Космонавт. Том 3

Глава 5

Я ослабил объятия, отстранив Катю на расстоянии вытянутых рук. В свете фонаря её лицо казалось фарфорово-бледным, а глаза — огромными от испуга.

— Цела? — спросил я, окидывая её внимательным взглядом.

— Да, Серёж, цела, — голос её дрожал, но говорила она чётко, осознанно. — Локоть об асфальт… ушибла. Пустяки.

Катя потёрла руку в месте ушиба и непроизвольно поморщилась. Но мне показалось, что она этого даже не заметила, потому что её внимание было приковано к тому месту, где лежал Орлов.

— Погоди, — бросил я и, оттолкнувшись руками от холодного асфальта, вскочил на ноги.

Я помог Кате подняться, убедился, что она стоит уверенно, и поспешил к Орлову, возле которого, зажав рот ладонью, сидела Ольга. Звук, который вырывался из её сдавленного горла, был не плачем, а тихим, непрерывным воем ужаса.

Я опустился на корточки с другой стороны от лейтенанта. Следом подбежала и Наташа. Действовала она молниеносно, разом сбросив свою маску светской дивы. В её движениях не было ни тени прежней заносчивости, она работала сосредоточенно, с профессиональной сноровкой медика. Пальцы уверенно нащупали сонную артерию на шее Орлова, затем она наклонилась, почти прильнув ухом к его губам, после проверила реакцию зрачков на свет.

— Жив, — с облегчением проговорил я, глядя на Ольгу и вкладывая в голос всю уверенность, на которую был способен. — Ольга, слышишь? Пётр жив. Дышит. Пульс есть. Всё будет хорошо.

Она только сейчас вышла из ступора, её взгляд сфокусировался сначала на мне, затем на муже, и лишь после этого раздались тихие всхлипывания. Ольга схватила его руку и прижала к своей щеке.

— Наташа? — я перевёл взгляд на девушку.

Она в это время осторожно ощупывала голову Орлова, шею, ключицы, грудную клетку. Её движения хоть и были быстрыми, точными, без лишней суеты, но я заметил едва уловимое подрагивание её пальцев, когда она проверяла рёбра. А в глазах, обычно холодных и надменных, плескалось волнение.

— Прогнозы? — спросил я тише.

Наташа дёрнула плечиком, не отрывая рук от осмотра.

— Пока сложно сказать. Сотрясение — точно. Зрачки разные, реакция вялая. — Она осторожно провела рукой по его левой руке, лежащей под неестественным углом. — Рука… перелом, скорее всего. Рёбра… — Она слегка надавила на грудную клетку, и даже в бессознательном состоянии Орлов болезненно застонал. — Тут похоже на переломы. Минимум пара. Воздуха под кожей пока не чувствую, но… — Она снова посмотрела на его лицо, бледное, с проступающей синевой под глазами. — Шок сильный. Точнее скажут в больнице. Повезло, что машина уже тормозила, скорость была невысокая. И… — Она на секунду замолчала, глядя на позу Орлова. — Он успел сгруппироваться. Я видела, как он подался вперёд, голову вжал в плечи, руки… В общем, пытался прикрыться. Это спасло его от самого страшного.

Я кивнул, принимая информацию к сведению.

— Зотов! — позвал я. Степан уже был рядом, бледный, но собранный и готовый действовать. — Беги в ресторан и вызывай скорую. Быстро! — Он кивнул, не тратя времени на слова, и рванул к освещённому входу ресторана. Вспомнив ещё одну важную деталь, я крикнул ему вдогонку: — И в милицию позвони!

Всё, что мы могли сделать в данной ситуации, мы сделали. Теперь оставалось ждать. Я встал на ноги и посмотрел на машину. Она стояла криво, с вывернутыми колёсами, в паре метров от места происшествия. Но водитель так и не вышел, хотя дверь была немного приоткрыта. Странно.

Я подошёл, заглянул в окно. Мужчина в кепке, лет пятидесяти, сидел, откинувшись на спинку сиденья, рот полуоткрыт, глаза стеклянные, устремлённые в никуда. Одна рука бессильно свисала.

— Наташа, — позвал я. — Глянешь?

Она, закончив фиксировать голову Орлова свёрнутой в валик шалью, подошла к машине и осторожно наклонилась, прислушалась, попыталась нащупать пульс на шее. Потом попробовала приподнять веко. Она покачала головой, отступив на шаг. Лицо было печальным.

— Что с ним? — спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.

