Космонавт. Том 3

Глава 3

Катя стояла неподвижно. Я понимал, что она видела Наташу, обвившую мою шею, видела этот демонстративный поцелуй в щеку, поэтому я ожидал и вспышку гнева, и слёзы, и обиды. Эта сцена выглядела откровенной провокацией со стороны Наташи, а Катя — молодая девушка без опыта прошлой жизни, как у меня, например. В общем, я был готов к любому развитию событий.

Но произошло неожиданное. То странное, застывшее выражение на её лице растаяло, как дым. Глаза неожиданно сузились, уголки губ медленно поползли вверх, сложившись в обворожительную, почти игривую улыбку. В ней не было ни капли тепла, только ледяная, отточенная вежливость и… вызов. Она преобразилась мгновенно, как актриса, сменившая маску.

— Вот ты где, — произнесла она звонко, словно ничего не произошло, и легко зашагала ко мне по проходу, минуя случайных зрителей, которые с нескрываемым любопытством поглядывали в нашу сторону.

Катя остановилась прямо передо мной и оценивающе окинула Наташу, всё ещё стоявшей в шаге от меня, холодным взглядом, затем снова посмотрела на меня. Взгляд её при этом потеплел. Я внутренне восхитился таким быстрым метаморфозам Кати и стал наблюдать за развитием событий с долей любопытства, но оставался начеку.

Тем временем, не говоря ни слова, Катя открыла свою сумочку и достала белый, аккуратно сложенный носовой платочек. Движения её при этом были плавными, мягкими, без единого намёка на нервозность и волнение.

— Ты испачкался, Серёжа, — сказала она негромко, но так, чтобы слова её хорошо расслышали все участники этой сцены.

Катя протянула руку с платочком к моей щеке, туда, где ярким пятном алела помада Наташи. Она тщательно, с преувеличенной аккуратностью вытерла след, не сводя с меня глаз, в которых, помимо всего прочего, плескался ещё и страх, который она старательно маскировала. Это был не просто жест гигиены. Это была метка. Стирание чужой метки и утверждение своей территории.

Я не сдержал улыбки, и, когда Катя закончила, я удержал её руку и легонько поцеловал.

— Спасибо, — проговорил я, наблюдая, как тот самый страх, который я заметил ранее, полностью исчезает из её глаз, а на его место приходят облегчение, а затем и уверенность.

Катя убрала платок, повернула голову к Наташе и Зотову, который подошёл поближе к нам. Наверное, почувствовал необходимость как-то присутствовать во время этой взрывоопасной сцены, и сейчас он стоял и красноречиво покашливал.

— Серёжа, — голос Кати звучал сладко как мёд, — а это твои друзья? Познакомишь? — Она смотрела на Наташу обворожительным, ледяным любопытством.

Я уловил мгновенную реакцию Наташи. Её алые губы чуть дрогнули, в голубых глазах мелькнуло что-то вроде ярости, мгновенно спрятанной под маской вежливости. Воздух вокруг нас наэлектризовался до предела, и казалось, что вот-вот полетят искры во все стороны. Но обрубать ситуацию я не стал, позволив Кате отвести душу. Да и что мне было говорить? Дорогая, ты всё не так поняла? Жалкое оправдание и лепет мальчишки.

Я оценил выдержку и тонкую игру Кати. Своим поступком Наташа подтолкнула Катю раскрыть очередную грань своего характера, и это меня лишь сильней заинтриговало. Поступи она иначе, как обычная молодая девчонка, и, возможно, я бы отреагировал иначе. Но она поступила так, как поступила, и поэтому мне ещё больше захотелось узнавать и изучать всю глубину личности Кати и дальше.

Я приобнял её за плечи, чувствуя, как она чуть прижалась ко мне, принимая поддержку.

— Конечно, — проговорил я и продолжил: — Знакомься, Катя. Это Степан Зотов, мой товарищ. Учимся вместе. — Я кивнул на Стёпу. Тот, явно обрадовавшись возможности разрядить обстановку, широко улыбнулся и протянул Кате руку.

— Очень рад познакомиться, Екатерина! Серёга о вас много хорошего рассказывал!

Его искреннее переживание тронули Катю, и она ответила ему тёплой улыбкой, без притворства, ответив на рукопожатие:

— Здравствуйте, Степан. Рада познакомиться.

