Космонавт. Том 3

Глава 7

В городе было суетно, отовсюду слышалось гулкое эхо голосов прохожих и вспышки смеха молодёжи. Оно и понятно, выходной же. Мы тоже не отставали, бодро шагали по набережной, шутили и смеялись.

На этот раз наш выбор пал не на шикарный ресторан, а на Пельменную, что расположилась неподалёку от набережной. Зотов её особенно расхваливал, говорил, что лучшая в городе.

Мы вышли на улицу Краснопитерская и вошли в небольшое заведение, наполненное аппетитными запахами горячего бульона, уксуса, свежего теста и чего-то поджаристого. Деревянные столы, покрытые клеёнкой в мелкий цветочек, с простыми стульями, стояли возле стен. Стены, украшенные репродукциями картин о Волге, были выкрашены в светлые тона.

Я окинул взглядом внутреннее убранство пельменной, оценил уют и чистоту и, выбрав дальний стол, махнул остальным рукой, показывая направление.

Наш шумный отряд из восьми человек (я, Катя, Ольга с Аней, Зотов, Кольцов и ещё двое наших — Лобачев и Сухарев) с трудом втиснулся бы за стол, поэтому мы придвинули ещё один, расставили стулья. Я сел у окна, откуда открывался красивый вид на тёмную гладь Волги, а ещё прекрасно был виден вход в помещение.

— Серёга, — позвал меня Зотов, изучая меню, — ты что будешь?

— Пельмени, естественно, — отозвался я, кидая взгляд на меню, приколотом к стене. — Две порции и сметаны побольше. Окрошку на кефире. Компот ещё. Для начала хватит.

— Для начала? — Засмеялся Лобачев, коренастый парень с курносым, озорно вздёрнутым носом. И шутливо добавил: — Не мало ли?

— После забега? В самый раз, — парировал я, чувствуя подступающий волчий голод.

Кольцов, устроившийся с краю, чтобы вытянуть загипсованную ногу в проход, усмехнулся и постучал костылём о пол:

— Верно! Мне тоже двойную порцию и сметаны гору! И квасу, если есть. Жажда замучила.

Катя сидела рядом, то и дело прижималась ко мне и улыбалась, наблюдая за разворачивающейся суетой. Ольга сидела напротив. Она заметно оживилась в нашей тёплой компании и сейчас помогала Ане развернуть бумажную салфетку. Девочка же сидела с важным видом, разглядывая больших дядей в форме.

Наконец, к нам подошла официантка, девушка лет двадцати, в простеньком синем платье и белом фартучке, с косой, туго заплетённой вокруг головы. В руках она держала блокнотик и карандаш.

— Здравствуйте, меня зовут Зина, — представилась девушка и улыбнулась нам очаровательной улыбкой. — Что закажете? — звонким голосом спросила она, стараясь перекрыть шум, царящий в заведении.

— Девушка-красавица, спасай усталых воинов!

Зотов, разогретый победой, дорогой и предвкушением вкусного ужина, лукаво подмигнул ей. — Десять порций пельменей, милая, — начал перечислять он. — И побольше сметаны, как товарищ герой сказал! — Он указал на меня. Девушка недоумённо проследила взглядом за его рукой, но не стала ничего уточнять. — Компота литра два. И квасу для нашего инвалида! — Он кивнул на Кольцова.

— Я не инвалид, я временно ограничен в передвижении! — возмутился Андрей, но официантка, едва сдерживая улыбку, уже шустро записывала заказ в блокнотике.

— Поняла. Десять порций пельменей, сметана, компот, квас.

— И ещё ваших чудесных пирожков с капустой, Зинаида! — добавил Зотов, заглядывая девушке в глаза. — Тоже штук десять. Для поддержания боевого духа коллектива.

— Пятнадцать, — тут же поправил Лобачев. — Я за Сухарева поручиться не могу, он один съест три. Лучше брать с запасом, не пропадут.

— Клевета! — возмутился Сухарев, но Зина уже внесла в заказ и пирожки. Её щёки слегка порозовели от внимания парней и нашего общего веселья.

