Космонавт. Том 3

Глава 2

Плавный ход машины стал замедляться. Мы свернули с широкого проспекта, и вскоре перед нами выросло массивное здание гостиницы «Южная». Первое, что бросалось в глаза — это внушительная высота здания. Она возвышалась над окружающими домами, словно маяк в деловом центре города. Фасад выполнен в светлых тонах, и это придавало «Южной» особую торжественность и нарядность.

— Приехали, — прогудел шофер, оборачиваясь.

Пока я отсчитывал деньги, успел заметить, как из дверей гостиницы выпорхнула парочка модно одетых дам. Одна что-то увлечённо рассказывала другой, при этом так энергично жестикулируя, что её сумочка чуть не слетела с локтя.

Я вышел из машины, открыл Кате дверь и достал её сумку из багажника.

— Сдачи не надо, — сказал я водителю в открытое окно.

— Благодарствуем, — хмыкнул таксист, трогаясь с места. — Хорошего отдыха.

Кивнув ему на прощанье, я подошёл к Кате и поставил ей локоть, за который она тут же цепко ухватилась.

— Внушительно, — заметила она, окидывая гостиницу оценивающим взглядом.

— Согласен. Пойдём, заселимся.

Вокруг гостиницы раскинулся небольшой сквер. Кусты аккуратно подстрижены, клумбы пока ещё пустые, но несложно вообразить, как здесь всё преобразится, когда цветы зацветут.

Фонари у входа ещё не горели, потому что день был в самом разгаре, но я уже представил, как вечером здесь будет совсем другая атмосфера: мягкий свет фонарей, светящиеся окна, приглушённые голоса постояльцев на входе.

— Ну что, посмотрим, что там внутри? — проговорил я, открывая перед Катей массивную дверь. Она согласно кивнула, улыбнувшись и скользнула внутрь, чиркнув подолом платья по двери.

Войдя в вестибюль, я оценил уют этого ме6ста: полы блестели, а высокие потолки создавали ощущение простора.

За стойкой из тёмного полированного дерева сидела администраторша: женщина лет сорока, одетая в строгий костюм, с безупречной причёской. Она приветливо улыбнулась нам, когда мы подошли поближе.

— Здравствуйте. Помочь вам?

— Добрый день, — начал я, отпуская Катину руку и кладя локти на стойку. — У меня забронирован номер на фамилию Громов. Сергей Громов. На Екатерину Дмитриеву.

Она кивнула и принялась деловито листать толстую книгу регистрации, проводя пальцем по строчкам.

— Нашла, — администраторша остановила палец. — Номер четыреста двенадцать. Двухместный, с удобствами. На четыре дня и три ночи. Паспорт и документ, подтверждающий бронь, пожалуйста.

Я достал из внутреннего кармана сложенный листок — квитанцию об оплате из кассы гостиницы, которую получил днём ранее, и свой военный билет. Катя подала свой паспорт. Администраторша тщательно сверила данные, переписала их в регистрационную книгу крупным, размашистым почерком.

— Распишитесь здесь, — она протянула Кате книгу и указала на строчку. — И здесь, — добавила она, обращаясь ко мне.

Мы расписались. Администраторша вынула из ящика тяжёлый ключ с крупной бляхой и номером «412».

— Лифт справа. Четвёртый этаж. Номер в конце коридора. Срок размещения — до полудня пятнадцатого марта.

— Благодарим, — кивнул я, забирая увесистый ключ.

Подъём на лифте занял считаные секунды. Коридор четвёртого этажа был длинным, застеленным немарким ковролином, слабо освещённым настенными светильниками. Вдоль стен расположились одинаковые двери с номерами. Наш номер действительно обнаружился в самом конце.

Я вставил ключ в замок, повернул с характерным щелчком и толкнул дверь. Номер оказался просторнее, чем я ожидал. Две односпальные кровати с белоснежным бельём, прикроватные тумбочки, платяной шкаф, стол с телефоном и кресло у окна. На стене висела репродукция какого-то пейзажа в скромной рамке. Дверь в углу вела, видимо, в ванную. Чисто, аккуратно, функционально, но без изысков. Солнечный свет лился из большого окна, выходящего на тихую сторону улицы.

