— Пролетариата у нас нет, промышленность как таковая практически отсутствует. Ведется лишь добыча сырья и полезных ископаемых — каменного угля, слюды, соли, руды металлов. Но главное — золота на многочисленных приисках силами сезонных старателей. Главная масса постоянных работников задействована только на железных дорогах — это технический персонал, ремонтники в депо, рабочие шпалопропиточных предприятий. К ним можно добавить шахтеров с угольных копей Кузбасса и Черемхово, но работники с них сейчас аховые, как и с железнодорожников.
— А в чем дело, Иван Иннокентьевич?
— Большевики повсеместно ввели повременную оплату в твердых, довольно значительных суммах, и разрешили тем же шахтерам устанавливать отпускные цены на добываемый уголь, в результате чего железная дорога отказывается его покупать — слишком дорого, цена совершенно не обоснованная. А ведь уголь еще требуется для работы электростанций в городах — если не навести порядок немедленно, то выработка электричества просто прекратится. А это ведь еще работа телеграфа, телефонных станций, правительственных учреждений, наших немногочисленных предприятий — да тех же ремонтных депо. Вся жизнь будет парализована из-за хищнических устремлений бездельников и лодырей, желающих сытно жить и при этом меньше работать. И на такой вывод есть основания — за четыре последних месяца добыча угля в том же Черемхово снизилась многократно, и составила едва трехнедельную норму по отношению к шестнадцатому году, а сами шахтеры, судя по цифрам, отработали не более чем по семнадцать дней на каждого в перерасчете. То есть «трудились», если вообще это можно именовать «трудом» лишь по три часа в неделю! Но требуют ежедневную оплату несоразмерно высокую, фактически прежнюю за две недели!
Обычно сдержанный и спокойный Серебренников разгорячился, что было невероятно — видимо, проблема нежелающих работать пролетариев, ставших монопольными владельцами важнейшего сырья, уже довела всех понимающих людей до белого каления. И он спросил, желая окончательно уяснить суть проблемы. После чего выработать и принять соответствующее решение, которое позволит нормализировать ситуацию.
— Так на что же они живут, эти пролетарии, не желающие честно работать в «царстве победившего труда»?
— При большевиках грабили соседние крестьянские селения и инорородцев — буряты от них крепко страдают, скот уводят силой. Отправляли целые экспедиции, с винтовками и пулеметами, чтобы отобрать хлеб и мясо в крестьянских селах, отчего там бунтовали, а на подавление выступлений «Центросибирь» отправляла красногвардейцев. В Иркутске в прошлом декабре целыми эшелонами прибывали из Черемхово, с бабами своими и мешками — горожан грабили страшно, мародерствали хуже кавказцев и анархистов — сам видел. Одно спасение — понтон льдом сорвало. И что хуже всего — эта «публика» даже сейчас изгоняет тех шахтеров, что хотят честно трудиться, и собираются начать войну уже с нами, там агитаторы в отряды начали собирать по всем шахтам всякий сброд.
— Вот это хорошо, что собирают, и что работать не хотят. Поступим с ними по большевицкому принципу — «кто не работает, тот не ест». Кстати, вполне справедливый лозунг, его нужно повсеместно вывешивать для назидания. А вот грабить и разбойничать нехорошо, такого в сибирской деревне сильно не любят, варнаки и каторжники гуманизм давно у старожилов вышибли. Так что урок надо дать наглядный, благо теперь есть кому. Гниль надо вычищать, пока гангрена не пошла.
Григорий Борисович тяжело вздохнул, за эту неделю он вымотался совершенно. Да и Серебренников выглядел не лучше — лицо осунулось, глаза воспалены, красные как у кролика. Да оно и понятно — круглосуточная работа с перерывом на короткий сон в несколько часов наносит здоровью даже физически крепкого человека страшный вред.
Власть действительно подбирают — два человека возглавили формируемое государство, и никто этому не только не воспротивился, наоборот — их с энтузиазмом поддержали. Советская власть в лице одних большевиков доверия у населения не вызвала, чтобы потом не написали историки про «триумфальное шествие» под несмолкаемый грохот пушек. Опора большевиков здесь оказалась крайне немногочисленная, в отличие от европейской части, и что хуже всего для них — вполне даже контрреволюционная, получившая хорошую такую «прививку» от большевизма.
Кулацкое по своей натуре старожильческое крестьянство, мещанские города с преобладающим мелкобуржуазным настроением, чему служат маленькие предприятия, кустари и ремесленники в многочисленных мастерских. «Купецкий» неистребимый «душок», пропитанный «сибирской вольностью» — огромный, практически незаселенный край. Тут даже на царей поплевывали, ибо столица очень далеко, за уральскими хребтами.
