ЛЕТУН
Фламенковнебесах
ПРОЛОГ
США, Детройт, муниципальное кладбище. 11 марта 1932 г.
Холодный мелкий дождь монотонно лил второй день, напитывая влагой землю и одежду, омывая стволы и ветви недальних деревьев, низенькие — по местной сверхбережливой традиции — намогильные памятники, кожу лица и рук. Намокшие волосы двадцатидвухлетнего парня потемнели и издалека могли показаться почти чёрными, по лицу стекали тонкие струйки. Давно ушли и нанятые могильщики-землекопы, и хорошенько поддатый отец Илия, которому пришлось ради отпевания добираться сюда из детройтского пригорода Фёрндэйл, и трое хмурых приятелей покойного — таких же, выкинутых Фордом на улицу работяг, которым повезло остаться живыми и относительно целыми во время произошедшего в понедельник, седьмого марта, расстрела полицией и наёмниками концерна мирной демонстрации. А вот Аркадию не повезло… Он был схвачен фордовскими костоломами, закинут в чёрный автомобиль, а на следующее утро ранние прохожие обнаружили его, избитого до бессознательного состояния, в одном из здешних дворов-«колодцев». Злая ирония судьбы: содержание в больнице воевавшего некогда против красных эмигранта оплачивал полуподпольный профсоюз. Парни из профсоюза помогли и с похоронами.
Все поуходили, а парень сидел на корточках у могилы старшего брата, вывезшего когда-то кадета из Владивостока на Филиппины на корабле старковской эскадры и девять лет подряд бывшего единственным родным человеком в этих чёртовых Сумасшедших Штатах, безразличных к любому, у кого нет кругленькой суммы на банковском счету и сурово карающих каждого бедняка, кто попытается потребовать: «Работы и хлеба!». Сидел, и выцарапывал на камне маленький православный крестик…
Полчаса спустя он всё-таки покинул промокшее насквозь кладбище с появившимися там за неделю свежими могилами, где меж английских надписей чернела, выведенная краской по камню: «Аркадій Пантелеевичъ Русановъ. 1895–1932».