— Прошу, — сказал я, пропуская Катю вперёд и ставя её сумку у шкафа. — Ну как?

Она медленно обвела взглядом комнату, потом повернулась ко мне, сверкая широкой улыбкой.

— Прекрасно, Серёжа. Это и правда в разы лучше, чем у маминой подруги. Уютно и тихо.

Она подошла, обняла меня за талию, прижалась щекой к груди. Я обнял её в ответ и погладил по спине.

— Располагайся, — проговорил я негромко. — Отдохни после дороги ну или прогуляйся по городу. А мне уже в училище пора.

Катя немного отстранилась, положила руки мне на грудь и посмотрела снизу вверх своими изумрудными глазами.

— Спасибо, — прошептала она, улыбаясь. — И не опаздывай завтра, — добавила она и шутливо погрозила пальчиком.

Я деланно возмутился, округлив глаза:

— К тебе? Никогда! — Я наклонился и поцеловал её. — Ровно в шестнадцать тридцать я буду здесь. После театра погуляем по вечернему городу?

Катя кивнула.

— С удовольствием. Буду ждать тебя, — она улыбнулась, и в этой улыбке было столько тепла и доверия, что на душе стало светло.

Я положил ключи от номера на столик, ещё раз окинул взглядом номер — всё в порядке, — и вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

По дороге к лифту я мысленно переключался на училищные дела. Предстоял вечер работы.

Обратно в училище я поехал на трамвае. Весенний ветерок гулял по салону, солнце клонилось к закату, окрашивая сталинские высотки в золотистые тона. В голове, поверх шума колёс и разговоров пассажиров, уже прокручивались пункты плана для будущего кружка.

По прибытии в училище, всё свободное время после лекций и перед отбоем я посвятил именно этому вопросу. Сидел в ленинской комнате, окружённый конспектами, уставами и методичками.

План рождался не на пустом месте. Я уже знал слабые места многих: у кого проблемы с аэродинамикой, кто путается в радиоделе, кто формулы штурманские не может запомнить. Задача была не просто «провести дополнительные занятия», а организовать систему взаимопомощи. Нужно было разбить отстающих ребят по проблемным темам и назначить более сильных ребят кураторами, а также составить график консультаций. И главное — найти стимул, кроме страха перед нарядом вне очереди.

Я писал чётко, по пунктам, без воды. Каждую идею подкреплял практическим обоснованием. К полуночи черновик был готов. Оставалось переписать начисто утром, перед занятиями.

Следующий день пролетел в привычном ритме. После обеда — физподготовка. Именно перед кроссом, переодеваясь в спортивную форму в раздевалке стадиона, я вдруг отчётливо вспомнил: восемнадцатое марта.

В памяти, как яркая вспышка, возник образ: человек в белом скафандре, парящий на фоне бескрайней черноты космоса и сине-белого шара Земли. Алексей Леонов. Первый выход в открытый космос. Событие, которое потрясёт весь мир. А пока, здесь, в марте 65-го, об этом не знает никто. Строжайшая секретность. Даже дата запуска корабля «Восход-2» была тайной. Никто, кроме меня.

Я застыл на секунду, завязывая шнурок кроссовка. По коже пробежали мурашки, но не от холода. Меня снова посетило это странное чувство: знать будущее, которое для всех здесь ещё неведомое чудо.

Интересно, как это будет выглядеть со стороны? Не на страницах учебников истории или документальных фильмов из моей прошлой жизни, а здесь и сейчас? Как воспримет это страна? Как отреагируют мои товарищи? Армейская среда, да ещё в авиационном училище, наверняка будет одним из первых рупоров восторга и гордости.

Я мысленно отметил дату. Надо будет обязательно послушать радио, почитать газеты, увидеть эту реакцию своими глазами. Увидеть историю в момент её свершения.

Эта мысль окрыляла, поэтому кросс по пересеченной местности за казармами я пробежал в числе первых, ощущая прилив адреналина не только от физической нагрузки, но и от предвкушения грядущих событий.

Перед увольнительной я отправился к подполковнику Карякину. План получился компактным, но насыщенным. Он пробежал глазами по нему, хмыкнул, поставил резолюцию «Утверждаю» и свою размашистую подпись.

