Космонавт. Том 3

Глава 20

Остаток лета и весь сентябрь пролетели как один миг, наполненный жарким солнцем, встречами с товарищами по аэроклубу и подготовкой к возвращению в училище.

Москва, отец, свадьба Вани, поездки на природу — всё это осталось за горизонтом, как яркий, но короткий сон. А реальностью снова стал Волгоград, училище, полёты и жёсткий, выверенный до секунды распорядок дня.

Вернувшись в Качу, я с головой окунулся в привычную для курсанта круговерть. Подъём по команде, утренний туалет, зарядка, строевая подготовка, на которой мы, уже не первогодки, чувствовали себя увереннее и помогали новичкам. Потом следовали лекции и тренировки.

Параллельно с учёбой шла усиленная подготовка к главному событию начала учебного года — принятию Военной присяги. Нас гоняли на плацу до седьмого пота, мы оттачивали каждый шаг, каждое движение. Сдавали зачёты по уставам, часами отрабатывали строевой шаг на плацу, вылизывали форму и сапоги до зеркального блеска. Всё должно было пройти идеально.

Первокурсники ходили с выражением вселенской муки на лице. За эти дни им здорово досталось и по ним отчётливо было видно, что они устали от нагрузок, свалившихся на них. Всё-таки событие важное, не рядовое и готовили к нему соответствующе. Это у меня присяга уже второй раз, и я знал, что меня ждёт и к чему готовиться, а у них всё впервые.

Но если первокурсников волновало, как дожить до присяги, то меня куда больше заботило другое: до января шестьдесят шестого оставалось всё меньше времени. План спасения Королёва требовал действий, а я был заперт в стенах училища.

Все мои нынешние варианты решения проблемы сводились к тому, что мне необходимо было свести знакомство с кем-то из хирургов или хотя бы среднего медперсонала в клинике, где Королёву предстояло лечь на операционный стол.

Но как это сделать из Волгограда? Письма? Анонимные звонки? Бред. Такие вещи решаются только личным присутствием, доверительной беседой, возможностью посмотреть человеку в глаза. А в Москву я смогу уехать только во время зимнего отпуска, который будет ещё нескоро. Да и нет никаких гарантий, что его дадут вовремя.

Поэтому мысль о том, чтобы вовлечь отца в мои планы, казалась мне всё более логичной. Его связи и его авторитет могли открыть двери, которые для меня, курсанта, были наглухо закрыты. Но как подступиться к нему с этим разговором? Как убедить его в необходимости срочно искать контакты в медицинской среде, не раскрывая истинных причин? Это был сложный ребус, и я пока не видел решения. Слишком многое могло пойти не так.

— Рота, становись! Равняйсь! Смирно! — разнеслась по плацу команда командира роты, и мы замерли, вытянувшись в струнку.

Затем он вышел из строя, строевым шагом прошёл по плацу к начальнику училища и доложил:

— Товарищ генерал-майор, рота курсантов-лётчиков третьего батальона в составе сорока восьми человек для принятия воинской присяги построена. Командир второй роты третьего батальона капитан Ермаков.

— Встать в строй, — негромко скомандовал генерал нашему ротному.

Командир роты чётким строевым шагом вернулся в строй, заняв своё место слева от нашего строя.

Генерал обошёл строй, его суровый взгляд прошёлся по нашим лицам, по безукоризненно отглаженной форме, по начищенным до ослепительного блеска сапогам.

— Товарищи курсанты! — начал он, сделав шаг вперёд. — Сегодня один из самых важных дней в вашей жизни. Сегодня вы дадите торжественную клятву на верность Родине, народу и советскому правительству. Это высокая честь и величайшая ответственность. Помните: звание воина Вооружённых Сил СССР ко многому обязывает!