Лицо Наташи стало серьёзным.

— Не могу сказать наверняка, но… — Она указала на его посиневшие губы, неестественную позу. — Похоже на сердечный приступ. Вид у него… нехороший. Очень нехороший.

Мы отошли от машины, а вскоре послышался приближающийся вой сирен.

Сначала подкатила «скорая».

Машина не успела толком остановиться, а из неё уже выскакивали врач и фельдшер с сумками в руках. Наташа выступила вперёд и чётко доложила им о состоянии Орлова:

— Мужчина, примерно тридцати лет. Сбит автомобилем. Находится без сознания около десяти минут. Пульс слабый, аритмичный, около пятидесяти. Дыхание поверхностное. Зрачки разные, реакция на свет слабая. Подозрение на закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение мозга. Перелом левой лучевой кости предположительно. Множественные переломы рёбер слева, возможен ушиб лёгкого. Шок II–III степени. Оказывалась только первая помощь — иммобилизация головы и шеи подручными средствами, — Наташа кивнула на свою свёрнутую в валик шаль, — контроль состояния.

Врач кивнул, бросив на неё оценивающий взгляд — явно узнал в ней коллегу. Медики быстро, но аккуратно уложили Орлова на жёсткие носилки, зафиксировали голову и шею специальным воротником, наложили шину на руку.

Всё это время Ольга крутилась неподалёку, пока врач не спросил, кем она приходится пострадавшему. Узнав, что она жена, у неё стали спрашивать данные мужа — ФИО, год рождения, адрес.

К водителю «Победы» медики подошли позже. Осмотрели на месте. Констатировали смерть и вызвали отдельную машину для транспортировки тела.

Когда они закончили, я поинтересовался у врача, куда именно отвезут Орлова.

— Поедем в Областную клиническую больницу № 1, на Ангарскую, — ответил он мне. — Жена поедет с нами. Остальные смогут навестить его позже, но не сегодня.

Я поблагодарил врача, наблюдая, как Ольгу, почти в полуобморочном состоянии, буквально внесли в салон «скорой» и усадили рядом с носилками. Двери захлопнулись, и машина, включив мигалку и сирену, рванула в ночь.

Скорая ещё не успела скрыться из виду, а к нам уже подъехала милицейская машина. Из салона вышли двое: старший лейтенант — суровый мужчина с уставшим лицом и глубокими морщинами, и молоденький сержант с блокнотом. Мужчина постарше представился:

— Старший лейтенант милиции Сомов. Расскажите, что произошло? — Он окинул взглядом место происшествия: машину, следы торможения, нас.

Я взял инициативу на себя. Коротко по делу, изложил суть случившегося. Старший лейтенант слушал внимательно, задавая уточняющие вопросы: Скорость автомобиля? Примерно? Запах алкоголя из машины чувствовали? А был ли здесь кто-нибудь ещё?

Потом опросили Катю. Она, всё ещё бледная, подтвердила мою версию. Рассказала, как шла к Зотову, услышала визг тормозов, обернулась, увидела машину, а потом и меня. Рассказала, как мы упали. Как увидела Орлова.

Наташа, как медик, описала состояние Орлова и водителя на момент их прибытия.

Зотов рассказал, как вызывал помощь и что видел с другого ракурса. Его опрос был самым коротким, потому что он был дальше всех от эпицентра. Сержант тем временем скрупулёзно записывал показания каждого из нас в блокнот.

После опроса милиционеры принялись осматривать место происшествия. Сержант с рулеткой замерил тормозной путь, сфотографировали общий план и машину стареньким фотоаппаратом. Забрали водительские права и техпаспорт машины у погибшего водителя. Составили схему ДТП.

— Понятно, — проговорил старший лейтенант, когда все мероприятия были окончены. — Показания записаны. Протоколы подпишете в отделении завтра. Сейчас можете быть свободны. Дадим знать, если что потребуется. Знаете, куда пострадавшего повезли?

— Да, — ответил я. — В Областную на Ангарской.

Сомов кивнул.

— Ясно. Будем на связи. Водителя… тоже туда же, но в морг. — Он махнул рукой водителю УАЗа, который уже грузил тело на носилки.

Нам с Зотовым выписали справку о ДТП для училища. Это на тот случай, если появятся вопросы по поводу порванной формы и опоздания.

— Всем спасибо, — сказал на прощание Сомов. — Будьте осторожнее на дорогах.

