Летун. Фламенко в небесах

Глава 24

XXIV

Испанское небо, 20 июня 1937 г.

«Это неправильные пчёлы!». И война это неправильная. И история постепенно становится неправильной. Немцы неприятно активизировались: теперь всё чаще в воздухе сталкиваемся с «Мессершмиттами Бф-109». Фрэнк Тинкер свалил уже два таких самолёта, крайний из них — третьего дня, «Эрнандо Диас Эванс[1]» и я — ещё по одному, а парни из Советского Союза за месяц с небольшим «уронили» ещё восемь «мессов», пару новеньких «Юнкерсов-87» и почти два десятка немецких и итальянских машин, поставленных франкистам раньше. Увы, Эванс, сбив «Мессершмитт», прозевал другого противника и был сбит над вражеской территорией. Все наши считали его погибшим, но вчера мятежники в очередной раз сбрасывали листовки с призывом переходить на их сторону. В качестве доказательства на части из них была и постановочная фотография Эрнандо за обеденным столом. Знают, собаки страшные, что на передовой бойцам Народной армии сейчас голодно, вот и подманивают жареной индюшкой на блюде перед пленным американским лётчиком. Мол, «Хуан, сдавайся!». Вот только Хуаны хорошо помнят массовые казни заподозренных в сочувствии к левым во всех занятых франкистами городах. И членов семей расстреливали, и раненых докалывали штыками, раскалывали головы киркомотыгами и молотками. Поэтому в плен мало кто стремится, дураки уже закончились.

Похоже, дураки заканчиваются и в другой части планеты. Попытка переворота в СССР военным-заговорщикам не удалась. В Московском военном округе помимо решившихся «сыграть ва-банк» Тухачевского и Гамарника чекистами было арестовано более полутора сотен человек командного, начальствующего и политического состава Красной армии в званиях от капитана и старше, и какое-то количество «перекрасившихся» сотрудников НКВД. В Свердловске комкор Илья Гарькавый, свояк Якира через жену, подняв по тревоге части вверенного ему Уральского округа, отдал приказ об аресте членов обкома партии и разоружении сотрудников местных органов НКВД, но его самого попытался задержать не подчинившийся приказу некий старший лейтенант. Гарькавый бежал, но не сумев скрыться, застрелился. Его заместитель, комкор Матвей Василенко, связался с Москвой и договорился о капитуляции взбунтовавшихся частей под личные гарантии Маршала Будённого, заявив при этом, что был обманут Гарькавым.

А вот Ионе Менделевичу Якиру удалось на несколько дней стать диктатором, опираясь на штыки части войск Киевского военного округа. Он объявил о введении военного положения на территории УССР, и перекрытия всех административных границ с сопредельными советскими республиками. При этом были отправлены эмиссары в Румынию, Турцию и Польшу с предложением об установлении дипломатических и торговых отношений с «обладающей государственным суверенитетом Советской Украиной». Вот уж точно, дуб — он и с ромбами в петлицах дубом остаётся, каким бы хитрецом себя не мнил. В отличие от своего свояка Гарькавого командарм первого ранга, не стал в открытую конфликтовать с ЦК КП(б)У и Совнаркомом УССР и устраивать аресты. Напротив, предложил Панасу Любченко[2] выдвинуть кандидатуру того на пост будущего «президента суверенной УССР». Впрочем, на четвёртые сутки своего «диктаторства» Якир был арестован прямо в кабинете своим же заместителем — бывшим первоконником Семёном Тимошенко.

К слову, новым наркомом обороны СССР был назначен раненый, но вполне дееспособный Маршал Александр Егоров, а его первым заместителем — Будённый. И тот и другой вместе с погибшим Ворошиловым в годы Гражданской войны входили в первый Реввоенсовет Первой Конной Армии[3] и были с тех пор особо не любимы «птенцами гнезда Троцкого», несмотря на полковничий чин Егорова при царе.

Всё это удалось вычленить из газетных публикаций, листовок — как республиканских, так и щедро сбрасываемых на наше расположение франкистских, и радиопередач. Учитывая, что немало добровольцев ориентировались на Советский Союз как на первое в мире государство социальной справедливости, майские события в СССР крепко покачнули среди них его авторитет. В известной мне истории ничего подобного не случилось — скорее всего, «органам» удалось предотвратить — и теперь я крепко переживал: что же будет дальше? Если верить средствам массовой информации, Сталин при покушении выжил, но состояние его здоровья было тяжёлым. Что, если он вдруг помрёт до двадцать второго июня сорок первого? Не уверен, что найдётся такой же популярный, эрудированный и в то же время жёсткий лидер, который сумеет руководить страной и Ставкой ВГК, как он — пусть и через многие ошибки сумев привести народ к Победе…