Пока Виктор Иванович говорил о долге, о чести мундира и традициях училища, на меня нахлынули другие воспоминания. Я уже стоял так когда-то, в своей прошлой жизни, в иной форме, под иным небом. Тогда это тоже было серьёзно и торжественно, но как-то по-другому. Более обыденно, что ли. Я был молод, и некоторые слова оставались только словами, даже несмотря на моё серьёзное отношение к ним. Только спустя время пришло понимание, что тогда мы вверяли свои жизни в руки государства.

А сейчас… Сейчас каждое слово генерала отзывалось внутри глухим, мощным стуком сердца. Я чувствовал не просто ответственность. Я чувствовал сопричастность. Сопричастность к чему-то огромному, великому, что было гораздо больше меня самого. К истории, которая творилась на моих глазах, и в которой я, благодаря своим знаниям, могу сыграть очень ключевую роль.

Наконец, началась самая важная часть. На короткий миг мне показалось, что мир вокруг замер.

— К принятию Военной присяги приступить! — скомандовал Ермаков.

Начался вызов к присяге. По одному курсанты выходили из строя. Раздавалась команда, звучала фамилия, и названный парень, чётко печатая шаг, направлялся к небольшому столу, на котором лежала папка с текстом клятвы, чтобы присягнуть государству. Голоса у всех были разные: звонкие и юные, срывающиеся от волнения или низкие, чтобы казаться взрослее. Но у каждого из них глаза горели неукротимым огнём.

Они пока не до конца осознали, что сегодня они обрели вторую семью. Братьев. Ведь узы воинского братства ничуть не слабее, чем родственные. Именно эти люди в тёмный час подставят плечо, а, возможно, и жизнь спасут. Но ничего, поймут.

Вскоре прозвучала и моя фамилия:

— Курсант Громов! Для принятия присяги, ко мне!

Я сделал резкий, отработанный шаг вперёд, отбил строевой шаг до трибуны, остановился перед ротным и, отдав честь, чётко отрапортовал:

— Товарищ капитан! Курсант Громов Сергей для принятия Военной присяги прибыл!

Ермаков ответил на приветствие и протянул мне красную папку. Я взял её, развернулся лицом к строю и открыл папку, но в текст даже не стал заглядывать. Эти слова я знал наизусть. Сделав глубокий вдох, я начал говорить чётко, уверенно, громко:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином…

С каждым произнесённым словом внутри меня усиливалось осознание того, что на этот раз присяга стала для меня не просто формальностью. Теперь это была именно клятва. Клятва, которую я давал осознанно, понимая её цену и вес. Я клялся защищать, и я знал, что сейчас моя главная задача — уберечь тех, кто ведёт нас к звёздам.

— … до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и советскому правительству…

Теперь я часть этого времени, часть истории, на которую я могу повлиять. Прошлое осталось в прошлом, а мне нужно приложить максимум своих знаний и умений здесь и сейчас, чтобы помочь моей стране вырваться за пределы своей колыбели. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы эта попытка увенчалась успехом.

— … я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей жизни для достижения полной победы над врагом.

Произнося последние слова, я посмотрел поверх папки на выстроившиеся шеренги курсантов, на суровые лица офицеров, на гостей. Я клялся. Осознанно. С багажом знаний, длиною в целую жизнь. И я не собираюсь отступать.

Я закончил говорить, захлопнул папку и вернул её ротному. Тот, глядя мне прямо в глаза, с лёгкой, едва заметной улыбкой кивнул и отдал честь. Я чётко ответил на приветствие:

— Служу Советскому Союзу!

Затем мы пожали друг другу руки и я, развернувшись, строевым шагом вернулся в строй. Церемония продолжилась.

Пока остальные принимали присягу, я позволил себе расслабиться и осмотреть гостей, столпившихся на почтительном расстоянии. Родственники, девушки, жёны и обычные жители Волгограда… Людей было очень много, всем хотелось посмотреть на торжественное мероприятие, которое проводили на Мамаевом кургане.

