Космонавт. Том 3

Глава 8

Поздняя ночь.

Лунный свет пробивался сквозь щель в тяжёлых занавесках, узким серебристым клинком рассекая темноту коридора. Он ложился на пол, высвечивая пылинки, кружащие в почти неподвижном воздухе. Вязкая тишина нарушалась лишь частым дыханием мужчины, который крался в этой тишине как тать, прижимаясь к стенам и стараясь не наступать на те участки пола, где скрип досок был ему доподлинно известен. Сердце колотилось где-то в горле, гулко отдаваясь в ушах. Мужчина смахнул пот со лба и в очередной раз обернулся — не идёт ли кто.

Наконец, он добрался до нужного кабинета, аккуратно открыл дверь и юркнул внутрь. Прокравшись вдоль стены, миновал знакомый шкаф с документами. Его тень скользнула по нему длинной, изломанной кляксой.

До телефона на столе оставалось всего несколько шагов. Мужчина подумал, что надо бы, не забыть потом уничтожить все следы своего пребывания здесь.

Мысль его оборвалась резко и болезненно. Нога, зацепившись за ножку табуретки, стоявшей чуть в стороне от привычного маршрута, предательски стукнулась о массивный стол. Мужчина едва удержал равновесие, схватившись за край стола, но тихий, сдавленный стон вырвался сам собой:

— Тьфу ты, чёрт подери!.. — почти беззвучно, сквозь стиснутые зубы, прошипел он. Затем он боязливо замер, прислушался — тишина. — Фух. Пронесло.

Ещё два осторожных шага — и его потная ладонь коснулась прохладной поверхности телефонной трубки. Дрожащие пальцы нащупали отверстия в диске. Номер он знал наизусть, боялся даже записывать. Цифра за цифрой, тихие щелчки вращающегося диска казались в ночной тишине оглушительно громкими.

Он прижал трубку к уху, вглядываясь в тёмный прямоугольник двери, нервно облизывая пересохшие губы. Гудки. Монотонные, бесконечно долгие. Каждый ощущался как удар молотка по натянутым нервам: «Поднимет? Не поднимет? А вдруг спит? А вдруг…» Мысли путались, страх крепко ухватил мужчину за глотку, мешая дышать.

Наконец, гудки оборвались. На том конце провода кто-то резко снял трубку.

— Алло⁈ — Послышался низкий, хриплый, недовольный рык.

Мужчина вздрогнул, едва не выронив трубку. Он инстинктивно пригнулся, словно обладатель голоса мог его увидеть сквозь стены и расстояние.

— Пр-прошу прощения за поздний звонок, товарищ… — залепетал он шёпотом, губы почти касались телефона, — но информация срочная, а вы сами просили тут же докладывать вам, ежели чего…

— Ну? — рявкнуло в трубку, ещё громче и раздражённее. Мужчина поморщился и чуть отодвинул трубку от уха. Голос был знакомый, властный. Каждый раз, заслышав его, мужчине хотелось стать меньше размером, быть ещё более незаметным. — Полагаю, ежели чего случилось. Говори давай!

Мужчина вжал голову в плечи, будто защищаясь от удара, и снова прижал трубку к уху, прикрыв её сверху ладонью, словно это могло заглушить его голос для всего спящего здания.

— Сегодня он весь вечер говорил о том, что у него есть какая-то информация… по… ну, по тому делу… Вы понимаете? — выдохнул мужчина, стараясь вложить в слова как можно больше значимости.

— Ну? — снова послышался недовольный, нетерпеливый окрик.

Волнение сдавило горло. Забыв об осторожности, мужчина подхватил телефон со стола и отвернулся к окну, как будто ища в нём поддержки.

— Так вот, он говорит, что у следствия имеются зацепки! И скоро виновники будут наказаны! — слова прозвучали чуть громче, чем он планировал, и на последнем слоге голос его предательски дал петуха.

Сердце ушло в пятки.