Милиция уехала, а мы остались стоять в резко наступившей тишине. Фонарь выхватывал из темноты пятно разлитого бензина, осколки разбитой фары «Победы» и тёмное пятно на асфальте там, где лежал Орлов.

— Такси? — спросил я, прерывая тягостное молчание. — Наташа, ты куда? Подбросить?

Она мотнула головой, отводя взгляд.

— Нет. В училище поеду. У меня утреннее дежурство, — голос её прозвучал устало, но уже слышались привычные ледяные нотки, а на лицо возвращалось привычное надменное выражение.

Пока ждали такси, Наташа вдруг нахмурилась, пристально глядя на мою ногу.

— Громов, у тебя кровь, — проговорила она и указала на моё колено.

Я посмотрел вниз. На правом колене брюк была дырка, а на тёмной ткани вокруг неё расплылось влажное, липкое тёмное пятно. Кровь. Я согнул колено: больно, но не критично. На адреналине я почти не чувствовал боли, но теперь, когда всё закончилось, она напомнила о себе ноющей тяжестью.

— Да, — согласился я. — При падении приложился. По приезде в училище зайду в санчасть.

Наташа согласно кивнула. Сейчас в её взгляде не было прежней игривости или ехидства. Только профессиональная забота.

Такси подъехало довольно быстро. Зотов и Наташа сели на заднее сиденье, я помог устроиться там же и Кате, а сам сел на переднее сидение. Ехали молча. Город вальяжно проплывал за окном: тёмные улицы, редкие огни, силуэты сталинских домов. Говорить не хотелось никому из нас.

Машина остановилась у гостиницы. Я вышел вместе с Катей, попросив таксиста подождать немного.

— Ты точно в порядке? — ещё раз спросил я, уже на пороге её номера, держа её за руки. — Ничего не болит? Как голова? Тошноты нет?

— Серёжа, честно, всё в порядке, — она попыталась улыбнуться, но получилось так себе. — Только локоть царапнула. И… испугалась. Очень. — Она посмотрела мне в глаза, и в её взгляде я прочёл вопрос прежде, чем она задала его. — Как думаешь… с ним… с лейтенантом… всё будет хорошо? Он же… он же нас спас…

Я обнял её крепче, стараясь вложить в голос всю возможную уверенность, которую сейчас сам не до конца ощущал, но виду не показал.

— С ним всё будет хорошо, Катюш. Поверь. Пётр Игоревич — боец. Настоящий офицер. Такие не сдаются. Он выкарабкается. Обязательно. Что бы там ни случилось.

Я предложил ей помочь обработать локоть, но Катя отказалась, ответив, что в детстве она коленки расшибала посильней.

Обняв её на прощание, я поцеловал в макушку, шепнув напоследок:

— Не думай о плохом. Ложись спать. Завтра увидимся.

— Хорошо, — Катя кивнула и снова попыталась улыбнуться. — Я так и сделаю. Спокойной ночи.

Она закрыла дверь. Я дождался щелчка замка и только после этого развернулся и зашагал к такси.

Вернувшись в машину, я устроился на переднем сиденье. Колено теперь ныло по-настоящему, особенно после ходьбы по лестнице. Мы тронулись. Зотов и Наташа молчали на заднем сиденье. Городские огни снова замелькали за окном.

Я смотрел в тёмное стекло, но видел не пробегающие улицы, а лицо Орлова в момент, когда он открывал рот, чтобы назвать имя. И мчащуюся «Победу». И неподвижное тело водителя за рулём. Сердечный приступ. Удобно. Слишком удобно.

«Совпадение? — Подумал я, скептически хмыкнув про себя. — Не верю ни на грош».

Такси продолжало неспешно катить по ночному Волгограду. Ритмичный шум двигателя и покачивание убаюкивали, но внутри меня всё кипело от холодной ярости. Я посмотрел в прямоугольное зеркальце заднего вида. Наташа сидела, сцепив руки на коленях так крепко, что костяшки побелели. Она смотрела в чёрное заоконное пространство, но взгляд её был пустым, устремлённым куда-то внутрь себя. Между её аккуратно выщипанными бровями залегла глубокая хмурая складка. Что крутилось у неё в голове? Вина? Шок? Или что-то ещё?

Я отвернулся к своему окну. Мысли мои метались, как пойманные в клетку звери. Если моя догадка верна — а я всё больше склонялся к тому, что это не просто догадка, — то сидеть сложа руки больше нельзя. Чёрта пройдена. Сегодня была попытка убийства. Замаскированная под несчастный случай, но попытка. И целью был я. А Орлов… он просто оказался на пути. Жертва обстоятельств и собственной порядочности. Просто отмахнуться, отшутиться, как я иногда делал раньше, теперь не выйдет. Это уже не игра в кошки-мышки. Это война.

