Летун. Фламенко в небесах

Глава 14

XIV

Испанское небо, 19 января 1937 г.

Воздушная тревога!

По ушам давит мерзкий вой — кто-то старательный накручивает рукоятку сигнальной сирены. Вдалеке, со стороны города, доносятся звон железяками о железяки и суматошный переблямк колоколов местных костёлов. Церквей в Бильбао много и, хотя при Республике в значительной их части прекращено богослужение, но колокола, в отличие от русского царя Петра Великого, никто снимать не додумался. Вот и сидят на колокольнях добровольные наблюдатели — помощники здешней ПВО. С того же кафедрального собора Святого Иакова вокруг на тридцать вёрст видать, так местные рассказывали.

Спешно натягиваю перчатки с раструбами краг, хватаю шлем с очками — чёрт, куда маску сунул? А, некогда искать, авось лицо не отморожу! — и мчусь к своему «Грумману ФФ-1». Уже перекидывая ногу через бортик кабины вижу белую сигнальную ракету:

— Истребителям на взлёт!

Плюхаюсь задницей на парашют, спешно влажу в лямки и, уже напялив шлем и очки поверх него, вижу, как по взлётно-посадочной полосе катят И-пятнадцатые «Конрада» и «Эухенио». Ничего, «скачи, князь, до вражьего стану, а я и пешой не отстану!»[1]. Со стороны эстуария наплывает гул незнакомых моторов…

Взлетел. Догоняю Емельяна с Женькой, пристраиваюсь. Не проникся и.о. комэска товарищ Кондрат: не хочет летать парой, вот и зазвал меня третьим. Какая-никакая, а тактическая единица, звено, а не то пришлось бы мне в одиночку небеса бороздить. А я пока не Покрышкин, чтобы от одного вида моего самолёта фашисты в панике драпали, разлетаясь. В одиночку воевать летунам нежелательно. Оно, конечно: у поликарповских[2] и груммановских[3] машин тактико-технические характеристики различаются: у меня и вооружение мощнее, и за задней верхней полусферой пулемётный фанатик сарженто Росас Кастельяно приглядывает, но вот по максимальной скорости «чатос» «Дельфина» обставляют: триста семьдесят километров против моих трёхсот тридцати трёх, и на высоте они чемпионат: почти на десять тысяч метров залазят, а моя машина даже с родным новеньким движком только на шесть тыщ семьсот вытягивала, что уж теперь, после «колхозного ремонта» говорить… Я вообще не совсем понимаю, как я с этим мотором летать умудряюсь… Опять же, левая рука дискомфорт доставляет, надеюсь, заново не поломается…

Вот «Конрад» углядел машины чужаков, разворачиваемся с плавным набором высоты, идём на перехват. Сближаемся с фашистами. Теперь вижу у них поплавки — это гидросамолёты. Один… Второй… Третий… Четвертый… Восемь штук! Ещё бы один — и у них был бы трёхкратный перевес, ну да ничего, прорвёмся.

Заметили нас, собаки страшные. Запаниковали. Видно, как от некоторых «гидр» отделяются продолговатые «капельки» бомб и уходят вниз, к земле. Это плохо: там пригороды Бильбао, не успеваем прикрыть. Вот же гадство!

Сходимся с «гидрами» близко: уже видны «херы» на хвостах и чёрные круги. Но это не испанские мятежники. Я такие летадлы в своём времени встречал на фотографиях. Немцы, «Хейнкели 59Б»: машины тихоходные даже по сравнению с моим «Дельфином», но трудносбиваемые. Тем не менее огрызнуться могут больно: вроде бы три пулемёта винтовочного калибра в них натыкано, а на некоторых и двадцатимиллиметровую курсовую пушку размещали. А это уже неприятно…

Удержать строй, как и предполагалось, не получается: парни где-то рядом гадов гоняют, а я на вираже от них отвалился. Судьба…

Выбрал себе цель, атакую. Фашист увернулся.

Ещё раз приготовился к атаке, но из кабины стрелка ударила пулемётная очередь. Пришлось отвернуть в сторону. Это ганс заставляет меня менять курс, и этим выигрывает время. Пока я развернусь опять на него, он успевает оторваться. Догоняю… Ещё… Ещё немного… Можно уже стрелять… И вдруг — передо мной — пустота. Фашистская «гидра» резко провалилась вниз. Отжимаю штурвал от себя. Вот он, немец, круто несётся вниз. Чувствую, как начинает подрагивать самолёт, разгоняя скорость на пикировании. Метр за метром настигаю «гидру». Вот уже держу её в прицеле, остаётся только нажать на спуск. Но… Почему перед глазами небо? Где низ, а где верх?.. Куда пропал «Хейнкель»?

Резко тяну на себя. Самолёт стонет от боли, как живой. В глазах темнеет, недолеченная рука отзывается болью, а на плечи наваливается тяжесть, вдавливая тело вниз, вглубь кабины… Блин, да где же земля⁈ Почему везде одно небо⁈ Какая тут земля, ведь кругом — вода Бискайского залива… Это первый мой бой над морем в обеих жизнях. Не знал я, как оно обманчиво. А немчура из «Легиона „Кондор“» знал. Знал, что оно отражает голубую высь, а если ещё идти против солнца, то совсем трудно порой бывает уловить те тонкие оттенки, которые отличают низ от верха. Он звал всё это и точно рассчитал. Вышел из пике у самой воды. Я еле успел — вслед за ним. Только сейчас понял: он мог сбить меня и совсем без стрельбы.

