Летун. Фламенко в небесах

Глава 30

XXХ

Испания, провинция Нижний Арагон, город Теруэль, 30 декабря 1937 г.

Щёлк!

«Астра» встала на затворную задержку.

Откатываюсь влево, укрываясь за чугунной водоразборной колонкой. Торчащие из порванной вязаной перчатки пальцы судорожно нащупывают сменный магазин. Хорошо, что у меня не «маузер-96» — тот перезаряжать гораздо сложнее и главное — дольше.

Стук! — пустой магазин вываливается на брусчатку. Щёлк! — его место занимает полный. Подхватываю опустевший и не глядя тычу им в карман лётной куртки — получить форменное офицерское пальто так и не удалось, потому и бегаю везде в пилотском. Ну да ничего: скоро врачебно-лётная комиссия, если не убьют — опять летать буду. Потому что несправедливо!

Осторожно выглядываю из-за колонки. Ага, лежат оба-два, место занимают. А вот остальных фашистов что-то не видать — а было их не менее пяти. Прячутся. Или обходят нас по развалинам… Привёз, что называется, людям хлебушка…

Позади бухнула винтовка. Молодец, Крузейро, контролирует обстановку. Только прячась за пробитым пулями колесом машины особо не наконтролируешь.

Шевеление за низеньким каменным заборчиком-межой. Кобуру-приклад в плечо, стволом ловлю цель. Задерживаю дыхание, палец выбирает слабину спускового крючка… Бах!

И, пока франкисты отвлеклись — надеюсь на это — подхватываюсь и в два прыжка оказываюсь за углом здания, плюхаясь на пузо. Нашли, блин, акробата! И вот на кой мы сюда поехали?

Пуля щёлкает по камню стены. Ничего, могло быть хуже. Например, если бы у врагов оказался в наличии пулемёт. А так… Не снайперы они, явно не снайперы. Мы, впрочем, тоже. Размен пока два — один в нашу пользу: водителя грузовика фашисты подстрелили сразу.

И ведь с утра, как говорится, «ничего не предвещало». Просто — прилетел утром на аэродром военно-транспортный «Фоккер Ф-VII» с грузом хлеба для горожан почти полностью освобождённого Теруэля. Да, в городе ещё идут бои — но гражданским лицам нужно что-то кушать. А еды нет от слова «вообще»: мало кто из горожан к началу боёв за город имел запасы продуктов, а все склады были конфискованы мятежниками для собственного употребления. Вчера в город приехала Долорес Ибаррури и, с трудом сдерживая слёзы, смотрела, как советские танкисты на городских улицах кормят изголодавшихся мирных жителей своими НЗ. Но сколько тех пайков? Вот то-то же! Вот и пришлось ставить вопрос перед мадридским профсоюзом пекарей и те за полсуток сумели испечь полторы тонны хлеба — в качестве братской помощи. А чтобы доставить хлеб максимально быстро, его отправили самолётом. Аэродром Сарион оказался ближайшим к городу…

Хлеб перегрузили в грузовик, «Фоккер» улетел назад, ну а мы втроём повезли еду людям в Теруэль. И даже — привезли, за двадцать километров по горным дорогам. И даже передали груз военному коменданту.

А вот вернуться назад без проблем не удалось.

Напоролись!

Что особо обидно: мы не стали возвращаться через центр города: хватило негативных впечатлений, пока протискивались по узким улицам с частично разрушенными домами в поисках республиканской комендатуры. Да и самый центр, вернее, некоторые комплексы зданий в нём, ещё были заняты обороняющимися франкистами. Вот и поехали в обход, окраинами. Кто ж знал, что окажемся на пути разведки деблокирующих сил врага.

Водителя рядом со мной застрелили сразу: сложно выжить, если винтовочная пуля выхлестнула из черепа половину мозга. Я вывалился через открытую дверь на каменную мостовую, успев крикнуть Крузейро, чтобы он выпрыгивал. И даже заметил, как парень, опершись о борт грузовика, перебрасывает своё тело вниз.

Перестрелка, два — один. И непонятно, что будет дальше…

— Ола, альферес! — Хуан Крузейро Лянча машет из-под машины.

— Ола, Хуан! Двигай сюда! — Показываю ему. Долго за колесом ему не выдержать, а тут хотя бы отойти можно, если зажмут.

Бах! Бах, бабах!

Одна за другой пули «Астры» летят в сторону противника. Оттуда тоже сыплют выстрелы, но через полминуты Хуан, тяжело дыша, плюхается рядом на камни.

— К стене!

Таскайся потом с ним… И ведь потащусь! Не дело своих бросать…

— Слушай, Хуан! Сейчас мы идём искать наших. Компренде? Находим, докладываем — здесь разведка Франко. Вдвоём и почти без патронов мы здесь ничего не сделаем. Потом — когда выбьют — возвращаемся. И смотрим, что с машиной.

— А Пепе как же?

— Пепе убит. Пуля в голову.

— А кто же тогда поведёт машину? Я не умею…

— Я и поведу. Тоже не умею, но не сложнее самолёта, думаю. Но если заведётся. А пока так: отходим по улице, прикрываем друг друга. Ты — первый отбегаешь, потом — я. Давай!

…Вот за это я и не люблю старинные города. Чтобы нормально здесь передвигаться, нужно в них родиться. Ну, или карту подробную иметь!

Бежали-бежали, а прибежали — снова не туда!

