Летун. Фламенко в небесах

Глава 29

XXIХ

Испания, провинция Нижний Арагон, аэродром Сарион, 25 декабря 1937 г.

Ну что за свинство! Снова разбудили!

На одной силе воли отрываю лицо от подложенных «для мягкости» на столешницу из досок, положенных на пустые ящики из-под пулемётных патронов и пытаюсь сообразить, кто опять припёрся. Десятый день удаётся урывать сон только такими вот обрывками, то в своей палатке-«кабинете», то — гораздо реже — в кабине приданной роте «полуторки» ГАЗ-АА. Реже — потому что «бездельничает» грузовичок только ночью, а в тёмное время суток у нас, баошников, отбой вовсе не наступает: нам приходится носиться, аки электровеникам, дабы обеспечить предстоящие дневные вылеты. Вообще-то днём мы десять дней подряд делаем то же самое — но днём и автотранспорт на аэродроме отнюдь не отдыхает: аэростартёр помогает выпускать в небо самолёты, «полуторка» мотается по скользоте горных дорог то за провиантом, то за горюче-смазочными, то за боеприпасами для пулемётов и наконец-то выделенной «щедрым» командованием пары английских семидесятишестимиллиметровых зенитных орудий Q. F. 3-in 20cwt образца 1904/1914 годов. После окончания Первой мировой войны британские сэры-пэры отправили пушки в Канаду, а уж тамошние интенданты «за долю малую» оформили продажу тринадцатифунтовок якобы туркам, а по факту — испанским республиканцам. Верно говорится: «„Кусок“ — это не звание и не национальность — это диагноз. Неизлечимый». Нет, пушки-то по нынешним временами вроде как и неплохие, хотя морально и подуставшие, и даже снаряды к ним подходящие на складах имеются, грех хулу наводить. Вот только у канадцев они стояли на кораблях в качестве орудий ПВО, и к нам их привезли в комплекте со станками-тумбами, которые необходимо устанавливать стационарно[1]. Наш главный артиллерист, бывший сарженто мексиканской армии[2] и бывший же офицер дашнакских войск, сумевший после эмиграции получить американское гражданство Акоп Акопян, весь изошёл на ругачки на пяти языках, вместе со своими бойцами оборудуя и маскируя орудийные дворики, «полевые» склады боепитания и ходы сообщения. Ну, про крепость испанской земли я уже устал напоминать — а они её долбят кирками и совковыми лопатами, привлекая к этому делу и бойцов моей роты. Характерно, что солдат, служивших в регулярной артиллерии при короле у Акопяна всего трое. Остальные — бывшие милисианос-добровольцы. Парни, конечно, они рабочие и — теоретически — к технике привычные, да ещё и крепко мотивированные, но даже с обычными винтовками управляющиеся… не очень. А зенитная трёхдюймовка — она гораздо сложнее в освоении. Да и тяжелее во много раз: с виду тонны на полторы тянет[3].

Вот и приходится урывать сон по крохам. А тут опять прибежали и будят! Ироды.

Ну точно, ирод — Хуан Крузейро Лянча, вьюноша со взором горящим. Потомок древнего рода идальго, обнищавших до неприличия ещё во времена Хосе Бонапарта[4], накануне мятежа — студент-правовед, второкурсник, разругавшийся с роднёй по идейным соображениям и вступивший в ЮСУ[5]. Ограниченно годен к службе в военное время, ибо страшно близорук. В моей роте совмещает обязанности связиста-телефониста и писарчука: то по столбам карабкается, устраняя порывы проводов, то ведомости заполняет каллиграфическим почерком. Собственно, только за делопроизводством его и можно увидеть, сидящим смирно — так-то он постоянно носится, как под хвостом скипидаром смазанный, как говорят испанцы. Уж больно непоседлив.

— Салуд, Хуан! Зачем прибежал?

— Камарадо альферес! На горе шпион! Надо бежать! Надо поймать!

Парень тараторит так, что мне трудно его нормально понимать. Всё-таки испанский язык освоить за год во всех тонкостях сложно, поэтому при мне желательно разговаривать спокойно и размеренно, а не «трещать сорокой радостной».

— Не спеши, Хуан! Объясни спокойно: почему ты решил, что там шпион? И на какой именно горе? Аэродром находится между двух хребтов, там несколько вершин.

