Летун. Фламенко в небесах

Глава 18

XVIII

Испанское небо, 18 февраля 1937 г.

Какая сволочь запретила ставить рации на советские истребители? Отвлекают? Так учитесь и слушать, и летать, и воевать! Р-р-раслабились, сталинские соколы! Плохо слышно? Шумы, помехи? А чего тогда на американских летадлах нормальная связь? Антенны нужно по-человечески располагать и экранировать — и будет самое оно! Причём у янки радиоволна не зафиксирована намертво, лётчик имеет возможность пощёлкать тумблером по разным каналам, чем я и пользуюсь, подслушивая вопли гитлеровских «экспертов» из «Легиона 'Кондор»«. Вот как раз сейчас они орут чего-то тревожно-агрессивное про 'дер люфт руссише ратас!» — уж настолько-то моего примитивного «дойча» хватает, чтобы понять, что гансы заметили наши И-шестнадцатые, которые успели обозвать «крысами» и сейчас приближаются к ребятам капитана «Педро»[1]. Вот так же, навалившись толпой исподтишка, позавчера фашисты сбили Фрэнка Тинкера: и ему крупно повезло, что не успели расстрелять его, пока тот спускался на парашюте. Плюхнулся, подвернув ногу, прямо на позицию республиканцев, которые, не разобравшись, крепко американца отметелили, приняв за фашиста. Потом, правда, всё выяснилось и сейчас Тинкер «загорает» в нашей аэродромной медсанчасти: всё равно пока что он не ходок и не летун, да и самолёта для него пока что не нашлось. Дефицит у нас с летательными аппаратами, это фашистам по слухам вместо сбитых через день пригоняют новые[2].

Вот и наш «Грумман», крепко покоцанный девять дней тому назад, сейчас из-за разноцветных и разноразмерных заплаток напоминает не то костюм Арлекина, не то творение художника-маскировщика, помешанного на футуристичном кубизме. Капитан Гарсия Ла Калье даже в шутку предложил переименовать его из «Дельфина» в «Леопарда» и изобразить на капоте морду этого хищника: «чтоб фашисты знали — он пятнистый, но больно кусается». Увы, итальянская пуля оказалась не такой уж и дурой и ухитрилась попасть прямо в объектив закреплённого внизу фюзеляжа аэрофотоаппарата, «запоров» при этом последние отснятые над вражеской колонной кадры. Так что теперь я работаю в основном в качестве штурмовика — во всей Испанской республике пока что не обнаружено второго такого чудо-аппарата. Зато Франсиско Феррер проявил свой технический талант и солдатскую смекалку — и теперь под крыльями и моего самолёта, и нескольких И-пятнадцатых, которыми управляют испанские пилоты, укреплено по паре открывающихся прямо из кабины кассеты. Туда перед боевым вылетом загружаются на выбор либо «ожерелье» из четырёх французских гранат F-1 образца 1916 года, крепко похожих на нашу «лимонку» (или, вернее сказать, это «фенька» похожа на «француженку»?), либо связанные простой ниткой стрелочки-флешетты, тоже порождённые Империалистической войной. Их привезли под сотню корзин — подарок от рабочих-металлистов Мадрида. Танк — даже итальянскую танкетку-каракатицу такая стрелка не пробьёт, но вот по живой силе противника, автомобилям и гужевым обозам работать такими — самое то, что нужно. Самолично проверял. Только лошадей жалко: ладно людям не живётся мирно, но скотинка-то за что страдает? За то, что таскают вражеские пушки и повозки с военным грузом. Хоть и говорится, что наступает эпоха «войны моторов», но конница и гужевой транспорт провоюют вплоть до августа-сентября сорок пятого, когда конно-механизированная группа генерала Плиева будет вышибать японских гадов из Китая.

Впрочем, полетать в составе Первой интернациональной мне не дали. Из Советского Союза прибыла полнокровная эскадрилья «эР-Зет», прозванных испанцами красивым именем «Наташа». Из них сформировали Двадцатую авиагруппу, которую и забазировали на аэродром Ла Рабаса под Аликанте. А поскольку «Двадцатку» укомплектовали хорошо подготовленными летчиками испанской морской авиации, то кому-то из начальства ударила в голову светлая мысль: ввиду того, что наш «Грумман GE.23 Дельфин» сконструирован как самолёт морского базирования — надо прикомандировать его к коллегам. И прикомандировали со вчерашнего дня. Пришлось перелетать на другое место дислокации. Пока — временно, но мы-то все с вами в курсе, что нет ничего постояннее, чем «временное». Вон, нашего Путина Ельцин назначил временно исполняющим обязанности президента — и с тех пор этот господин с коротким перерывом «рулит» третье десятилетие подряд. Так что опасаюсь, как бы так и не остаться пристёгнутым к «Двадцатке» насовсем, как минимум, до конца войны.

