Магнат Пушкин

Глава 13

Катенька пыталась со мной связаться, чтобы известить меня о приглашении на вечерний чай к Императрице-матери. Это я узнал, сам её вызвав. А ещё, как она сказала, меня с нетерпением ожидает Великий князь Николай.

Вот это уже интересно, так как мне давно надо бы с ним поговорить по душам.

Так что мне было над чем подумать по дороге.

Я, конечно, не политик. Не генерал. Даже не чиновник. Но я — человек, который знает больше, чем положено. Я знаю, что через семь лет, в декабре тысяча восемьсот двадцать пятого года, произойдёт восстание. Тайные общества, заговоры, офицеры, потерявшие веру в порядок, будут стоять на Сенатской площади, требуя конституции, свободы, перемен. Они будут готовы умереть за идею. И они действительно умрут. Или исчезнут в Сибири. Растают, как дым над костром.

Вот если бы я мог предотвратить это…

Если бы сумел направить энергию их недовольства в нужное русло…

Не ради себя, а ради страны. Ради людей. Народа. Ради тех, кто просто хочет жить лучше.

Самое сложное — вовсе не предупредить. Это я могу сделать легко. Можно намекнуть кому-то из доверенных лиц Императора, можно передать записку графу Бенкендорфу, можно даже попробовать поговорить с Николаем Павловичем. Но тогда меня обвинят в связях с заговорщиками. Или, того хуже — в пророчествах. А в России мало что страшнее, чем человек, который «знает» больше, чем должен.

Нет, нельзя просто сказать: «Государь, через семь лет году на Сенатской площади будет бунт». Меня либо посадят, либо отправят лечиться. Либо ославят, как кликушу, и заставят исчезнуть.

Нет, нужно действовать тоньше.

Что если создать легальный канал для выражения недовольства? Например, начать с малого — позволить офицерам обсуждать устройство армии, политику, образование. Создать клубы, где можно говорить без страха. Не как место заговора, а как полигон идей. Пусть они высказываются, пусть пишут свои проекты. Главное — чтобы всё это было под контролем. Чтобы стало не взрывом — а началом диалога.

Можно начать с молодых офицеров, вернувшихся из заграничных кампаний. Те, кто видел Европу, поняли, что Россия — не единственная страна, где есть порядок. Можно показать им, что перемены возможны, но не через кровь, а через закон. Можно дать им роль в управлении, а не только в строю.

Но как сделать это так, чтобы не вызвать подозрений? И чтобы эти клубы не скатились в пустое бунтарство и привычное сотрясение воздуха.

Решение пришло само, когда я в очередной раз спорил с Виктором Ивановичем, который, как обычно, с лёгкой иронией, излагал мне своё видение реформ:

— Знаешь, Александр Сергеевич, государям нравится, когда им дарят идеи в красивой упаковке. Особенно если эта упаковка называется «патриотизм». Хочешь что-то изменить, сделай это через укрепление армии, через развитие образования, через модернизацию. Говори о силе, а не о правах. О чести, а не о свободе. Тогда тебя услышат.

В этом мой тульпа прав. Всё дело в форме.

Поэтому я решил начать с предложения, которое должно понравиться и Александру, и его окружению. Предложить создать «Общество военно-технического прогресса» — организацию, которая займётся внедрением новых технологий в армию, обучением офицеров, изучением европейских систем управления. Под предводительством Великого князя Николая Павловича, разумеется. Пусть он станет символом, а я — исполнителем и генератором идей.

В рамках этого общества можно будет собирать самых активных, самых мыслящих офицеров. Обучать их не только тактике, но и государственным делам. Показывать, что реформы возможны не только через переворот, но и через реформы. Через науку. Через опыт. В конце концов через их личное участие в жизни крестьян или обычных солдат.

Пусть они думают, что я помогаю флоту.

Пусть адмирал Грейг думает, что я улучшаю связь и строю самолёты.

Пусть Императрица считает, что я развиваю экономику и ищу способы досыта накормить народ.

А я тем временем буду строить что-то большее.

Не революцию, а эволюцию.

И я выбрал свой путь.