«Ох, дурак!» — пронеслось в голове.

Мужчина замер, в ужасе уставившись на дверь, ожидая, что вот-вот она распахнётся и в кабинет кто-нибудь ворвётся. Прошло несколько секунд, которые показались ему вечностью. Тишина. Только трубка недовольно сопела, да сердце стучало, как бешеное.

— Чушь, — раздражённо выдал голос в трубке, но в интонации промелькнуло что-то ещё — настороженность? — Нет у него ничего и быть не может. Пацан блефует. Напугать хочет.

Мужчина, всё ещё держа телефон в дрожащей руке, медленно присел на корточки, прячась за массивным дубовым столом. Азарт внезапно подменил страх. Он знал что-то важное! Он это чуял!

— А вот и нет! — зашептал он страстно, почти шипя в трубку. — Он сказал, что кое-кто… — он специально сделал многозначительную паузу, растягивая момент, — … ему поведал новые детали по делу.

Тишина на том конце провода затянулась. Мужчина живо представил себе нахмуренный лоб своего собеседника, сжатые губы.

— Чушь, — повторил голос, но уже без прежней уверенности, скорее с сомнением. — Нет у него ничего. Этот слизняк и пикнуть не смел в мою сторону. Он у меня был вот где! — сидящий на корточках мужчина снова представил, как сейчас его наниматель сжал кулак и потряс им в воздухе, сурово сдвинув брови.

— Я сначала тоже так подумал! — заискивающе согласился мужчина, тряхнув головой, словно отгоняя непрошеную картинку и страх. — Но потом… потом я проследил за ним в казарме, когда он вернулся… — он снова замолчал, нагнетая ситуацию и предвкушая награду.

— И⁈ — Поторопил его голос собеседника. — Не тяни ты кота за яйца! Что ты меня окучиваешь, как девку на сеновале? Говори!

— У него книжка есть! — выпалил мужчина, не в силах больше сдерживаться.

— Что? — Недоумённо с явным раздражением в голосе переспросил собеседник. — Какая книжка? Что за бред?

— Синяя! Записная! Старая и потрёпанная! — Зачастил мужчина, чувствуя, что наконец-то завладел вниманием собеседника. — Он как пришёл в казарму, так туда сразу полез, к своей тумбочке! А книжка эта была спрятана, под письмами! Он достал её, полистал… вот так, лист за листом… — мужчина жестами изобразил это в темноте, забыв о том, что собеседник его не видит, — … и снова спрятал! Но я видел куда! — Он закончил свой рассказ почти свистящим, торжествующим шёпотом.

— И что в этой книжке? — голос на другом конце звучал уже по-другому. Тяжело, сдавленно. Настороженно. В нём не было прежнего раздражения, только холодный интерес.

Мужчина растерянно моргнул и пожал плечами, хотя собеседник этого видеть не мог.

— Не знаю… Не видел. Темно было…

— Тьфу ты! — раздалось в ответ, и мужчина снова представил презрительно сморщенное лицо. — Ну так узнай! Может, у него там конспекты по аэродинамике или он стихи перед сном перечитывает! Не морочь мне голову! — Обладатель голоса снова начал закипать. — И не звони мне больше по таким пустякам, а не то я тебя…

Угрозу собеседник не озвучил, но от этого мужчине стало ещё страшнее.

— Всё, отбой!

В трубке раздались короткие, прерывистые гудки — собеседник бросил трубку. Мужчина, продолжая сидеть на корточках, посмотрел на трубку в своих руках, как на ядовитую змею. Лицо его искривилось в гримасе глубокой неприязни и обиды.

«Сволочь… — подумал он. — Хам… Сам же велел докладывать…»

Он медленно, стараясь не шуметь, положил телефон на стол. Затем встал, ощущая, как затекли ноги. Надо было всё вернуть как было. Он проверил положение стула, положение табуретки, о которую не так давно споткнулся. Поправил телефонный аппарат, обошёл стол.