Во рту — горечь, но хоть глаза теперь видят нормально. А где ганс? Вот он. Елё нашёл. Фашист уже далеко, крадётся у самой воды, почти сливаясь с ней по цвету. В полукилометре правее него — ещё одна «гидра». Да, теперь к «Хейнкелю» не так просто подступиться. Снизу он прикрылся морем, оттуда его уже не взять, а там как раз у него слабо защищённое место.

От берега мы удалились километров на двадцать. Что ж, атакую сверху. Немецкий бортстрелок вновь бьёт из пулемёта, приходится отворачивать. Нужно всего одно лишнее мгновение, чтобы приблизиться на нужное расстояние, а он ещё не успел бы открыть огонь. Нужно сделать такой быстрый манёвр, чтобы он ещё переводил пулемёт и целился по моему «Дельфину», а я уже выровнялся и, почти не целясь, в упор открыл бы огонь. Иду выше и чуть слева. Стремительный нырок вниз!.. Тут же виляю вправо, чтобы обмануть, и тут же — влево! Огонь!!!.. Курсовой крупнокалиберный браунинг заколотился, выплёвывая огонь и металл, вибрация сотрясла фюзеляж. Чёрный «хер» на белом поле вражеского хвоста разметало, как полову на току свежим ветром. Немецкий самолёт вздыбился, подскочил, рванул наискосок вверх, но, будто натолкнувшись на невидимую преграду, почти плашмя стал падать.

Отворачиваю вправо, набирая высоту. Так, надо оглядеться: где-то недалеко, кажется, была ещё одна «гидра»…

Нет, не кажется. Вот он, «Хейнкель», удирает. Ну что ж, сыграем в салочки. Чур, я — вада!

Догнал: скорость-то у фашиста где-то двести-двести двадцать, у меня — на сотню больше. Но немецкий пилот всё тянет куда-то, норовит оторваться. Ну, это вряд ли…

На этом «Хейнкеле» бортстрелок оказался получше, а может — просто удачливее своего камерада. Достал таки, овчарка немецкая! Очередь МГ-15 прошлась по капоту «Груммана», разрывая и корёжа обшивку, а одна пуля влупила прямо в остекление кабины. В таких случаях в приключенческих книжках принято писать «просвистела над ухом», но нет: лётный шлем глушит звуки, а рокот мотора и грохот моего «Браунинга» перекрывают вообще все посторонние шумы, не то, что какой-то там свист.

Впрочем, меткость пулемётчика фашистов не спасла: 12,7 миллиметровые пули буквально отстригли им оконцовку верхней левой плоскости. Впервые в жизни я увидел, как разбивается о волны самолёт: он исчезает в пучине почти что целым, но море тут же, словно бы брезгуя, выбрасывает на поверхность обломки. Но я не успел полюбоваться, как на воде ярко зажелтели спасательные жилеты членов экипажа. Вокруг вдруг засверкало. Перехитрили меня фашисты. Дотащили «хвостиком» до корабля мятежников, подставили под его зенитную артиллерию. А я ведь в азарте погони и не заметил эдакого «кашалота» Блин! Ощущение от удара снизу — самые неприятные. Надо тикать! Рву штурвал на себя и по крутой траектории гоню самолёт вверх.

Помирать-то неохота. В голове — никаких мыслей, сплошная паника. На сколько сейчас зенитные пушки достают? Советские, вроде бы, на пять километров, но это не точно. А какие у франкистов? Наверное, немецкие или британские, а может быть и французские. А они на сколько? А бес их знает, но если влепят — хана…

Обидно: ничего этому корыту не сделать. Ни бомб у меня, ни торпед, не приспособлен «Грумман» для такого. И наши «Бреге» с аэродрома ему не страшны. Тихоходные мишени для его зениток…

Сегодня день везенья. Это вроде дня рожденья, но у большинства людей моей профессии случается заметно реже. Хотя на этой войне мне по-крупному везёт уже в третий раз. До своих я дотянул, прямо как в песне, «на честном слове и на одном крыле». Точнее — на трёх: «Грумман» всё-таки биплан, а повредили мне только правую нижнюю плоскость и капот с кабиной. Чем я не везунчик? Вот только в паре километров от берега движок принялся сбоить, а на подлёте и вовсе забастовал. Пришлось садиться на воду реки Нервьон: в залив побоялся, там прибой, разобьёт летадлу в два счёта, а мне ещё повоевать на нём охота. Понравился мне толстячок «Дельфин»!

[1] Крылатое выражение из стихотворения А. К. Толстого «Василий Шибанов». В оригинале — «Авось я пешой не отстану!»

[2] Николай Николаевич Поликарпов — русский, советский авиаконструктор, дважды лауреат Сталинской премии, Герой Социалистического Труда. Создатель легендарных самолётов, в том числе истребителя И-15.

[3] Лерой Рэндл Грумман — американский авиаконструктор, военный лётчик-испытатель и промышленник.