А вот немчура будто с цепи сорвалась. Мало того, что «Легион „Кондор“» получает новейшие самолёты — он получает их в совершенно неприличных количествах! Уже недели две гансы летают группами от восьми и до двадцати машин, нам же приходится принимать бой тройками, в лучшем случае — шестёрками. Ну не успевают авиамеханики приводить в летающее состояние наши изодранные в тряпочки истребители! И если плоскости и фюзеляжи ещё как-то получается залатать, то большинство моторов выработались в хлам, а новых поставок из Союза нет, и когда будут — никому неизвестно. Дошло до небывалого: сейчас в нашей Первой Интернациональной эскадрилье образовалось по полтора пилота на летающий самолёт! Из своего детства помню мультфильм о нерадивом школьнике, у которого в задачке получилось «полтора землекопа». Тогда было смешно… А вот сейчас ощущать себя «половинкой пилота» как-то грустно…

Но вот конкретно сейчас — моя очередь управлять «курносым». Двенадцать минут назад наше дежурное звено подняли в воздух: пехота с переднего края дозвонилась, мол, фасистос «в силах тяжких» гоняют одинокую «Наташу» над позициями, как футболисты мячик по газону. Да, как это ни удивительно, но на этой суматошной войне очень плохо обстоит дело с радиосвязью, однако в ряде мест вполне функционирует связь телефонная, сохранившаяся «со времён до мятежа». И офицеры обеих противоборствующих армий с удовольствием используют «межгород», причём звонят не только в другие подразделения, как в нашем случае, но и самозабвенно переругиваются с сеньорами по ту сторону фронта. Ну да шут с ними, и с испанцами и с их личными тараканами в головах: у нас задача — успеть выручить «Эр-Зет», пока ребят совсем не заклевали…

Из-за нехватки самолётов уже недели полторы летаем парами, вразрез с нынешними уставами и наставлениями. Но это не беда — проблема в отсутствии постоянного ведомого. В «американском крыле» Интернациональной эскадрильи в настоящее время нас, граждан США, только трое: Фрэнки Тинкер, его ведомый Джеймс Пек из Пенсильвании и аз, многогрешный. Джеймс Линкольн Холт Пек — вообще фигура примечательная: это единственный негр из известных мне, сумевший стать пилотом-истребителем. Я знаю про сформированные из негров во время американской Гражданской войны «чёрные полки», даже кино как-то смотрел в своей прежней жизни, «Глория», кажется, называлось. Впрочем, с тех лет в Америке отношение к ним хоть и улучшилось, но не намного. В армии они имеются, но относятся к ним, как к стройбатовцам из анекдота: «такие звери, что им автоматы боятся давать: вместо номера личного автомата — номер личной лопаты». А вот Пек как-то исхитрился взлететь на боевом самолёте. Мало того: на его счету уже три фашистских самолёта: «Хейнкель» и пара «Фиатов»[4].

Потому-то сегодня вместе со мной летит простой испанский парень Хулио Маркес Санчес, до начала мятежа работавший учителем физики и химии в Кордове. Когда в июле тридцать шестого полковник Каскахо совершил в городе военный переворот, то только за первую неделю националистами было расстреляно, забито палками до смерти и попросту зарезано марокканцами больше двух тысяч человек — как приверженцев Республики, так и членов их семей. Голосовавший на выборах за Народный фронт молодой учитель сумел бежать из родного города а затем вступить в Народную армию. Повоевав в пехоте, он добился зачисления в школу пилотов, где его научили управлять самолётом. Сегодня у парня третий боевой вылет. Если повезёт — может быть, будет и четвёртый. А если повезёт ну очень сильно — Санчес доживёт до конца этой войны и снова сможет учить подростков законам Ломоносова и таблице Менделеева. Или в Европе это не проходят?

Вот и наша цель: вдалеке видны вьющиеся в воздухе «комарики» самолётов. По мере приближения они растут в размерах. Три, четыре, шесть… Пять фашистских истребителей развлекаются, поклёвывая очередями республиканский «Эр-Зет», шестой, пачкая пронзительно-голубое небо дымовым хвостом, уходит со снижением куда-то в тылы франкистских позиций. Молодец бортстрелок! Одобряю! Пять вражеских машин против наших трёх, включая «Наташу» — многовато, конечно, но могло быть и хуже. Тем более, что это не «Мессершмитты», которых я несколько опасаюсь, зная возможности своего «чато», а итальянские «Фиат-CR.32» — аппараты, сопоставимые с «И-пятнадцатыми». Вот они уже недалеко. Теперь невооружённым глазом видны подробности, и они не радуют: «красный» штурмовик-разведчик, судя по излохмаченным в буквальном смысле в шматы плоскостям и дырявому фюзеляжу, держится в воздухе уже не подчиняясь законам аэродинамики, а исключительно на классовой ненависти и силе воли пилота. Долго это продолжаться не может.