Раньше я грешил на Наташу. Думал, это она, из ревности или амбиций, подбила Орлова тогда на аэродроме, на ту дурацкую провокацию с посадкой «на блин». Но сегодня… Сегодня я видел их вместе. Видел, как лейтенант смотрел на свою Ольгу с такой нежностью и обожанием, что сомневаться в его чувствах было глупо.

А на Наташу? Взгляды их пересекались, да. Быстро, украдкой. Но в этих взглядах не было и тени вожделения или романтического интереса. Это было что-то другое. Настороженность? Уважение? Словно между ними существовала какая-то негласная договорённость, общее знание, недоступное другим. Но не любовная связь. Однозначно. Так не смотрят на женщину, ради которой готовы на безумства.

Тогда что? О каком «влиятельном враге» говорил Орлов? Кому я мог перейти дорогу ещё до училища?

Мысль вспыхнула ярко и неожиданно, как сигнальная ракета: Седьмое ноября. Попытка ограбления. События в Москве, в которых мелькали тени людей, о которых позже мне рассказал Ершов. Если верить ему, то и там, и там торчали уши одних и тех же влиятельных людей. Их прошлые действия вполне наглядно демонстрируют, что они не гнушаются грязных методов. Неужели их щупальца дотянулись и сюда?

Больше вариантов у меня не было. Казалось, пазл складывался. Но тут же в голове зазвучал холодный, скептический голос:

«А Ершов? С чего ты взял, что ему можно доверять?»

Да, сейчас Советский Союз, времена расцвета науки и культуры. Но гниль была всегда и везде. Она просто глубже зарылась. Где гарантии, что Ершов не ведёт свою игру? Что он не просто пешка в руках своего начальства? Или, что ещё страшнее, он может искренне верить, что служит делу, выполняя приказы, которые на самом деле кому-то очень выгодны. Он может и не знать всей подоплёки. Слепое орудие в чужих руках.

Я раздражённо потёр переносицу, чувствуя, как накатывает волна усталости. Голова гудела от пережитого, колено ныло тупой болью.

«Так, Громов, завязывай, — строго приказал я себе мысленно. — Ты сейчас дойдёшь до клинической паранойи. Санчасть. Осмотр колена. Сон. А завтра, на свежую голову, будешь думать снова.»

Мне необходимо было переключиться. Хотя бы ненадолго.

Машина свернула на знакомую дорогу к училищу, а вскоре показались и ворота. Покинув такси и пройдя полагающуюся процедуру на КПП, мы зашли на территорию училища.

Зотов тяжело вздохнул:

— Ну и вечер, Серёг… С днём рождения, блин. — Он хлопнул меня по плечу и поплёлся в казарму.

Наташа стояла неподвижно, словно не решаясь идти. Я повернулся к ней и спросил:

— Идём?

Она молча кивнула и двинулась в сторону невысокого корпуса санчасти, расположенного в стороне от основных зданий. Я пошёл следом, стараясь не хромать, но боль в колене с каждым шагом напоминала о себе всё сильнее.

Шли молча. Наши шаги гулко звучали в тишине плаца. Наташа не смотрела на меня, не пыталась заговорить. Её взгляд был устремлён в тёмный асфальт перед ногами. Она шла, ссутулившись, какая-то… потухшая. Весь её боевой, вызывающий задор испарился, оставив только усталость и какую-то внутреннюю опустошённость. Это было непривычно и даже тревожно.

Санчасть встретила нас ярким, почти слепящим светом и резким запахом лекарств. Дежурная медсестра, пожилая женщина с добрым лицом и в безукоризненно накрахмаленном халате, подняла глаза от журнала. Увидев Наташу, она оживилась:

— Наташенька? Что случилось?

Но тут её взгляд скользнул по мне, по моим окровавленным брюкам, прошёл по моему лицу. Она нахмурилась.

— Здравствуйте, Марья Петровна, — заговорила, наконец, Наташа. — Курсант Громов Сергей. Травма колена в следствии ДТП в городе. Нужен осмотр.

Она коротко кивнула мне на прощание и, не говоря больше ни слова, направилась вглубь санчасти, к комнате медперсонала. Марья Петровна проводила её взглядом, полным беспокойства, потом вздохнула и повернулась ко мне.

