Крысолов (СИ)

2

Около двух лет спустя. Корре.

Остаток ночи Вейн провел на чердаке двухэтажного доходного дома. Три узкие отдушины в кладке, заменявшие окно, выходили как раз на особняк маджена Джерго, стоящий… стоявший через улицу и чуть ниже чем тот, что приютил Вейна.

Алая рана пожарища была похожа на кровоточащее сердце. Проплавленную, обугленную до черноты дыру. Точно такая тлела в груди. Вейн надеялся, что затянется, но…

Последний из списка. Бывший изгоняющий, и ныне ушедший глава магического надзора Корре. Он долго ждал своей участи. Знал о ней. Опутал дом непроницаемой сетью охранных заклятий, нанял магов, чтобы охраняли его денно и нощно. Лучше бы озаботился законопатить крысиные норы в подвалах.

– Не убийство. Наказание. Они – первые, – сказал Вейн, и позволил ветру нести слова над замершим в тревожном сне городом.

На улице, где находились особняки важных людей и в близстоящих домах, не спали. Сновали пожарные расчеты, суетились фигурки в форме надзора в надежде отыскать хоть какие-то следы. Тщетно. Никаких следов. Точно так же, как и во всех предыдущих случаях.

Немного жаль было маленьких помощников, не успевших сбежать из объятого пламенем дома, еще меньше – слуг и домочадцев Джерго, сон которых под колыбельную флейты плавно перешел в уютную обволакивающую смерть. Их сверкающие искры, чьи-то более чистые и светлые, чьи-то более тусклые, на время утолили голодную бездну.

Самого хозяина и тех, кто его охранял, вообще жаль не было. Охрана разделила судьбу домашних, а Джерго Вейн сначала погонял по дому, дал посмотреть на мертвых слуг и родных, полюбоваться, как пламя убивает дом. Уничтожил все, что было дорого Джерго. И только потом отнял кровь и свет. Как Джерго и подобные ему разрушили и уничтожили собственный мир Вейна и убили маму.

Вейн надеялся, что затянется, но… Опустошение. А боль все та же.

Он отошел от стены в угол. Как на всяком чердаке, на этом было полно старья. Пауки давно обжили пространство между балками, заткали все, что могли полотнами паутины. Здесь пахло почти как дома, когда Вейн впервые забрался на чердак, а сумеречный предрассветный свет, чуть окрашенный близким пожарищем, был похож на тот, другой, что проникал в круглое чердачное окно, скатываясь в долину Ид-Ирей с ледяных шапок Харьи и Форьи. Или на тот, который осветил выстывший очаг дома после пробуждения.

Дом… Он снился. Тянул обратно. Но… нет. Вейн простился и простил. Со всеми. Всех. Один. Так безопаснее. Так… проще.

Оставаться на этом чердаке третью ночь кряду было глупо, но позавчера старуха, что жила в комнатушке под лестницей, ведущей на чердак, несла корзину с горючим камнем.

Долго несла. По две ступеньки в минуту. От старухи пахло немытым телом, прелой тканью, прогорклым жиром. Вейн хотел подняться быстрее, толкнул, опрокинул корзину. Слоистый, дурного качества горючий камень просыпался на лестницу, крошась, а старуха подняла слезящиеся глаза и прощения попросила.

Стыд обжег лицо. Кожа огнем горела, пока Вейн собирал с лестницы крохкие куски и нес наверх, подолгу ожидая, пока старуха преодолеет бесконечные двадцать ступенек, оставшиеся до ее жилища.

– Давно не приходил, сынок, – смотрели снизу вверх подслеповатые глаза в набрякших веках, – гостинца вот берегла.

Она порылась в кармане неопрятной заношенной юбки и протянула шарик карамели на прутике в затертой до прозрачности тусклой фольге. Рука с распухшими костяшками дрожала, и Вейн не нашел сил отказаться. В этой карамели, неизвестно сколько лет пролежавшей в ожидании, света было больше, чем в самой старухе, и уж точно больше, чем в убийце, следить за домом которого Вейн собирался с чердака.

– Придешь еще? – спрашивали глаза, пока запавший рот пытался совладать со словами, и наконец: – Приходи. Завтра.

Вот он и пришел. Завтра. То есть вчера. И после того, как побывал в доме Джерго пришел снова.

Еще вчера старуху вынесли в заколоченном ящике серолицые люди с безразличными глазами. Вейн не брал у нее ничего, кроме карамели, просто старуха дождалась, ее больше ничего не держало. Как и его.

Думал, что со смертью последнего убийцы что-то изменится, думал, станет легче. Да, изменилось. Стало никак. Пусто. Только свет из оконных щелей. Как дома. Почти. А хотелось бы еще и тепла. Поэтому Вейн встал и пошел обратно к пепелищу.

Не то чтобы специально, просто побрел, а когда понял, куда именно идет, сам себе не поверил. Его тянуло к дому последней жертвы возмездия, как на место гибели детей в Ид-Ирей. Но вряд ли там найдется кто-то, вроде Ривена Азлума, нечаянно подсказавшего с чего начать.

Он прошел еще немного и остановился, потому что услышал звук, будто гроздь бубенцов просыпали на пол, а каменная бусина, подарок дома, которую он всегда носил при себе, как флейту и кинжал, отозвалась.

