XXVII
Испания, провинция Нижний Арагон, аэродром Сарион, 19 километров от Теруэля, 15 декабря 1937 г.
Я мотал испанский климат на большой карданный вал!
Летом даже перкаль, которой обтянуты фюзеляжи и плоскости самолётов, нагревается так, что приходится залазить в кабину в толстых кожаных перчатках, чтобы не обжигать себе ладони, а тепловой удар у пилотов случается в разы чаще, чем ранения — а ранения и гибель пилотов республиканской авиацией давно стали обыденным делом, редко в каком боевом вылете обходится без них. Зимой здесь тоже — не сибирские морозы, что несколько примиряет с несправедливостью Вселенной, — но тоже дубарики! Вот сейчас на шкале термометра — четырнадцать градусов. Но термометр — американский (уж какой добыли), так что по привычному нам Цельсию — ровно минус десять. И ладно бы так — но вокруг стоит густейший туман! Да такой, что на расстоянии вытянутой руки можно различить только смутные силуэты людей, самолётов и автомобилей. Неясные пятна света от аккумуляторных фонарей — помню похожие у железнодорожников времён моего советского детства — практически не выручают.
Аэродром расположен в узкой горной долине, причём не вдоль преобладающих в Арагоне ветров, а почти поперёк. Заход на посадку парням крайне усложнён, да и взлёт требует повышенной внимательности, отменной реакции и крепких мускулов. Я бы смог, не получи летом эти чёртовы травмы, благо налёт — пусть и в будущем — у меня больше, чем у целого истребительного полка ВВС Красной Армии — понятное дело, невоюющего полка — и крайне надеюсь, что в результате моей, и, подозреваю, не только моей, если вспомнить майские события в Союзе, здесь деятельности — что большинство таких полков не окажутся под ударами Лютваффы двадцать второго июня сорок первого, да и эта чёрная дата сместится хотя бы до сентября, а лучше — октября того же года. Ведь сегодня Республика перешла в наступление, хотя в моей истории всё время или оборонялась, или контратаковала — не всегда успешно[1]. А про бои в Нижнем Арагоне я ранее ничего не слышал. В конце концов, я — истребитель, а не военный историк!
Да, истребитель… Был, да весь вышел. Заведую теперь аэродромным хозяйством. Сарион — аэродром, можно сказать, миниатюрный: одна узкая взлётно-посадочная полоса, эрзац-землянки, приспособленные под склады горюче-смазочных материалов и боеприпасов, без малого два десятка брезентовых палаток, обмазанных снаружи местной глиной и частично обложенных плетёнками из прутьев. И всё! И хотя сейчас, ночью, из предназначенных для личного состава палаток несёт дымом — парни протапливают и самодельные печки-каменки, и сооружённые из дырявых бочек с моей подсказки «буржуйки» — внутри всё равно сыро и холодно. Зимнее обмундирование у испанцев — печалька-печалька. Сплагиатить у соседей-французов шинель — хоть и куцую и тонкую — но всё же шинель — гордые жители Пиренейского полуострова то ли не догадались, то ли побрезговали: «у испанских — собственная гордость», ага. Вот и мёрзнут теперь отважные республиканские солдатики, кутаясь в свои манты. Нет, испанские манты это не вкусное блюдо, вроде пельменей, а эдакие тоненькие суконные одеяла с прорезью посередине. Ну, если кто-то смотрел «Великолепную семёрку» с Юлом Бриннером, должен помнить: в похожих там бегали деревенские пацанята-мексиканцы. Ну, мексиканская культура во многом на испанских традициях замешана, так что не удивительно сходство. Но где Мексика, а где арагонские горы? Там, небось, нет опасности отморозить себе самое ценное — мозги! А здесь вполне. Я свою офицерскую фуражку давно спрятал на дно солдатского ранца и везде хожу в пилотском шлеме с самолично прикреплённой металлической звёздочкой, покрытой красной эмалью. Ещё две звезды — суконные, с одной жёлтой полоской альфереса под каждой — пришила на американскую кожаную куртку Хуанита Перес, работающая в нашей РАО ротной поварихой, а заодно и прачкой. Муж её, плотник, погиб в ноябре тридцать шестого, защищая родной Мадрид, двадцатилетняя вдова же вскоре угодила под бомбёжку и два месяца лечилась от последствий ранения. Выздоровев же, пошла записываться в армию. В солдаты её из-за образовавшейся хромоты не взяли, оформили вольнонаёмной. При формировании роты в минувшем октябре, направили к нам. Ну и как-то так вышло, что мы сошлись, без всяких просьб и взаимных обязательств. Живые же люди оба.