А конкретно — к семинарии. Вернее, к тому, что от неё осталось. К развалинам. От них крепко несло запахом взрывчатки — видно, что взорвали их всего несколько дней назад[1]. Но едва мы показались на улице — оттуда ударили выстрелы.

Еле успели нырнуть за подбитый танк — советский БТ-5. Судя по открытым люкам — экипаж успел его покинуть, да и спаренного с пушкой ДТ-29 нет — кто-то прихватизировал полезную вещь. От развалин семинарии несколько раз татакнул пулемёт: дескать, знаем, что вы там спрятались, там и сидите, не то!!!

Ну, нас пугают — а нем не страшно. Вот только непонятно: куда подевались республиканские войска? Ещё час назад были, была и стрельба, пусть и неактивная. А сейчас — ти-ши-на! И никого нет. Ну ладно, допустим, франкисты в семинарии и в резиденции гражданского губернатора сидят в осаде, патроны экономят. На нас, вон, потратили — и снова молчат. Ладно, местное население, «мирняк» так называемый, — кто эвакуировался, кто-то ещё не успел и по подвалам ныкается. Но куда девалась наша пехота? Ничего не понимаю[2]…

— Хуан, ты как? — обращаюсь к юсушнику. — Ещё бежать можешь?

— Могу, командир. Только отдышаться надо.

— Добро. Тогда отдышись — и вон к тому зданию. Где парадное открыто. Заскакиваешь внутрь и ждёшь. Я — за тобой. Потому что танк, конечно, хорош, но прикрывает только с одной стороны, это на нервы действует.

Наш манёвр обошёлся в пять патронов, которые пришлось выпустить, прикрывая перебежку. Но в результате мы не только оказались в опустевшем здании, но и разжились там двумя брошенными царскими трёхлинейками пехотного образца и сотней патронов россыпью в цинке, клеймёной 1916 годом.

— Вот что, Хуан: куда делись наши — непонятно. Но они тут явно были, винтовки это доказывают. Искать их можно весь день, если не повезёт. А если повезёт — то полчаса. Но совсем рядом — фашисты и пока они сидят в развалинах — всё в порядке. Но им в любой момент может стукнуть в голову вылезти оттуда, и тогда будет плохо. Потому слушай боевой приказ: я поднимаюсь на чердак, ты остаёшься здесь, на втором этаже. И вдвоём ведём беспокоящий огонь по семинарии. Цель — показать фашистам, что данное направление занято и наступать сюда — рискованно. Так стоим до подхода наших или пока не начнётся атака врага. В последнем случае — подхватываемся и отходим вдоль домов: три винтовки на двоих — этого мало. Вопросы есть? Вопросов нет. Приступай!

И, в полном соответствии со своим же приказом, я покинул бойца, отправляясь на чердак.

Чердак оказался вполне пригодным. На верёвках висело чьё-то пересохшее бельё, шесть окошек открывали обзор на четыре стороны. Пользуясь прикладом, я проделал ещё два отверстия в углах чердака — чтобы уделять внимание не только развалинам семинарии, но и части улицы левее и пустырю правее её. Мало ли, что может неожиданно случиться? Война же…

Снизу грохнул винтовочный выстрел: боец Крузейро Лянча приступил к выполнению приказа. Ну что же, попробую пополнить счёт: два-один меня пока что не устраивает…

В течение двух следующих часов я гарантированно подстрелил только одного фашиста, чьё тело осталось свисать из окна семинарии. При этом потратил почти тридцать патронов: за минувшие три недели боёв франкисты уже были битые и ломаные. А потому и применялись они к местности — если так можно сказать о руинах огромного, с квартал, здания — старательно. Так-то я вроде бы попадал четырежды — но убил или ранил троих, осталось неизвестным: тела на месте не оставались. То ли сами отползали, то ли их утаскивали их камерады — не понять с расстояния. Меня в конце концов также обнаружили, сосредоточив огонь нескольких винтовок на чердачном окне — потому пришлось временно перебираться к другой точке — к той самой дыре, выходящей на пустырь…

И вот там-то мне и довелось наблюдать незабываемую картину…

Судя по всему, деблокирующие подразделения генерала Варелы, наконец-то прорвали кольцо обороны республиканцев и прорвались к самым окраинам Теруэля. Республиканцы разбегались поодиночке и мелкими группами пересекая тот самый пустырь, многие падали, сбитые пулями. Навстречу своим, из руин семинарии с приветственными криками устремились не скрывавшие радости остатки гарнизона. И вот, когда до встречи двух группировок мятежников оставалась какая-нибудь сотня метров, в бой неожиданно вступили советские танки. До сих пор не понимаю, откуда они там взялись — но факт налицо: четыре боевых машины, прогрохотав по брусчатке, выдвинулись с той самой улицы, где мы с Хуаном прятались от огня. Остановились, развернули башни… И дали жару! Пушки и пулемёты били не менее десяти минут, а потом танки пошли вперёд, уничтожая прорвавшихся к городу франкистов…

[1] Семинария была взорвана саперами Народной армии 27 декабря.

[2]Неожиданно распространились слухи, что мятежники окончательно прорвали фронт и входят в Теруэль. Возникла паника, и республиканская пехота бежала из города. На протяжении четырех часов там не было ни одного солдата Народной армии. Наши танкисты, решив, что город оставлен по приказу сверху, также отошли на его южную окраину. К счастью для республиканцев, франкисты ничего не знали и не воспользовались благоприятным случаем, чтобы без единого выстрела вернуть Теруэль. А уже через час танки вернулись в город и удерживали его до возвращения на позиции бежавшей пехоты.