— Там сигналы! Много раз сигналы кто-то подавал! Я знаю, нас учили — у моряков есть такое — телеграф, только без проводов!

— Радиостанция, что ли?

— Нет! Телеграф! Блестит, потом не блестит — и так много раз.

Блестит — не блестит… Вроде крутится что-то такое на кромке памяти — но вроде бы сам ни с чем подобным не сталкивался…

Но наша РАО помимо поддержания работы аэродрома должна ещё и караульную службу нести, даром, что на восемьдесят пять процентов в моём подчинении нестроевики и выписанные из госпиталей «восстанавливающиеся» ранбольные. Так что если в горах действительно кто-то кому-то сигналил — это надо проверить. Вокруг война, мало ли что…

Встаю, привычно пригибаясь, чтобы не задеть головой крышу палатки, нахлобучиваю пилотский шлем — не лето, чай, менингит заработать легче лёгкого — и кому я тогда буду нужен с напрочь простуженной думалкой?

— Боец Крузейро Лянча! Пойдём, покажешь, где ты этот «телеграф» видел!

Время — шестнадцать с копейками по местному. Сгущающиеся сумерки усугубляются висящими над горами тучами, лениво роняющими снежинки. Скоро следует ожидать возвращения парней с крайнего на сегодня вылета: пилоты прикрывают бомбардировщики, работающие по франкистским укреппунктам в Теруэле — зданиям католической семинарии, отделении Испанского банка, гражданской администрации, — то по пытающимся их деблокировать войскам генералов Варелы и Аранды. Если верить метеорологам, с завтрашнего дня наступит ясная солнечная погода — и тогда жди авиацию «Кондора»…

— Вон там, камарадо альферес! На горе блестело! — Хуан вытягивает руку, указывая направление вверх по склону, примерно по хребту. Гора в этом месте не самая высокая, метров триста восемьдесят, может, четыреста, но склон крутоват. Подняться можно и без всяких альпинистских приспособлений, вот только сейчас зима и склон этот местами обледенел и покрыт снегом. Может, ну его? Нет, нужно всё-таки проверить, что там за «телеграф» такой…

— Камарада Вальеха!

На мой зов практически сразу появляется бригада[6] Вальеха Нуньес. Тоже, к слову, Хуан. Этих Хуанов в роте, наверное, процентов тридцать — очень популярное у испанского простонародья имя.

— Звал, камарадо альферес? — Бывший мадридский строитель, с чинопочитанием и субординацией был не в ладах, зато имел большой организаторский талант. За год с небольшим из простого милисиано, избранного товарищами в первые дни фашистского мятежа командиром группы, он прошёл ступеньки кабо и сарженто и не был направлен в офицерскую школу только в силу своей вопиющей неграмотности. То есть подпись-то свою Хуан нарисовать мог и посчитать до ста — тоже, но на большее парня не хватало. Что поделать: сирота, чей отец был мобилизован и погиб в Анвальской битве[7], а мать годом позже скончалась от туберкулёза, с десяти лет «тянул» всю семью — младшего брата и двух сестёр. Тут уж не до учёбы было… К офицерам, даже республиканским, Вальеха относился скептически, я оказался одним из немногих исключений: во-первых, лётчик, во-вторых, лётчик с крайне редко встречающимся Орденом Республики и в-третьих, лётчик, защищавший его родной город и сбивший — официально — целых одиннадцать фашистских самолётов.

— Звал. Вот что, камарадо бригада: боец Хуан Крузейро заметил на горе подозрительные вспышки. Возможно, это сигналил своим хозяевам франкистский шпион. Назначь двух солдат с винтовками и пусть огни вместе с Крузейро поднимутся к тому месту и всё внимательно осмотрят. Если никого не окажется, приказываю устроить засаду и дожидаться шпиона в течение суток. Надо постараться поймать его живым и доставить на аэродром. Вопросы есть?

— Всё понятно, командир. Сделаем.

— Стоп. Это был первый приказ. Теперь второй, не менее важный.

— Слушаю, камарадо альферес.

