— Двадцать лет, бог ты мой — прошло двадцать лет!
Григорий Борисович поднялся с кресла — он отдыхал, все же шестьдесят пять лет исполнилось. Сейчас шла сессия — студенты начали сдавать экзамены, скоро защита дипломные работы. Иркутский университет сделал уже пятнадцать выпусков, и десять с его непосредственным участием, с того момента, как он отошел от публичной политической деятельности, вот только продолжал держать руку на пульсе страны, как сказал бы врач, влияя на нее уже скрыто, опосредованно. Благо положение позволяло — своего рода президент Сибири, укрывшийся за скромным именованием почетного гражданина'. Вторым, после смерти Потанина в двадцатом году стал Вологодский, а после смерти последнего семь лет тому назад, уже сам Григорий Борисович стал его преемником. А за ним будет более молодой, всего 56 лет — Иван Иннокентьевич Серебренников, третий член легендарной уже «Сибирской Директории», что буквально вытащила страну из огня в далеком 1918 году.
Но стариком себя Патушинский не считал, совсем даже наоборот — супруга старалась выполнить данное ему давно обещание, родив в прошлом году младшенькую — теперь у них пять сыновей и три дочери, нормальная по сибирским меркам семья, которые государство поддерживало всеми доступными мерами, освобождая от уплаты налогов. Слишком большая территория, и заселять ее можно долго и долго, не надеясь на «навозных», на «пришлый люд» и всяких «отходников». Из «столыпинского переселения» сделали необходимые выводы, и теперь сибирские просторы заселялись потихоньку, старательно, из тех, кто ехал сюда обрести счастье долгой работой, а не от безысходности. Двести-триста тысяч в год, единожды полмиллиона переселенцев, но сейчас с учетом высокой рождаемости и хорошим уровнем медицины население достигло тридцати миллионов человек, вместе с уральским регионом и Дальним Востоком.
Да и страна в целом не скатилась в демографический «провал». Так как не случилось долгой гражданской войны с ее смертями, эпидемиями, массовой эмиграцией. Недавно была проведена очередная перепись населения — двадцатилетние показатели радовали. Ведь в конце ХIХ населения после первой переписи сосчитали 128 миллионов, в 1917 году набралось уже до 170 миллионов человек, а теперь все 224 миллиона. Намного больше, чем было в СССР в довоенный 1941 год, после присоединения западных земель бывшей Российской империи, включая бывшие австро-венгерские Галицию и Буковину. И то цена гражданской войны со всеми ее потерями. На тридцать с лишним миллионов человек больше, и это несмотря на получение независимости Польшей и Финляндией, где вместе полтора десятка миллионов точно было кичливых ляхов и чухонцев. Да и с ними получилось намного проще и обошлось без крови — финны со скрежетом зубовным признали границу 1721 года, и вернули Выборгскую губернию. Поляки, хоть и жаждали заполучить Виленщину и Волынь с Галицией, «обломились», благо маршала Пилсудского во главе не появилось — умер в ноябре восемнадцатого года в заключение, в крепости Торн, куда немцы его упрятали.
Внезапная смерть, но чего только в жизни не бывает, удивляться не приходится, бренно тело человека. Как и другим странностям не стоит поражаться — слишком часты ошибки, всякое бывает!
Вот завели кайзеровские адмиралы свои новые линкоры на Балтику в ноябре восемнадцатого года, ударили морозы, и все сковало льдом. Так и застыли бронированные утюги — два с орудиями в 15 дюймом, четыре с 305 мм артиллерией, и с такими же стволами пара линейных крейсеров, один совсем новенький, с «иголочки», как говорится. А с ними столь же новейшие крейсера, эсминцы, подводные лодки и прочие тральщики, по недомыслию адмиралов Хохзеефлота застрявшие во льдах, что покрыли гавани Ревеля. Риги, Виндавы, Пернова и Либавы. Немцы объясняли ошибку тем, что хотели корабельными орудиями поддержать отступающие из Эстляндии, Лифляндии и Курляндии войска, но уж эта суровая русская зима спутала все планы. Как и внезапное появление в декабре русских и сибирских войск, появившихся на фронте после занятия Москвы, Петербурга и прочих городов, что находились под властью большевиков, теперь пошедших на примирение со своими политическими оппонентами. Больно ситуация сложилась скверная и лидеров после неожиданной гибели трех вождей не нашлось. Да еще продолжение войны с немцами до «победного конца» имела множество сторонников, которые обрели определенную силу.
Нет, были и недовольные, и партизаны с бандами — гражданская война продолжалась всю зиму, но была закончена — в морозы голодными долго не повоюешь, или смерть примешь, либо в плен сдашься. Иного выбора нет, иначе «горе побежденным»!
«Видя» разразившуюся «рукотворную катастрофу» на востоке, немцы пошли на перемирие на Западном фронте, затянув войну на полтора месяца. Но до этого русские успели захватить огромные трофеи, и поднять на кораблях Андреевские флаги, успели все же, и оповестили о своей величайшей победе — изгнания неприятеля с территории Отечества.