Качаю крыльями ведомому: «Хулио, не тормози! Делай, как я!». И, пока нас не заметили, пристраиваюсь сбоку к одному из фашистов. Прав был император Рима Август, не зря в его честь месяц в календаре ввели: «festina lente». Сейчас здесь его бесславных «потомков» многовато, а пулемёты на «И-15» — прожорливые. Это только кажется, что три тысячи винтовочных патронов в боекомплекте — много. На земле, в четыре ствола при пулемётной засаде — конечно, неплохо, но в воздушном бою — увы… И отстрелянную ленту в полёте на новую не поменяешь. Потому-то и поспешай медленно!

Вот уже вижу в кабине итальянского истребителя голову в коричневом лётном шлеме. Вот весело блеснула на затылке никелированная пряжка. Пулемёты у меня сведены на прицельную дистанцию в пятьдесят метров, хотя по наставлениям ВВС Красной Армии полагается — на двести. Но мы-то не в Союзе и даже не в РККА служим. Так что полста метров — даже многовато.

— Н-на!

Злые пулемётные очереди заставляют мой «чатос» вибрировать. Кабина «Фиата» всплёскивает красным, будто бы сработал краскопульт маляра-авангардиста. Фашистский истребитель, будто замерев на долю секунды, клюёт носом и, вращаясь, устремляется к земле.

Сзади-слева в сторону итальянцев уходят длинные трассы. Санчес слишком буквально воспринял команду «Делай как я» и влупил издаля. Вот Хулио на мою голову… Синьоры-то пока что в большинстве — и теперь они нас заметили…

Три итальянские машины оставляют в покое «Наташу» и норовят набрать высоту, чтобы выцелить нас с выгодной позиции. Четвёртый, оставшийся без ведомого, продолжает лупить по «Эр-Зет». Но то ли от личной косоглазости и криворукости, то ли просто на нервной почве, вроде бы не очень попадает. Выжав скорость на максимум, демонстрирую синьору атаку, с целью отогнать. Фашист купился, сваливается в штопор: видимо, всё-таки пилот он неплохой, фигура-то для биплана рискованная, можно и не выйти до столкновения с землёй. Ну ладно, пшёл он к Муссолини!

Мне вниз не надо, нас сейчас как раз сверху попытаются прижать… А вот фасцию им на воротник!

Санчес умудряется держаться у меня в левой-задне-верхней полусфере. Молодец! Выживет — авось и неплохим пилотом станет. Выворачиваем парой навстречу фашиками. Не то, чтобы прямо в лоб, но атакуем в переднюю проекцию. Стрелять так — неудобно: в передней части фюзеляжа у «Фиатов» — двигатель, а его винтовочной пулей не очень-то пробьёшь. Но пугануть синьоров стоит…

Стараясь делать отсечки по пять-десять выстрелов, что при скорострельности моих ПВ-1 в семьсот пятьдесят выпускаемых за минуту пуль, непросто, стараюсь достать переднюю верхнюю часть фюзеляжа вражеского самолёта позади крепления крыльев. Там у лётчика «ветровое» стекло полуоткрытой кабины, а в кабине его собственный, подверженный ранам организм. Оно страшно, когда перед глазами злые остроконечные кусочки металла рвут обшивку, стремясь разбить оргстекло и вонзиться в смуглое лицо красавчика из Вероны или из Флоренции…

Ну, насчёт «красавчика» — это уже допущение: всё равно на таком расстоянии черты закрытой лётными очками физиономии разобрать сложно. Но да: итальянскому пилоту стало страшно. И он попытался отвернуть, вывернуться из-под пуль Тульского патронного завода. И зря.

Увидев оказавшееся в прицеле «брюхо» истребителя, я не стал больше жмотничать, взрезав фюзеляж длинной очередью. А вот нефиг! А то разлетались, хероватые, в небе порядочному человеку пройти негде…

В моей прежней жизни не доводилось слышать об особом героизме итальянских войск в годы Второй мировой войны, по крайней мере — на советской территории. Разве что упорная оборона остатков окружённых в Гарбузовке и в Миллерово, что в Ростовской области, дивизий — но там их «подпирали» отступавшие вместе с ними из-под Воронежа немцы. Впрочем, может, я чего-то и не знаю. Но вот конкретно сегодняшние истребители, потеряв своё подавляющее численное преимущество в бою, видимо, решили, мол, «не больно-то и хотелось» и шустро смылись, спеша пересечь недалёкую линию фронта. Мы же с Санчесом также не стали гнаться за ними, как ёж за гадюкой, а пристроились к изувеченной «Наташе», провожая до аэродрома.