«Кажется, так… — подумал он, удовлетворившись проделанной работой».

Его взгляд ещё раз скользнул по столу, по тёмному силуэту телефона. Страх отступил, сменившись обидой и злостью.

«Ничего, ничего… — думал он, направляясь к двери. — Вот узнаю, что там в книжонке, и стребую с него двойную… Нет! Тройную оплату! Будет знать, как честных людей посылать!»

Он приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Пусто. Тишина. Выскользнул наружу, плотно, но беззвучно прикрыл дверь за собой. Лунный свет из окна в конце коридора слабо освещал пустое пространство. Он двинулся вдоль стены в обратную сторону.

Мужчина уже практически вернулся к себе, как вдруг услышал шаги: чёткие, уверенные. Кто-то шёл по коридору. Он замер на полушаге. Кровь прилила к лицу. Дежурный? Кто ещё? Он лихорадочно огляделся, заметался. Укрыться? Где? Шкафы? Слишком далеко. Дверь в класс? Закрыта. Его взгляд упал на тяжёлые, тёмные шторы, висевшие у большого окна в конце коридора, как раз по пути. Не раздумывая ни секунды, он метнулся к ним, юркнул за плотную ткань и прижался к холодному стеклу, затаив дыхание. Занавес пах пылью и сыростью, и мужчина еле сдержал громкий чих.

Шаги приближались. Мерные, неторопливые. Неизвестный прошёл мимо его укрытия, даже не замедлив шага. Свет фонаря мелькнул по стене напротив и пропал. Шаги удалялись, пока вовсе не стихли вдалеке, растворились в ночной тишине казармы. Мужчина выждал ещё минуту, две. Сердце бешено колотилось.

«Пронесло… Снова пронесло, » — подумал мужчина.

Только когда в коридоре снова воцарилась сонная тишина, нарушаемая лишь привычными ночными звуками, он выбрался из своего укрытия, отряхнулся от невидимой пыли и поплёлся дальше. Обида на высокомерного нанимателя всё ещё клокотала внутри.

Когда он уже подходил к двери своей комнаты, его рука потянулась к ручке… И вдруг резко остановилась, будто упёрся в невидимую стену. Его озарило идеей: ясной, простой и поэтому — гениальной.

«А что если…» — шевельнулось в мозгу, — «…я сыграю на два фронта?»

Он переступил с ноги на ногу, давая мысли развернуться. А что? Поговаривали ведь в городе, что контора, представителя которой он видел несколько дней назад возле штаба, тоже неплохо платит за интересную информацию. Особенно если она касается определённых лиц. Лиц вроде его нынешнего нанимателя.

Картина представилась яркая: он приходит к тому самому человеку и рассказывает про синюю книжку. Про то, что она у Громова. Про то, что его наниматель очень ею заинтересовался… А он… он наверняка оценит. И заплатит. Щедро. Возможно, даже щедрее, чем тот, кто только что так грубо оборвал разговор.

Лицо его в темноте расплылось в широкой, жадной улыбке. Он даже потёр руки, представляя, как этот напыщенный жирдяй будет корчиться от злости, когда к нему придут те люди. А он будет при этом где-то далеко, с деньгами в кармане.

«Но сначала… — мысли вернулись к реальности. — Сначала нужно стрясти денежки с этого старого борова. За сегодняшний доклад. За испуг. И за информацию о книжке. А уж потом… потом, можно подумать, и о других покупателях».

Он выпрямился, приосанился. Обида и страх уступили место азарту и жадной уверенности. Путь к богатству, казалось, лежал прямо перед ним, через эту самую синюю книжку. Он уже не таился. Уверенно дёрнул ручку двери и вошёл в комнату. Теперь нужно было хорошенько всё обдумать. Завтра будет великий день. Нужно будет узнать, что же всё-таки в той книжке. И как её заполучить. Или хотя бы заглянуть. План потихоньку формировался в его голове, простой и, как ему казалось, беспроигрышный.