Отыскать родные лица было делом непростым. Но я справился. Отец стоял немного в стороне в первом ряду. Выпрямившись, он смотрел прямо на меня, и на его обычно строгом и усталом лице я увидел нескрываемую гордость. Он не улыбался, но его подбородок был гордо поднят, а взгляд сиял.

Рядом с ним стояла мать и украдкой вытирала платочком уголки глаз. Я улыбнулся про себя. Матери… они всегда такие. Готовы быть сильными и стойкими каждый день, но в такие моменты, как сейчас, они зачастую не могут скрыть слёзы любви, гордости и, конечно, того материнского страха, который никогда до конца не отпустит их.

Кати среди гостей не было, но я об этом знал заранее. Она писала, что её не отпустили с учёбы.

Мой взгляд заскользил дальше по рядам гостей, пока не задержался на знакомом лице. Ну, конечно, куда же без тебя? Я ухмыльнулся про себя. Недалеко от моих родителей стоял Ершов и зорко следил за ходом действий. Как и всегда, по его лицу было сложно прочитать, о чём он думает в настоящий момент.

Я уже было перевёл взгляд, как он снова вернулся к Ершову. А точнее, к молодой миловидной блондинке в элегантном светлом пальто и шляпке, которая стояла позади капитана. Она тоже внимательно смотрела на происходящее, и что-то в её профиле показалось мне до боли знакомым.

Я всмотрелся внимательнее. Строгие, но мягкие черты лица, светлые волосы, убранные под шляпку… Неужели? Да, это была она. Наталья Грачёва. Но не та вызывающе — яркая, дерзкая девушка в алом платье, которую я помнил, а какая-то другая. Повзрослевшая, более спокойная, даже… умиротворённая.

Она смотрела на меня без прежнего вызова во взгляде. Сейчас она выглядела задумчивой и немного печальной. Надо будет найти её после и поговорить, узнать, как дела. Интересно же, как сложилась её жизнь после всего.

Но мысли о Наталье я отложил на потом. Сейчас важно было разделить этот момент с товарищами. Церемония подходила к концу. Вскоре прозвучала команда: «К торжественному маршу! Равняйсь! Смирно!» Оркестр грянул марш, и наша рота, как единый механизм, тронулась с места, проходя торжественным маршем.

Для общения с родными отвели просторный клуб училища. Уже через полчаса после нашего прибытия в училище, здесь было шумно и многолюдно. Курсанты в новенькой, парадной форме, сияющие, как начищенные пятаки, представляли своим семьям товарищей и делились впечатлениями. Сегодня в честь праздника нам сделали послабление, чтобы мы могли насладиться короткими часами праздника перед неизбежным возвращением к суровым учебным будням.

Вскоре я увидел в дверях своих. Отец и мать стояли, немного растерянно оглядывая шумное помещение. Я помахал им рукой, пробираясь сквозь толпу.

— Серёженька, сынок! — мать первая бросилась ко мне и принялась обнимать, невзирая на форму и окружающих. — Такой красивый, такой взрослый! Поздравляю тебя, родной.

— Спасибо, мама, — ответил я, слегка смущённо оглядываясь. Но вокруг царила такая же эмоциональная атмосфера, так что моё объятие с матерью никого не смущало.

Отец подошёл следом, положил руку мне на плечо. Его глаза внимательно всматривались в моё лицо.

— Теперь всё по-взрослому, — сказал он серьёзно. — Держись с достоинством. Мы тобой гордимся.

— Благодарю, отец, — я пожал его руку. — Буду.

Мы отошли в сторонку, устроились на стульях, придвинутых к стене. Мать тут же принялась расспрашивать о быте, о еде, доставая из сумки завёрнутые в салфетку домашние пирожки. Отец слушал, кивал, изредка задавая более конкретные вопросы о полётах и учёбе. Я отвечал, но часть внимания всё равно была рассеяна — я всё ещё находился под впечатлением от только что произошедшего.