На развороте «Эр-Зет» не удержался и резко скользнул вниз. Тут же выровнялся. Стал круто снижаться, раскачиваясь. Мне казалось, что авиакатастрофа неминуема, но в последний момент его нос как бы нехотя задрался вверх. Самолёт с треском ударился о землю. Пробежав с десяток метров по полосе машина развернулась и, накренившись, остановилась, вздымая пыль продолжающим вращаться пропеллером. Потом замер и он. К покалеченному самолёту рванулись санитарная и пожарная машины, вслед за ними бросились было лётчики, но им пришлось умерить скорость: пролетев над «Эр-Зетом», на ВПП приземлились сперва я, а за мной — Санчес. Я откровенно опасался, что бывший учитель не сумеет нормально посадить «И-пятнадцатого» из-за укороченного пути посадки — но всё обошлось. Вскоре и мы, вместе с остальными лётчиками — в основном, парнями из СССР, но и французами и испанцами, среди которых оказался и командующий всей республиканской авиацией «летающий генерал» Сиснерос.

Обхватив руками пулемет, на край левого борта кабины навалился убитый бортстрелок, его чёрные волосы бережно, будто боясь потревожить, шевелил ветерок. В передней кабине, прижавшись лицом к приборной доске, неподвижно сидел окровавленный лётчик. Офицер штаба авиации Республики Кутюрье, успевший подъехать раньше всех на санитарной машине, стоя на крыле самолета, быстро расстёегивал привязные ремни. Раненый пилот с трудом поднял голову и медленно открыл глаза:

— Кутюрье! Колонна танков из Саламанки… Идут на север… Орудия… пехота… Много машин… Над Сеговией сильный огонь… зенитки… Мы сбили два «фиата»… Хуан… Он попытался повернуться к задней кабине, где полагается сидеть бортстрелку, но силы оставили его. Голова раненого дернулась и медленно склонилась к плечу.

Я знал их обоих. Познакомились в дни, когда меня прикомандировали к эскадрилье «Эр-Зетов». Немец и испанец. Опытный ветеран Великой войны и шестнадцатилетний крестьянский подросток. Воспитатель и воспитанник…

Курт Шмидт, офицер кайзеровской армии, пилот Первой мировой, дравшийся на Западном фронте и заслуживший Железный крест обоих классов, В октябре двадцать третьего года дрался на баррикадах Красного Гамбурга, хотя и был беспартийным. Когда восстание было подавлено. Шмидта арестовали и суд приговорил его к восьмилетнему тюремному заключению. Выйдя на свободу, лётчик не сумел найти работу на родине и уехал в Латинскую Америку, где летал пилотом в коммерческой фирме. Когда в Испании вспыхнул фашистский мятеж, Курт расторгнул контракт и приехал через Атлантику помогать защищать Республику. Сперва он служил авиамехаником, и лишь после прибытия из СССР «Эр-Зетов» был назначен командиром авиазвена.

Родители шестнадцатилетнего Хуана Гонсалеса погибли при налёте фашистской авиации на Аранхуэс. Шмидт помог Хуану похоронить их, А подростка, оставшегося без семьи и крова, забрал к себе. В феврале тридцать седьмого в одном из боёв был тяжело ранен бортстрелок «Наташи». Хуан заменил его, благо уже был знаком с турельным пулемётом. Почти полгода они летали вместе: Курт и Хуан, воспитатель и воспитанник, немец и испанец. И в сегодняшнем бою парень, как мог, прикрывал спину своего старшего друга. До последнего своего вздоха прикрывал. До последней выпущенной пули…

[1] Настоящее имя — Гарольд Эдвард Даль из Иллийноса, США.

[2] В описываемый период — председатель Совнаркома УССР, члено Политбюро ЦК КП(б)У.

[3] На самом деле герой ошибается: в РВС Первой Конной Армии входил не Егоров, а Ефим Щаденко. Тем не менее военспец Егоров активно «пробивал» создание Конармии, и, действительно, не ладил с Наркомвоенмором.

[4] В нашей истории с 1936 по 1938 год Дж.Л. Х. Пек сбил пять германских и итальянских истребителей. По возвращении в США оказался в «чёрных списках» и, несмотря на неоднократные попытки, не смог поступить на службу военным лётчиком даже в период участия Штатов во Второй мировой войне.