Затем мой взгляд переместился на Наташу. Она стояла, чуть в стороне, склонив голову набок. Поза её была всё такой же безупречной, но напряжение в плечах выдавало истинные эмоции девушки — недовольство.

— А это Наталья Михайловна, — представил я её. — Она медсестра в нашей санчасти. Наталья, Степан — это Катя, моя девушка. — Я сделал лёгкий акцент на последних словах, глядя на Наташу.

Она в ответ елейно улыбнулась. Губы её растянулись в безупречной дуге, но глаза… Глаза остались холодными, бездонно-голубыми озёрами, в которых бушевала непогода. Наташа протянула Кате руку с отточенным, светским изяществом.

— Наталья. Очень рада знакомству, — проговорила она певучим голосом. — Катя, да? Красивое имя.

Катя приняла рукопожатие. Её улыбка зеркально отразила Наташину — такая же безупречная, такая же лишённая тепла.

— Спасибо. Наталья. И я рада. Вы… очень эффектно выглядите. — Комплимент прозвучал хлёстко: вежливый, но с двойным дном.

Я ощутил, как пальцы Кати чуть сжали мою руку под локтем. Наташа лишь чуть приподняла бровь и с улыбкой ответила:

— О, спасибо. Вы тоже прекрасны.

Пауза повисла в воздухе, густая и неловкая. Зотов нервно переминался с ноги на ногу.

— Ну что ж, — я решительно вмешался, ломая этот ледяной поединок взглядов. Пора было заканчивать это представление. — Пьеса, кажется, скоро начнётся. Давайте займём места, а то стоим на проходе, людям мешаем. — Я кивнул на зрителей, которые с возрастающим любопытством поглядывали в нашу сторону.

Наташа на мгновение задержала на мне взгляд. В нём я прочёл разочарование и досаду. Понимаю… Обидно, наверное, когда провокация заканчивается ничем. Но говорить что-либо на этот счёт она не стала. Лишь грациозно кивнула на мои слова:

— Конечно. Не будем мешать искусству. — Сказала она и первой развернулась, направляясь к своему месту.

Зотов метнул на меня взгляд, полный облегчения, и рванул следом. Я жестом пригласил Катю пройти вперёд.

По задумке Наташи, я должен был сидеть между ней и Катей, а Зотов — рядом с Наташей с другой стороны. Но Степан, поняв всю пикантность ситуации, резво юркнул вперёд, обогнал Наташу и сел на своё место, которое ранее занимала девушка. В общем, он создал буферную зону между мной и Наташей, которой ничего не оставалось, кроме как занять своё место.

Я едва сдержал улыбку. Молодец, Стёпа! Наташа, подойдя и увидев эту расстановку, недовольно скуксилась, её алые губы надулись в прелестную, но обиженную гримаску. Она бросила на Зотова убийственный взгляд, но тот сделал вид, что увлечённо рассматривает орнамент на спинке кресла впереди. Подойдя к своему месту, она опустилась в кресло с видом оскорблённой королевы, демонстративно отодвинувшись на полсиденья.

Катя же, устроившись в кресле поудобнее, казалось, уже полностью отрешилась от происходящего. Она смотрела на занавес с живым интересом и нетерпением.

Свет постепенно гас. Наконец, последние огни люстр и бра погасли, погрузив зал в бархатную темноту, нарушаемую лишь слабыми огоньками аварийных выходов и редкими вспышками зажигалок у курильщиков на балконе. Наступила тишина, полная ожидания.

И вдруг резкий, пронзительный звук оркестровой тарелки разрезал тишину. Одновременно с этим на сцене вспыхнул яркий, почти слепящий луч прожектора. В его круге стоял человек в потрёпанном костюме и шляпе-котелке, с контрабасом в руках.

Он запел. Голос был хрипловатым, нарочито грубым, но невероятно цепляющим. Пел он о трудностях честного заработка и лёгкости жизни бандита. Пел с циничной усмешкой, обращаясь прямо к залу. Музыка оказалась резкой, с акцентами ударных, с диссонансами духовых. Она не была похожа на привычную оперную. Эта музыка била по нервам, заставляла вздрагивать.

Катя сидела, затаив дыхание. Я видел её профиль в слабом отсвете со сцены: глаза широко открыты и блестят от возбуждения. Она неотрывно смотрела на сцену, где теперь появились и другие персонажи. В моменты особенно циничных или острых реплик Катя слегка покусывала нижнюю губу — явный признак полного погружения. Она ловила каждое слово, каждый жест. Брехт, с его социальной сатирой и чёрным юмором, полностью захватил её внимание.