Лекции в тот день тянулись невыносимо долго. Солнечные зайчики плясали по стенам аудитории, за окном вовсю грело весеннее солнце, а я чувствовал себя актёром, репетирующим сложную роль. Роль, которая шла вразрез с моим характером: открытого, но неболтливого человека, осторожного в деликатных вопросах. Но план требовал именно этого: создать впечатление человека, обладающего важной информацией и, что было ключевым, не умеющего или не желающего её особо скрывать.

«Таков путь», — напоминал я себе, глуша внутренний дискомфорт. Цель оправдывала средства.

Обеденный перерыв в училищной столовой я использовал по полной. Мы с Зотовым стояли в очереди на раздачу, молча двигая свои подносы. Рядом, чуть впереди, толпилась группа курсанта из другого взвода. Их разговор, громкий и бесхитростный, сам собой зашёл о недавних событиях в городе. Говорили они об аварии, в которой пострадали курсант и инструктор училища. Один из них, румяный паренёк с едва пробивающимися усами, обернулся и громко крикнул, узнав меня:

— О, Сергей! — обратился он ко мне. — А правда, что по тому делу с машиной новые данные всплыли? Или опять дело в долгий ящик положат?

Несколько голов обернулись в нашу сторону. Я почувствовал, как Зотов слегка напрягся рядом. Он слегка повернул голову и хотел что-то сказать, но передумал. Я сделал вид, что раздумываю, перекладывая ложку на подносе.

— Новые данные появились, — ответил я достаточно громко, чтобы слышали рядом, но без особой напористости. — Не всё так просто, как сначала казалось. Выяснились кое-какие интересные детали насчёт того водителя. — Я позволил себе короткую, многозначительную паузу, глядя на паренька. — Оказывается, незадолго до… события, у него на руках оказалась довольно крупная сумма. А потом деньги как корова языком слизнула. Следствие очень этим заинтересовалось.

— Откуда деньги-то? — тут же заинтересованно спросил другой курсант.

— Тут версии разные, — уклонился я от прямого ответа, делая шаг вперёд по мере движения очереди. — Может, выигрыш, может, ещё что… Неважно. Важно, что деньги бесследно исчезли. А это уже пахнет не просто несчастным случаем. Особенно если там замешаны… — Я намеренно оборвал фразу, будто спохватившись, и кивнул в сторону кастрюль на раздаче: — щи, пожалуйста, товарищ повар. Две порции.

Я взял свою порцию щей, ощущая на себе взгляды. Курсанты перешёптывались, явно заинтригованные. Краем глаза я видел Зотова. Он стоял рядом, молча перекладывая на поднос свою порцию, но на его лице застыло выражение крайней степени замешательства и удивления.

Он знал меня как парня сдержанного, не склонного делиться полусплетнями и полуфактами в шумной столовой, особенно по такому щекотливому делу. И моя готовность, с которой я поделился этой информацией с почти незнакомыми ребятами, явно выбивалась из моего обычного поведения. Он это заметил, но промолчал. Ни слова не сказал, ни вопроса не задал. Просто взял свой обед и пошёл к нашему столу вслед за мной. За что я ему был благодарен. Врать другу не хотелось.

После лекций, устроившись в коридоре возле окна, я продолжил спектакль. К нашей разношёрстной компании подтянулись Лобачев и Сухарев. Я снова пустился в рассуждения о «странных совпадениях», о том, что «дело пахнет керосином», и что «есть у меня кое-какие мыслишки», которые я скоро «изложу куда следует».

Говорил я увлечённо, с горящими глазами, временами похлопывая себя по карману гимнастёрки, где ничего, кроме тетради с конспектами, не лежало. Сухарев слушал, раскрыв рот, Лобачев скептически хмыкал, но тоже ловил каждое слово.