Мы-то живые. Пока. А рядом со взлёткой Сариона уже образовалсаь первая могилка с деревянным крестом, украшенном пятиконечной звёздочкой. Вчера вечером в самый притык, в целях соблюдения секретности, к нам перелетали истребители. А в долине — туман. А перед устьем долины — сильный, порывистый боковой ветер. Разбились два «И-шестнадцатых» с советскими пилотами и старенький «Девуатин Д-371», которым управлял недавно начавший летать испанский парень. Остальные приземлились более-менее благополучно. «Русос пилотос» — один татарин, второй мордвин — отделались множественными ушибами и одним на двоих лёгким сотрясением мозга. Повезло, да и в Союзе парней летать всё-таки научили хорошо: в Испанию командование посылало только «отличников боевой и политической». Да и один из «ишачков» точно ремонтопригоден, второй пока что под вопросом, но если починить не удастся, будем раскулачивать на запчасти, благо, «москас» теперь у меня сидит почти целая эскадрилья, десять истребителей! А вот испанца пришлось схоронить: «Девуатин» при посадке скапотировал при работающем пропеллере и перекувыркнулся через себя. Черепно-мозговая и перелом шеи… Вот такая вот она штука — война. Ошибки одних оборачиваются потерями других. Вчера хлопец погиб в первую очередь из-за ошибки метеорологов. И как сегодня наши истребители станут взлетать в тумане — для меня загадка. До создания нормальных пилотов для «слепых» взлёта и посадки — ещё несколько десятилетий.
А взлетать ребятам необходимо: до нас довели, что нынешней ночью Одиннадцатая дивизия Листера с севера начала окружать Теруэль. Без артподготовки, чтобы не взбулгачить фашистов: их в городе и вокруг в укреплениях засело порядка десяти тысяч, плюс пристрелявшая все подступы артиллерия. Как только развиднеется, франкисты обязательно прочухают, что происходит, и заверещат по радио: «Спасите-помогите, коммунисты нас обижают!». И на помощь терпилам с девяностодевятипроцентной вероятностью заявятся авионы Гитлера, Муссолини и самого «Коротышки»[2]. Они базируются в приличных местах на равнине, там тумана нету. А чем их встречать, если со вверенного мне аэродрома истребители взлететь не сумеют ранее одиннадцати утра, когда поднявшееся повыше Солнышко не проредит это белёсое сырое безобразие? Потому как настоящего ветра, продувающего долинку вдоль и насквозь, мы тут до морковкина заговенья можем ожидать и так и не дождаться. Блин горелый, хоть сам дуй!
Дуй… Дуть-то не поможет, таких потоков, как в аэродинамической трубе создать не выйдет… Стоп! Аэродинамическая труба для испытания моделей новых самолётов! Ну, такую как надо «на коленке» не сварганить, но голь на выдумку хитра! Кому туман мешает — те нам и помогут!
Согнув руку в локте — хорошо, уже почти не болит! — сдвинул обшлаг куртки. Стрелки невзрачных часов показали 9:30 утра. Прощальный подарок Емельяна Кондрата, дешёвая швейцарская поделка, по его словам, приобретённая во Франции при следовании по чужим документам в Испанию в прошлом году. Я тогда отдарился «фамильным» «Смит энд Вессоном»: уж не знаю, как лейтенант ввезёт револьвер в Союз, но думаю — постарается. Тем более, что в отличие от Российской Федерации владение личным оружием наравне с табельным в СССР пока не запрещено[3]. И толп убийц с легальными «стволами» в руках на улицах советских городов, пока что не замечено. Бандитизм вновь поднимет голову в войну и сразу после неё — но там и расплодившиеся уголовнички, и терроризирующие население бывшие полицаи с власовцами и всякого рода оуновцами будут использовать оружие не разрешённое, а насквозь криминальное, тем паче, что всякого стволья после боёв окажется в избытке — от револьверов до пистолетов-пулемётов.