Не как заговорщик.

Не как революционер, а как человек, который умеет видеть потоки.

Не только эссенции, но и времени.

— Ваше Императорское Высочество, — начал я, когда мы после чая отправились с Николаем Павловичем в парк, чтобы поговорить, — Разрешите мне кое-что изложить. Как человеку, который видит течения времени.

Великий князь внимательно посмотрел на меня. Он понял: если я начинаю разговор так необычно, значит, речь пойдёт не о самолётах и не о дорогах. А о чём-то гораздо более деликатном.

— Слушаю вас, Александр Сергеевич.

Я немного помедлил. Слова давались с трудом — слишком многое зависело от того, как они прозвучат. Но я уже принял решение. Лучше рискнуть сейчас, чем потом оплакивать кровь на Сенатской площади.

— В ближайшие годы, скажем лет через пять — семь произойдёт восстание. Офицеры, объединённые идеей реформ, устроят нешуточные волнения и потребуют конституции, свободы и перемен. Это будет не просто бунт. Такое выступление станет первым серьёзным ударом по нашему порядку. И он будет жестоко подавлен, что не добавит спокойствия в стране.

Николай слегка напрягся. Он понял, о чём я пытаюсь сказать.

— Я не хочу быть заговорщиком, — продолжил я. — Но и безмолвным свидетелем тоже. Поэтому прошу вас — позвольте мне попробовать сделать так, чтобы этого восстания не случилось.

— И каким же образом? — спросил он на удивление сдержанно.

— Нужно создать легальный канал для недовольства. Многие офицеры вернулись с войны против Наполеона с новыми мыслями. Они видели Европу. Видели, как там живут. И теперь чувствуют, что наша система застыла. Что мы стоим на месте, пока мир движется вперёд.

— Вы предлагаете… дать им право голоса?

— Не право. Возможность диалога. Создать закрытое общество, где молодые офицеры могли бы обсуждать реформы, предлагать проекты, обучаться новому управлению. Общество должно быть под вашим покровительством. Под государственным контролем. Но при этом — не под запретом.

Он задумался. Его лицо стало непроницаемым и только глаза выдавали внутреннее движение мысли.

— Звучит, как игра с огнём, — наконец заметил он.

— Да, — согласился я. — Но лучше играть с огнём, чем ждать, когда загорится дом. Если мы дадим этим людям возможность высказаться, если направим их энергию в нужное русло, то вместо бунта получим эволюцию. Реформы, которые начнутся не с выстрелов, а с бумаг.

— А если кто-то решит, что вы создаёте оппозиционную организацию?

— Тогда это должна быть организация, которая работает на государство. Под вашим руководством. Я лишь помогу её создать, обучу некоторых людей, обеспечу связь и мотивы. Но символом будете вы. Императорский дом. Это сделает наше начинание легитимным.

— Вы хотите, чтобы я стал лидером либералов? — усмехнулся Николай.

— Нет. Чтобы вы стали защитником прогресса. Человеком, который способен услышать тех, кто хочет служить не только штыком, но и разумом. Который поможет стране не взорваться из-за давления, а выпустит пар через клапан Законов.

Он долго молчал. Мы с ним стояли на краю парка, и смотрели на море, где вода мягко плескалась о деревянные сваи, а вдали, словно гигантские птицы, покачивались на рейде корабли Черноморского флота.

— Вы понимаете, что это может быть опасно? — спросил он наконец, — И я не Император.

— Понимаю. Особенно если мы назовём это «Обществом военно-технического прогресса». Если оформить его как инструмент модернизации армии и флота, то никто не заподозрит нас в измене. Это будет выглядеть как развитие. Как необходимость шага вперёд.

— А вы уверены, что сможете управлять таким обществом?

— Управление — не моё дело. Я могу лишь помочь. Научить людей работать с Перлами, подсказать современные пути применения магии, дать доступ к другим знаниям, включая экономику. Но политика — ваша стихия. Так что если вы примете это как часть своей стратегии, то всё будет в ваших руках.

— И что вы хотите взамен?