Я заметил, как мимо, якобы вытирая пыль с подоконника, не спеша прошёл дядя Витя. Проводив его взглядом, я продолжил играть свою роль, пока мой взгляд машинально не скользнул по циферблату часов на стене.

«Чёрт!» — мысленно выругался я. Увлёкшись спектаклем для незримых ушей, я напрочь забыл о времени. До отправления поезда оставалось совсем мало времени, а ещё до гостиницы нужно было ехать, чтобы девчонок забрать.

Я рванул к выходу, на ходу бросая в ответ на вопросы ребят что-то дежурное про «очень спешу». Выскочив на улицу, я поспешил вдоль корпусов к КПП.

У самых ворот, мой взгляд зацепился за знакомый автомобиль. У обочины, рядом со стоянкой для служебного транспорта, стоял неказистый, выцветший от времени грузовичок — тот самый, на котором меня подбросили до училища в мой самый первый день, ещё в январе. За рулём, покуривая и что-то разглядывая в газете, сидел тот же водитель — Степаныч.

Я резко свернул и, прихрамывая, подошёл к кабине. Хлопнул ладонью по холодной металлической двери со стороны водителя.

— Эй, Степаныч!

Окно со скрипом опустилось, выпуская клубы едкого папиросного дыма. Из-за него показалось обветренное, добродушное лицо водителя в старой кепке.

— О! — удивился он, узнав меня. — Курсант! Здорово!

— Здравствуй, Степаныч! — я широко, с облегчением улыбнулся. — Опаздываю жутко! Не подбросишь до города? Очень надо!

— А чего не подбросить? — Степаныч махнул рукой, откладывая газету. — Запрыгивай!

Я вскочил в кабину, захлопнул дверь, а следом, рыкнув мотором, грузовик тронулся с места, выруливая на дорогу.

Пока мы тряслись по неровной дороге, Степаныч покосился на меня:

— Ну, как тебе наше гнездо лётное? Осиливаешь науку?

— Всё хорошо, Степаныч, спасибо, — ответил я. — Учиться интересно. Тяжело порой, но нравится. Летать хочется.

— Это главное! — одобрительно хмыкнул шофер. — Терпение да труд, курсант. Терпение да труд…

Больше он не расспрашивал меня, сосредоточившись на дороге. Я молча смотрел в окно, мысленно торопя старенький мотор. Дорога до городской черты показалась вечностью, но Степаныч высадил меня на нужной развилке гораздо быстрее, чем я добирался бы пешком или ждал автобуса.

— Спасибо огромное, Степаныч! Очень выручил! — крикнул я, спрыгивая на асфальт.

— Не за что! Удачи! — прокричал он в ответ, разворачиваясь.

Помахав на прощание Степанычу, я огляделся. Улица кипела жизнью — машины, люди, трамваи. Поймать такси оказалось делом пары минут. Уже через мгновение я рванул к подъехавшей машине, распахнул дверь и нырнул в салон. Дверь захлопнулась, двигатель взревел, и город за окном поплыл мимо, сменяя картинки улиц, домов, вывесок.

Подъезжая к гостинице, я издалека увидел ожидающих меня девушек. Рядом с ними стояли две объёмные дорожные сумки и картонная коробка, перевязанная бечёвкой. Ольга выглядела напряжённой, её глаза беспокойно скользили по проезжающим машинам. Аня, напротив, сияла от предвкушения поездки на поезде, подпрыгивая на месте. Катя увидела меня и улыбнулась, приветственно махнув рукой.

— Готовы? — спросил я, выпрыгивая из такси. — Простите, что задержался.

— Готовы, — ответила Катя. — Волнуемся немного.

— Ничего, всё будет хорошо, — уверенно сказал я и добавил, больше для Ольги: — Москва — город большой и шумный, но отец Кати вас встретит, всё устроит. — Я открыл багажник такси. — Давайте грузиться.