Здесь издавна правило — «закон — тайга, а медведь — прокурор»!
Оттого опора у большевиков была одна — солдаты запасных полков, которые в период власти Временного Правительства ощутили свою силу, к тому же им очень не хотелось отправляться погибать на фронт, и все желали поскорее вернуться к своим очагам, к хозяйству. И получили желаемое, но с одним условием — установить «советскую власть», что и было проделано. И тем подготовлен нынешний переворот, стоило солдатикам разъехаться по домам, оставив большевиков без силовой поддержки.
«Красная гвардия» из одних деклассированных элементов, чуть разбавленная «сознательными» сторонниками, плохая защита, тем более лучшие части уже отрезаны в Забайкалье.
Да одних добровольцев у нас уже вдвое больше, и власть ВСП на два месяца раньше отведенного историй срока будет установлена по всей Сибири. И «семеновской вотчины» не будет в Забайкалье, как и самого атамана, да и «атаманщины», как таковой. Методы оказались вполне действенные, и результативные, и все чужими руками проделано, причем пока большевистскими — но будут и другие, мир не без «добрых людей».
Провокация стара как мир, и в политике без нее не обойтись!
Григорий Борисович оторвался от мыслей, прищурился, глядя в отмытое оконное стекло на залитую солнечным светом улицу — наступил первый летний день, яркий и теплый. За эту неделю город совершенно преобразился — исчез «серый налет», столь резавший взгляд. И вместе с ним затравленный вид горожан — они преобразились, появились нарядные одежды, лица стали уверенными, люди начали искренне улыбаться. А сам город стал преображаться прямо на глазах — «субботники» отнюдь не большевики ввели, и до переноски известного бревнышка еще много времени пройдет.
Тут умели организовать самоуправление, и городской совет (именование осталось, ведь не большевики его придумали) принял экстренные меры по уборке улиц и домов. И новые выборные власти, столь ненавистные прежним, доказали свою эффективность в восстановлении нормальной жизни. И начали с уборки, восстановления порядка и спокойствия.
— Национализация топливо-энергетического комплекса крайне необходима в интересах сибирской государственности, чтобы не зависеть от разного рода препон, устраиваемых частным капиталом «справа», и большевицкими нововведениями «слева». Что вы можете сказать о крупной буржуазии, Иван Иннокентьевич, примет ли она нововведения? Каково сейчас ее влияние на умы, и где позиции наиболее сильны?
— Крупного промышленного капитала в Сибири нет, только торговый и ростовщический, но тот заключен в банках. Если говорить прямо — этот капитал хищнический по своей природе, и такой здесь не нужен, ибо его цель получить максимальную прибыль за короткий срок. Он в основном вложен в золото, да вы сами знаете, что случилось на витимских приисках, ведь вместе с Керенским защищали рабочих от произвола этих капиталистов.
Патушинский кивнул, закурил папиросу, что делал всегда, когда размышлял. Иван Иннокентьевич продолжил говорить дальше, и с каждым произнесенным словом становилось видно, что местных «олигархов» Серебренников очень сильно недолюбливает, и это еще мягко сказано:
— Спекулятивного характера этот капитал, опасный, накрепко связанный со столичными банками. Именно он был заинтересован в том, чтобы превращать Сибирь в колонию. Всячески препятствовал ее промышленному развитию, которое могло обеспечивать край собственными товарами — таковые были бы значительно дешевле привезенных к нам из России. Сейчас его позиции сильно ослабели, но в Омске сохраняет довольно влиятельные позиции. Я думаю, что назначенный министром финансов ВПАС покойный Иван Михайлов, расстрелянный большевиками в Куломзино, проводил бы в жизнь именно их интересы — он связан с банкирами еще по Петербургу.
— Сейчас вы финансами занимаетесь, а не покойный «юноша» — потому не стоит вспоминать Михайлова, и других, с ним расстрелянных господ «колонизаторов». Революция ведь пожирает не только своих «деток».
Патушинский чуть отвел глаза, усмехнувшись — любая «случайность» должна быть хорошо организована. Получив состряпанное им сообщение, большевики живенько «шлепнули» в Омске главного организатора переворота, который в реальной истории привел к власти адмирала Колчака. Тот еще «кадр» сын ссыльного народника, получивший у эсеров кличку «Ванька-каин», а в Сибирском правительстве прозвище «Ивана Интригановича». Туда ему и дорога — справедливость восторжествовала раньше на тридцать лет.
В таких случаях недаром говорят — от судьбы не уйдешь!
Представители Временного Сибирского правительства — второй слева Г. Б. Патушинский — «горячее лето» 1918 года…