— Прежде всего чтобы меня не сослали в Сибирь, — горько усмехнулся я, отвечая, — И чтобы у меня была возможность развивать технологии, которые помогут укрепить империю. Не разрушить её, а удержать, сделав могучей экономической Державой.

Николай кивнул. Медленно, почти с сожалением.

— Смелая идея. Возможно, чересчур смелая для нынешней Москвы и Петербурга. Но… я подумаю. И даже больше — я передам ваше предложение Бенкендорфу. Пусть он проведёт осторожную оценку ситуации. Посмотрим, кто из офицеров действительно стремится к переменам, а кто просто хочет власти. Вот только я ваших мотивов не пойму — вам-то всё это зачем?

— За Державу обидно, — пожал я плечами, — Страна задыхается от неграмотности, отсутствия деятельных архитекторов и инженеров, а в это время прекрасно обученные дворяне сражаются на дуэлях, в их самом диком проявлении, пьют безмерно, играют в карты и таскаются по балам и борделям. Тот огромный ресурс, который вложен в их образование, уходит в никуда. Дай Бог, если один — два из сотни офицеров пытаются применять своё образование с пользой и продолжают обогащать себя и общество знаниями. А если честно, то большинству офицеров просто не к чему себя приложить. Опостылевшая служба, где они появляются два — три раза в неделю, а остальное время маются откровенным бездельем и творят глупости.

— Это где же вы такое видели?

— В любом провинциальном гарнизоне, где всей воспитательной работой и муштрой занимаются нижние чины. Это в столице офицеры ещё более-менее службу тащат, но и то, даже в Семёновском полку офицеры откровенно манкируют своими обязанностями. Их больше интересует квартира для амурных свиданий и места в партере, чем состояние оружия солдат и их питание.

— А вы ведь опять мне правду говорите… — нахмурился Николай.

— В каком смысле?

— Ваши слова про Англию, которая наживается на нас так, словно мы одна из её колоний, я уже не раз проверил.

— Ваше Высочество, помнится, вы мне это уже говорили.

— И ещё не раз повторю. Оттого, как не считаю такое положение справедливым.

Поскольку всё было сказано, мы неспеша пошли обратно к особняку. А там и Екатерина Дмитриевна нам встретилась. Сидя на лавочке у фонтана, она делала вид, что увлечённо читает книгу, а сама нет-нет да и поглядывала в конец аллеи.

— Ваше Высочество, — склонилась она в книксене.

— Мы возвращаемся в дом. Не желаете пройтись с нами, — с удовольствием окинул взором Николай ладную и красивую фрейлину.

— С удовольствием. Особенно если позволите задать вопрос Александру Сергеевичу, — потупилась Катенька.

— Как я могу вам, да не позволить, — заулыбался Великий князь.

— Александр Сергеевич, раз вы учите людей формировать Перлы, то и я, возможно, научусь. И тогда буду не просто фрейлиной. А частью чего-то большего. Вы же мне поможете? — на одном дыхании выдала Голицына.

— Конечно помогу, — горячо заверил я девушку и чуть не рассмеялся, насколько её вопрос удачно лёг продолжением нашего разговора.

Похоже, Николай это тоже понял, но оттого лишь многозначительно хмыкнул.

Будет у него время, чтобы дозреть. Уже завтра наши пути разойдутся, и возможно, надолго. До Киева я с ними вместе долечу, но сам там останавливаться не собираюсь и продолжу путь до Велье, если погода не помешает.

Великий князь вошёл в дом, а мы с девушкой так и остались стоять у входа.

— Не желаете прогуляться возле дома? — предложил я променад Екатерине Дмитриевне. — Заодно расскажете мне, какие именно перлы вы хотели бы научиться формировать в первую очередь.

К моему удивлению, Катерина не спешила с ответом. Вместо этого она оглядела аллею, словно проверяя, нет ли где подслушивающих ушей или случайных свидетелей, и только после этого аккуратно взяла меня под руку.