— Пойдём, — проговорила она со вздохом.

Мы дошли до процедурной комнаты, где Марья Петровна снова скомандовала:

— Раздевайся, курсант. Снимай брюки. Сейчас доктор посмотрит.

Через пару минут меня осматривал дежурный врач: немолодой мужчина в очках с толстыми стёклами и с аккуратной седой бородкой клинышком. Представился он майором медслужбы Козловым.

— Рассказывайте, что произошло, — проговорил он, пока я сидел на кушетке, стянув порванные брюки.

Колено распухло, покраснело, из ссадины сочилась сукровица. Наливаясь багрово-синим цветом, по центру уже красовался изрядных размеров синяк. Я коротко описал падение: как рванул, схватил Катю, как нас толкнули, как приземлился на колено. Опустил детали с машиной и Орловым — это было не к месту.

Врач кивнул, внимательно осматривая травму. Его пальцы, прохладные и уверенные, аккуратно ощупали сустав, надавили вокруг ссадины, проверили подвижность: сгибание, разгибание, вращение. Я стиснул зубы, когда он нажал на особенно болезненное место сбоку от коленной чашечки.

— Гематома значительная, — констатировал Козлов. — Ссадина глубокая, загрязнена. Сам сустав… — Он ещё раз повращал мою ногу, заставив меня втянуть воздух. — Целостность связок, судя по подвижности, не нарушена. Кости целы. Но ушиб мягких тканей и надкостницы серьёзный. Возможно, микротрещина, но без рентгена не скажу точно.

Он поднял на меня взгляд.

— Не критично. Но крайне неприятно. Напрягать ногу нельзя. Необходим полный покой. Никаких нагрузок минимум… неделю.

Я покачал головой:

— Нет, товарищ майор. Полный покой никак нельзя. Четырнадцатого марта у меня соревнования в училище. Я должен участвовать. Не могу я на неделю выйти из строя.

Козлов устало вздохнул, снял очки и протёр перемычку носа. Он смотрел на меня не сердито, а скорее с сочувствием и пониманием. Как на смышлёного, но упрямого ребёнка.

— Курсант Громов, — проговорил он неторопливо, подбирая слова. — Вы можете, конечно, проигнорировать мои слова. Можете побежать на эти соревнования. Вы же боец, выносливый, вам море по колено. — В его голосе прозвучала не то насмешка, не то горькая констатация факта. Или и то и другое. — Но есть риск, причём очень высокий, что эта, как вы считаете, «пустяковая» травма… — он указал на моё распухшее колено, — перерастёт во что-то гораздо более серьёзное. Воспаление надкостницы, например. Или разрыв микроволокон связок, которые и так повреждены. Синовит. А там и до хронической проблемы недалеко. И тогда… — Он не стал договаривать, просто снова надел очки.

Его взгляд был красноречивее любых слов. Тогда — прощай лётная карьера. Или как минимум длительный перерыв в ней с непредсказуемыми последствиями.

Он встал, подошёл к шкафу с медикаментами.

— Марья Петровна, обработайте ссадину, наложите асептическую повязку. И дайте ему холодный компресс минут на пятнадцать, — скомандовал доктор, а затем снова повернулся ко мне: — Рентген сделаем завтра утром. А пока можете идти в казарму. И ради вашего же блага держите ногу в покое. Это не просьба, курсант. Это рекомендация врача, которую я настоятельно советую выполнить. Решение за вами, но и ответственность тоже.

Марья Петровна принялась за дело: ловко и без лишней болтовни промыла ссадину перекисью водорода, вызвав шипение и пощипывание, затем смазала йодом по краям, наложила стерильную салфетку и закрепила её бинтом. Потом принесла пузырь со льдом, обёрнутый полотенцем. Я приложил холод к колену, почувствовав мгновенное, но недолгое облегчение.

Сидя на кушетке с ледяным компрессом на колене, я смотрел на забинтованную ногу.

«Приплыли, блин, — подумал я. — И правда, с днём рождения тебя, Громов! Лучшего подарка и не придумаешь».

Орлов в больнице с переломами и сотрясением. Я сижу в санчасти с перспективой провалить важнейшие соревнования в училище или угробить колено. А где-то там во тьме притаился неведомый враг, который едва не угробил нас и теперь наверняка готовится к следующему шагу.

Я перевёл взгляд на темнеющий прямоугольник окна. Злость и негодование отступили, в голове появилась привычная ясность мысли, стоило только мне принять окончательное решение.