Перевёл взгляд на сцепленные штангой стартёра советский трёхосный ГАЗ-ААА и «ишачок». Пора! Резко махнул правой рукой:
— Запускай!
Аэродромный стартёр АС-2 тут же раскрутил пропеллер истребителя и, расцепившись с самолётом, грузовик, вопреки всем правилам, выехал на взлётку. Вслед за ним со стоянки вырулила «моска», продолжая реветь мощным мотором М-62. Спасибо американским конструкторам из Pratt Whitney, по чьей лицензии в Перми стали производить движки с двухскоростными нагнетателями[4]! Со старыми моделями истребителя задуманный фокус у нас вряд ли бы прошёл.
Там временем бойцы моей роты поспешно устанавливали здоровенный брезентовый «рукав», сшитый «на коленке» за остаток ночи и утро. Переднее кольцо из жёсткой металлической проволоки укрепили сразу за торчащим над кузовом ГАЗа стартёром, второй закинули в кузов стоящей в двенадцати метрах далее «полуторки», где и принайтовали. Ну, получившаяся эрзац-«кишка», конечно, далеко не Т-103[5]… Но и аэродром Сариона с его единственной взлётно-посадочной, тоже, извиняюсь, не подмосковный ЦАГИ[6]!
Это только на картинке, или высоко-высоко в небе истребитель И-16 кажется эдаким «пухленьким малышом» с «обрубленной» носовой частью. На самом деле центр его двигателя на стоянке более, чем на метр возвышается над кабиной грузовика — из-за этого, собственно, умные головы — инженеры и придумали хитрую систему стоек и штанги у аэростартёра: иначе не достать, а ключиком, как в автомобилях будущего, нынешние летательные аппараты не заводятся.
Поэтому, когда самолёт вырулил, наконец, к старту ВПП, его мотор с бешено вращающимся пропеллером, оказался практически напротив первого, установленного на ГАЗ-ААА, металлического кольца.
— Арриба, ниньяс[7]! — ору во всю глотку и, махнув указующе рукой, сам, вместе с бойцами, бросаюсь к «моске». Добежав, мы вцепляемся в хвостовое оперение, стараясь не повредить горизонтальные рули. Самолётный киль приподнимается — сперва до колен, потом по пояс, и вот уже мы удерживаем его почти на уровне груди, выше диафрагмы. Тяжело — но я думал, что будет тяжелее, нас здесь десяток таких «атлантов». Конечно, так делать — против всех правил, слишком большой риск повредить истребитель и самим массово покалечиться — но война! Есть такое понятие: приказ. И его надо исполнить. Самолёты должны летать и бить врага! И нет у меня права посылать его исполнять людей, самому оставаясь в стороне.
При поднимании хвоста, естественно, опускается нос «И-шестнадцатого». Ну, не то, чтобы вышло в горизонталь — но и на том слава Труду! Крутящийся пропеллер теперь почти прицельно швыряет слои воздуха перед собой, прямо в проволочное кольцо. Искусственный ветер быстро наполняет брезентовый «рукав», превращая его в наполненную смесью атмосферных газов трубу. До нас сквозь рёв мотора слышится звук клаксона дальнего ГАЗа. Я знаю: сейчас его водила, высунув в окошко руку, делает отмашку самоходному аэростартёру и самым медленным ходом начинает движение. Тут же гудит и трёхосник, включая фары: сигнал пилоту истребителя: парень в его кабине всё равно ни черта не слышит, оглушая сам себя. Ближний грузовик вынужден двигаться на задней передаче, отдаляясь от линии старта. Руки наши чувствуют рывок — но мы крепко держим «моску» за хвост! Самолёт так же медленно — по мере своих сил тормозя сам себя — выползает на взлётно-посадочную полосу. Мы, десять человек, бежим за ним, стараясь крепко удерживать хвостовое оперение. Катятся по взлётке самолёт с работающим мотором и пара грузовиков. И бегут, бегут десять бойцов республики. А искусственный ветер, создаваемый пропеллером, пролетает сквозь брезентовую «трубу», сдувая скопившийся над полосой туман[8]…
Метров через семьсот я отваливаюсь от хвоста истребителя. Буквально — валюсь прямо на землю. Подвела меня недолеченная нога, да и дыхалка тоже забастовала. Вижу, как на смену подбегает и хватается за оперение незнакомый усач лет сорока пяти — видимо, механик или оружейник из прибывшей вчера эскадрильи. Ну, молодцы парни, что не роняете!