Именно поэтому я не сразу заметил, когда в дверях клуба появился Ершов. Он вошёл не один, а с Натальей Грачёвой. Они о чём-то негромко переговаривались, и по выражению лица капитана было ясно, что разговор у них был деловой, без лишних эмоций. Хотя с Ершовым любой разговор был таким.

Я не мог разобрать, о чём они говорили из-за расстояния и шума, но видел, как Ершов остановился на входе и медленно, цепким взглядом опытного оперативника окинул зал. Его взгляд скользнул по мне, задержался на секунду и двинулся дальше. Потом он снова посмотрел на меня, тронул Наталью за локоть, и они направились в нашу сторону.

Отец, заметив их приближение по моему изменившемуся выражению лица, обернулся.

— Александр Арнольдович, — кивнул он Ершову, когда тот подошёл. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, Василий… — Ершов слегка запнулся, — … Иванович. Поздравляю вашего курсанта с важным этапом в его жизни.

Его взгляд скользнул по отцу, потом по матери. Отец мгновенно оценил ситуацию. Уловив моё желание поговорить с ними, он аккуратно взял мать под руку.

— Лена, пойдём, посмотрим на фотографии, — он кивнул в сторону стенда. Всегда интересно было. Кто знает, когда ещё такая возможность представится? Сын, мы рядом, — обернувшись, сказал он мне.

Мать немного удивилась, но позволила себя увести, бросив на Ершова и Наталью короткий, оценивающий взгляд.

— Поздравляю, Громов, — Ершов повернулся ко мне. — Помните о долге, но не забывайте и о голове. Она вам ещё пригодится.

В его словах просквозила лёгкая, почти неуловимая доля иронии. Он сделал небольшую паузу, собираясь что-то добавить, но вдруг замолчал. Его взгляд метнулся куда-то за мою спину, глаза сузились, а губы сложились в тонкую, раздражённую ниточку. Он тихо, но отчётливо выругался себе под нос: «Чёрт…»

Я удивился. Видеть Ершова, теряющего самообладание, было так же странно, как наблюдать внезапный дождь в ясный день. Мне стало жгуче любопытно, что могло вызвать такую реакцию у всегда холодного и контролирующего себя капитана. Я обернулся, пытаясь проследить за его взглядом. Но позади меня была лишь пёстрая толпа гостей и курсантов: смеющиеся лица, мелькающие формы, гражданские платья. Ничего необычного. Никого, кто явно выделялся бы из этой праздничной массы.

Наталья тоже с любопытством вглядывалась в толпу, явно пытаясь понять, что привлекло внимание её спутника.

— Извините, — отрывисто бросил Ершов и, не глядя на нас, обошёл меня и направился вглубь зала.

Я проследил за ним. Он уверенно шёл, словно точно зная цель, и вскоре остановился возле невысокого, худощавого мужчины с залысинами, на вид лет сорока пяти. Мужчина был одет в скромный, но добротный костюм серого цвета и стоял в одиночестве, с безразличным видом наблюдая за людьми.

По его осанке и манере держаться — руки за спиной, чуть отстранённый, оценивающий взгляд — было ясно: это не чей-то родственник, а госслужащий, причём довольно высокого ранга.

И его лицо… оно мне ужасно кого-то напоминало. Я напрягал память, но не мог вспомнить, где видел этого человека. Я усиленно пытался вспомнить, где я его мог видеть. В газетах? По телевизору? Нет, не то. Мысль вертелась на самом кончике языка, но никак не хотела обрести форму.

Ершов заговорил с ним, и даже на расстоянии было видно, насколько сложно ему даётся формальная вежливость. Он почти не жестикулировал, но по резким наклонам головы и напряжённым плечам я понял, что разговор был неприятным. Капитан тщательно пытался скрыть своё истинное отношение к этому человеку, но получалось у него плохо. В отличие от его собеседника. У него выражение лица ничуть не изменилось.