— В понедельник начнёте внедрять, Громов. Организуйте первую сходку кураторов. Молодец. Иди.

— Есть организовать, товарищ подполковник! — отчеканил я, чувствуя удовлетворение от выполненной задачи. Да и дело, как ни крути, полезное.

Теперь можно было переключиться с учебных дел и подумать о вечере с Катей.

Я тщательно подготовился к походу в театр: парадный китель и брюки были безупречно выглажены, ботинки начищены до зеркального блеска, фуражка сидела как влитая. В зеркале казармы отражался подтянутый, уверенный в себе курсант.

Проверив по списку, дежурный по роте отдал мне увольнительную записку — пропуск в город. Я вышел за КПП, вдохнул вечерний воздух и быстрым, решительным шагом направился к остановке трамвая.

Трамвай, позвякивая, покатил по рельсам, унося меня в центр, навстречу вечеру, который обещал быть незабываемым. Я ловил себя на том, что снова улыбаюсь. Даже предстоящий поход в театр не нагонял сонливость, как это случалось в моей прошлой жизни.

Трамвайный звонок слился с гудком какого-то грузовика, когда я сошёл на остановке у гостиницы «Южная». Вечерний воздух был прохладен и свеж, пахнул асфальтом после недавнего дождя и едва уловимым запахом мокрой древесины. Я поправил фуражку, убедился, что купленный по дороге букет цветов не помят, и уверенным шагом направился к гостинице. Энергия после насыщенного дня и предвкушение вечера гнали вперёд.

Лифт плавно поднял меня на четвёртый этаж. У номера я был ровно в оговорённое вчера время. Я постучал в дверь и следом услышал приглушённое: «Входи».

— Катя? — Позвал я, входя в номер.

Она стояла у окна, повернувшись ко мне лицом. На мгновение я потерял дар речи. Девушка преобразилась. На ней было элегантное платье глубокого синего, почти чернильного, цвета. Покрой наряда был скромный, но тем не менее он выгодно подчёркивал все достоинства фигуры: рукав три четверти, аккуратный воротничок-стойка, белоснежные манжеты. Талию обвивал тонкий поясок в тон платью. Юбка, чуть расклёшенная книзу, доходила до середины икр. На ногах надеты туфли-лодочки на небольшом каблучке. Волосы Катя убрала в гладкую, невысокую причёску, открывающую шею с тонкой ниткой жемчуга, в ушах аккуратные серьги.

Катя волновалась. Это было видно по её сцепленным рукам, по тому, как она время ото времени переминалась с ноги на ногу.

— Здравствуй, — сказала она, и в её зелёных глазах заплясали искорки лёгкого смущения от моего оценивающего взгляда. — Ты вовремя.

— Прекрасно выглядишь, — проговорил я, шагнув к ней и протягивая цветы. — Здравствуй.

Катя взяла букет, наклонила голову, вдыхая аромат.

— Спасибо, Серёжа. Очень красивые. — Её улыбка стала хитрой, игривой. — А у меня кое-что тоже есть для тебя. Подожди секунду.

Она отложила цветы на столик и подошла к своей дорожной сумке, стоявшей на стуле у окна. Порылась в ней и достала небольшую картонную коробочку, аккуратно перевязанную тонкой шелковой ленточкой. Вернулась ко мне, протягивая её.

— С днём рождения тебя, Серёжа, — сказала она тихо, но очень тепло. Встала на цыпочки и нежно поцеловала меня в губы.

Я стоял и смотрел то на коробочку в своей руке, то на её сияющее лицо. И… растерялся. Совершенно искренне.

— День… рождения? — переспросил я глупо.

В памяти всплыл бесконечно далёкий день, когда я впервые в новой жизни попал в свою квартиру в Москве и отыскал документы Сергея Громова. И да, он, то есть я, родился двенадцатого марта. А я за бесконечным ворохом дел и событий об этом совершенно забыл. О чём честно признался Кате:

— Совсем забыл. Учёба, дела, подготовка… — Я развёл руки, изображая полную беспомощность перед потоком жизни. — Вот так сюрприз.

Катя рассмеялась. Легко, будто серебристый колокольчик прозвенел.

