Космонавт. Том 3

Глава 4

Ресторан «Маяк».

Вечер двенадцатого марта, примерно 21 час.

Волжский воздух, ещё хранящий дневную теплоту, вливался в открытые окна ресторана «Маяк». Шёл девятый час, поэтому сейчас зал был наполнен ровным, сытым гулом. Над столиками с накрахмаленными скатертями висело ощущение вечернего отдыха. Звенели ножи и вилки, перемежаясь сдержанным смехом и негромкими разговорами.

Посетители разных мастей — от подтянутых военных до семейных пар — наслаждались ужином после рабочего дня. Высокие потолки и большие окна, за которыми темнела ширь Волги, создавали ощущение простора, несмотря на заполненность зала. Откуда-то из глубины доносились негромкие переливы музыки, растворяясь в общем гуле ресторана.

Михаил Валерьянович Грачёв, солидный мужчина в добротном костюме цвета морской волны, с удовольствием разрезал сочный антрекот. Он так ловко управлялся с ножом и вилкой, что стороннему наблюдателю стало бы понятно: этот человек привык к хорошей жизни и высокому положению.

Грачёв мысленно подводил итоги дня: удачные переговоры, перспективная поставка дефицитных материалов через знакомых в министерстве. Всё шло по плану. Покровители довольны, его карман — тоже. Он позволил себе бокал армянского коньяка, смакуя его терпкость.

Именно в этот момент, когда Грачёв подносил кусок мяса ко рту, к его столику бесшумно скользнула тень. Незнакомец сел напротив, не спрашивая разрешения, как будто это было самым естественным делом на свете.

Михаил Валерьянович замер, рука с вилкой застыла на полпути. Он посмотрел на подошедшего и удивлённо заморгал. Если бы незнакомец вдруг исчез, то Грачёв не смог бы описать его. Совсем. Ни одной запоминающейся черты лица: нос обыкновенный, губы тонкие, брови невыразительные. Глаза… серые, почти бесцветные, как мутное стекло. Но взгляд! Взгляд был особенным, пронизывающим, тяжёлым, как пудовая гиря.

Незнакомец посмотрел на Михаила Валерьяновича, и у того по спине пробежал ледяной озноб, а волосы на загривке зашевелились. Ему показалось, что на него не просто смотрят, а безмолвно препарируют, заглядывая в самые укромные уголки его естества.

Одет человек был тоже в нечто совершенно неопределённое: серый, чуть поношенный костюм из дешёвого креп-жоржета, такая же рубашка без галстука. Шляпа лежала рядом на свободном стуле — тоже серая, помятая. Весь он сливался с полумраком угла ресторана, будто размытое пятно на фотографии. Вроде ничего опасного на вид, но инстинктивная тревога сжала горло Грачёва. Аппетит мгновенно испарился.

Незнакомец молча, не торопясь, докурил папиросу, аккуратно притушил окурок в пепельнице с ресторанным логотипом. Потом поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и положил на них подбородок. Его серые глаза, не мигая, продолжили буравить Грачёва.

Михаил Валерьянович попытался проглотить кусок мяса. Комок застрял в горле. Он подавился, закашлялся, лицо покраснело. Незнакомец, не меняя позы, медленно потянулся к графину с водой, стоявшему на столе. Налил в чистый бокал.

— Водички? — спросил он. Голос у него оказался тихим, лишённым интонаций, словно диктор, зачитывающий сводку погоды.

Грачёв, откашлявшись, махнул рукой, ещё не в силах говорить. Потом с трудом выдавил:

— Благодарю… не нужно. — Голос прозвучал неестественно хрипло. Он отодвинул тарелку. Аппетит исчез бесследно, осталась только липкая тошнота от этого пристального взгляда. Тишина за столом стала физически ощутимой, давящей. Шум ресторана отдалился, превратившись в глухой фон.

Минуты две, которые показались Грачёву вечностью, они молчали. Михаил Валерьянович пытался собраться с мыслями. Кто этот тип? Из милиции? Или… хуже? Намного хуже? Его покровители всегда уверяли: «Миша, не переживай. Если что не так пойдёт — тебя предупредят заранее. Главное, за рамки дозволенного не выходи». Он и не выходил.