Сам я, к своему удивлению, тоже втянулся. В прошлой жизни театр нагонял на меня сонливость, но сейчас… Сейчас это было нечто другое. Энергия актёров, дерзкий текст, необычная музыка — всё это работало. Я ловил себя на мысли, что слежу за развитием сюжета, улыбаюсь в такт саркастичным куплетам.

Мой взгляд скользнул вправо. Зотов… Бедный Степан. Его голова уже клонилась к груди. Он явно боролся со сном, резко вскидывая голову, широко открывая глаза и часто моргая, но через минуту веки снова предательски слипались. Он клевал носом, как студент на скучной лекции. У меня едва не вырвался сдавленный смешок. Уж очень знакомо было это состояние. Сам я в прошлом не раз так «наслаждался» высоким искусством.

Затем я посмотрел на Наташу. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, но взгляд её был устремлён куда-то в пространство перед собой, а не на сцену. Наташа не следила за действием. Её лицо было бесстрастным, лишь лёгкая складка между бровями выдавала напряжённую работу мысли.

О чём она думала? О неудавшейся провокации? О Кате? Обо мне? Её пальцы нервно перебирали кружевную отделку сумочки, лежавшей у неё на коленях. Наташа присутствовала физически, но мыслями была далеко. Контраст с увлечённой Катей был разительным.

Я вернулся к спектаклю. На сцене разворачивалась история женитьбы Макхита на Полли Пичем (это мне позже Катя пояснила), его конфликта с тестем, предательства сообщников, махинаций и циничных сделок. Актёры играли энергично, почти гротескно, не боясь быть излишне экспрессивными. Музыка то накатывала волной, то сменялась резкими, почти какофоническими пассажами. Зал то замирал, то взрывался смехом в неожиданных местах. Там, где сарказм Брехта бил точно в цель.

Я снова посмотрел на Катю. Она сияла. Казалось, она впитывает каждую секунду этого действа. Её рука иногда непроизвольно сжимала мою, когда на сцене происходило что-то особенно драматичное или остроумное. Она была здесь и сейчас, полностью отдаваясь искусству, несмотря на бурю, которая бушевала совсем недавно.

Так и шло время: под аккомпанемент хриплого пения Макхита, циничных куплетов Пичема, под смех зала и посапывание Зотова, под ледяную отстранённость Наташи и горячее восхищение Кати. Я ловил себя на мысли, что наслаждаюсь не только спектаклем, но и этим странным контрастом вокруг.

И вот, после особенно мощной сцены столкновения Макхита с полицией и его гимну человеческой подлости, свет на сцене погас. Занавес медленно пополз вниз. В зале вспыхнули огни. Раздались первые, ещё неуверенные аплодисменты, быстро набирающие в громкости.

Объявили антракт.

Несмотря на то что мне в целом понравилось начало «Трёхгрошовой оперы», я вздохнул с облегчением — первый акт был позади. Теперь предстояло пережить паузу в этой напряжённой мизансцене.

Я ощутил, как Катя ослабила хватку на моей руке. Зотов вздрогнул и проснулся от аплодисментов, смущённо озираясь. Наташа медленно поднялась, выпрямляя спину, её лицо снова стало маской светской неприступности. Игра вышла на новый виток.

Драматический театр имени Максима Горького.

Во время антракта.

Аплодисменты ещё не стихли, когда Катя встала, поправляя складки платья. Шум фойе нарастал за тяжёлыми дверями зала: гул голосов, звон бокалов из буфета, смех. Она наклонилась к Сергею, её губы почти коснулись его уха, тёплый шёпот пробился сквозь остатки оваций:

— Отлучусь ненадолго. В уборную.

Он кивнул, его глаза, тёплые и понимающие, встретились с её взглядом.

— Мы будем в буфете', — негромко ответил он, слегка сжимая её руку в знак поддержки. Этот мимолётный жест снова словно сбросил с её души часть тяжести недавней сцены. Она ответила лёгкой улыбкой и, развернувшись, пошла по проходу к выходу из партера, держа спину прямо, а голову — высоко.