— Хорошо. Скоро принесу, — пискнула она и быстро скрылась за дверью, ведущей на кухню.

Пока ждали еду, разговор закипел сам собой. Вспоминали смешные случаи на занятиях, подтрунивали над Кольцовым и его костылями, восхищались видом на Волгу. Ольга тихо рассказывала Кате о Петре, о том, как он себя чувствует. Аня, освоившись, засыпала Сухарева вопросами про самолёты. Кольцов сиял. Было видно, как он рад выбраться из больничных стен, оказаться среди своих, дышать свободой, пусть и с костылями подмышкой. Частенько он шутил невпопад, но зато от души, искренне. Он ловил каждое слово, каждую улыбку, словно навёрстывая упущенное.

— Так, а теперь тост! — провозгласил Зотов, когда на столе, наконец, появились дымящиеся тарелки с аппетитными пельменями, мисочки со сметаной, пирожки и напитки. Он поднял стакан с компотом. — За нашего стального человека! За Сергея! Который, невзирая на боль и прочие препятствия, пришёл первым! Доказал всем, что настоящий лётчик не сдаётся! За Громова!

— За Громова! — подхватили хором ребята, звонко стуча стаканами. Даже Аня подняла свой стаканчик с компотом и встала на носочки, пытаясь дотянуться до наших стаканов. Катя сжала мою руку под столом, её глаза заблестели от гордости. Я отпил компота, чувствуя лёгкую неловкость от всеобщего внимания, но тепло их поддержки грело душу.

— Спасибо, парни, — сказал я, добавив с полупоклоном, глядя на Аню: — И дамы. Без вас бы не справился. Это общая победа. За наш курс!

Ели с аппетитом, достойным голодных курсантов. Пельмени были отменными: сочные, с тонким тестом, которое словно таяло на языке. Разговоры не умолкали. Зотов периодически ловил взгляд Зины, когда она подносила очередной чайник с чаем или уносила пустые тарелки, и отпускал какую-нибудь безобидную шутку. Девушка краснела, отшучивалась, но улыбка не сходила с её лица. Лобачев и Сухарев затеяли спор о достоинствах новых МиГов. Ольга и Катя о чём-то тихо беседовали. Аня доедала свой пирожок с капустой, счастливая и сонная.

И вот когда первый голод был утолён, а чайник уже доливали второй раз, Лобачев, отпив кваса, поставил стакан на стол и посмотрел на меня.

— Серёг, а ты так и не рассказал толком. Ну про тот вечер. Про аварию. Что там милиция? Нашли что? Водитель-то… помер ведь?

Разговор стих, а все взгляды обратились ко мне. Ольга побледнела, её пальцы сжали край стола. Катя прикусила губу и потянулась за своим стаканом. И только Аня, как ни в чём не бывало, продолжала ковырять вилкой в тарелке.

— Милиция работает. — Говорил я спокойно, даже слегка небрежно, будто этот вопрос меня нисколько не волновал. — Водитель… да, не выжил. По предварительным данным, сердечный приступ. Личность установили. Мужик с завода, вроде бы ничем не примечательный. Но… — Я сделал паузу, медленно обвёл всех взглядом: Зотов смотрел внимательно, Кольцов нахмурился, Лобачев ждал продолжения. — Но дело не такое простое, как кажется на первый взгляд. Похоже, не просто несчастный случай. Есть кое-какие зацепки у следствия. Не буду вдаваться в подробности… — Я кивнул в сторону Ольги и Ани. — Не хочу нервы трепать и бередить неприятные воспоминания. Но поверьте, со всем разберутся. На тормозах это дело не спустят.

Я не стал упоминать Грачёва, не стал говорить о шантаже. Но мои слова, сказанные с уверенностью, видимо, подействовали и Лобачев кивнул, удовлетворённый хоть моим ответом.

— Понял. Главное, что ты и остальные целы и живы, — проговорил он. — А ещё радует то, что дело пахнет керосином для тех, кто это провернул.

— Точно, — поддержал Зотов. — Ну а мы, товарищи, не будем о грустном! Победили сегодня — и ладно! За победу! И за то, чтобы все гады получили по заслугам!

