти загородный клуб с собственным песчаным пляжем.

Прошла неделя с моего прилёта в Златоглавую, когда через Перл связи ко мне обратилась Екатерина Дмитриевна. Голос её звучал немного торопливо, как у человека, которому уже не терпится показать, чего он натворил в отсутствие учителя.

— Александр Сергеевич! Мы с маменькой уже три дня в Москве. Приезжайте к нам в Вязёмы. Кстати, папенька тоже дома, и будет рад вас видеть.

— Ваш отец… генерал Голицын? — переспросил я, хотя прекрасно понимал, о ком речь.

— Он самый. И, да, зрение у него теперь лучше, чем у молодого поручика. Так что благодарности от него можете ожидать больше, чем от самого государя.

— Это радует, — сказал я. — Тогда сообщите ему, что я прибуду. Только предупредите заранее: если он начнёт кланяться, как матросы в госпитале, я немедленно улечу обратно в Москву.

Она рассмеялась. Тонкий намёк на мой страх перед чрезмерной благодарностью она поняла правильно.

Путь от Яузы до Вязём занял менее часа. Я прибыл на старом проверенном Катране, который уже давно стал моим рабочим конём. По пути думал, каким окажется генерал. Человек, которого я раньше видел только в списках генералитета Российской Армии, а теперь должен был встретиться лицом к лицу. И не просто как бывший сосед по имению, а как человек, причастный к появившейся у него возможности снова читать указы без очков.

Екатерина Дмитриевна встречала меня на берегу пруда. Румяная, довольная, с неизменным блокнотом в руках — как будто уже подготовила целую программу мероприятий на день.

— Он вас ждёт, — шепнула она, когда я ступил на землю. — И он знает, кто вы такой. Так что не удивляйтесь, если начнёт расспрашивать про самолёты.

— А вы ему обо мне много наговорили? — спросил я, усмехаясь.

— Достаточно, — призналась она. — Особенно про то, как с помощью ваших Перлов и гидропланов, мы менее чем за две недели успели побывать в Киеве, Крыму и объявиться в Москве. Так что он теперь хочет узнать, можно ли эти ваши машины использовать в армии.

— Вот и началась служба, — вздохнул я, направляясь к дому.

Сигары в Российской Империи появились давно. К примеру, Екатерине II приписывают изобретение сигарного банта. Даже существует легенда, будто императрица просила слуг обматывать ее сигару шелковой лентой. Якобы табачный лист пачкал пальцы и оставлял запах, и она придумала такое приспособление.

Всё это я вспомнил в курительном салоне, куда проводила меня Екатерина Дмитриевна для знакомства с князем Дмитрием Владимировичем Голицыным, и тот затеял светскую беседу о сигарах, которые он обожает курить.

— Очень жаль, Александр Сергеевич, что вы не любитель сигар, я мог рассказать вам про них много интересного. Даже в мои любимые кубинские «Трабукос» и «Вегуэрос» имеют яркие отличия меж собой и заметно отличаются от многими любимой сигарной марки «Регалия». Но в той мне не хватает полноты вкуса.

— А вы не пробовали выращивать сигары?

— Простите, что? Заняться в нашем климате выращиванием табачного листа? — С улыбкой спросил князь.

— Ни в коем случае, — отрицательно мотнул я головой, — Выращивать уже готовые сигары, добавляя им тот желаемый вкус, которого вам так не хватает.

— Это шутка?

— Ни в коем случае. Нужна лишь небольшая тёмная комнатка, коньяк, шоколад и терпенье. Коньяк придётся подливать по мере испарения, а шоколад менять хотя бы раз в неделю. Через месяц можете попробовать первый результат. И рекомендую попробовать их курить под кофе или коньяк, закусывая тем же шоколадом.

— А вы это откуда взяли?

Хороший вопрос. И не расскажешь же ему, что у меня был друг Магнат, который лично священнодействовал над своей коллекцией сигар.

— Случайно, ещё во время службы в Коллегии по иностранным делам, мне довелось переводить письмо одного французского маркиза, где он хвастался своими достижениями в этой области.

— Признаться, вы мне глаза открыли, — с каким-то детским восторгом заметил Голицын и, судя по тому, как у него загорелись глаза, он прямо сейчас готов был бежать, чтобы обустроить для своих сигар ту комнатку, в которой они долгое время будут впитывать ароматы коньяка и шоколада.