Но это… это не было похоже на предупреждение от «своих». Тогда что?

— Вы ешьте, Михаил Валерьянович, ешьте, — нарушил тишину ровный голос незнакомца. — Не стесняйтесь.

Грачёв снова покачал головой, пытаясь придать лицу подобие спокойствия, но чувствуя, как холодный пот выступил на лбу.

— Спасибо, — прошипел он. — Я… сыт. — И с паузой добавил: — Уже.

Незнакомец едва заметно кивнул.

— Понял. Тогда немного пообщаемся. Вы же не против?

«Против? Я чертовски против!» — закричал про себя Михаил Валерьянович. Ему очень хотелось возмутиться и спросить у незнакомца по какому праву он нарушил его уединения и вообще, кто он такой. Хотелось позвать официанта, чтобы тот вышвырнул незваного гостя вон. Но интуиция, та самая, что вытащила его из послевоенной разрухи на вершину относительного благополучия, забила тревожную дробь: «Сиди. Молчи. Слушай. Не дёргайся.»

Грачёв видел в этих бесцветных глазах напротив не просто угрозу, а приговор, если вдруг ошибётся и сделает что-то не так. Впервые за долгие годы Михаил Валерьянович ощутил полную беззащитность перед непонятной силой. Поэтому он лишь коротко кивнул, сглотнув комок страха.

Незнакомец начал говорить. Тихо, монотонно, как будто читал доклад о бобовых культурах. Он принялся хвалить Грачёва. За дело, которое «процветает». За «эффективное использование ресурсов». За «налаженные каналы поставок». Он упомянул названия некоторых материалов, которые проходили через руки Грачёва. Те самые материалы, которые никак не должны были проходить через его руки. Он назвал имена партнёров — полулегальных дельцов, о которых Грачёв был уверен, что знают только он да его покровители. Он упомянул суммы — не точные, но достаточно близкие, чтобы кровь отхлынула от лица Михаила Валерьяновича.

Чем больше говорил «серый человек», тем бледнее становился Грачёв. Крупные капли пота выступили на висках, пропитали воротничок рубашки. Он знал! Этот ничтожный на вид человек знал такое, за что можно было схлопотать не просто срок, а нечто гораздо более страшное и бесповоротное.

Прямых обвинений не было: только намёки, полутона, скользящие касания опасных тем. Но этого было более чем достаточно. Грачёв уже не сомневался, кто перед ним. Догадки превратились в ледяную уверенность. Это были они. Те самые. Не милиция, не прокуратура — высшая, невидимая инстанция, чьё внимание означало конец всему. Его покровители либо не предупредили, либо… не смогли. Мысль о втором варианте заставила похолодеть ещё сильнее.

— … и, конечно, — продолжал незнакомец, словно не замечая состояния собеседника, — ваша деятельность, Михаил Валерьянович, несомненно, вносит… вклад. Но страна, как вы понимаете, большая. И ей нужны не только ресурсы сегодня, но и кадры завтра. Молодые, талантливые, перспективные. Будущие инженеры, конструкторы, учёные, лётчики. Их нужно беречь, как зеницу ока. Расточительно терять такие дарования, согласны?

Грачёв тупо смотрел на него. Где логика? Откуда прыжок от его «эффективного использования ресурсов» к каким-то кадрам? Его мозг, затуманенный страхом, лихорадочно пытался найти связь. Он кивнул, чисто механически, лишь бы не молчать:

— Согласен… Конечно. Стране нужны молодые и талантливые.

— Вот, — незнакомец поднял указательный палец вверх, жест был внезапным и резким.

Он достал ещё одну папиросу, закурил, выпустил струйку дыма в сторону.

— Вот именно. Позвольте рассказать вам одну… поучительную историю. Совсем недавняя. Был один молодой человек. Студент. Технический вуз. Говорят, очень способный. Лучший в группе. Уже было решено, что после защиты его возьмут в одно перспективное ОКБ. Очень нужное оборонке, между прочим. Ждала его там интересная работа. А был у этого студента… ну, скажем так, недруг. Неуравновешенный тип, которому всё время казалось, что студент глаз на его жену положил. Как-то раз он сильно выпил, и ревность его разобрала окончательно. Он устроил этому студенту… воспитательную беседу. С применением кулаков. И не только кулаков. Парню голову изрядно потрепали. Очень изрядно.