С завтрашнего утра метеорологи обещают установление ясной, солнечной погоды. Это значит, что алеманос авионес могут долететь и до Сариона. Наша задача — не дать им обнаружить аэродром и наши самолёты и нанести удар. Не перебивай! — остановил я попытавшегося что-то вставить бригада. Беда с этими штатскими, пусть даже и надевшими форму. Вальеха ещё из лучших… — Чтобы не быть обнаруженными с воздуха, нужно замаскировать взлётно-посадочную полосу. Замаскировать надо под фруктовый сад. На снегу круги выложим из угля: с большой высоты фашисты примут их за кроны деревьев. Когда снег сойдёт, круги на земле попросту выжжем. В центре аэродрома поставим грузовик, на котором необходимо сделать макет садового домика. Когда наши самолёты будут взлетать или возвращаться из боя, грузовик будет отъезжать в сторону, в остальное время заезжать назад. И вот ещё что: пусть солдаты найдут небольшую сосну и посадят её в бочку, а бочку поставят в прицеп грузовика[8].

— Камарадо альферес! Алеманос не дураки, они же увидят, куда возвращаются наши самолеты и начнут здесь бомбить всё подряд!

— Верно. Алеманос не дураки, но и мы головой не только едим и носим шапки. В километре отсюда нужно оборудовать ложный аэродром. Для его обслуживания выделим пять-шесть человек, которые при воздушных налётах врага будут при помощи верёвок перетаскивать макеты самолётов, как будто они собираются взлететь, имитировать панику и поджигать бочку с бензином, от которой будет взрываться один из макетов. А для пущей убедительности я договорюсь с командирами эскадрилий и сбор истребителей при взлёте и посадке станет проводиться именно над ложным аэродромом. Работы предстоит много, поэтому — приступайте прямо сейчас.

Исполнять!

— Слушаюсь, командир!

…И понеслось оно по кочкам… Забегая вперёд, скажу: при налётах фашистской авиации на ложный аэродром за следующий месяц было сбито три «Хейнкеля-111», а настоящий аэродром ни разу не подвергался бомбёжке.

Что же до предполагаемого «шпионского телеграфа» — обнаружили и его. Только на склоне оказался не злонамеренный гад из «Пятой колонны», а… Яма. Но не просто яма, а яма, в которую кто-то, вероятно, кто-то из местных священников, припрятал церковные ценности, включая распятие из слоновой кости, дарохранительницу и статую Санта-Марии вместе с приносимыми по тянущейся ещё с языческих времён традиции дарами — одеждами из парчи и шёлка и витражом-триптихом с изображением казни Христа. Сверху это всё было накрыто холстом, но осенние ливни, видимо, смыли прижимающие холст камни и тонкий слой земли, а ветер принялся трепать ткань. Вот испанский комсомолец Крузейро Лянча и принял блеск витражного стекла за сигналы шпионского оптического телеграфа… Как вспомню, сколько бумажек пришлось заполнять из-за передачи этой находки в музей — начинаю испытывать к местным клерикалам «такую личную неприязнь»… Ну не люблю я писанины!

[1] Не повезло. Большинство этих орудий было модифицировано и приспособлено для транспортировки автомобилем или гусеничным тягачом. Но Испанская республика приобретала всё, что предлагали. А предлагали, в первую очередь, подобный «неликвид».

[2] Мексиканские Соединённые Штаты наравне с СССР с самого начала фашистского мятежа официально поддержали Испанскую Республику. Находящихся на действительной службе военнослужащих туда «в командировку», правда, не посылали, но своим отставникам ехать воевать добровольно — не препятствовали. Кроме того, после поражения Республики в Мексике образовалась вторая по численности — после Франции — диаспора испанских эмигрантов.

[3] На самом деле боевая масса всего 1014 килограммов. Но выглядит орудие внушительно.

[4] Старший брат императора Франции Наполеона I, король Испании в 1808–1813 годах. Свергнут и эмигрировал.

[5] Juventudes Socialistas Unificadas, организация, объединявшая молодежные группы Испанской социалистической рабочей партии и Коммунистической партии Испании с преобладанием коммунистов. Можно сказать, испанский комсомол, поскольку входила как секция в Коммунистический Интернационал молодёжи — КИМ.

[6] Примерно соответствует советскому званию «старшина». Высшее звание младшего командного состава.

[7] Катастрофа при Анвале — серия боёв, длившаяся с 22 июля по 9 августа 1921 года во время колониальной Третьей Рифской войны, где испанская армия потеряла убитыми 13000 человек.

[8] Реальный способ маскировки ВПП, применённый как раз в Испании.