Космонавт. Том 3

Глава 6

Воздух казался хрустальным и колючим — утро четырнадцатого марта выдалось не по-весеннему холодным. Каждый шаг по подмёрзшей земле отдавался набатом в колене, несмотря на плотно затянутый эластичный бинт и жгучую прохладу анестетика, втёртого в кожу перед выходом.

Едва заметно хромая, я шёл к месту старта. Боль превратилась в фон. Назойливый, но терпимый. Как шум в ушах после громкого хлопка. Главное — она не мешала мне двигаться.

Однако мысли мои сейчас были далеки от предстоящего забега. Они вязли, как в болоте, в воспоминаниях о вчерашнем визите на Ангарскую. Я исполнил обещание самому себе и навестил Орлова в больнице.

Его лицо, бледное, но живое, всплыло перед глазами. И тут же следом в голове зазвучал его голос. Тихий, хриплый шёпот, едва пробивающийся сквозь хрипы боли и лекарственную муть: «Грачёв… Михаил Валерьянович…» Это было первое, что он выдохнул, как только медсестра закрыла за собой дверь палаты.

Дальше он принялся рассказывать, и с каждым его словом я сжимал челюсть всё сильней. Говорил лейтенант коротко, отрывисто, сбиваясь, но каждое слово врезалось в моё сознание как нож.

Давление. Шантаж. Угрозы. Не ему, а Ольге и их маленькой дочке.

— Убеди Громова уйти… или дискредитируй его… Иначе… — Орлов не договорил, но страх в его глазах был красноречивее любых слов.

Он пытался тянуть время, пытался сопротивляться… и поплатился. Та машина, считал он, была направлена на меня. Но могла достаться и ему. Мы оба стали мишенями.

Я сидел у его койки, слушая этот сдавленный шёпот, и чувствовал, как во мне зреет взрывоопасная смесь. Холодная, густая ярость, поднимающаяся из самого моего нутра. Мои пальцы сами собой сжались в кулак, пока костяшки не побелели.

Угрожать женщине? Ребёнку? Использовать семью как рычаг давления? Это… Это выходило за все мыслимые и немыслимые рамки подлости. Я не находил слов. Во рту стоял горький привкус гнева.

«Тварь…» — пронеслось в голове, но даже это слово было слишком мягким для того, чтобы охарактеризовать Грачёва.

Теперь имя врага перестало быть абстрактной тенью, туманной загадкой. Оно стало фактом. Обрело плоть и облик. Михаил Валерьянович Грачёв. Уважаемая в городе личность. Человек с положением. И отец Натальи.

Эта мысль добавила в клокочущую во мне ярость новую, горькую ноту. Линия была перейдена. Грачёв перестал быть просто противником. Он стал для меня мишенью.

Я прошёл мимо группы курсантов, бодро переминавшихся с ноги на ногу у края беговых дорожек. Среди них мелькнуло знакомое лицо. Наталья. Она стояла чуть в стороне, в своём безупречно белом медицинском халате поверх формы, руки засунуты в карманы. Неприступная и красивая, как и всегда.

Её взгляд скользнул по мне, по моей ноге. В её обычно холодных глазах мелькнула тревога. Или вина? Или просто профессиональная оценка травмы? Плевать.

Сейчас меня интересовало другое. Глубоко ли она погрязла в грязных делах отца? Знала ли о покушении? И если ответ на вопросы «да», тогда, что с ней делать? Какие действия предпринять?

Я снова устремил свой взгляд вперёд. Сейчас не время искать ответы на все эти вопросы. Позже. Впереди соревнования, и только они были важны в данный момент.

Подойдя к стартовой линии, я ощутил на себе перекрестье множества взглядов. Курсанты, преподаватели, гости училища — все смотрели на упёртого курсанта, рискнувшего бежать с травмой. За вчерашний день новость об аварии и её последствиях разлетелась по училищу со скоростью лесного пожара.