Подхватив сумки и коробку, я уложил их в багажник. Помог Ольге и Ане устроиться на заднем сиденье. Катя села рядом с ними. Сам я пристроился на переднем пассажирском сиденьи рядом с водителем.

Дорога до вокзала прошла в напряжённом молчании. Ольга гладила Аню по голове, девочка прилипла к окну, разглядывая мелькающие улицы. Катя смотрела в своё окно, изредка бросая на меня быстрые, полные беспокойства взгляды. Водитель включил радио, чтобы оживить обстановку, и из него полилась какая-то бодрая песенка о стройках и комсомольцах. Стало только хуже. Песня звучала сейчас неуместно громко и фальшиво, поэтому, крякнув, водитель выключил радио и прибавил газу.

Вскоре показался вокзал с его привычной суетой и гомоном. Я помог девушка выбраться из салона, выгрузил багаж и расплатился с таксистом. Нам предстояло пройти к платформе. Я взял обе сумки, Катя подхватила коробку, а Ольга взяла Аню за руку.

Мы протискивались сквозь толпу, мимо киосков с газетами, лотков с пирожками в мятой бумаге. Аня то и дело норовила задержаться, разглядывая витрины или яркие плакаты.

Наконец, впереди показался нужный поезд. Двери в вагоны уже были открыты, пассажиры поднимались по ступенькам, проводницы проверяли билеты у входа. Я помог Ольге и Ане подняться в тамбур их вагона.

— Вот ваши билеты, — сказал я Ольге, передавая конверт. — Купе № 5, нижние полки. — Ольга кивнула, её глаза были полны слёз. Она судорожно сжала мою руку.

— Спасибо вам, Сергей… Большое спасибо… — прошептала она. — Позаботьтесь о Петре…

— Само собой. И не за что, — ответил я искренне. — Держитесь. Скоро всё наладится. — Я наклонился к Ане и улыбнулся: — Счастливого пути, принцесса! В Москве увидишь Кремль!

— Увижу! — радостно крикнула Аня и вдруг обняла меня за шею. — Спасибо, дядя Серёжа!

Этот детский порыв тронул до глубины души. Я прижал её на мгновение, потом отпустил. Ольга, взяв дочь за руку, кивнула мне на прощание и повела её внутрь вагона искать купе. Они растворились в полумраке коридора.

Я спустился на перрон. Катя стояла рядом с коробкой, лицо её было грустным и взволнованным. Шум вокзала на мгновение отступил, остались только мы двое среди спешащих людей. Мы обнялись, забыв на секунду обо всём. Потом наши губы встретились — поцелуй был долгим, с горьковатым оттенком из-за предстоящей разлуки.

— Ты приедешь? — спросила Катя, отстраняясь и глядя мне в глаза. Голос её дрожал. — На день рождения? Мама пирог испечёт… большой-пребольшой.

Я улыбнулся, погладил её по щеке.

— Постараюсь, Катюш. Каникулы ведь скоро. Тем более, — я сделал серьёзное лицо, — я просто обязан спасти тебя от тоски, когда твой отец начнёт спорить с дядей Серёжей, про которого ты рассказывала, о рыбалке.

Катя фыркнула, шмыгнув носом:

— Вот именно! Только ты и спасёшь! Поэтому приезжай обязательно!

— Буду стараться, — пообещал я.

Потом я кое-что вспомнил. Огляделся. Люди спешили мимо, никто не обращал на нас особого внимания. Я наклонился к её уху, прикрыв рот ладонью, как будто просто шепчу нежность. — Восемнадцатого марта обеспечь себе доступ к радио или телевизору. Включи в первой половине дня, часов в одиннадцать, но лучше пораньше. Это очень важно.

Катя отстранилась, свела брови к переносице, вопросительно глядя на меня.

— Что? Зачем? Серёж, о чём ты?

Я подмигнул ей и приложил указательный палец к губам.