В фойе царила оживлённая суета антракта. Люди группами стояли у стен, курили в отведённых местах, толпились у буфетной стойки, где бойкие продавщицы в белых передниках наливали минералку, сок в гранёные стаканы и прочие напитки, отпускали пирожные и шоколадные конфеты в коробочках. Запах духов, табачного дыма и сладкой выпечки пропитал, казалось, каждый сантиметр стен театра. Но Катя не задерживала взгляд на роскошных люстрах или нарядах. Её путь лежал прямо к двери с силуэтом дамы.

Переступив порог женского туалета, она словно оказалась в другом мире: прохладном, выложенном светлым кафелем, с рядами умывальников и большими зеркалами в золочёных рамах. Тут было тише, лишь приглушённые голоса, шум воды и щелчки открывающихся пудрениц нарушали покой этого места.

Оставшись наедине с собственным отражением в одном из зеркал, Катя оперлась руками о холодный край раковины. Маска спокойствия и уверенности, которую она носила с таким трудом последние часы, дрогнула.

«Кто бы знал… — пронеслась мысль, острая и горькая в её голове. — Кто бы знал, сколько сил ушло, чтобы не вцепиться в эти блондинистые лохмы… Этой… Этой…»

Катя резко вдохнула, стараясь заглушить вспышку ярости, заставившую сжаться кулаки. Гнев, оттеснённый железной волей в зале, вернулся с удвоенной силой, волной горячей дрожи прокатившись по телу.

«Эта Наташа… — думала Катя. — С какой наглостью! Прямо при всех!»

Она открыла кран. Холодная вода хлынула тугой струёй. Катя сунула руки под ледяные брызги, потом плеснула воды на лицо. Прохлада немного остудила пылавшие щёки. Она сделала глубокий, медленный вдох, затем — такой же медленный выдох, глядя на своё отражение. Глаза ещё горели огнём возмущения, но руки уже не подрагивали.

«Справилась. Не сорвалась. Не устроила постыдную возню, » — мысленно хвалила себя Катя.

Но под гневом, как холодная змея, скользнул страх. Страх, который она так яростно гнала в зале, но который теперь вылез наружу в этой тишине. Расстояние… Москва — Волгоград. Письма раз в неделю, редкие встречи. Сергей — молодой, красивый, талантливый курсант… И эта Наташа — не просто эффектная женщина, она… опасная. Уверенная в себе, красивая и здесь, рядом с ним.

«А я — далеко. И соблазны… — Катя сжала мокрые пальцы. — Соблазны могут быть слишком велики. А мы так мало видимся…»

Она резко выпрямилась, глядя себе прямо в глаза в зеркале. Нет. Она не позволит страху взять верх. Сергей — её выбор. И сегодня он показал ей главное: он — с ней. Не оттолкнул, не оправдывался жалко, а поддержал. Принял её игру, её территориальное заявление. Он стоял рядом, когда она стирала след чужой помады. Он представил её как свою девушку, глядя Наташе прямо в глаза.

«А значит… — На сердце у Кати потеплело, гнев и страх начали отступать перед этим теплом. — А значит, он здесь. Со мной. И это — главное».

Она улыбнулась своему отражению уже не вымученной, а облегчённой, почти счастливой улыбкой. Расправила плечи, высоко подняла подбородок. Она решила, что больше не опустит взгляд. Ни перед кем. Взяла бумажное полотенце, аккуратно промокнула лицо, затем достала из сумочки пудреницу и лёгкими движениями припудрила нос, лоб, сглаживая следы волнения. Поправила причёску у висков, убедилась, что жемчуг на шее лежит ровно.

Именно в этот момент дверь в уборную открылась, впуская внутрь знакомый стук каблуков по кафельному полу. В зеркале Катя увидела, как в комнату входит Наташа. Та же безупречная осанка, тот же холодный блеск в голубых глазах. Она прошла мимо Кати, не глядя, и встала у соседней раковины, положив на мраморную столешницу свою изящную сумочку.

Катя продолжила приводить себя в порядок, делая вид, что не замечает соседки. Наташа достала из сумочки свою ярко-алую помаду. Спокойно, с привычной ловкостью, она начала подкрашивать и без того безупречные губы, глядя только на своё отражение. Воздух между ними снова наэлектризовался, тишина стала гулкой, насыщенной невысказанными словами.

Катя закрыла пудреницу, положила её в сумочку, щёлкнула замком. Она собралась уходить. Повернулась к двери, сделала шаг…

— Постой. — Голос Наташи прозвучал ровно, без повышения тона, но властно, словно команда.