— За победу! — снова подхватили все, и разговор плавно перетёк на другие темы. Ольга выдохнула, её плечи расслабились. Я поймал её благодарный взгляд.

Празднование длилось ещё пару часов. Съели все пельмени и пирожки, выпили чаю и компота. Кольцов, наевшись, развалился на стуле, довольный, периодически подкалывая Зотова за его неудачные попытки выведать у Зины, когда у неё выходной. Наконец, расплатившись, мы вывалились на прохладный вечерний воздух набережной. Газик с водителем, подвозившим Кольцова, уже ждал. Ольга с Аней поехали с ними. Остальные ребята, бодро попрощавшись и ещё раз поздравив меня, отправились ловить автобус в сторону училища.

— Пройдёмся немного? — спросил я Катю, когда мы остались вдвоём под неярким светом фонаря. На Волге тихо шумел ветер, где-то вдалеке горели огни буксира. — День завтра у тебя тяжёлый. Поезд…

— Пройдёмся, — кивнула она, беря меня под руку. Я старался не хромать, но колено после долгого сидения заныло с новой силой.

Мы шли молча вдоль парапета, слушая плеск воды внизу. Фонари отражались длинными дрожащими столбами в тёмной воде. Было тихо, спокойно. После шумной пельменной эта тишина была благодатной.

— Говорила с отцом? — спросил я наконец, глядя на её профиль.

— Говорила, — ответила Катя, прижимаясь к моему плечу чуть сильнее. — Вчера вечером, по телефону с почты. Подробно всё объяснила. Про Петра Игоревича, про Ольгу, про Аню… про угрозы.

— И?

— Он слушал долго. В основном молчал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы. Потом папа спросил: «Катюша, ты уверена? Уверена в этом парне? В его словах? В том, что хочешь в это ввязываться?» — Она спародировала своего отца, а затем остановилась и повернулась ко мне. Её глаза в сумерках были серьёзными и глубокими.

— И что ты ответила? — Спросил я, не в силах оторвать взгляд от её глаз.

— Я ответила… — проговорила Катя, слегка понизив голос и приблизившись ко мне ещё ближе. — Да, папа. Уверена. Я Сергею верю. Я знаю, что он не бросает слов на ветер. И он знает, что делает. — Она помолчала. — Папа на это вздохнул и сказал, чтобы девочки приезжали. Место найдём. Только он посоветовал вам не лезть в это дело самим.

Я кивнул. Тёплая волна благодарности накатила на меня. Это был ключевой ход в плане против Грачёва. Нужно было спрятать Ольгу и Аню подальше от его загребущих лап. Такова была просьба лейтенанта. В противном случае было слишком опасно затевать игру против Михаила Валерьяновича. Самого же Петра к этому времени уже должны были перевести в госпиталь.

— Спасибо, Катюш, — искренне поблагодарил я. — Большое спасибо. Ты очень помогла. Ты не представляешь, как это важно. Для них. И для меня. Это… это развяжет нам руки.

Я притянул Катю к себе, крепко обнял, чувствуя, как она прижимается в ответ, доверчиво положив голову мне на грудь. Она обняла меня в ответ, её руки сомкнулись у меня на спине.

— Я знаю, Серёж. Я знаю. Всё будет хорошо. Ты победишь. Я верю. — Она отстранилась, посмотрела мне в глаза. — Только… будь осторожен. Пожалуйста.

— Обещаю, — сказал я, искренне, глядя на неё. — Я не геройствую понапрасну. Я просто хочу жить спокойно. И чтобы мои близкие были в безопасности. У нас с лейтенантом есть план…

Катя кивнула, не требуя больше объяснений, и снова прильнула ко мне. Мы простояли так несколько минут, слушая плеск волн где-то внизу и биение наших сердец.

— Пойдём на поиски такси, — проговорил я, разрывая объятия. — Пора возвращаться.

Шли молча, наслаждаясь близостью и редкими минутами покоя. Колено ныло нестерпимо, но я игнорировал эту боль. Эта прогулка того стоила.