— Тс-с. Не спрашивай. Просто сделай, как я прошу. Увидишь всё сама. И поверь, — я позволил себе лёгкую, заговорщицкую улыбку, — тебе понравится. Обещаю.

Она смотрела на меня, всё ещё не понимая, но всё равно кивнула.

— Хорошо. Восемнадцатое марта. Радио. Запомнила.

Сигнал к отправке прозвучал резко и громко. Катя вздрогнула. Пора было прощаться. Ещё одно крепкое объятие, быстрый поцелуй в губы. Я подхватил коробку, помог ей подняться в тамбур их вагона. Проводница уже нетерпеливо поглядывала в нашу сторону. Катя взяла коробку, обернулась ко мне. Её глаза снова блестели от сдерживаемых слёз.

— Будь осторожен, — шевельнула губами.

— Обещаю, — ответил я, тоже беззвучно.

Она скрылась в вагоне. Я отошёл подальше на перрон. Поезд тронулся с тихим стуком колёс, набирая скорость. Я долго смотрел вслед отъезжающему составу, пока он не скрылся за поворотом.

Возвращаться в училище я решил на автобусе. После суеты последних дней, размеренный гул двигателя и покачивание автобуса казались почти успокаивающими. Я сидел у окна и бездумно пялился в окно.

На одной из остановок дверь, шипя, открылась, и внутрь вошёл… капитан Ершов. Он мельком окинул взглядом пассажиров, его взгляд задержался на мне. Не говоря ни слова, он прошёл по проходу и опустился на соседнее сиденье, хотя автобус был полупустым и свободных мест было много.

Автобус тронулся с места. Несколько минут мы ехали молча. Потом Ершов, глядя прямо перед собой на спинку впереди стоящего кресла, негромко проговорил:

— Я же говорил тебе, Громов, не ввязываться ни во что. Помнишь?

Я пожал плечами, продолжая смотреть в своё окно:

— Я и не ввязываюсь, товарищ капитан.

Ершов скептически хмыкнул. Наконец, он повернулся ко мне, его взгляд был острым, изучающим.

— А что это за спектакль тогда ты разыгрываешь? С чего это ты таким болтуном стал?

Я широко раскрыл глаза, изобразив самое искреннее непонимание.

— Спектакль? Болтун? — мои брови поползли вверх. — Не понимаю, о чём вы, товарищ капитан. Ребята спрашивали о деле — я поделился тем, что знал. И то, не все подробности поведал. Разве это запрещено? Это же просто разговор.

Ершов недоверчиво прищурился, его губы плотно сжались в узкую линию.

— Ну-ну, — протянул он медленно, с явным неверием. — Громов… Парень, ты не понимаешь, во что лезешь. Это не детские игры.

Я перестал притворяться. Мой взгляд стал жёстким, я посмотрел ему прямо в глаза, в упор:

— Я никуда не лезу, товарищ капитан. Как вы выразились. Всё, что я делаю — это ответ. Ответ на действия других людей. — Я сделал небольшую паузу, подчёркивая каждое слово. — Покорно подставлять вторую щеку — не в моих правилах. Никогда не было.

Наши взгляды скрестились в безмолвном поединке. В салоне автобуса будто сгустился воздух. Эта немая дуэль длилась несколько секунд. Потом Ершов отвёл взгляд. Он тяжело вздохнул, глядя впереди себя и о чём-то размышляя. Мы как раз подъезжали к остановке. Двери открылись. Ершов, не оглядываясь и не прощаясь, резко встал и покинул салон автобуса.

Я проводил его взглядом, пока автобус не тронулся с места. И когда улица поплыла мимо окна, уголок моих губ едва заметно дрогнул в улыбке: всё идёт по плану.

Ершов был слишком осведомлен. Его интерес, его предупреждение — всё это было подтверждением того, что ловушка сработала. Информация дошла до нужных ушей, и реакция уже началась. Оставалось только добраться до казармы и проверить ещё одну вещь.