Незнакомец сделал паузу, давая словам впитаться. Грачёв сидел, как парализованный и слушал.

— В итоге, — продолжал незнакомец, — ревнивец, понятное дело, отправился в места не столь отдалённые. Надолго. А студент… — незнакомец покачал головой с искренним, казалось, сожалением. — Медики говорят, последствия тяжёлые. Инвалидность. О работе в ОКБ, о конструкторских прорывах речи больше нет. Страна потеряла перспективного специалиста. Возможно, именно он придумал бы нечто важное. Прорывное. Для обороноспособности страны. Для прогресса. Понимаете меня, Михаил Валерьянович?

Михаил Валерьянович был неглупым человеком, и, конечно же, он понял, куда дует ветер. Кажется, он всё-таки вышел за те самые «рамки», о которых говорили покровители. Вот только…

Ему стало душно. Он потянул за узел галстука, ослабив его, чувствуя, как воротник впивается в шею. Воздуха не хватало.

— Понимаю, — прохрипел он, голос чужим эхом отдавался в ушах. — Величайшая трагедия… и потеря для страны. Непоправимая.

Незнакомец задумчиво покивал. Казалось, он ждал именно этих слов.

— Да… — протянул он. Потом посмотрел на дешёвые часы с помутневшим стеклом на худом запястье. — Что ж, мне пора. Дела.

Он встал так же бесшумно, как и сел. Надел свою серую, помятую шляпу. Взгляд его глаз в последний раз скользнул по лицу Грачёва, вымотанному, покрытому испариной.

— Здоровья вам крепкого, Михаил Валерьянович, выглядите неважно, — произнёс он серьёзно, без тени иронии. И, развернувшись, растворился в полумраке ресторана так же быстро и незаметно, как появился.

Грачёв сидел неподвижно секунду, две, три. Потом он швырнул на стол салфетку, которую всё это время бессознательно комкал в потной руке. Вскочил так резко, что стул грохнулся на пол. Не обращая внимания на удивлённые взгляды с соседних столиков, он быстрым, почти бегущим шагом направился вглубь зала, к дверям, ведущим в служебные помещения. К администрации. К телефону.

«Чёртов юный лётчик! Талантливая молодёжь! — Яростно билась мысль в его голове, отгоняя остатки страха, замещая его злостью и паникой. Хоть бы успеть!»

Он по инерции улыбался направо и налево, кивая знакомым лицам — директору завода, чиновнику из администрации города, — но его глаза были пусты, а улыбка казалась теперь оскалом.

Он пронёсся мимо, не слыша приветствий персонала. Его мир, только что такой прочный и сытый, готов был треснуть по швам. Телефон. Нужен был телефон немедленно.

Каждая секунда промедления могла стоить слишком дорого. Он уже видел перед собой не уютный ресторан, а серые стены кабинета с тем же бесцветным взглядом напротив.

Драматический театр имени Максима Горького.

Оставшиеся второй акт «Трёхгрошовой оперы» прошёл для меня словно в тумане. Всё отступило на второй план перед лицом тревожного предупреждения. Виной всему был Пётр Игоревич — тот самый молодой лейтенант, бросивший мне вызов на аэродроме и проигравший.

Я встретился с ним в буфете во время антракта. Только на этот раз от его прежней нагловатой самоуверенности не осталось и следа. Напротив, он был весьма дружелюбен и охотно шёл на диалог.

Он первым подошёл ко мне, представившись. Пока мы беседовали, он рассказал, что перевёлся в Качинское недавно, из другого города. Рядом с ним была миловидная женщина с добрыми глазами — его супруга Ольга.

Мы поговорили несколько минут о театре, о Брехте, о всяких незначительных мелочах, которые обсуждают во время светской беседы. Лейтенант держался вежливо, но я чувствовал его настороженность, как будто он что-то хотел сказать, но не решался.

Под конец антракта в буфет пришла Катя. Её щёки горели лёгким румянцем, да и сама она показалась мне слегка взвинченной. Я сделал зарубку в памяти, что нужно бы расспросить её, что произошло, пока она ходила в уборную.