Я мысленно махнул на них рукой — плевать. Пусть судачат. Это тоже сейчас не имеет значения. Я посмотрел на Зотова, который о чём-то беседовал с судьёй. Завидев меня, он оторвался от разговора с ним и быстро подошёл ко мне. Его обычно жизнерадостное лицо, сейчас было предельно серьёзным.

— Серёг, — тихо, чтобы не слышали другие, спросил он, — как нога? Только честно.

Его взгляд обеспокоенно скользнул по моему колену.

— Может, ну его? Не геройствуй. Снять заявку — это ведь не позор. Здоровье дороже, чёрт возьми.

Я коротко мотнул головой, смотря прямо перед собой, на беговую дорожку, ещё пустую, ждущую своих победителей.

— Справлюсь, Стёп. Не впервой. Не волнуйся.

Голос мой прозвучал уверенно, без тени сомнения. Зотов глянул на меня со скепсисом, хотел что-то добавить, но, в конце концов, сжал губы поплотнее, а затем похлопал меня по плечу.

— Ну, смотри… — Сказал он. — Удачи, Серёга.

Поблагодарив его, я косил взгляд и увидел майора медслужбы Козлова. Он стоял в стороне, возле носилок, приготовленных на всякий случай. Вчера он проверил моё колено. Микротрещины не подтвердились, но ушиб надкостницы был налицо.

Поэтому сейчас док смотрел на меня с выражением глубокого профессионального неодобрения. Его взгляд за толстыми стёклами очков буквально кричал: «Глупец. Сам себя калечишь».

Я едва заметно кивнул ему в знак приветствия. Да, возможно, он прав. Но своего решения я не изменю. Майор отвернулся, демонстративно поправляя сумку с медикаментами.

Мой взгляд скользнул по лицам зрителей. Я искал Катю и, наконец, нашёл. Она стояла чуть поодаль от основной толпы зрителей, рядом с Ольгой, которая приехала с дочкой, чтобы поддержать меня на соревнованиях.

По лицу Кати было заметно, что она волнуется обо мне. Она ловила каждый мой шаг, каждую мою гримасу сдержанной боли. Закусывала губу так, словно она чувствовала всё, что ощущал я.

Но стоило ей поймать мой взгляд, как на её лице расцвела улыбка. Неуверенная, тревожная, но искренняя. Она подняла руку, сжала кулак и резко дёрнула его вниз — старый добрый жест: «Борись! Держись! Я с тобой!» Я улыбнулся ей в ответ, широко и обнадёживающе, и подмигнул.

Вероятно, это выглядело немного дурашливо, потому что она фыркнула и улыбнулась шире, махнув рукой. Ольга, заметив наш обмен улыбками, тоже улыбнулась и помахала мне рукой, а потом шепнула что-то дочке на ухо и показала в мою сторону. Девочка посмотрела в мою сторону, а затем серьёзно кивнула мне. Теперь пришла моя очередь фыркнуть. Уж очень забавно это выглядело со стороны.

— Участники, на старт! — Прозвучал громкий голос главного судьи. Адреналин резко ударил в кровь, приглушая боль и обостряя чувства.

Я подошёл к своей дорожке, третьей слева. Соперники — крепкие парни с других курсов, одни из лучших бегунов училища — уже заняли свои места. Некоторые бросали на меня оценивающие, слегка удивлённые взгляды. Но я проигнорировал их, сконцентрировавшись на дорожке передо мной.

Я занял позицию. Правую ногу я поставил чуть вперёд, левую, с травмированным коленом, отставил чуть назад, для устойчивости. Центр тяжести сместил вперёд, на переднюю ногу, готовясь к первому шагу. Руки согнул в локтях, расслабив плечи. Колено тут же напомнило о себе глухим, назойливым нытьём. Я сжал зубы, мысленно скомандовав себе: «Терпи, Громов. Терпи и делай».