Такси отыскалось быстро. В салоне пахло дешёвым одеколоном и папиросами. Катя прикорнула у меня на плече, уставшая от насыщенного дня. Я смотрел в окно на проплывающие огни города, на тёмные очертания знакомых зданий. Мысли снова вертелись вокруг Грачёва. Ольга и Аня скоро будут в Москве, под крылом отца Кати, человека со связями. Это снимало главную угрозу, которой пользовался Грачёв. Теперь мы могли действовать без оглядки. План, рождённый вчера в больничной палате, обрёл чёткие контуры.

Машина подкатила к гостинице. Я разбудил Катю проговорив:

— Приехали, спящая красавица.

Она потянулась, как котёнок, и сонно улыбнулась.

— Так быстро… — протянула она и зевнула.

Мы вышли. Я проводил её до двери номера. Обнял на прощание, долго держал в объятиях, вдыхая запах её волос, чувствуя её тепло. Расставаться не хотелось.

— Спокойной ночи, — сказал я отстраняясь. — Сладких снов. Завтра провожу тебя на поезд.

— Спасибо за прогулку, Серёж. За сегодня. За всё, — она ласково провела ладонью по моей груди. — И тебе спокойной ночи. — Затем она встала на цыпочки и поцеловала меня в губы. — До завтра.

Я дождался, пока дверь за ней закроется, услышал щелчок замка. Потом повернулся и зашагал к ожидавшему такси.

Дорога обратно в училище казалась длиннее. КПП, проверка документов, знакомые корпуса в ночной тишине. В казарме уже горел «ночник» — тусклая лампочка в конце коридора. Внутри было безлюдно, но были слышны скрипы коек за дверями спален и негромкие разговоры курсантов. Я шёл к нашей комнате, шаги гулко отдавались в пустом коридоре. И почти у самой двери, из глубокой тени у стены, возникла фигура. Зотов. Он оттолкнулся от шинельника, где хранилось обмундирование, и шагнул ко мне.

— Серёг, — позвал он тихо. Его лицо в полумраке коридора было напряжённым. — То, что ты говорил в пельменной… Это ты серьёзно? Про аварию? Про зацепки?

Я остановился. Дневная суета давала о себе знать, и теперь мне хотелось лечь и уснуть. Но отмахиваться от вопросов было нельзя.

— Серьёзно, Стёпа, — ответил я вполголоса. Повёл рукой в воздухе, словно отгоняя назойливую муху. — Орлов… он прояснил некоторые детали. Не всё, но… направление есть. Завтра, если силы будут, он обещал рассказать больше. Милиция в курсе…

В этот момент из дальнего угла коридора, где обычно стояли вёдра и швабры, донёсся громкий лязг металла о бетонный пол, а следом послышалось приглушённое, но отчётливое русское матерное слово. Мы оба резко повернули головы на звук.

Возле стены со шваброй в руках возился уборщик — вечно недовольный и незаметный мужик, которого все звали просто и без затей: дядя Витя. Он нагнулся и принялся поднимать опрокинутое ведро, ворча себе под нос и вытирая тряпкой разлившуюся по полу воду. Его движения показались мне нервными, поспешными.

— Тьфу ты… — пробормотал Зотов, отводя взгляд от уборщика обратно ко мне. — Напугал.

Зотов продолжил что-то говорить, но я слушал вполуха и не отводил глаз от уборщика. Дядя Витя никогда не задерживался так поздно, насколько я помню. Всегда был незаметным, как тень, старался держать подальше и от курсантов, и от инструкторов. Что изменилось? Почему опрокинул ведро именно сейчас? Слишком… вовремя. Слишком громко. В мозгу щёлкнуло: «Наблюдение?» Но подтверждений догадки у меня пока не было. Только ощущение.

— Ладно, — Зотов понизил голос почти до шёпота и наклонился ближе. — Держи меня в курсе, а? Хорошо? Это ведь… — он запнулся, — меня тоже касается. Я там был.

Я кивнул, наконец оторвав взгляд от уборщика, который теперь усердно тёр пол, не глядя в нашу сторону.

