Летун. Фламенко в небесах

Глава 17

XVII

Испания, аэродром Алькала де Энарес, Испанское небо,

8 февраля 1937 г.

«Жопа в масле,… гм… нос… в тавоте — но зато — в Воздушном флоте!» — это точно про наш экипаж. Промаслились все — и механик, и оружейник, и бортстрелок и аз, многогрешный. Три дня не летали, меняли мотор. Сперва меняли его у местных интендантов на граппу (десять литров), деньги (триста пятьдесят песет и то после торга, сделавшему бы честь торговцам восточного базара) и магнето (где именно Жозебо Ксалбадорес его добыл — тайна, покрытая мраком, сам кабо не признаётся). Но — достали, причём «родной» груммановский Wright R-1820-F Cyclone, судя по сточенным напильником заводским номерам — где-то стибренный американскими авиаинтендантами и перепроданными интендантам испанским[1]. Как говорил один мой знакомый старшина эскадрильи — ещё в той, будущей жизни, — «Прапорщик — это не звание. Прапорщик — это диагноз. Неизлечимый». Потом героическими усилиями запихивали полутонный девятицилиндровик во взятый под честное слово не поломать легковой «Остин-'двадцатку»«[2] и везли на Алькала де Энарес. Ну и ставили его на положенное место всем коллективом, поскольку за неимением подъёмного крана или лебёдки пришлось мастерить из каких-то брёвен станок, принайтовывать двигун стальным тросом и подтягивать его, подцепив к грузовику-авиастартёру… Есть такое слово: 'задолбались». Это про нас.

А куда деваться?

С того самого январского вылета, когда Энрике сбил «Хейнкель», наш самолёт в комплекте с экипажем временно прикомандирован в распоряжение камарадо Франца Кальта. Человек он серьёзный и немногословный. О его прошлом известно лишь, что службу он начал ещё в Австро-Венгерской империи, повоевал на Балканах в восьмом[3] и четырнадцатом-шестнадцатом годах, в семнадцатом угодил в плен на Изонцо и с тех самых пор питает ко всем итальянцам личную неприязнь. Сам будучи беспартийным, отставной офицер во время февральского восстания тридцать четвёртого года в Вене присоединился к шуцбунду[4], поскольку к австрофашистам испытывает неприязнь почти такую же, как и к фашистам итальянским. Сумел вывезти семью в Чехословакию, в Испании воюет с ноября.

Кальт лично в сарайчике из ракушечника, переоборудованном в фотолабораторию, распечатывает аэрофотоснимки с отснятых плёнок, которые я привожу из каждого разведывательного вылета, постоянно с кем-то «шпрехает» по телефону со специфически-немецкими интонациями, часто срывается с места и, накинув через плечо узкий ремешок командирской сумки, прыгает в седло двухколёсного «Режу»[5] и под треск мотоциклетного моторчика мчится в Мадрид. Хотя формально правительство и большинство гражданских административных структур ещё осенью тридцать шестого года перебрались — это если выражаться политкорректно, а как по мне — попросту сбежали — в Валенсию, но Хунта[6] обороны Мадрида вполне функционирует, и управление военной разведки Республики большей частью сосредоточена именно там. Интересная у человека жизнь! Суетно-активная…

А у меня всё идёт по распорядку: получил приказ на вылет, поднял машину в воздух, прибыл в заданный район, обнаружил цели, зафотографировал, вернулся на аэродром, доложился о выполнении, сдал негативы фотоплёнок — и дальше сижу на земле, жду нового приказа. Даже фашистские самолёты в последние несколько дней почему-то не пристают с гнусными намерениями прибить меня и бортстрелка: не то чем-то заняты в далёких квадратах неба, не то среди них уже прошёл слушок о «летающем бочонке» с трёхлучевыми звёздами сбитых на борту, который умеет больно огрызаться крупным калибром и спереди и сзади, а посему — «ну его нафиг, этот „Грумман“, и вообще зелен виноград». Впрочем, это лишь мои предположения, ничем документально не подтверждённые. Поскольку ребята-истребители дерутся в небе почти каждый день[7].

Так что мои «развлечения» пока что сводятся к обстрелу франкистских позиций при возвращении с разведвылетов, «забиванию козла» по вечерам с советскими парнями — у них прямо-таки доминошно-шахматное поветрие — и обучение испанских товарищей русскому языку, а русских — английскому «американского розлива».

Так-то поначалу «советикос» при общении с эмигрантом несколько напрягались, но я-то, по сути своей, являюсь майором Бехтеевым, принимавшим присягу как гражданин Советского Союза, а от вольноопределяющегося-белогвардейца Дениса Пантелеевича Русанова у меня остался только организм и документы, пара старых револьверов и немножко барахла. И если Денис — допускаю — и таил зло на СССР и партию большевиков — то я отношусь к ним в целом положительно. Да, в советской истории бывало всякое — но уже через несколько лет придёт Большая Война. И только СССР, под руководством ВКП(б) и — да, Иосифа Сталина — сможет одержать в ней победу. Когда-то в будущем поэт напишет строки, в которых формулируется и моя тревога:

'Я вдруг подумал, что бы с нами стало,

когда б стране не выдержать борьбы,

какие тачки до хребтов Урала,

мы на себе таскали б, как рабы.