— Ну ты даёшь, — она покачала головой и шутливо добавила: — И что бы ты без меня делал? Так бы и ходил, не заметив, что стал на год старше и мудрее? — поддразнила она.

— И правда, — проговорил я с улыбкой.

Чувство нежности, смешанное с благодарностью, нахлынуло волной. Я притянул её к себе, крепко обнял за талию. Наши губы встретились снова. Но на этот раз поцелуй был другим. Глубже, медленнее, откровеннее. Мы забыли о времени, о театре, обо всём на свете. Когда, наконец, оторвались друг от друга, оба дышали тяжело, часто. В глазах Кати горел огонь, щёки пылали румянцем.

Я прочистил горло и спросил:

— Идём? — Голос мой прозвучал хрипло. — А то ведь опоздаем. Или… ну его? — добавил я с нарочитой небрежностью, но в шутке сквозило искреннее желание остаться.

Катя энергично замотала головой, отстраняясь, но не отпуская моих рук.

— Не-не-не, пойдём! Ты же билеты достал! Брехта! — Она быстро сбегала в ванную, наполнила вазу водой и поставила в неё букет. После этого покрутилась у зеркала, поправила платье и, подхватив сумочку, выпалила: — Я готова!

Мы вышли. До Волгоградского драматического театра имени Горького, где и должна была идти «Трёхгрошовая опера», было рукой подать, поэтому было решено прогуляться. Вечерний город преображался на глазах: зажигались фонари, витрины магазинов начинали светиться приглушённым светом. Мы шли не спеша, плечом к плечу, и я чувствовал, как Катя время от времени сжимает мою руку. Она выглядела взволнованной и счастливой.

Подходя к театру, мы увидели, что народу собралось уже много. Здание, с колоннами и высокими окнами, светилось изнутри. У парадного входа кипела жизнь.

Дамы щеголяли в нарядах словно по подиуму. В основном преобладали элегантные платья, как у Кати, но встречались и костюмы: жакет с юбкой-колокол, часто из шерсти или плотного шёлка. Цвета женщины выбирали глубокие, благородные: бордо, изумруд, тёмно-синий, чёрный. Видимо, они нынче в моде, в которой я был не особо силён.

Встречались и меха на плечах: горжетки или небольшие палантины. А вот с причёсками дамы были смелее. Можно было увидеть всё разнообразие моделей: от классических пучков и каре до более смелых объёмных укладок.

Мужчины же были в основном в костюмах — тёмные, чаще всего серые или синие, с галстуками в мелкую полоску или неброский узор. Молодёжь могла позволить себе свитера под пиджаками или даже просто хорошие брюки и рубашку с воротником под горло. Фуражки, шляпы-котелки или просто аккуратно уложенные волосы.

Отовсюду слышались разговоры, смех, приглушённый гул голосов. Люди узнавали знакомых, обменивались новостями, рассматривали афиши. Чувствовалась атмосфера предвкушения культурного события, выходного вечера в хорошем обществе.

— Ой, Серёж, смотри! — Катя сжала мою руку, её глаза широко распахнулись от восторга, когда мы вошли в вестибюль. — Какая красота! — Она замерла, озираясь по сторонам. Высокие потолки с лепниной, огромные хрустальные люстры, мерцающие сотнями огней, бордовый бархат драпировок на стенах и дверях, зеркала в золочёных рамах, мраморные колонны.

Я видел это всё, когда покупал билеты, но её искренний, детский восторг заставил и меня взглянуть на внутреннее убранство по-новому. Театр действительно впечатлял своей торжественностью, слегка помпезной, но по-советски монументальной.

— Прямо как в кино! — прошептала она.

Мы немного постояли, пока Катя осматривалась, затем двинулись с потоком людей в сторону зрительного зала. Фойе постепенно редело. Пора было занимать места.

Зрительный зал театра был огромным, подковообразным, с ярусами балконов. Партер, бенуар, бельэтаж — всё заполнялось нарядной публикой. Гул голосов становился гуще, слышался скрип кресел, шелест программок.

— Наши места вон там, — я кивнул в сторону центра партера, примерно в восьмом ряду. — Ряд восьмой, места… — я сверился с билетами, — … 12 и 13. Идём?