Улица, на которой стоял Вейн, была достаточно широкой и нижние этажи домов почти везде занимали лавки. Ближайшая к Вейну принадлежала, как значилось на вывеске, некоему Имрусу Рому, артефактору и ювелиру.

В витрине отражался длинноволосый худощавый юноша в чуть измятой, но добротной одежде с одной рукой в кармане, где лежало вдруг запевшее хаулитовое зерно.

Имя на вывеске было знакомым, но Вейн никак не мог припомнить откуда, разве что память была не его. Помимо собственного призрачного отражения, Вейн разглядел прилавок и хозяина. Невысокий смуглый подвижный мужчина, стоя у торца прилавка, сортировал крупные бусины. Они звенели, когда их высыпали на ткань?

Вейн прислушался. Большей частью камни были пусты, лишь некоторые звучали, негромко но чисто. Однако человек за прилавком сортировал их, мешая пустые бусины с живыми, а некоторые живые и вовсе в сторону убрал, как негодные.

Несмотря на утро, лавка была открыта. Первые посетители не замедлили явиться. Хозяин отвлекся, показывая клиентам броши с витрины, оставив занятие, и Вейн не удержался.

Он так увлекся, что забыл о времени, забыл, где находится, забыл, что не следовало ничего трогать, потому что был звук, заглушающий пустоту. Музыка камня, созвучащая с мелодией мира.

– Почему вы разложили камни именно так, молодой человек, не объясните?

Зал был пуст, артефактор стоял напротив, по другую сторону прилавка, а между ним и Вейном, на куске бархатной ткани, лежали группами бусины.

– Я мастер Ром. Имрус Ром. А это мой дом, лавка и мастерская. Я собирался сделать из этих бусин несколько браслетов, начал сортировать по цвету и емкости, а вы сделали все иначе. Почему?

– Им так… больше нравится, – вслушиваясь в звучание, ответил Вейн, удивляясь своей растерянности.

Он чувствовал себя листком, сорванным с ветки и угодившим в поток. Возможно все дело было в зазвучавших камнях и этом месте, пропитанном природной магией до головокружения, как бывала пропитана запахом трав комната, где мама, чуть напевая, готовила сборы. Возможно, в шарике карамели, свет из которого Вейн вобрал, вернувшись из дома Джерго, потому что хотелось заглушить вкус ненависти. А возможно, он просто потерялся, а эта лавка – такая же щель в камне, где он прятался от детских страхов, не решаясь посмотреть им в глаза.

– Любопытно, – сказал мастер Ром, достал с полки внутри прилавка несколько плоских деревянных чаш, ссыпал каждую группу бусин в отдельную и подержал над ними раскрытую ладонь.

Вейн почувствовал вибрирующее гудение, заставившее бусины резонировать и отзываться не слишком охотно, но и не против воли.

– Любопытно, – повторил артефактор и внимательно посмотрел на Вейна. – Вы просто посмотреть заглянули или хотели что-то предложить?

Рука сама собой нырнула в карман за хаулитовой бусиной. Какой толк от нее, кроме горьких воспоминаний? Да и хаулит сам по себе тоже не великая ценность. Но артефактор, загоревшись, потянулся. И не просто так голой рукой взял, а чистым платком, который выдернул из кармашка.

– Исключительно… Невероятной силы и емкости. Вы в курсе, юноша, чем владеете?

Вейн пожал плечами. Вряд ли незнакомцу будут важны чужие воспоминания, а другой ценности у хаулитового зерна не было.

– Камень души, так считают орки, ведьмы, люди, много кто еще, – произнес мастер Ром. – Он ваш? Действительно ваш?

Вейн кивнул.

– И вы готовы продать его? Готовы продать душу?

Вейн снова кивнул. Его душа, если разобраться, пустышка. Он может только слышать и воспроизводить, а сам звучать не может. Как звучать, когда внутри пустота?

– Знаете, мне нужен помощник. Подмастерье. Я объявление как раз сегодня перед открытием снял. Разочаровался. Приходили многие, но найти толкового помощника подчас сложнее, чем такой прекрасный природный накопитель. Я понимаю и вижу по вашим рукам, что вы ничего не смыслите в деле, которым я занимаюсь, но вы чувствуете камни и их силу и интуитивно их сочетаете. Чутье важнее механических навыков. Недостающему я научу.

– А взамен – душу?

– Скорее взаймы. Но и взамен, пожалуй, тоже, ведь если вы согласитесь, у вас совершенно не останется времени, чтобы слоняться по улицам. А там видно будет.

И Вейн снова кивнул. Ему было некуда идти. И незачем. А здесь, среди цветных бликов, отражений и звенящих камней, пустоты становилось меньше.

Артефактор бережно опустил хаулит в небольшой мешочек, а затем убрал в невзрачный с виду, но гудящий охранными плетениями, как рассерженный шмель, шкаф-витрину со множеством узких выдвижных ящиков в нижней части.

– Мать или отец? – вдруг спросил мастер. – Кто из ваших родителей старшей крови?

– Отец.

– Алда, Сурэ, Авата, Эфар или…

– Фалмари

– Значит, чутье меня не подвело.