Устремил свой взгляд вперёд, вдоль беговой дорожки, к первому повороту метров через двести. Весь мир сузился до этой линии асфальта, до ожидания резкого свистка судьи, до собственного дыхания. Я сознательно замедлял его, гася учащённый стук сердца. В ушах зазвенело. Гул трибун, перешёптывания курсантов, даже свист мартовского ветра — всё отступило, стало далёким, неважным. Остались только моё тело, натянутое как струна и готовое к старту; боль в колене — назойливый спутник, напоминающий о цене; и холодная, стальная решимость заплатить эту цену.

— Внимание! — резкий, как щелчок хлыста, голос судьи прорезал тишину.

Мышцы напряглись до предела, превратившись в сжатые пружины. Я вобрал в себя воздух, заполнив лёгкие до отказа. Мысленно представил не беговую дорожку, а Грачёва. Его уверенное, наглое лицо. Орлова в больничной палате. Ольгины слёзы.

Сегодняшний забег перестал быть хоть и важным, но просто соревнованием. Это стало началом моей охоты, первый шаг на пути к реализации моего плана.

Медленно выдохнул. Струйка пара вырвалась изо рта и тут же растворилась в прохладном воздухе.

— Марш!

Я сорвался с места. Колено пронзила острая боль, будто в него всадили раскалённый гвоздь. Я чуть не споткнулся, но инерция первого шага вынесла меня вперёд. Я сделал глубокий вдох, сжал зубы, выдохнул.

«Работаем,» — сказал я себе и продолжил бежать.

Я решил использовать знакомую по прошлой жизни технику бега. Здесь, в 1965-м, она ещё не стала нормой даже для спортивной элиты, но у меня она была отработана до автоматизма.

Вместо того чтобы рваться вперёд в азарте старта, как это сделали большинство парней вокруг, я сознательно сдержал первый порыв. Длинная дистанция — это не спринт. Здесь главное — экономия сил и расчёт.

Я сфокусировался не на скорости, а на темпе. Нашёл свой, глубокий и устойчивый ритм дыхания: вдох на два шага, выдох на два. Ровные, размашистые шаги без излишнего выноса голени вперёд. В противном случае я тратил бы силы впустую. Лёгкий наклон корпуса вперёд от лодыжек, а не от пояса. В таком положении сама гравитация помогала бежать. Руки работали расслабленно, двигаясь вперёд-назад вдоль корпуса, без лишнего размаха или скованности. Я просто поддерживал ритм, задаваемый ногами. Экономно и эффективно.

Первые сотни метров я позволил более горячим головам уйти вперёд. Я держался в плотной группе, но не в самой гуще бегущих, выбирая относительно чистую траекторию.

Сейчас для меня важна была не позиция в забеге, а ощущения. Я внимательно прислушивался к телу: к работе лёгких, к биению сердца, к тому самому ритму, который должен был стать моим союзником на многие километры. Я прекрасно знал, что настоящая битва за лидерство начнётся позже.

Наконец, первый километр остался позади. Соперники начали сдавать. Кто-то замедлился, запыхался, сбился с ритма. Я же, упрямо держа свой заданный темп, начал плавно, без суеты, настигать и обходить отстающих. Сначала одного, потом другого.

Я ловил их удивлённые, а местами и растерянные взгляды: как так, этот «хромой» идёт ровно и обгоняет нас? Но мне было не до них. Мои глаза видели только дорожку впереди, уши слышали лишь собственное дыхание и стук сердца, а тело послушно выполняло команды мозга.

Потом начался подъём. Настоящий тест на прочность. Именно здесь многие фавориты спотыкались, их резерв силы иссякал. Видел, как спина впереди идущего курсанта вдруг напряглась, шаг стал короче и тяжелее. Кто-то рядом резко сбавил ход, переходя почти на шаг, хватая ртом воздух.

Здесь я снова применил ещё одно знание из прошлой жизни. Я не попытался рвануть в гору, изматывая и без того уставшие ноги. Вместо этого я ещё больше укоротил шаг, сделав его почти семенящим, но резко увеличил частоту. Корпус наклонил чуть сильнее вперёд, руки начали работать как метрономы, задавая бешеный темп маленьким шажкам.