— Подожди секундочку, — Катя слегка смутилась. — Мне нужно… припудрить носик. Вернусь быстро-быстро! — Она виновато улыбнулась и метнулась в сторону, где виднелась вывеска с силуэтом дамы: туалетная комната.

— Тебя проводить? — спросил я.

— Не стоит, — мотнула головой Катя. — Я не заблужусь, — проговорила она отходя. — Займи пока места, я тебя найду!

Я кивнул и направился вглубь партера, протискиваясь между рядами уже сидящих зрителей и извиняясь. Восьмой ряд… Вот он. Я начал считать места слева направо. И… сбился с шага, едва не наступив на ногу сидящей даме.

На месте, которое должно было быть соседним с моим, сидела Наташа.

Она восседала, как королева. На ней было платье не то чтобы очень откровенное, но невероятно эффектное. Ярко-алый, плотный шёлк, облегающий фигуру до бёдер, а затем расклёшенный книзу, с достаточно смелым для театра вырезом декольте, которое выгодно подчёркивало белизну кожи. Плечи были открыты.

Её светлые, почти платиновые волосы были уложены в высокую, сложную причёску, открывающую длинную, изящную шею. Макияж Наташа тоже выбрала броский с акцентом на глаза и с алой, словно кровь, помадой. Мне она своим образом напомнила Мэрилин Монро. Только… Только куда уж Монро до Наташи? Выглядела девушка весьма и весьма недурственно.

Она сидела прямо, с горделивой осанкой, одна нога изящно закинута на другую. Её голубые глаза, холодные и оценивающие, были устремлены прямо на меня. И когда наши взгляды встретились, на её губах медленно расцвела обольстительная улыбка. Уверенная, чарующая, полная скрытого вызова.

Мой взгляд скользнул дальше. На моём месте сидел Зотов! Он поймал мой взгляд и виновато, но дружелюбно помахал рукой. Да, я отдал ему лишний билет, который хотел вручить Кольцову. Но не срослось, Андрею всё ещё нельзя было покидать санчасть.

Тем временем Наташа неторопливо поднялась со своего места. Её движения были плавными, по-кошачьи грациозными. Она сделала шаг ко мне, перекрывая путь к креслам. Запах её духов — тяжёлых, восточных, с нотками пряностей — ударил в нос.

— Сергей, — произнесла она томно, растягивая имя.

И прежде чем я успел среагировать, она обвила мою шею руками. Её лицо приблизилось.

— Как я рада вас видеть… — И она поцеловала меня. В щеку, правда, но не просто чмокнула и отстранилась. Нет, она намеренно задержалась, продлевая нашу близость. Я почувствовал лёгкое движение, почти потирание щекой о мою. Это был поцелуй-демонстрация, поцелуй-метка.

Я взглянул на Степана, который вдруг оживился. Его глаза расширились, и он стал почти незаметно, но очень выразительно сигналить мне взглядом, резко переводя его куда-то за мою спину и обратно на меня. Его лицо кривила гримаса крайнего предупреждения: «Опасайся! Сзади!».

Я не стал ждать окончания этого театрального жеста. Твёрдо, но без грубости, взял Наташу за запястья и снял её руки с моей шеи, отстранив на шаг. Лицо её на миг отразило недовольство, быстро сменившееся всё тем же холодным вызовом.

Но я уже не смотрел на неё. Я знал, что увижу сзади. Точнее, кого…

Зотов больше не сигналил. Он просто смотрел куда-то позади меня с выражением человека, наблюдающего неминуемую катастрофу.

Я обернулся.

Катя стояла в проходе между рядами, в нескольких шагах от нас. По всей видимости, она только что вернулась. Но этого «только что» было достаточно, чтобы увидеть проделку Наташи. Рука Кати, поправлявшая прядь волос у виска, замерла в воздухе. Широко распахнутые изумрудные глаза были устремлены только на меня. Весь её сияющий вид, вся радость вечера, словно испарились в одно мгновение.

На её лице застыло странное выражение, которому я затруднялся дать точное описание. Но длилось это недолго. Спустя несколько мгновений от этого выражения не осталось и следа. Глаза Кати сузились, а губы растянулись в обворожительной улыбке.

«Вот чёрт! — Подумал я и мысленно вздохнул. — Влип.»