Излишняя осмотрительность девушки меня позабавила, потому что из каждого окна дома Ушакова на нас смотрели любопытные фрейлины, а на каждом углу торчали гвардейцы Николая Павловича и матросы, приданные адмиралом Грейгом для охраны царской семьи. Тем не менее, я прекрасно понимал желание Екатерины не компрометировать себя, а потому предложил ей присесть на скамейку под огромным каштаном, что рос в шагах двадцати от флигеля, занимаемого царской семьёй.

Каштан раскинул свои ветви широко, будто знал, что под ними будут обсуждаться не просто погодка да виды на море, а дела куда более важные. Скамейка под деревом была покрыта тонким слоем пыли, и я, не раздумывая, сдул её легким потоком воздуха.

— Всё время забываю, насколько перлы порой упрощают жизнь, — едва улыбнувшись, промолвила девушка и присела на край сиденья. — Александр Сергеевич… Я бы хотела научиться формировать перл, который поможет моему отцу.

— Вашему? — переспросил я, хотя прекрасно понял, о ком речь. — Князю Дмитрию Владимировичу?

— Да. Он страдает близорукостью. С каждым годом зрение становится всё хуже, а очки ему почти не помогают — то давят, то потеют, то вообще теряет их при каждом удобном случае. При его роде деятельности это доставляет ему неудобства, а я слышала, что вы научили людей лейб-хирурга Виллие формировать перлы, позволяющие смотреть внутрь человека. Нельзя ли создать такой артефакт, который позволит человеку забыть про очки?

Я задумался. С каждой встречей, с каждым разговором девушка мне нравилась всё больше и больше. Как часто можно встретить человека, который осознав свои возможности первым делом пытается помочь другому, а не ищет выгоду для себя лично? Вот мне, к сожалению, такие люди редко попадались.

— Екатерина Дмитриевна, вы хотите создать перл, который заменит отцу глаза или тот, что их вылечит? Если первое, то это получится дорого, сложно и неудобно для постоянного пользования. К тому же, чтобы уменьшить издержки и увеличить работоспособность, желательно будет делать артефакт с использованием личной эссенции вашего отца. Во втором случае можно ограничиться простейшим артефактом из ветви Жизни, который исправит зрение вашего папы.

— Разве близорукость или дальнозоркость можно лечить? — недоверчиво посмотрела на меня Екатерина. — Ни за что не догадалась бы.

— Если доктора с помощью перлов могут сращивать сломанные кости и заживлять смертельные раны, то почему бы используя те же перлы нельзя скорректировать строение глаза? — посмотрел я на удивлённую девушку. — Более того, я знаю схему артефакта, который может вылечить вашего отца и не только его. Дело в том, что мне досталась библиотека прадеда, где есть подробное описание подобного перла.

— Первый раз о таком слышу, — услышал я в ответ. — Вы говорите, что узнали про артефакт из книги прадеда, стало быть, о нём известно очень давно. Почему же тогда люди во всем мире до сих пор пользуются очками и лорнетами?

— Понятия не имею, — пожал я плечами. — Может потому, что, если всем исправить зрение, то изготовители стёкол и очков останутся без работы? Или оттого, что очки стоят десять рублей серебром, а артефакт пять тысяч? В моей семье на зрение никто не жалуется, а потому упомянутый артефакт мне не был нужен. Если хотите, можем сделать его для вас прямо сейчас — запас эссенции Жизни у меня имеется. К тому же, как я говорил, на простейший перл её не так уж много и нужно будет.

Судя по загоревшемуся взгляду девушки, можно было и не спрашивать её согласия. Всё действо заняло чуть более часа. Да и то, большую часть времени мы ждали, пока с моего дормеза, находящегося в порту, егерь принесёт ларец с эссенцией Жизни в дом Ушакова.

— И что⁈ Вот эта зелёная крупинка может исправлять зрение? — разглядывала Голицына крошечный перл, который я инкрустировал в простое колечко, каковые бывают у многих девушек в куче бижутерии. — Стоит только по минуте подержать перл над каждым глазом и человек навсегда забудет про очки? А как мы узнаем, что перл работает?