— Буду держать в курсе, — пообещал я твёрдо. Потом моргнул, будто прогоняя усталость и навязчивые мысли. — А сейчас нужно отдохнуть. И тебе тоже пора, комсорг.

Зотов хмыкнул, но кивнул.

— Это да. Нога-то как? — спросил он, двигаясь в направлении комнаты.

— Нормально, — сказал я, открывая дверь в комнату.

— Так я тебе и поверил, — фыркнул он. Я ответ лишь пожал плечами.

Мы вошли в комнату, и я тихо прикрыл дверь за собой. Тусклый свет ночника едва разгонял тьму. Ребята спали, слышалось тяжёлое дыхание и посапывание. Боль в колене наконец-то вышла на первый план, требуя внимания. Я аккуратно снял одежду, стараясь не шуметь, и опустился на койку. Обработав колено, я лёг.

Но сон не шёл. Образ подозрительно задержавшегося уборщика, его нервные движения, грохот ведра именно в тот момент, когда Зотов заговорил о деле — всё это вертелось в голове, как назойливая муха. Мысль о наблюдении снова щёлкнула сознание. Грачёв не стал бы полагаться на одни лишь угрозы. Он бы подстраховался. И дядя Витя, этот вечный серый призрак казармы, выглядел единственным логичным кандидатом на «уши и глаза» Михаила Валерьяновича здесь, в училище.

Я встал и подошёл к своей тумбочке. Открыл её, отодвинул учебники и тетради в сторону. В глубине, под стопкой писем от Кати, лежала обычная, потрёпанная записная книжка в синем переплёте. Её мне Орлов тайком передал в больнице, когда медсестры не было рядом. По его словам, он давно хотел соскочить с крючка Грачёва, поэтому он собирал материал — компромат, который стал бы страховкой для Петра. Но информации было собрано мало.

Этого было недостаточно для полного разгрома Михаила Валерьяновича, но эта книжечка сгодится для другого.

— Это приманка, Сергей, — шёпотом говорил тогда Орлов, его глаза горели лихорадочным блеском даже сквозь боль. — Грачёв должен узнать о её существовании. Он должен узнать, что она у меня была. Он обязательно начнёт её искать. Отчаянно. И если он узнает, что она теперь у тебя… Он клюнет. Это наш шанс загнать его в угол, заставить ошибиться.

Я взял книжку в руки. Она показалась мне невероятно тяжёлой, хотя это было не так. План был рискованным, сродни намерению дёрнуть тигра за усы. Нужно было дать Грачёву понять, что ключ к его разоблачению — у меня, но так, чтобы это выглядело случайной утечкой, моей неосторожностью. Мне необходимо будет сыграть свою роль. Сыграть так, чтобы поверили.

Я положил книжку обратно, но не на дно, а чуть ближе к краю, прикрыв её только одним письмом. Этого было достаточно, чтобы при беглом обыске её могли не заметить, но при целенаправленном поиске — нашли бы.

«Пусть ищут, — подумал я, надеясь, что моя догадка с наблюдателем или наблюдателями верна. Иначе придётся придумывать что-то другое. — Пусть знают, что она здесь».

Я улёгся, глядя в потолок, погруженный во тьму. За окном казармы стояла тишина, нарушаемая только воем ветра. Словно вторя ему, внутри меня бушевал шторм. Завтра нужно будет встретиться с Орловым после того, как я посажу на поезд Катю, Ольгу и Аню. Завтра начнётся этот опасный спектакль, почву для которого я сегодня подготовил. И завтра… завтра дядя Витя, если он действительно его человек, должен будет заметить кое-что важное. Кое-что, что заставит его шепнуть своему хозяину: «Книжка у Громова».

Безопасность Ольги и Ани была обеспечена, и теперь в игру вступала настоящая ловушка, и приманкой в ней должен был стать я сам. Удастся ли заманить в неё такого хитрого и осторожного хищника, как Грачёв? И чем он ответит, когда всё поймёт? Время покажет. А пока… Я перевернулся набок.

«А теперь пора спать…» — Подумал я и закрыл глаза.