Это выжимало последние силы из бёдер и пресса, зато позволяло не «закисляться», не сжигать драгоценный гликоген впустую. Я преодолевал подъём не резким рывком, а упорством, сохраняя скорость, близкую к той, что была на ровном участке.

Я продолжил обходить соперников одного за другим. Слышал их хрип, видел, как запрокидывают головы, борясь с кислородным долгом. Я же дышал ровно, глубоко, выжимая максимум из каждого вдоха. Выбранная мной техника приносила свои плоды.

Колено пылало адским огнём, но боль была теперь лишь частью общего напряжения. Фоном, который сейчас легко игнорировался. Адреналин и абсолютная концентрация заглушали все, кроме цели.

И наконец, вот он — последний поворот. Впереди уже виднелась финишная прямая. Метров триста на вскидку. И только одна спина передо мной — рослый, мощный курсант с четвёртого курса. Безусловный фаворит в нашем забеге.

Он тоже выложился на подъёме, это было видно по его движению. Завидев финиш, он попытался сделать то, что делают все — рвануть. Его спина напряглась, шаг стал шире, размашистее, но… тяжелее. Он пытался выжать из уставших мышц последнее, но его форма рывка была неидеальной, а резерв сил — на исходе.

Настал мой момент. Вся энергия, сэкономленная за счёт техники и дисциплины на дистанции, весь холодный расчёт, вся ярость на боль и на Грачёва, пошли в топку для этого последнего рывка.

Я не стал резко удлинять шаг. Вместо этого я ещё больше увеличил частоту своих коротких, быстрых шагов. Руки задвигались с бешеной скоростью, буквально вытягивая тело вперёд. Это был не спринтерский взрыв, а финишное ускорение стайера — за счёт каденса и выносливости, заложенной в мышцах кора и плечевого пояса.

Ноги налились свинцом, мышцы горели, но техника работала. Я начал неумолимо сокращать разрыв. Метр за метром. Четверокурсник, услышав приближающиеся шаги, бросил взгляд через плечо. В его глазах мелькнуло недоверие, почти шок. Он попытался ответить, но его широкий шаг уже не мог стать чаще. Его резерв скорости был исчерпан.

Я прошёл мимо него не «пролетая», а обходя: плавно, неотвратимо, сохраняя свою бешеную частоту шагов. Наверное, со стороны это казалось даже издевательством, но… Это соревнование. А победитель может быть только один. Ничего личного, как говорится.

Впереди маячила финишная ленточка. Вокруг слышался нарастающий гул толпы, сливающийся в единый рёв, но слов я не различал, сосредоточенный на прямой линии асфальта и яркой ленты впереди.

Последний шаг и я коснулся её грудью. Первым.

По инерции пробежал ещё метров десять, постепенно сбрасывая скорость. Потом остановился, упёршись руками в колени. Грудная клетка работала, как кузнечные меха. Воздух обжигал лёгкие. Пот струился по вискам. Боль напомнила о себе мгновенно, заглушив даже эйфорию от победы.

Но сквозь боль пробилось другое чувство. Не гордость, не бахвальство, а глубокое, жгучее удовлетворение. Я справился. Преодолел. Не сломался и выполнил задачу. Эта победа была нужна не толпе, не начальству. Она была нужна мне.

Я выпрямился, откинув голову назад, глотнул морозного воздуха. И широко, по-мальчишески улыбнулся самому себе. Просто потому, что смог.

Потом обернулся. Зрители взорвались аплодисментами. На лицах отобразилось море эмоций. Восторг у младшекурсников. Недоумение и уважение у тех, кто ещё минуту назад сомневался во мне. Радость на лицах преподавателей.