Мы выпили по глоточку отменного коньяка и немного помолчали, думая каждый о своём.

— Александр Сергеевич, — произнёс Голицын с тем присущим достоинством, которое положено генералу. — Очень приятно, что вы смогли приехать. Я много о вас слышал. И, кажется, теперь могу сказать, что вижу вас не только глазами, но и сердцем, — довольно решительно перешёл генерал от светской беседы нормальному деловому разговору.

— Рад, что у вас всё хорошо со зрением, ваше превосходительство, — кивнул я в ответ. — Хотя и надеюсь, что вы не станете кланяться так, как это делали матросы и офицеры в Севастопольском госпитале.

— Дочь рассказывала мне эту историю, — усмехнулся князь. — Но я не из тех, кто кланяется ради благодарности. Я из тех, кто хочет знать, как работает ваше дело. Особенно те его области, что связаны с самолётами.

Генерал оказался человеком не только опытным, но и любознательным. Он расспрашивал о том, как управлять гидропланами, как обучать пилотов, и, конечно, хотел понять — возможно ли применение этих технологий в армии.

— Если коротко, — объяснил я, — то самолёты хороши для связи, наблюдения и быстрой доставки. Под эти цели я изготовил полдесятка небольших гидропланов для Инженерного корпуса, возглавляемого Великим князем Николаем Павловичем. Но вот как средство массового применения в бою — это пока сложно. Они слишком хрупкие и слишком зависят от погоды. Однако есть другой вариант.

— И какой же? — настороженно спросил Дмитрий Владимирович.

— Суда на воздушной подушке, — сказал я. — Они не летают, но двигаются быстро. Не боятся болот и рек. Для армии это идеальный вариант: можно перевозить людей, грузы, даже легкую артиллерию. Нет дорог? Да и Бог бы с ними. Нет мостов? Тоже не страшно.

Голицын задумался. Поднялся, подошёл к окну, посмотрел на сад, где Екатерина Дмитриевна уже что-то чертила в своём вечном блокноте.

— Любопытно, — наконец произнёс он. — Вы предлагаете заменить гужевые повозки на летающие лодки?

— Не заменить, — поправил я. — Расширить возможности. Представить себе, что можно двигаться не только по земле или воде, но и над ними. Особенно в местах, где ни одна колёсная ось не выдержит дороги.

— То есть, вы предлагаете нечто вроде кареты, которая парит над землёй? — ухватил суть Голицын.

— Совершенно верно. Только вместо лошадей — поток воздуха. Вместо колёс — подушка из того же самого воздуха. Вместо возницы — один оператор и пара помощников, которых, в отличие от лётчиков, не потребуется обучать несколько месяцев.

— И такое реально сделать?

— В моём имении уже создаётся прототип, но на мне висит постройка самолётов. Если появится массовый заказ ещё и на суда на воздушной подушке, то их производство я уже не осилю, — честно оценил я свои возможности. — Я у себя могу делать всё необходимое для того, чтобы платформа оторвалась от земли, но на изготовление самих платформ и надстроек над ними у меня не хватит ресурсов. Мне необходим партнёр, а как это сотрудничество будет выглядеть с юридической точки зрения — вопрос решаемый. Могу даже для образца прибыть на готовом изделии в любую точку Империи.

— А вы можете этот ваш готовый экземпляр транспортировать ко мне? — после некоторого раздумья спросил Голицын. — Только не в Вязёмы, а в Рождествено? Там у меня и земли побольше, и люди найдутся. Да и лес при необходимости имеется. Сколько времени займёт путешествие с Псковской губернии до Подмосковья на вашем судне?

— Если передвигаться только в светлое время суток, то где-то два дня, — прикинул я возможности будущего транспорта.

— Тогда давайте договоримся, — кивнул он. — Если вы действительно сможете изготовить такую машину, я лично займусь в своём имении изготовлением недостающих вам частей. А затем попробую заинтересовать своих знакомых из Главного штаба Его Императорского Величества, которые подскажут, как правильно составить реляцию в Военное министерство. Армия всегда нуждается в новых средствах доставки. Особенно таких, что могут пройти через любой болотистый участок.

— Тогда считайте, что прототип уже на пути к вашему имению, — улыбнулся я.

Ну что ж. Началось в колхозе утро. Или, как говорится: не было забот — купил кролика…

А тут и кролики, и генералы, и суда на воздушной подушке.