Когда звонки возвестили об окончании антракта, мы двинулись обратно в зал. У самых дверей, в последний момент, Орлов наклонился ко мне:

— Нужно поговорить, Громов, — шепнул он. — Это очень важно. Я бы сказал, от этого, возможно, зависят жизни и здоровье людей.

Он не стал ждать моего ответа. Быстро отстранился, будто и не подходил, и поспешил догнать Ольгу, уже входившую в темнеющий зал. Фраза застучала набатом в моей голове, рождая массу вопросов. Жизни и здоровье? Чьи? Мои? Кати? Его? И почему он, этот самый лейтенант, который ещё недавно пытался меня «утопить», теперь вдруг предупреждает? В том, что он не врал, я не сомневался ни секунды. Слишком серьёзно, слишком он это сказал. Подвоха я не ощутил.

Поэтому остаток пьесы я просидел, отстранённо следя за действием на сцене, но весь мой внутренний диалог крутился вокруг одной мысли: Что он имел в виду? Прокручивал возможные угрозы. Неужели история с посадкой не окончена? Или это что-то другое? Что-то, о чём я даже не подозреваю? Мысли метались в бешеном хороводе.

Я ловил себя на том, что бессмысленно вглядываюсь в полумрак зала, будто могу там разглядеть ответ. Контраст с увлечённой Катей, с посапывающим Зотовым и отстранённой Наташей был разительным. Я был один на один со своей тревогой, пока на сцене Макхит пел о подлости человеческой.

Когда занавес окончательно опустился под гром оваций, я вздохнул с облегчением не столько от конца спектакля, сколько от возможности, наконец, разобраться в этой загадке. Мы вышли из театра. Прохладный вечерний воздух Волгограда ударил в лицо после духоты зала. Остановились недалеко от входа, под высокими фонарями.

До возвращения в училище время ещё было. Поэтому мы принялись обсуждать наши дальнейшие планы. Катя рассказала о моём дне рождения и, получив порцию поздравлений от Зотова и Наташи, я решил пригласить их куда-нибудь отпраздновать. Вот только осталось определиться с местом.

— Знаю отличное место, на набережной, — начал Зотов, постукивая указательным пальцем по подбородку. — Пельменная. Еда там — пальчики оближешь! — Но он тут же спохватился и посмотрел на часы. — Тьфу ты… Уже закрыто. Время позднее.

Наташа, стоявшая чуть в стороне, будто только и ждала этого момента. Она сделала шаг вперёд и внесла неожиданное предложение:

— Сергей, — обратилась она ко мне без прежних елейных ноток в голосе. — У меня заказан столик в ресторане «Волгоград». Я… хотела бы подарить его вам. В честь дня рождения. И… — она сделала едва заметную паузу, — в качестве извинения. За ту… неприятную сцену до спектакля. Надеюсь, вы примете этот презент от меня.

Сказав это, она быстрым, острым взглядом зыркнула на Катю, которая стояла рядом со мной, обхватив своими руками мой локоть. Я почувствовал, как её пальцы на мгновение сжались. Скосив на неё взгляд, я увидел, что она поджала губы, но выражение лица сохранила нейтральное, вежливое. Девушки усиленно делали вид, что ничего такого сегодня не произошло между ними. Хотя мне уже было понятно, что это не так.

Именно в этот момент к нам подошли Пётр Игоревич с Ольгой. Они тоже выходили из театра. Я посмотрел на Орлова и подумал, что поход в ресторан — это отличная возможность поговорить с ним вне стен училища.

— Благодарю, Наталья Михайловна, за предложение, — проговорил я, обдумав все «за» и «против». Возможно, дело не такое серьёзное, но игнорировать предупреждение лейтенанта было глупо. По крайней мере, нужно было выслушать его, чтобы понимать, с чем я могу столкнуться. — Принимаю. И приглашаю вас всех отметить со мной. — Я обвёл взглядом компанию: Катя, Зотов, Наташа. — И вас, Пётр Игоревич, с супругой, прошу присоединиться. Будем рады.