Генерал Новиков хлопал, стоя рядом с трибуной, его лицо светилось одобрением. А потом меня накрыла волна своих. Курсанты с моего курса, Зотов впереди всех, с криком «Серёга-а-а!», ворвались на дорожку. Хлопали по плечам, по спине, трясли руки. Кто-то пытался поднять на руки, но я резко одёрнул: «Колено, чёрт возьми!» Смеялись, кричали поздравления. Я улыбался, отмахивался, благодарил: «Да ладно, парни, повезло!» Чувствовал себя центром маленького, шумного, ликующего шторма.

Сквозь толпу парней протиснулась Катя с сияющими глазами и с горящими румянцем щеками.

— Серёжа! — выдохнула она и, не обращая внимания на окружающих, повисла у меня на шее, звонко чмокнув в щеку. Я обнял её, прижал к себе и зарылся носом в её волосы, вдыхая их аромат.

Продолжая обнимать Катю, я поднял голову и увидел Наташу. Она стояла в стороне от всеобщего ликования, у края дорожек, всё в том же белом халате. Не приближалась. Просто смотрела. На меня, на Катю, на ликующую толпу.

Её лицо было непроницаемым, но глаза… Глаза странно блестели. Влажно. Во взгляде читалась целая буря эмоций. Восхищение. Да, оно было, искреннее и сильное. Досада. Глубокая, гнетущая. И горечь. Такая горечь, будто наступил последний день на Земле.

Наши взгляды встретились на долю секунды. Она дёрнулась, что-то мелькнуло в её глазах — может, желание подойти? Сказать что-то? Но она резко отвела взгляд, сжала губы, развернулась и быстро зашагала прочь, растворяясь в расходящейся толпе, уходя от общего триумфа, от меня. Я проводил её взглядом, на мгновение задумавшись. Но вскоре я снова переключился на товарищей и Катю.

Поздравляли ещё долго. Даже сам генерал-майор Новиков подошёл. Пожал руку крепко, по-мужски и проговорил:

— Молодец, Громов! — голос его гремел, перекрывая шум. — Настоящий боец! Выход в город на заслуженный отдых — твой! Отмечай победу как следует! — Он хлопнул меня по плечу, его глаза искрились одобрением человека, ценящего упорство.

— Служу Советскому Союзу, товарищ генерал-майор! — отрапортовал я, вытягиваясь по стойке «смирно», игнорируя протест колена.

— Так держать! — кивнул он и отошёл, давая возможность другим поздравить меня.

План на вечер сложился сам собой.

— В город! — кричали ребята.

Зотов уже договаривался с Кольцовым (его обещали подвезти), звал Катю и Ольгу. Предвкушение нормального, человеческого отдыха после напряжённых недель, травм и опасностей грело сильнее любой награды.

Но сначала мне нужно было посетить санчасть. Боль в колене, приглушённая адреналином, теперь разгоралась с новой силой, напоминая мне о цене победы.

В санчасти майор Козлов ждал меня, стоя у процедурного стола. Увидев моё перекошенное от боли лицо, он лишь тяжело вздохнул и многозначительно покачал головой. И без слов было ясно, что он хотел сказать что-то типа: «Я же предупреждал, балда».

— Ну-ка, показывай колено, победитель, — проговорил он без особого восторга, указывая на кушетку.

Я не без труда залез на неё, снял кеды и спортивные брюки. Бинт сняли. Картина была впечатляющей: колено распухло, ссадина под бинтом воспалилась, синяк окрасился всеми оттенками синего и багрового. Козлов молча осмотрел, аккуратно прощупал сустав. Я стиснул зубы, когда его пальцы нажали на особенно болезненное место над коленной чашечкой.

— Горячее, — констатировал он мрачно. — Воспаление пошло. Молодец, Громов. — В его голосе не было злобы. Так, раздражённое ворчание врача на нерадивого пациента. Но потом, закончив осмотр и глядя мне прямо в глаза, он добавил: — Но забег… это сильно. Поздравляю. Сила воли — железная.

— Спасибо, товарищ майор, — кивнул я.

Он промыл ссадину, наложил новую повязку с противовоспалительной мазью, велел держать ногу на возвышении и выписал больничный… на сутки.