Кайзер полностью выполнил негласные условия и теперь мог рассчитывать на ответную помощь. И она немедленно последовала — хотя блокада союзниками продолжалась. Ведь Антанта хотела тем окончательно поставить рейх на колени голодом, несмотря на то, что пушки перестали стрелять. Но вот русские, сами пребывая в разрухе, хлеб дали, целые эшелоны и транспорты стали приходить изголодавшимся детям. Продовольствия не пожалели и помощь пришла вовремя — революции в Германии не произошло, кайзер удержал династию на престоле, каковой передал старшему сыну а сам отрекся от престола, выступив с обращением к народу, где всю вину принял на себя. И не бежал в Голландию, а удалился в изгнание, став затворником в небольшом домике в судетских Карпатах.
После заключения перемирия германский флот интернировался во всевозможных портах Скандинавии, в Англию корабли не ушли, ведь в Скапа-Флоу их ожидала участь «самоубийц». Союзники несколько раз требовали Россию передать им захваченные у Германии корабли, на что следовал категорический отказ, ведь «это взятые с боя трофеи». Да как можно отдавать отличные линкоры, если их опасаются те, кто коварно использовал твою страну. Так что все восемь «новых балтийцев» представляли реальную потенциальную силу, которую приходилось учитывать любым врагам. Да и черноморский флот, в составе которого остались два линкора (самоубийства в Новороссийске не случилось), пополнился третьим — «Гебен» пришел на ремонт в Севастополь, да там и застрял, и был захвачен донскими казаками и «добровольцами» без единого выстрела.
Чему удивляться — всякое в жизни бывает, хотя такой «подвох» привел «владычицу морей» в сильнейшее раздражение. Но оба морских театра — что балтийский, что черноморский, реально угрожать не могли, тем более, что англичанам дали гарантию, что сильнейшие корабли будут переданы Сибири и обоснуются во Владивостоке, что не могло не насторожить японцев, ведь с линкорами должны были отправиться великолепные германские субмарины. А на что способны последние одна «островная» империя на себе слишком хорошо испытала, оказавшись под воздействием «неограниченной подводной войны» в ответ на «морскую блокаду».
— Ничего, мир изменится, лишь бы до большой войны не дошло. А мелкие пережить можно, тем более мы своего добились. А войны неизбежны, главное, чтобы мир был лучше после них, а не такой, который могли заключить в Версале, отчего новая война стала неизбежной…
Патушинский закурил папиросу, задумался, припоминая переговоры во дворце французских королей. Франция очень желала навязать побежденным неимоверно унизительные условия, вот только нарвалась на жесткую позицию своего «восточного союзника» с которым тогда решила не считаться. Однако в приватном разговоре Григорий Борисович сказал Клемансо всего одну фразу, мимоходом сказав, что «времена меняются, как и военные союзы». И этот намек французы восприняли крайне серьезно, оценив перспективу потенциальной угрозы остаться один на один в будущей войне с немцами, которым «добрые, но сильно обиженные люди» помогут добиться реванша. Так что условия мира было резко смягчены, не сравнить с прошлым. Контрибуция сокращена на порядок, но немцы должны были восстановить разрушенное. Россия отказалась от своей части репараций, но все военные займы должны были быть списаны союзниками. Понятное дело, что Германию разоружили, навязав ограничения в сухопутных и морских силах, лишили колоний, предоставили Польше выход к морю, но изначально оставили за немцами Данциг и «коридор», так, обкарнали по малости, оттяпав по плебисцитам районы, где поляки оказались в большинстве. Да и «линию Керзона» позже провели, но воевать с Россией в 1920 году ляхи не решились.
Австро-Венгрия потеряла славянские земли, кроме Словении, та решила остаться в составе «двуединой монархии». Румынам сделали большие прирезки, но Северная Трансильвания осталась за венграми, как и немецкое население не захотело проживать в Чехословакии, которой не отдали Судеты, где проживало три миллиона тевтонов, и всего полмиллиона чехов. Обидно было, но перетерпели — «резать по живому» не стали, здравомыслие взяло все же верх. Зато Османская империя превратилась в Турцию — «больного человека» решили добить англичане и французы. Впрочем, восточная Фракия, зона проливов и округ Смирны достались Греции, России «подсластили» пилюлю частью турецкой Армении и полосой побережья Понта, которые были захвачены русскими войсками — пришлось силой возвращать то, что уступили в восемнадцатом году.
Пока все спокойно, мировой войны не будет, хотя немцы недовольны. Зато Россия за их счет и с помощью из бедственного положения вышла без всякой индустриализации и коллективизации — основные экономические показатели превышают советские после двух пятилеток. Но так гражданской войны не случилось, долголетней и ожесточенной, ведь всю экономику тогда порушили, лишились множества предприятий, и что губительно — высококвалифицированного пролетариата, «рабочей аристократии», особенно ненавистной большевикам. Эмиграции не произошло, страна не потеряла миллионы людей, и стала совсем иной за эти двадцать лет. Пусть монархия, но конституционная, и отнюдь не коррумпированная. Да и олигархов нет, вместе с аристократией — «поджали хвосты», напуганы, «аппетит» резко урезали. И главное — «мировой костер» разжигать не нужно…
Олха. 2024 год.
Дописанный роман из 1990-х годов, долго лежавший в рукописи, так как тогда все внимание было уделено книгам цикла, который был начат романом «Спасти Колчака».