Я специально посмотрел Орлову прямо в глаза, чуть дольше, чем того требовала вежливость. Уголки губ лейтенанта дрогнули в едва заметной, короткой улыбке. Он верно истолковал мои истинные мотивы.

— Благодарю, Громов. Мы с Олей будем рады присоединиться к вам, — ответил он.

В ресторан мы шли пешком, неспешно, разбившись на пары. Я с Катей шёл чуть позади, Зотов что-то оживлённо рассказывал Наташе, а Орловы шли впереди и тихо переговариваясь. Катя льнула ко мне, крепко держа меня за руку. Выглядела она задумчивой. Видимо, её смущало присутствие Наташи. Да ещё и внезапно появившийся лейтенант с супругой не добавлял ей спокойствия.

— О чём вы говорили с лейтенантом у зала? — тихо спросила она, когда мы немного отстали. — Пётр Игоревич выглядел обеспокоенным.

— Да так… О службе, — уклончиво ответил я. — Он извинился за одну неприятную историю.

Катя кивнула, но я видел, что это её не успокоило.

Ресторан оказался уютным: приглушённый свет, негромкая музыка, пахло очень аппетитно. Нас провели к нашему столику, приняли заказ, и импровизированное празднование началось.

Удивительно, но вечер прошёл душевно. Даже слишком. Напряжение первых минут постепенно рассеялось. Зотов оказался душой компании. Он рассказывал забавные истории из училищной жизни. Ольга расспрашивала Катю о Москве, о её учёбе. Катя оттаяла и отвечала охотно.

Даже Наташа вела себя образцово — показательно: никаких колкостей, только вежливое участие в общем разговоре. Она подняла бокал за моё здоровье, пожелала успехов. Катя ответила тем же. Они даже вполне дружелюбно обменялись парой фраз о спектакле. Казалось, топор войны если и не зарыт, то надёжно припрятан под толстым слоем светского льда.

Я поддерживал разговор, смеялся шуткам Зотова, рассказывал свои. Но часть меня ждала момента, когда можно будет поговорить с Орловым, который сидел напротив, изредка вставлял реплики в разговор, но в основном молчал и наблюдал.

Засиживаться было нельзя. Уже около девяти, а нам всем, кроме Кати, нужно было возвращаться в училище до отбоя. Подали счёт. Я оплатил его, и наша разномастная компания потянулась к выходу.

У входа в ресторан, пока девушки и Зотов надевали пальто и обсуждали постановку, я поймал взгляд Орлова.

— Пётр Игоревич, на пару слов? — кивнул я в сторону от входа, в чуть более тёмный уголок под выступом здания.

— Конечно, — тут же отозвался он.

Мы отошли шагов на десять. Вечер выдался тихим, только далёкие звуки города и голоса нашей группы позади нарушали его покой. Свет от ресторана падал сюда косо, оставляя наши лица в полутени.

— Что вы имели в виду тогда в театре? — начал я без предисловий. — О каких жизнях и здоровье речь? Что и кому угрожает?

Орлов глянул через моё плечо — туда, где стояли Катя, Наташа, Зотов и Ольга. Быстро, будто спохватившись, отвёл взгляд. Но я заметил. Значит, угроза связана с кем-то из нас.

Лейтенант начал говорить неспеша, тщательно подбирая слова, как человек, боящийся ошибиться или сказать лишнее:

— Громов… Прежде всего, приношу извинения за тот… инцидент с посадкой. — Он поморщился, будто от неприятного воспоминания. — Поступок недостойный и не красит меня ни как человека, ни как офицера, ни как инструктора. Я… был не прав. Глупо и подло.

Я кивнул. Извинение принято. Но я знал, что это было не главное. Поэтому ждал продолжения.

— Дело в том… — Пётр Игоревич понизил голос почти до шёпота, оглядываясь, — что тогда… я действовал не сам по себе. Меня… попросили. Проверить тебя. На прочность. На адекватность. Создать стрессовую ситуацию.

Я снова кивнул. Что-то такое я и подразумевал с самого начала.