Вообще-то лично я не сомневался в исправности артефакта, поскольку он не делал никаких иссечений тканей глаза, а всего лишь исправлял кривизну роговицы. Другими словами перл именно лечит, а не делает операцию. Оставалось убедить девушку в работоспособности артефакта и дать ей возможность самой с ним попрактиковаться. Для этого я не придумал ничего лучшего, как связаться с адмиралом Грейгом и поинтересоваться у него, где я могу найти штаб-лекаря Паскевича. Ну, не бегать же по Севастополю за каждым очкариком, предлагая свою помощь, а у лекаря в госпитале среди больных наверняка найдутся желающие поправить свое зрение на халяву.

Другими словами, Екатерина теперь могла поправить зрение не только отцу, но и другим страждущим. Впрочем, и её родители после небольшой практики могли бы делать то же самое, но с чуть меньшей эффективностью.

Уезжали мы из морского госпиталя, когда уже начало смеркаться, на карете, любезно предоставленной нам до этого адмиралом. Не знаю как меня, но Екатерину Дмитриевну не только простые матросы, но и мичмана с лейтенантами были готовы на руках нести с другого берега Южной бухты от госпиталя до самого дома Ушакова. А это по моим прикидкам что-то более трёх вёрст. Ну а как иначе, если княжна, дочь героя войны генерала Голицына, лично исправляла зрение морякам⁈ Благо Паскевич заставил больных умерить свой пыл, и всё обошлось искренними словами благодарности да поклонами до самой земли, которых на моём веку удосуживались только вдовствующая и правящая Императрицы — самому Императору люди при встрече кланялись только в пояс.

Кстати, сам штаб-лекарь тоже не был обойдён вниманием. Из моих запасов эссенции мы ему тоже сделали перл, корректирующий зрение. За это я получил заверения, что когда настанет время, они вместе с вице-адмиралом лично подберут людей из отставников да инвалидных команд, которые будут согласны осваивать мои крымские земли.

— Думаю, наша с Алексеем Самуиловичем агитация и не понадобится, — кивнул лекарь перед нашим отъездом на группу матросов в больничных халатах, обступивших моих двоих егерей. — Глядя на ваших людей, волей-неволей захочешь к вам под руку пойти. Сытые. Холёные. Одежда, как с иголочки. Хоть сейчас под венец.

— Так эти двое уже женатые, — пожал я плечами. — Моих же крестьянок в жёны и взяли. В качестве приданного я лично за каждую бабу дал новый дом, корову и участок земли под огород. Ну и вольную каждой выписал.

— А каковы были изначальные позиции для ваших рекрутов? — поинтересовался лекарь.

— Бесплатное обмундирование, продовольственный паёк и неплохое, на мой взгляд, денежное довольствие. Про возможность получить в жёны крестьянку с приданным я также сказал заранее, — объяснил я Паскевичу, чем заманивал своих егерей почти год назад. — Первое время ветераны жили в общежитии ткацкой фабрики, которое сами же и подлатали, но я и сам в то время спал, можно сказать, на сундуках. Сейчас те, кто не женат, располагаются в двух новых общежитиях, где у каждого своя комната.

Карета медленно катила по Екатерининской улице в сторону дома Ушакова. Внутри было немного прохладно, но уютно — кожаные сиденья мягкие, окна закрыты, а Екатерина Дмитриевна, утомлённая днём, почти задремала напротив меня. Я же смотрел в окно и думал.

Мир вокруг был другой. Не тот, что год назад. Не тот, что месяц назад. Каждый день он становился чуть ближе к тому, о чём я мечтал. Медленно, будто нехотя, но он всё же двигался вперёд.

Когда-то я просто делал Перлы. Простые и сложные, полезные и не очень. Теперь же через них менялись жизни. Здоровье, а с сегодняшнего дня и зрение, возвращалось к тем, кто его потерял. Люди находили работу, дом, семью и видели новые возможности.

Может быть, это и есть настоящий прогресс — не тогда, когда появляется новая машина или артефакт, а когда люди, получившие доступ к Силе, используют её не ради власти…

А ради заботы. Ради справедливости. Ради друг друга.

Так что пусть весь мир говорит о реформах, о политике, о заговорах. Я знаю своё: первые шаги к переменам делаются не указами. Они делаются маленькими перлами и большими сердцами.