Первый истребитель взлетел над аэродромом Сарион в 10:20.
Боевая работа продолжилась бесперебойно в течение семидесяти дней…
[1] Наш герой, похоже, не очень хорошо знает историю — летун, одно слово. На самом деле наступление на Теруэль и в реальной истории началось 15.12.1937 года. А всего сражение продолжалось более трёх месяцев, когда силы республиканской армии были полностью истощены, ввиду подавляющего превосходства противника в артиллерии и авиации. Применительно к Великой Отечественной войны и учитывая меньшее процентное соотношение, Теруэльское сражение вполне сопоставимо с боями за Воронеж или Сталинград — только там — наши победили.
[2] Коротышка — Chiquilicuatro — прозвище Франсиско Франко Баамонте, самозвано произведшего самого себя в каудильо — «предводителя» (слово chiquilicuatro созвучно caudillo). Впрочем, генерал был действительно низкого для мужчины роста — всего 163 сантиметра и носил специально пошитую обувь с толстыми подмётками и высокими каблуками. Впрочем, помогало это так себе…
[3] Как ни удивительно — но это так. Любой командир Красной Армии или сотрудник НКВД мог иметь в личном владении пистолет или револьвер. Не принятый официально на вооружение пистолет системы Коровина — ТК — продавался как спортивное оружие в магазинах спортобщества «Динамо» вообще почти любому желающему гражданину (именно там его приобрёл брат бабушки автора). Правда, помимо денег для покупки необходимо было предоставить удостоверяющий личность документ плюс справку из милиции, что товарищ Имярек не имеет судимостей, не лишён гражданских прав (была в СССР такая форма наказания), не служил в белых и буржуазных армиях и является психически здоровым индивидуумом. Причём такое положение сохранялось и некоторое время после войны (читатели должны помнить роман «Эра милосердия» и/или снятый по его мотивам фильм «Место встречи изменить нельзя» — там один из персонажей — инженер Груздев — как раз владеет личным пистолетом на законных основаниях, не служа ни в армии, ни в «органах»). Да что пистолеты! Гораздо более дальнобойные и опасные в смысле нанесения ранений охотничьи ружья свободно продавались в магазинах сельхозкооперации вплоть до хрущёвских времён!
[4] М-62 — лицензионная копия четырнадцатицилиндрового звездообразного мотора Pratt Whitney R-1830 Twin Wasp, производившаяся на Пермском авиамоторном заводе №19 с 1 января 1936 года. Поставка истребителей именно с этим двигателем в Испанскую Республику — авторское допущение (ввиду нехватки документальных источников).
[5] «Винтовая» аэродинамическая труба. Используется при проектных работах с 1936 года по сей день (периодически).
[6] Центральный аэрогидродинамический институт имени Н. Е. Жуковского. Открыт «клятыми большевиками, уничтожившими русскую науку» © 1 декабря 1918 года.
[7] «Поднимай, парни!» (дословно — «вверх, парни!»)
[8] Подобный метод был применён в штате Аляска в 1943 году. Собственно, все воздушные бои и часть иных событий происходили в реальности — но в разных странах, в разное время и с разными людьми. Как говорил великий Жюль Верн: «Нельзя обманывать читателей!»