Жизнь, как и положено, усложнялась.

Чему обычно верят люди? В начале девятнадцатого века к средствам массовой пропаганды можно было отнести не так много: религия, газеты с журналами, которые пока здесь именуются, как альманахи, и… слухи.

Уже понимая, что я очень скоро окажусь в Москве, где можно будет опробовать, как здесь газеты нынче работают в качестве пропагандистского рупора, я заранее накидал шаблон для будущей статьи. Пока ничего особо революционного: журналист восторгается моими урожаями, а я рассуждаю, что первоочередной долг любого дворянина — это, накормить тот народ, который ему доверен и обеспечить своим крепостным достойные условия для жизни. А иначе все разговоры про угнетение крестьян и ожидания милостей свыше, выглядят, как балабольство откровенных лентяев и малахольных личностей, ни на что не способных, кроме как сотрясений воздуха своим пустословием.

Жёстко? Ещё как!

Когда я прибыл в Москву, город встретил меня шумом и суетой. Здесь, в отличие от деревенской тишины, идеи распространялись быстро — как пожар в сухой соломе. Моя первая короткая статья, переданная в один из популярных альманахов, вышла в свет под скромным заголовком: «О долге дворянском и крестьянском благоденствии».

Реакция последовала незамедлительно.

Одни — преимущественно помещики старой закалки — фыркали, называя меня «мечтателем» и «либералом». Другие, особенно молодые офицеры, вернувшиеся из заграничных походов, задумывались. А третьи… третьи злились. Я у них уже отнял часть паствы. Одной малюсенькой статейкой.

Но и аргументы, господа, аргументы. Я их привёл, причём иллюстрируя некоторыми цифрами, а против фактов голословные доводы про «русский дух», «религиозное почитание» и «исконные традиции, предками завещанные», как-то не прокатили.

Москва слегка забурлила. Сначала, совсем немного. Потом заметно больше. Такое впечатление, словно я пачку дрожжей кинул в деревенский уличный туалет.

Не став мелочиться, я и вторую статью добавил — в виде интервью по заранее заготовленному шаблону. Кстати, встало мне это недорого. В двести рублей ассигнациями.

Слухи — оружие опаснее печати. Тиражи газет сейчас не велики, но их содержание зачастую передаётся из уст в уста.

Я знал, что одними статьями не обойтись. В России правда редко доходит до народа в чистом виде — её перевирают, переиначивают, пока она не превращается в нечто иное. Поэтому я решил использовать и этот инструмент.

Вторая статья вышла под видом интервью с неким «просвещённым помещиком» (разумеется, вымышленным). Я рассчитал всё точно: тон — умеренный, аргументы — железные, выводы — неоспоримые.

Смысл статьи был прост и прямолинеен, как оглобля: крестьян нужно приучать к наёмному труду, а не к барщине. И достойно платить за него. Иначе, получив вольную, крестьяне хотя бы из гордости откажутся «гнуть спину на кого-то», пока не поймут, что им действительно выгодней — работа за поденную плату или аренда земли у помещика.

Пока класс поденных работников среди крестьян не сложился в силу жадности их хозяев, а точней — тех управляющих, которых эти хозяева поставили. Профанируя идею наёмного крестьянского труда, такие управляющие ради сиюминутной выгоды оказывают медвежью услугу своим хозяевам, напрочь отучая крестьян от работы на помещичьих полях, выплачивая им восемь — девять копеек в день. Естественно, в бумагах отражают все пятнадцать, а то и больше, забирая разницу себе в карман.

Как работают слухи, я решил узнать, приняв приглашение на званый ужин в фамильный особняк на Волхонке, от княжеской семьи Волконских. Приглашений было много, но мне отчего-то стал интересен тот единственный генерал, который поддержал декабристов. Это как же надо было запудрить мозги потомственному аристократу, чтобы князь повёлся на такой балаган. Хочу увидеть это чудо своими глазами.

Званый вечер у Волконских. Сентябрь 1818 года.

Особняк на Волхонке сиял огнями, словно дворец из сказки — люстры, канделябры, золотое шитьё на мундирах. Всё здесь дышало старым порядком, тем самым, который декабристы мечтали разрушить. И тем забавнее было наблюдать, как среди этой позолоты и бархата копошились те, кто втайне готовят его падение.