Катя замедлила шаг, но не остановилась. Не оборачиваясь, она дала понять: разговора не хочет. У неё нет ни времени, ни желания выслушивать оправдания или угрозы от этой дамочки.

— Ты утянешь его вниз, — торопливые слова Наташи прозвучали в последний момент, когда Катя была уже у самой двери. Катя замерла, рука застыла на бронзовой ручке. — А со мной… — Наташа сделала паузу, придавая своим словам дополнительный вес, — он взлетит. К звёздам.

Катя по-прежнему не двигалась. Спина её была напряжена, как струна, а сердце билось испуганным воробьём- часто-часто. Маски были сброшены. Игра в светскую вежливость закончилась.

Наташа продолжала, её голос звучал убеждённо, с оттенком превосходства:

— У меня для этого есть все: связи, опыт, возможности… желание. — Она подчеркнула последнее слово. — И я рядом. А ты… — лёгкий, пренебрежительный хмык, — ты далеко.

Услышав из уст соперницы слова, которые совсем недавно всплывали в её собственной голове, Катя медленно обернулась. Лицо её было спокойным, взгляд — прямым и твёрдым. Она встретилась глазами с Наташей, которая смотрела на неё с плохо скрываемым торжеством, ожидая замешательства, сомнений, может быть, даже слёз.

— У тебя нет главного, Наташа, — проговорила Катя чётко, без тени сомнения. Голос был тихим, но каждое слово придавливало, как камень.

Торжество в глазах Наташи сменилось недоумением, затем настороженностью. Она нахмурилась, её аккуратные брови сдвинулись к переносице.

— Это… чего же? — спросила она, стараясь сохранить прежний тон, но в голосе уже прозвучала нотка раздражения.

Катя позволила себе едва заметную, едва уловимую ухмылку. Не злая, а… снисходительная.

— Веры, — уточнила она. — Даже не так. Я уверена, — Катя сделала лёгкий акцент на последнем слове, — что он самостоятельно проложит себе путь к звёздам. Как ты выразилась. — Она выдержала паузу, всё ещё глядя в чуть растерянные голубые глаза соперницы. — Не прибегая к сомнительным связям… — Катя на мгновение окинула Наташу насмешливым взглядом, от дорогого платья до безупречного маникюра, — и чужому опыту.

Теперь Катя ухмыльнулась открыто. Удовлетворённо. Она видела, как по щекам Наташи разливается густой румянец, как её глаза вспыхивают гневом.

«Того и гляди засвистит, как чайник, и пар пойдёт,» — подумала Катя с холодным торжеством.

Не дожидаясь ответа, который, вероятно, был бы уже не столь изыскан, Катя отвернулась, уверенно нажала на бронзовую ручку и вышла из уборной, оставив за спиной негодующую, пунцовую от ярости Наташу. Дверь мягко закрылась, как бы подводя черту в этом противостоянии.

Шагая к буфету по шумному, ярко освещённому фойе, где её ждали Сергей и Зотов, Катя испытывала противоречивую бурю чувств. Удовлетворение от только что состоявшегося поединка было острым, почти сладким. Она не дала себя унизить, не опустилась до крика, не уступила, но дала понять этой самоуверенной медсестричке, кто здесь лишний. И слова о вере в Сергея — это была чистая правда. Катя верила в него безоговорочно. В его талант, его характер, его будущее.

Но под этой победной эйфорией, как подводное течение, клокотала тревога. Наташа, хоть и была посрамлена, задела самое уязвимое место.

«Ты далеко».

Эти слова, как шипы, впились в душу. Сергей был здесь, в Волгограде, погруженный в свою сложную, насыщенную жизнь курсанта-лётчика. А она — в Москве.

Письма и редкие встречи… Этого было мало. Слишком мало. А Наташа рядом. Каждый день. И таких, как Наташа, может быть много. Связи, возможности, соблазны…

«Нужно будет найти возможность быть ближе», — решительно подумала Катя, прикусывая нижнюю губу. — Нельзя допустить, чтобы расстояние стало пропастью'.

Она увидела Сергея у буфетной стойки. Он разговаривал с Зотовым и ещё каким-то незнакомым парнем постарше с лейтенантскими погонами, но его взгляд тут же нашёл её. Он поднял руку и махнул Кате. Зотов, с полным ртом пирожного, тоже заулыбался. Катя ускорила шаг, отвечая Сергею тёплой улыбкой. Антракт ещё не закончился, и впереди их ждал второй акт.