— Я не могу раскрыть всех нюансов, — продолжал он. — Не имею права. Но я обязан был предупредить. Своей победой… своей безупречной посадкой тогда… вы, сами того не желая, нажил себе врага. Серьёзного. Точнее… — он поправился, — враг уже был. Но теперь он перешёл от слов к делу. Твоё мастерство его… огорчило. А человек этот опасен. Очень.

Орлов замолчал, и мы оба посторонились, давая пройти даме с собачкой.

— Я не знаю, чем ты мог насолить такому человеку, — продолжил лейтенант, когда женщина скрылась из вида и явно с трудом подбирал определение, — до Качи. Возможно, я преувеличиваю и это просто его характер. Натура, если угодно.

Но факт остаётся фактом: он зол, он влиятелен, и он будет действовать. Поэтому… будь осторожен, Громов. Очень осторожен. Следи за спиной. Доверяй только проверенным людям. — В его глазах читалась неподдельная тревога.

— Спасибо за предупреждение, Пётр Игоревич, — проговорил я. — Вы назовёте имя этого человека?

Орлов напрягся. Он снова мельком глянул за мою спину, потом посмотрел мне прямо в глаза. Наконец, он кивнул, открыл рот, чтобы произнести имя, но его перебили:

— Серёжа!

Голос Кати прозвучал совсем рядом. Я обернулся и увидел её, подходящую к нам.

— Зотов собирается пойти договариваться о такси! — сказала она, уже почти поравнявшись с нами. — Машина подъедет через пару минут. Он предлагает вам вместе поехать в училище, а меня по пути подбросите до гостиницы. Что думаешь? — Она остановилась рядом, вопросительно глядя на меня, потом перевела взгляд на Орлова, словно извиняясь за вторжение.

— Отличная идея, — сказал я, приобнимая девушку. — Спасибо Стёпе передай. Мы с Петром Игоревичем буквально пару слов договариваем, и сразу к вам.

Катя виновато улыбнулась:

— Извините, что прервала.

— Ничего страшного, — вежливо ответил ей Орлов и улыбнулся, хотя глаза внимательно сканировали округу.

Катя развернулась и пошла к остальным, чтобы передать Степану мой ответ. Я повернулся к Орлову и приготовился услышать имя.

— Итак, Пётр Игоревич, вы говорили… — начал я.

Но договорить я не успел.

Резкий, пронзительный визг тормозов разорвал вечернюю тишину улицы. Он прозвучал так близко, так внезапно, что я на несколько ударов сердца подвис. Из этого состояния меня вывел оглушительный, продолжительный гудок, раздавшийся следом.

Я инстинктивно обернулся на звук, разворачиваясь на пятках. Взгляд метнулся к дороге. Прямо в нашу сторону, виляя, мчалась «Победа». И неслась она прямо на Катю, которая шла, ничего не подозревая.

Адреналин хлынул в кровь, когда я понял, что Катя не успевает среагировать. Я рванул к ней, забыв обо всём на свете. Каждый мускул, каждая клетка рвалась вперёд. «Успеть! Успеть!» — кричало что-то внутри.

Я сгрёб её в охапку, почти сбив с ног, и рванул вперёд, пытаясь выдернуть её с траектории этого стального чудовища. Времени не хватало. Совсем.

Я мысленно приготовился к столкновению с автомобилем, но вместо этого ощутил сильнейший толчок в спину. Меня и Катю швырнуло вперёд. Я успел лишь инстинктивно перекрутиться в воздухе, подставив под удар своё плечо и бедро, чтобы принять основную тяжесть падения и уберечь Катю. Мы рухнули на асфальт. Боль, острая и жгучая, пронзила колено, ударившееся о землю. Но Катя была у меня на руках, прижата к груди.

Одновременно с нашим падением послышался глухой удар. Как будто мешок с песком упал с большой высоты. И после этого раздался пронзительный, леденящий душу женский визг. Ольгин.

Я, не разжимая рук, державших Катю, вскинул голову, чтобы рассмотреть, что произошло.

Машина всё же остановилась, резко дёрнувшись. А на тротуаре, метрах в трёх от нас, лежало тело. Неподвижное. В тёмном офицерском пальто. Пётр Игоревич Орлов.

«От этого зависят жизни…» — его слова эхом пронеслись в моей голове.

Лейтенант не соврал. Он предупредил. И он… заплатил.