Сегодня я работаю лидером. Пилоты на Р-z хорошие, но местность в районе Харамы и Гвадалахары пока знают слабо. Я же, совершая в среднем по четыре, а иногда и пять-шесть разведвылетов в сутки, «обнюхал» тут с неба всё очень внимательно. Вот и вожу за собой штурмовую эскадрилью, все двенадцать машин[3].

Сегодня мы летим второй раз — всё-таки от Ла Рабаса досюда далековато, утром, проштурмовав прущих, как в вино-водочный при Меченом итальянцев, на аэродром эскадрилья возвратилась на последних литрах горючего. Слава Перуну, помогающему лётчикам и воинам, кроме дырок в крыльях, иных потерь не случилось. Сейчас «эР-Зеты» удачно отработали по наземным целям во второй раз за день и уже развернулись, чтобы лететь обратно.

Ах, это чёртово радио!

Ну почему оно стоит только на моей машине? Поубивал бы тех, кто выпускает глухо-немые самолёты! Ну… Морды бы набил точно.

Самое обидное, что я отсюда вижу в нескольких километрах правее и выше воздушную свалку. Пять или шесть «крестиков» побольше на фоне неба и неподсчитываемое количество «малышей»-истребителей. Немецкие фразы лезут в уши, забивая эфир — и ни слова по-русски или по-испански. Чёртово радио!

А-а-а, помирал уже однажды, так что пусть хоть расстреляют! Я уже кое-что успел сделать! Но пасаран, сук-ки!

Задираю нос «Груммана», перевожу самолёт в «петлю Нестерова» и оказываюсь рядом с нашим комэском Машу рукой — сперва привлекая внимание, затем, откинув фонарь кабины, указываю в сторону далёкого воздушного боя. Сжав кулак, бросаю его к плечу.

…И поворачиваю самолёт вправо с набором высоты.

Дело паршивое — бросать лидируемое подразделение в полёте. Подсудное дело. Но испанские морские лётчики — пилоты умелые, да и бортстрелки у них неплохи. Авось дочапают до Аликанте. Бензина должно хватить. А здесь — наших бьют. Как не помочь? Что я, не русский, что ли?

В воздухе — полный «интернационал»: немецкие Ю-52/3 м и пятьдесят первые «Хейнкели», итальянские «Фиаты ЦР-32», наши «курносые» и «ишачки». Теперь вот и мы на своём «американце» норовим влезть по самое ай-яй-яй… Нет, с «Хейнкелями» напрямую пободаться не получится — не тот у «Груммана» высотный потолок. А вот с синьорами фашистами машина почти вровень по ТТХ, а с учётом свежепоменянного мотора и просто зверского для этой войны калибра обоих пулемётов — кое в чём, возможно, и превосходит. На коротких дистанциях… Громоздкие «Юнкерсы» вообще не умеют подниматься выше шести трёхсот, а гружёные даже на эту высоту не залезут. Кто-то из наших ребят уже срезал парочку, сейчас оставшиеся четыре, выстроившись бубновым тузом, пытаются выйти из боя, огрызаясь пулемётными очередями. Истребителей для прикрытия у них хватает: по моим прикидкам их у врага порядка полусотни — и это на десяток республиканских самолётов. Большая часть врагов связала боем наших парней, с полдюжины пока охраняют Ю-52/3.

Снизу пристраиваюсь позади идущего «Танте Ю[4]». Ловлю в прицел гофрированный фюзеляж. Коротко рявкает «Браунинг М1», выплёвывая полдесятка остроносых пуль. То ли это обман зрения, то ли и вправду от гансучьего бомбёра отлетают куски металла. Но он продолжает лететь ровно, держа своё место в боевом строю. Ла-а-адно… Выжимаю силы из всех семисот «лошадок» движка. Приближаюсь. Триста пятьдесят метров осталось… Справа краем глаза замечаю знакомую машину. Ага, «чатос». Наш, с Первой Интернациональной! Знакомый номер на борту — Альберт Баумлер, немного наивный рыжий парень из-под Сан-Франциско. Капот его машины в огне и дыму, американец пытается сбить пламя скольжением. Почти вплотную за ним, как злобные волки, прицепились два «Хейнкеля», на носу первого трепещет огненный конус пулемётной очереди. Добивают, сук-ки.