Что было б, если б с нами совладали,

и где друзей такой широкий строй,

что было б, если б Сталин был не Сталин

и Рокоссовский дрогнул под Москвой?

Какое б иго мы переносили,

и сколько б нас не вынесло под ним?[8]'.

Так что пока повоюем вместе с советскими авиаторами, а дальше поглядим. Была же в Великую Отечественную на советско-германском фронте французская эскадрилья «Нормандия-Неман», переросшая в полк? Была, даже кино про неё сняли. И некоторые испанские пилоты в Советском Союзе тоже служили. Так может, если себя хорошо показать, и товарищу Русанову «простят грехи молодости»: в конце концов, некоторые бывшие «контрики» в Красной Армии до больших чинов дослужились. Только навскидку: Малиновский, Василенко, Говоров, Баграмян…

О! Снова Пепита Маркес мчится на своём двухколёсном «коне». Значит, сейчас опять надо взлетать по новому приказу, несмотря на нелетную погоду — мокрый снег вперемешку с дождем и облачности не выше двухсот метров. Война…

Курс — на Сигуэнсу. Внизу идёт бой: фашисты пытаются пересечь нейтральную полосу и вышибить республиканцев из траншеи, но, судя по хорошо видимым из кабины раскинувшимся в грязи телам, это у них пока не очень получается. Зато какая-то сволочь у них там хорошо умеет работать пулемётом: ощущаю три удара снизу в район мотора. Повреждений, кажется, не. Но неприятно: пуля дура, а три дуры — это уже перебор… Миновав линию фронта поворачиваю «Грумман» на северо-восток. Приказано проверить сведения о концентрации итальянского экспедиционного моторизованного корпуса, вроде бы усиленного танками и артиллерией.

Впереди видно Французское шоссе. Ну что же, данные разведагентуры подтверждаются: мне сверху отлично видна грузовики, танкетки и прицепленные к тракторам пушки. Шоссе-то в Испании мостят отёсанным камнем, но стоит колонне свернуть на перекрёстке на просёлок — техника застрянет. Грязный месяц — февраль в Испании… В небе над колонной вертятся три самолётика. «Фиаты»? Нет, вроде бы наши, «чатос»… Один из ведомых истребителей чуть «клюёт носом», приглашает атаковать наземную цель… Нет, ведущий продолжает маршрут. И курс у ребят, как и у меня, на Сигуэнсу. Понятно: «курносые» намерены разведать глубину расположения противника. Сдвинулись чуть в сторону, чтобы минимизировать эффективность возможного ружейно-пулемётного огня с земли и летят себе спокойно.

А мне желательно всё это фашистское безобразие зафиксировать. Выравниваю «Дельфина» и начинаю строго горизонтальный прямолинейный полёт вдоль шоссе. Итальянцы внизу выскакивают из машин, разбегаются в стороны, большинство падает либо прямо в грязь за обочинами, либо в скопившуюся в канавах-водогонах воду. Значит, уже попадали под авианалёты, «учёные» стали. Почему-то никто снизу не стреляет. Даже странно.

«А что там вдалеке чёрненькое белеется?». Километрах в десяти почти параллельно Французскому шоссе видна ещё одна дорога, и по ней тоже кто-то двигается в сторону фронта. Ладно, чао-какао, синьорес италиано, ещё увидимся — через прицел моего «Браунинга»… Подняв машину до двухсот двадцати метров, оказался в облаках.

Не рассчитал: вывалил «Груммана» из облачного слоя, проскочив над просёлком лишние метров триста. Пришлось возвращаться и вновь проходить над итальянскими колоннами. У этих танкеток не было — только грузовики, тентованные и с открытыми кузовами, да с полдюжины легковушек. Лёгкие полевые пушки прицеплены позади колёсных тягачей со смешными, «срубленными» наискось мордами капотов. Вот только одна беда: эти конкретные итальянцы оказались ещё не битыми, злыми и решительными. Разбегаться от одиночного республиканского самолёта не стали, а частично повыпрыгивав из машин, частично встав прямо в кузовах, принялись палить вверх из винтовок и карабинов. Что ж, рискованно, но терпимо: вряд ли у них поголовно патроны с бронебойно-зажигательными пулями, а обычными наши с Энрике стальные «подкладки» под кресла пробить не просто.

Прошли над колонной, зафотографировали, летим дальше: в паре километров по этой же дороге ещё какие-то механизированные синьоры катят, надо и их зафиксировать на плёнку. А то что-то фашисты разъездились, не иначе как к наступлению…

Третья итальянская часть оказалась неприятно-зубастой: ещё при подлёте я увидел, как споро сдирают брезентовые тенты с нескольких грузовиков и над двумя… нет, уже тремя кузовами вытягиваются диагоналями неуклюжие, но при этом длинные стволы крупнокалиберных пулемётов. Не разбираюсь я в иностранной стрелковке — то ли «Бреды» у них, то ли «Фиаты», но то, что нас вполне могут свалить на землю — не сомневаюсь. А надо лететь прямо над колонной, «дощёлкивая» фотоплёнку.