Пока я пытался разгадать эту загадку, Наталья мягко коснулась моей руки.

— Сергей, я ещё раз хочу вас поздравить, — сказала она, слегка подавшись мне навстречу. — Это очень важный день.

Я обернулся к ней, оторвавшись от наблюдения за странной парой.

— Спасибо, Наталья Михайловна, — я искренне улыбнулся. — Рад вас видеть. Как вы? Как устроились на новом месте?

— Да, спасибо. Всё налаживается. Живу теперь в Москве, устроилась на работу.

— В Москве? — переспросил я, вздёрнув бровь. — Здорово! Куда именно, если не секрет?

Она начала рассказывать, и моё удивление усиливалось с каждым её словом. Невероятно! Таких совпадений просто не бывает. Такое ощущение, будто сама судьба, в лице этой девушки, протягивала мне руку помощи в самый критический момент.

— Работаю в Центральной клинической больнице, — тем временем буднично рассказывала Наталья. — Медсестрой в отделении кардиологии, но часто бываю и в других лечебных корпусах.

Я посмотрел куда-то поверх её головы, мысленно благодаря вселенную, судьбу или просто невероятное стечение обстоятельств. Такого подарка я никак не мог ожидать. Это было даже слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Вот это да, — произнёс я, обдумывая дальнейший диалог. — Серьёзное место. Уверен, вы добьётесь высот в развитии карьеры.

Она смущённо улыбнулась.

— Стараюсь.

Я сделал паузу, как бы раздумывая, а затем осторожно, будто между делом, начал подводить разговор к нужной теме.

— Знаете, Наталья Михайловна, это удивительное совпадение, — начал я. У моего отца есть друг, коллега. Очень уважаемый человек. В январе ему предстоит плановая операция как раз, наверное, в вашей больнице. Мы всё очень за него переживаем, операция вроде бы пустяковая, но всё же… Возраст, нагрузки. Хотелось бы быть уверенным, что всё пройдёт на самом высоком уровне.

Наталья слушала внимательно, её лицо стало сосредоточенным, профессиональным.

— Конечно, понимаю. Как его фамилия? Если он будет у нас, я смогу узнать, посмотреть его карту, поговорить с хирургами. У меня есть подруга в хирургическом отделении, она много кого знает.

Я сделал паузу, будто вспоминая. Даже подбородок потёр для пущего эффекта.

— Королёв. Сергей Павлович Королёв, — наконец выдал я.

— Королёв… — протянула Наталья, запоминая. — Хорошо.

Потом она полезла в свою небольшую сумочку, достала аккуратную записную книжку в чёрном переплёте и карандашик.

— Лучше запишу, а то забуду в этой суматохе.

Пока она выводила аккуратные буквы, я изобразил лёгкую задумчивость, будто пытался ещё что-то вспомнить.

— Кажется, у него ещё… с челюстью какие-то старые проблемы, — сказал я, намеренно внося в голос нотку неуверенности. — Что-то такое отец рассказывал давно, может, я путаю. То ли перелом был, то ли вывих. Точнее не скажу сейчас, давно дело было. Не уверен, что это важно, но на всякий случай…

Врать, конечно, нехорошо, но иного пути у меня не было. Нужно было дать намёк на особенность Королёва, которая заставит медиков проявить повышенное внимание.

Наталья без лишних вопросов записала и это. Она убрала книжку в сумочку и посмотрела на меня.

— Не волнуйтесь, Сергей. Я обязательно проконтролирую, чтобы всё прошло как положено, — мягко улыбнулась она и дотронулась до моего плеча, как бы успокаивая и ободряя одновременно. — Сергею Павловичу очень повезло с такими друзьями, которые так о нём заботятся. Мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы операция прошла успешно.

— Спасибо вам, Наталья Михайловна, — я улыбнулся ей самой тёплой улыбкой, на какую был способен. В этот момент моя благодарность не знала границ.

