Космонавт. Том 3

Глава 1

Двигатель умолк. В наступившей тишине звенело в ушах. Но внутри у меня бушевал настоящий шквал эмоций. Я неподвижно сидел в кабине несколько секунд, крепко сжимая ручку управления. Чувство было… эйфорическим. Глубокое, всепоглощающее удовлетворение. Я справился! Да, я не сомневался в успехе, знал, что смогу. Но в авиации всегда есть место непредвиденному — порыв ветра, микропросадка двигателя, любая мелочь. Но всё получилось идеально. Не «примерно», не «рядом», а четко в цель. Лейтенант Орлов со своей фуражкой получил ответ сполна.

— Громов? — Голос Павла Ивановича в шлемофоне был необычно теплым, даже веселым. — Доволен?

— Так точно, товарищ подполковник! — отозвался я с улыбкой, снимая шлем.

— Ну, что ж… — Он сделал небольшую паузу, и я отчетливо расслышал в его голосе нескрываемое одобрение и гордость. — Поздравляю. Посадка отменная. Высочайший класс. Действительно, подвиг. — Он выделил последнее слово, напоминая о словах лейтенанта, которые он передал нам с курсантом.

Я распахнул фонарь кабины. Весенний воздух, пахнущий авиационным керосином, прогретым металлом и степью, ворвался внутрь. Солнце слепило. Гул толпы, ждавшей на краю летного поля, донесся сразу — это был не просто шум, а нарастающая волна аплодисментов, выкриков, смеха. Народ был в восторге.

Спускаясь на землю, я буквально ощущал, как напряжение последних дней куда-то испарялось, сменяясь приливом сил.

Обменявшись рукопожатием с техниками, я направился к зрителям. По мере того, как расстояние между нами сокращалось, я стал различать лица людей. Первыми бросились в глаза Зотов и Максимыч. Степан сиял, как медный таз на солнце, буквально подпрыгивал на месте, махал руками и что-то выкрикивал.

Рядом с ним стоял капитан. Он стоял расслабленно, руки были засунуты в карманы брюк, а лицо выражало безучастность к происходящему. Но! Глаза его лучились удовлетворением. Да, старый «зубр» был доволен. Очень доволен.

Я мазнул взглядом по лицам и увидел Наташу, которая стояла чуть позади Максимыча. Она не прыгала и не кричала, как Зотов. Она просто… сияла. Широко, открыто, ослепительно улыбалась и хлопала в ладоши. И смотрела. Смотрела только на меня. На этот раз в ее взгляде не было ни вины, ни растерянности. Я хмыкнул про себя, удивляясь таким переменам.

— Молодец, Громов! Браво!

— Вот это да!

— Видал, щегол? Вот тебе и выскочка!

— Здорово, Сергей! Обалденно!

Меня окружили. Курсанты хлопали по плечам, трясли руку. Инструкторы пожимали руку крепче, смотрели с новым, уважительным интересом. Даже те, кто раньше скептически косился. Поздравления сыпались со всех сторон. Я улыбался, благодарил, пытался отшутиться, но внутренне сканировал толпу. Искал одну конкретную фигуру. Но лейтенанта Орлова нигде не было. Ни его, ни его компании молодых инструкторов. Исчез, будто испарился.

«Ну и черт с тобой, — подумал я без злости и мысленно махнул рукой. — Сбежал. Не вынесла душа литёхи позора мелочных обид. Ну и ладно.»

Максимыч подошел ближе, его трость постукивала по бетонке.

— Доволен? — Поинтересовался он и, не дожидаясь ответа кивнул головой в сторону метки: — Фуражку помял. Теперь лейтенанту в кепке ходить, — он хохотнул и крикнул громче: — По машинам, пора возвращаться. День ещё не закончился.

Общий смех постепенно затих. Последовала еще пара похлопываний по спине и толпа начала расходиться к грузовикам. Я бросил последний взгляд на стоянку, на серебристые силуэты самолётов, на бетонку, где темнело очертание метки, и улыбнулся — отличное начало дня.

К машине я шёл вместе со всеми, но теперь изменилось всё. Не просто настроение людей. Изменилось их отношение. И это ощущалось в каждом взгляде, в каждом жесте окружающих. Я стал своим.