Я вошёл под звуки играющего во дворе оркестра, ловя на себе любопытные взгляды. Меня знали — не как заговорщика, конечно, а как изобретателя самолёта и того самого «странного помещика», чьи статьи вызвали столько пересудов.

Генерал-мечтатель Сергей Григорьевич Волконский стоял недалеко от входа, в окружении молодых офицеров, жестикулируя с горячностью неофита.

— Народ страдает под гнётом, господа! Разве это по-христиански? — его голос дрожал от убеждённости и негодования.

Я подошёл ближе, делая вид, что рассматриваю фарфоровую вазу.

— Но как изменить систему, не разрушив её? — осторожно спросил один из гостей, гусар с бледным, почти болезненным лицом.

— Конституция! — Волконский ударил кулаком по ладони. — Как в Англии, как в Америке!

— Боже, он действительно верит в это, — подумал я, — Но какова харизма!

Я дождался паузы и вклинился в разговор с самой невинной улыбкой:

— Князь, а вы не опасаетесь, что, освободив крестьян без земли, мы получим не свободных граждан, а миллионы нищих, озлобленных на всех и вся?

Волконский нахмурился.

— Это временные трудности. Главное — дать им волю, а остальное приложится.

— Так дайте, кто вам мешает. Выпишите завтра же всем своим крепостным вольную. К примеру, у меня больше половины крестьян подписали договора, по которым они через три года, точней, уже через два с половиной, получат вольную на себя и на семью. Могут и сейчас выкупиться, за небольшие деньги. А если вашим путём пойти, кто будет кормить их в период этих «временных трудностей»? — С улыбкой поинтересовался я у сторонника нововведений. — Вы? Вряд ли. Не справитесь. Ваших запасов не хватит. Государство? С чего бы, если люди против него пошли. Или они сами, грабя на дорогах? Сколько тысяч людей умрёт с голода? Не пробовали прикинуть?

В глазах князя мелькнуло сомнение. Офицеры зашептались.

Тут же, будто случайно, за моей спиной раздался голос:

— Говорят, в Тамбовской губернии уже были бунты, когда мужикам пообещали волю, но оставили их без наделов…

Я даже ещё не повернулся — как кто-то уже подхватил первоначальный посыл.

— Да что там Тамбов! — вступил ещё один гость. — В Пензе купец рассказывал, будто в одной деревне крестьяне, узнав, что барин их «освобождает», но земли не даёт, сожгли его усадьбу. Сказали: "Коли свобода — значит, и земля вся теперь наша!

Волконский побледнел.

Нет, как не крути, а крайне далеки дворяне — декабристы от простого народа.

Позже, в курительной комнате, я «случайно» столкнулся с князем.

— Вы сегодня задавали неудобные вопросы, — сказал он, пристально глядя на меня, — Почему?

— Потому что ищу ответы и сегодня ради этого принял ваше приглашение, хоть я и не любитель подобных мероприятий, — пожал я плечами. — Мечтать о свободе легко. А вот как сделать так, чтобы она не обернулась кровью — этому стоит поучиться. И к народу нужно быть ближе. К примеру, вы знаете, каков у вас в имении урожай овса или цены на ржаную муку? Вижу, что нет. Оттого и говорю, что нынешнее дворянство от народа так же далеко, как от папуасов Соломоновых островов.

Он задумался. И в этот момент я понял: его уверенность дала трещину.

Уезжая, я услышал, как двое гостей оживлённо обсуждали:

— А ведь этот помещик прав… Может, не стоит торопиться? Идеи про Конституцию вроде и хороши, но я пока не готов своим крестьянам вольную дать. Как пить дать разбегутся, словно тараканы из-под тапки.

Я улыбнулся. Слухи работают.

Однажды усомнившись, эти двое уже не будут такими уверенными. А значит — не станут опасными.

Завтра я напишу третью статью. О том, что постепенность и практическая деятельность важнее якобы благородных, не глупых и безответственных порывов. Надеюсь, цензура пропустит.

Декабристам это не понравится. Но их мечты и должны разбиваться о реальность. А пока они слишком далеки от народа и его действительной жизни.

Работать нужно, парни, а не красивые слова говорить, вот тогда и жизнь наладится, и у вас, и у народа нашего.

Вот построит каждый из вас у себя в имении достойное сообщество, то о котором вы мечтаете вслух в ваших тайных обществах, и смотришь, начнёт преображаться Россия.