Она взглянула куда-то за мою спину, и по её лицу пробежала мимолётная тень сожаления.

— Мне пора, Сергей, — сказала она и кивнула мне за спину. — А вас ждут родители. Не буду отнимать у вас драгоценное время. Очень рада была вас увидеть.

Наталья улыбнулась, а потом, после недолгой паузы, снова полезла в сумочку. Достав записную книжку, она торопливо исписала уголок листа, аккуратно оторвала его и протянула мне:

— Вот мой адрес и телефон в Москве. Если будете в столице или просто захочется написать… буду рада.

Я взял листок, пробежался по строкам.

— Спасибо. Обязательно напишу и навещу при первой же возможности.

Она ещё раз коротко улыбнулась, кивнула и, развернувшись, быстро затерялась в толпе, направляясь к выходу. Я проводил её взглядом, а спустя несколько секунд ко мне подошли родители.

Мать приблизилась первой. Она посмотрела на дверь, за которой скрылась Наталья, а затем перевела на меня строгий, вопросительный взгляд.

— Серёжа, а кто это? — в её голосе звучала лёгкая, материнская ревность и беспокойство. Она всей душой уже прикипела к Кате и явно видела в любой другой девушке потенциальную угрозу нашему будущему семейному благополучию.

Я с трудом сдержал улыбку. Взяв её тёплые руки в свои, я сказал мягко, но убедительно:

— Мама, это Наталья Михайловна. Она раньше здесь, в санчасти училища, работала. Очень выручила, когда моего товарища лечили. Сейчас перевелась в Москву, в большую больницу. Приехала в Волгоград по делам и зашла на праздник, коллег повидать, нас поздравить.

Мать выслушала, немного смягчившись, но в её глазах всё ещё читалось недоверие. Она ещё раз бросила взгляд на дверь.

— Ну, раз так… Наверное, хороший она работник, раз так о бывших подопечных заботится, — заключила она, наконец, смилостивившись.

Отец, стоявший чуть поодаль, услышав это, многозначительно хмыкнул и отвернулся, чтобы скрыть дрогнувшие уголки губ. Он-то понимал всё гораздо лучше.

Вечер в клубе постепенно подходил к концу. Шум голосов стихал, семьи прощались с курсантами, матери на прощанье обнимали своих сыновей, отцы пожимали руки, напутствуя наставлениями, которые те и так слышали уже не раз.

Мы с родителями тоже медленно двинулись к выходу. Мать снова принялась украдкой смахивать слёзы, а отец шёл молча, положив руку мне на плечо. Этот молчаливый жест говорил больше любых слов.

У самого выхода они окончательно остановились.

— Ну, всё, сынок, — мать снова обняла меня крепко-крепко, словно боялась отпускать. — Береги себя. И пиши чаще.

— Обязательно, мама, — пообещал я, размыкая объятия.

Отец пожал мне руку.

— Мы верим в тебя. И гордимся тобой.

Сказав это, он приобнял мать, и они пошли к выходу. Я проводил их взглядом, пока они не скрылись в вечерних сумерках, и затем вместе с другими курсантами построился для возвращения в расположение. Вечерняя поверка прошла чётко и без заминок. Настроение у всех было приподнятое, торжественное, но уже чувствовалась усталость после долгого насыщенного дня.

В казарме царило необычное для этого времени оживление. Ребята не сразу разбрелись по койкам, а небольшими группами делились впечатлениями, пересказывали особенно запомнившиеся моменты праздника.

Я механически совершил все вечерние ритуалы: умылся, привёл в порядок обмундирование на завтра, аккуратно сложил его на табуретке.

Действа привычные, почти медитативные, позволявшие упорядочить мысли. Перед глазами снова и снова всплывало лицо загадочного незнакомца, чьё появление так явно вывело из равновесия всегда невозмутимого Ершова.