— Больше не дам. Знаю, сегодня поедете гулять. Но завтра, — он погрозил пальцем, — полный покой! И холодное приложи на колено вечером после прогулки! — приказал он. Я послушно кивал.

Пока Козлов записывал что-то в журнал, в дверях замаячил Кольцов, опираясь на костыли. Его нога в гипсе выглядела громоздко.

— Серёга! — Прокряхтел он, когда я вышел в коридор. — Ну как соревнование прошло? Кто победил? Неужели Семёнов с четвёртого?

Я помог ему устроиться на лавку.

— Свои победили, Андрюха — ответил я, поправляя штанину поверх свежего бинта. — Я первым пришёл. Семёнов — вторым.

Кольцов свистнул.

— Вот это да! С больным коленом? Серёга, ты жёсткий! Моё почтение! — Он сделал движение рукой, будто снимает шляпу, а затем искренне заулыбался и протянул руку для рукопожатия. Я пожал его ладонь. — Ну, рассказывай! Как оно было? Мне нужны все детали!

Я описал забег: как держался сзади, как работал на подъёме, как рванул на финише. Кольцов слушал, кивая и комментируя: «Ух ты!», «Нашёл же силу!», «Молодца!».

Но по мере рассказа я заметил, что его улыбка стала как-то натянутой, а взгляд — рассеянным. Он продолжал кивать, но мысли его явно были где-то далеко. Даже шутки его стали звучать как-то вяло.

— Андрей, — спросил я, закончив рассказ, — что-то случилось? Вид у тебя… озабоченный.

Он вздрогнул, словно очнувшись, махнул рукой, стараясь вернуть прежнюю бодрость.

— Да нет, Серёг, чего там! Просто… — Он крутанул кистью в воздухе, изображая нечто неопределённое. — Голова болит немного. Или нога. Да хрен его знает. Всё нормально.

— Точно? — пристально посмотрел я на него. — Может, что с гипсом?

— Да нет же, блин! — он слегка раздражённо качнул головой. — Просто… Наташка. Она… Странная какая-то последние дни.

Я насторожился.

— Наташа? Что с ней? Вроде в санчасти работает, как и раньше.

— Работает, работает, — Кольцов хмыкнул. — Но… Не знаю. Не в себе она. Ходит, как тень. На вопросы отвечает односложно. Глаза… пустые. Или, наоборот, слишком напряжённые. Сегодня утром зашла, спросил про тебя — как колено, выйдешь ли на старт. Она так посмотрела… Будто не про колено твоё спросил, а про размер… — он изобразил два полушария на груди. — Ну ты понял. А потом она просто ушла, ничего не сказав. Странно. Очень странно. — Он развёл руками. — Вот и всё. Не пойму, что с ней.

Я кивнул, вспомнив её уход с плаца и полный противоречий взгляд. «Странно» — это было слишком мягко сказано. Но копаться в истинных причинах её состояния сейчас не было ни времени, ни желания.

— Понятно, — сказал я вставая. — Ладно, не бери в голову. У женщин такое бывает, — я сделал паузу. — Может, само пройдёт. А нам пора. Город ждёт. Тебя же подвезут?

— Да, меня уже ждут у ворот на газике, — Кольцов оживился. — Ты как, скоро?

— Переоденусь — и к вам. Ждите у КПП.

— Договорились! Не задерживайся, победитель! — крикнул он мне вслед.

Я обернулся через плечо и добавил:

— По жизни.

Выйдя из санчасти, я глубоко вдохнул свежий воздух. Предвкушение вечера в городе, встречи с Катей, возможности, наконец, расслабиться и отметить маленькую, но важную победу над собой и обстоятельствами — всё это грело изнутри. Наташа и её странности тоже отошли на второй план. Сейчас был момент для своих, для радости.

А завтра… Завтра начнётся охота на Грачёва. Я уже знал, как выманить его. Первый шаг к этому был сделан сегодня, на финишной прямой. Теперь нужно было сделать следующий. Но это — завтра.