— Энрике! Летим над фашистами! — Ору в переговорное устройство. — Внизу пулемётчики! Стреляй в них!

Росас Кастельяно, ставший после того, как сшиб своего «Хейнкеля» из сарженто — бригада, то бишь старшиной по-советски, что-то отвечает, но я его экспансивную речь не разбираю: сейчас главное, чтобы он мой приказ на ломаном испанском понял.

Блин, страшно. И муть всякая лезет… А-а-а, прорвёмся!

На Бо-га-тянов-ском от-кры-ла-ся пив-на-я

И там со-бра-ла-ся ком-пан-и-я блат-на-я…

Летим ровно. Опыт-то не пропьёшь. Внизу, под фюзеляжем, неслышно для меня щёлкает затвор аэрофотоаппарата фирмы S. F. O. M., самолёт подрагивает от щёлкающих по нему фашистских пуль и отдачи от коротких, резких трясущегося позади в руках Энрике крупнокалиберного «Браунинга М1», в башке вертится дурацкая песенка про уркаганов из Ростова-Папы…

Пасаремос, вашу мать!

Еле дождался, пока хвост колонны скроется под брюхом «Дельфина». Тяну на себя, спеша укрыться в низких облаках. Когда вокруг посерело от испарившихся водных частиц, разворачиваю машину влево: пули — они дуры, тем более итальянские, но летать умеют только в одном направлении. Авось теперь не достанут…

…Один час и десять минут. Именно столько продолжался этот разведвылет. На ВПП Алькала де Энарес пришлось садиться на брюхо: шасси оказались развороченными. Как чернорубашечники не обрубили «Грумману» крылья — знает только Перун, покровитель лётчиков и воинов. Потом уже насчитали тридцать восемь разнокалиберных дырок от попаданий. Нас уже нетерпеливо ждал камарадо Кальт, лично выкрутивший разбитую пулей камеру и помчавшийся свой домик-лабораторию проявлять. А я еле дождался момента, чтобы пристроиться за изодранным пулями хвостом, чтобы трясущимися руками отыскать пуговицы. Организму наплевать, кто ты — геройский лётчик или трус несчастный. У организма внутри свои процессы происходят и лишнюю жидкость надо удалять…

И ведь что огорчительнее всего: с посадкой и докладом я не успел. Буквально за четверть часа до этого на наш аэродром приземлилась тройка «курносых»: Жорка Захаров, Володя Пузейкин и испанец Андрес Лаккалье. Это их истребители я видел издалека, когда подлетал к Французскому шоссе.

Парни поднялись в воздух с аэродрома Сото, пролетев на северо-запад прошли над итальянцами — теми, зашуганными, дошли вплоть до самой, забитой войсками, Сигуэнсой, убедившись, что враг выводит к переднему краю свои главные силы не по одной, а сразу по трём дорогам. Тогда Захаров решил не возвращаться назад на Сото, а как можно скорее доложить об увиденном, сев на один из ближайших к Мадриду аэродромов. На максимальной скорости звено пошло к Алькала де Энарес. Потому-то здесь результат моей разведки оказался известен заранее, потому и Франц Кальт суетился как наскипидаренный. И что самое огорчительное: моему летательному аппарату теперь можно присваивать почётное звание «самолёт-дуршлаг»: сегодня он уже не полетит. Как уцелели мы с Энрике — вообще не ясно. Слава Перуну!

[1] Этот авиадвигатель по американской лицензии выпускала и «Испано-Сюиза», но испанское качество до американского сильно не дотягивало. Да и большая часть этих моторов в Испании была выпущена уже после падения Республики.

[2] Легковой автомобиль средней ценовой категории Austin Twenty выпускался в Великобритании с 1919 до 1930 года. Продавался в большинстве стран Западной Европы.

[3] 1908 год — восстание против аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией и его подавление. 1914 год — начало Первой мировой империалистической войны. Первые бои Австро-Венгрии против Сербии также начались в Балканском регионе.

[4] Шуцбунд — «Стрелковый союз» — отряды самообороны австрийских социал-демократов. В состав входило и много беспартийных сочувствующих.

[5] Компания по производству мотоциклов «Rieju» основана в 1934 г. в г. Фигерас (Каталония).

[6] В нашей стране слово «хунта» вызывает у большинства негативные ассоциации с военно-фашистским режимом А. Пиночета в Чили. Однако с испанского «junta» переводится как «совет, собрание». В описываемое время Пиночет был всего-навсего курсантом военного училища и никакого отношения к испанским событиям не имел.

[7] Напомню на всякий случай: в описываемое время происходит Харамское сражение и авиация действует активно. Но системы слежения за воздухом и связь в 1937 году ещё плохо развиты и противники в воздухе сталкиваются в бою далеко не всегда.

[8] Феликс Чуев. «Война»