Лёжа в койке, я ещё раз мысленно прокрутил его образ: невысокий, худощавый, с залысинами, в добротном, но неброском костюме. Лицо… Нет, я всё ещё не мог вспомнить, где видел его. Это ощущение свербящей забывчивости сводило с ума. Я ворочался, пытаясь поймать ускользающее воспоминание, как вдруг оно само собой возникло ослепительной, яркой вспышкой.

Кабинет Ершова. Наш очередной серьёзный разговор. Полутьма, пахнущая табаком и старой бумагой. Я сижу напротив него, а его холодный, аналитический взгляд изучает меня. А на стене висит фотография. Молодой Ершов, ещё без привычной маски безразличия на лице, и рядом с ним другой мужчина.

Они стоят плечом к плечу, оба в форме, оба улыбаются открыто, по-дружески. Тогда я лишь мельком взглянул на неё, не придав значения. Но теперь, в тишине казармы, черты того второго человека с фотографии с пугающей точностью наложились на внешность незнакомца, с которым беседовал Ершов.

Да, годы были к нему не милосердны, он сильно изменился, постарел, осунулся, но это был он. Тот самый человек, с которым молодой Ершов когда-то был, без сомнения, близок.

И тут же, будто эхо из прошлого, всплыли слова капитана, сказанные тогда с горькой интонацией: «Бывают люди, Сергей. Сначала плечом к плечу стоят, а потом… потом оказывается, что принципы у них разные. Или совесть. Или её отсутствие. Предательство… оно редко приходит от явного врага. Его обычно преподносят те, от кого не ждёшь. Самые близкие».

Вот оно. Вот откуда мне знакомо лицо этого человека. Видимо, Ершов когда-то считал его другом, но потом, судя по всему, что-то произошло и их пути разошлись. И это что-то было настолько сильным, что даже спустя годы одна только встреча с ним заставила железного капитана выйти из себя.

— Любопытно, — тихо пробормотал я себе под нос, уставившись в тёмный потолок казармы.

Мои мысли продолжили свой бег. Почему он здесь? Сейчас? В Каче? В день принятия нами присяги? Неужели это просто случайное совпадение? В это верилось с трудом. Мир КГБ, частью которого был Ершов, не терпел случайностей. Всё в нём было просчитано, выверено и имело свою цель.

Я ещё раз проанализировал реакцию Ершова. Это было не просто раздражение от встречи с неприятным человеком из прошлого. Нет. В его глазах я прочитал настороженность и тревогу. Как будто появление этого человека сулило какие-то конкретные проблемы. Личные обиды, даже самые старые, не в характере Ершова.

Значит, дело не только в прошлом. Значит, этот визит связан с текущими интересами Ершова. А его интересы сейчас… Его интересы сейчас — это в том числе и я. Моё дело, мои успехи, моё странное «везение» и мои знания, которые я так старательно скрываю. Неужели этот человек как-то связан с тем, что происходит вокруг меня? С Грачёвым? С историей моего отца? Или с чем-то ещё более масштабным?

Мысли вихрем проносились в голове, выстраиваясь в самые разные комбинации. Я понимал, что строю догадки на зыбком песке, но внутреннее чутьё, обострённое опытом двух жизней, подсказывало: появление этого человека — не случайность. Это звено какой-то цепи, контуры которой я пока не видел.

Ершов явно не хотел его здесь видеть. А значит, этот визит был для него нежелательным сюрпризом. Значит, у этого человека есть свои причины быть здесь, и эти причины явно противоречат планам капитана.

— Очень любопытно, — снова прошептал я.

Сон медленно, но верно захватывал моё сознание. Последняя мысль, промелькнувшая перед тем, как я провалился в тёмную, бездонную пучину сна, была о том, что теперь мне нужно быть вдвойне внимательным. Любая мелочь, любая случайная деталь может оказаться важной. Нужно попытаться выяснить, кем является незнакомец, чего хочет и почему его появление так взволновало Ершова.