Бросив «Юнкерса», доворачиваю и, также теряя высоту, бросаюсь в погоню за немчурой. Бью издалека, короткими очередями — «Браунингу» длинные противопоказаны, клина поймает — и амба, будешь в небе безоружен, а это хуже, чем без штанов. Третья очередь, четвёртая, пятая… Блин, никак не достаю! А вот картинку впереди вижу чётко: немцы, не замечая позади моего «Дельфина», старательно норовят добить горящий И-пятнадцатый. Вот уже второй ганс открыл стрельбу. Видимо, всё-таки попал, зараза: Баумлер переворачивает горящий истребитель кверху брюхом и спустя несколько мгновений вываливается из кабины. Сила земного притяжения сразу же тащит его вниз. Кто там на Земле под нами? Наши? Фашисты?

И тут мне одновременно и повезло, и наоборот. Наконец-то удалось влепить очередь в немца-ведомого. «Браунинг» — машинка серьёзная, и мне отсюда видно, как разлетается на части плоскость его верхнего крыла с неизменным чёрным хером. Это вам не дырочка винтовочного калибра, с таким не попилотируешь. Видно, как немецкая летадла клюнула носом, суматошно закрутилась вокруг своей оси и устремилась вниз. Прыгать в такой ситуации опасно, но немец рискнул: ведь не прыгать не менее опасно… Но полюбоваться на прыжок оказалось некогда: позади зарычал-затрясся «крупняк» бортстрелка и одновременно с этим я ощутил удары пуль по стальной спинке и борту самолёта. Подловили, гады.

Кручу головой: ага, всё те же на манеже: три «Фиата» решили не упускать шанс записать в свой актив неуклюжий с виду «летающий бочонок», за что один и поплатился: вон он, ковыляет в свои тылы, дымя мотором и переваливаясь, как беременная свиноматка с крыльями. Это их Росас Кастельяно приложил: повезло всё-таки мне с этим фанатиком пулемётов! Уже второй агрессор на его счету.

Но вот двое других никак не успокаиваются, старательно клюя пулями с задней нижней полусферы. И Энрике что-то не реагирует на это безобразие. По-нехорошему не реагирует…Изворачиваюсь бочкой, ухожу из-под трасс вниз. Уловив момент, выравниваю самолёт и коброй поднимаюсь в хвост итальянцу. Тум-тум-тум! — и очередь «браунига» обрывается.

Приехали.

Всё, дострелялся до упора. А, ведь я ж ещё во время штурмовки поработать успел, в свалку влез с третью «быка»… Ой, бли-и-ин…

Краем глаза внизу замечаю силуэты «эР-Зетов». Воздушный бой — он короткий, вот «Наташи» и подоспели на подмогу только сейчас. Молодцы, компаньерос! Жаль, не для меня это уже…

Газую, норовя пристроиться точно позади и чуть сбоку фашистского самолёта. Извини, Энрике, но мы ж солдаты, сам понимаешь…

Вот сейчас… Сейчас приближусь, диск вращающегося пропеллера совмещу с хвостовым оперением фашиста — и аюшки… Случаи, когда после воздушного тарана лётчики оставались живы, а иногда даже и парашют не использовали, садясь на вынужденную, в истории известны. Но пасаран, собака!

И сразу же, сантиметрах в тридцати от глаз по капоту появились три рваные дыры. Опять подловили! Самолёт тряхануло и мы сверзились вниз. А намеченный под таранный удар «Фиат» скрылся из поля зрения. Обидно-то как…

Ничего, Энрике, сейчас постараюсь приземлиться. Хоть на брюхо… Сядем, там посмотрим, что с тобой, к медикам отправим. Медики — они помогут…

[1] Капитан Шевцов Пётр Фёдорович, в описываемое время командир эскадрильи И-16. Впоследствии — Герой Советского Союза (Постановлением ЦИК СССР от 22 октября 1937 г.)

[2] Слухи такие, действительно, циркулировали, но на деле настолько хорошо с авиационным парком у мятежников не было. Если республиканская авиация за весь период войны располагала по разным сведениям 500–600 самолётов различных марок, включая переоборудованные гражданские и поставленные из СССР (в том числе и в виде комплектов деталей для «отвёрточной сборки»), то у франкистов и их германских и итальянских союзников в мае 1939 года имелось приблизительно 1200 машин, включая захваченные трофеи и конфискованные французскими властями после перелёта отдельных республиканских пилотов в Алжир и материковую Францию и переданные затем франкистам.

[3] По испанским штатам в то время в эскадрилье было 12 самолётов, по советским — 31. И если не указано иное, в тексте под термином «эскадрилья» имеется в виду испанское укомплектование: 12 или менее (ввиду потерь) самолётов.

[4] «Тётушка Ю», широко известное прозвище самолёта Junkers Ju 52.