Шепотки за спиной о том, что я «проскочил» в училище по блату, что я «выскочка», что мне просто «везет» — всё это кануло в Лету. Посадить самолет на «блин» с такой точностью — это не везение, а демонстрация навыков. Для курсанта почти невероятное мастерство. А для первокурсника и вовсе феномен. Это был ответ всем сомневающимся. Яркий, неоспоримый, не на словах, а делом.

Я забрался в кузов грузовика, пристроился у борта. Двигатель заурчал, машина тронулась. Ветер бил в лицо, сметая остатки напряжения. Впереди ещё много дел, много испытаний, но сейчас я позволил себе расслабиться и насладиться моментом. Нужно уметь не только сражаться за место под солнцем, но и пожинать плоды этих сражений. Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Одиннадцатое марта 1965 года.

Ж/Д вокзал «Волгоград-I».

Привокзальная площадь.

Полдень. Огромное пространство перед вокзалом залито по-весеннему теплыми солнечными лучами. Вообще погода сегодня выдалась чудесной. Я стоял, греясь на солнце, и рассматривал монументальное, слегка помпезное здание вокзала с колоннами и высокими окнами.

Гул голосов, переклички носильщиков, пронзительные гудки где-то за перронами, скрежет тормозов подходивших поездов — всё это сливалось в особенный фон, который встречается только на железнодорожных вокзалах.

По асфальту, еще влажному от утренней помывки дворниками, сновали автомобили и автобусы. Куда бы я не посмотрел, везде натыкался на спешащих людей: военные, женщины в аккуратных пальто и платочках, мужчины в костюмах и студенты.

Стоял я чуть в стороне от основного потока, у края тротуара, ведущего к главному входу, сжимая в руке букет цветов. Поезд из Москвы должен был прибыть с минуты на минуту.

Я вглядывался в поток людей, выходящих из здания вокзала. Вот группа моряков с чемоданами, вот пожилая пара, вот девушка в модном плаще с поясом и шляпке-таблетке… Не Катя. Я сверил часы — время точное. Поезд, должно быть, уже подан.

Вдруг моих глаз коснулись мягкие, немного прохладные ладони. Я инстинктивно напрягся на долю секунды — рефлекс. Но тут же расслабился, вдохнув знакомый запах.

— Приехала… — проговорил я с улыбкой, не пытаясь снять ее руки.

Сзади рассмеялись. Веселый, звонкий смех, по которому я, неожиданно, успел соскучиться. Я аккуратно взял ее запястья и опустил руки, разворачиваясь.

Катя стояла, чуть запрокинув голову, и улыбалась. Глаза её сияли. Я шагнул вперёд и обнял её, прижимая к себе. Она мгновенно откликнулась — руки обвили мою шею, прижалась вплотную, уткнулась лицом в шею, чуть ниже уха. Её нос, холодный от уличного воздуха, коснулся кожи. Я почувствовал, как она глубоко вдохнула.

— Я так скучала, Серёжа… — её шёпот был тихим, сдавленным от нахлынувших чувств. — Так сильно…

Я слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо. Улыбка не сходила с ее губ, но глаза поблёскивали от слёз радости. Я смотрел в эти бездонные зеленые глаза, в которых отражалось и небо, и я сам. Наклонился и поцеловал её. На несколько долгих мгновений мир вокруг — гул вокзала, крики носильщиков, свистки поездов — исчез.

Когда мы отстранились друг от друга, глаза её сияли как два изумруда, а щеки горели румянцем. Не от стыда, как когда-то давно в самом начале нашего знакомства, а от нахлынувших чувств, от долгожданной близости.

— Я тоже соскучился, — мой голос прозвучал хрипло, поэтому я слегка кашлянул, прочищая горло. Наклонившись, я поднял с асфальта ее дорожную сумку и добавил: — Пойдем.

Взяв Катю за руку, я повёл её к выходу с площади, туда, где дежурили такси. Суета вокзала отступила на второй план, растворилась в нашем общем пространстве. Я чувствовал ее шаг рядом, слышал легкий стук ее каблучков по асфальту, ощущал тепло ее руки.

Заметив неподалёку кафе, я остановился и спросил:

— Ты, кстати, как? Дорога вымотала? Голодная? Здесь рядом есть приличное место.

Катя мотнула головой.

— Спать совершенно не хочется — выспалась в поезде от души. А вот есть хочется ужасно! — призналась Катя, легонько сжимая мою руку. — Готова съесть слона. Или, на худой конец, пару пирожков с капустой.

Я улыбнулся и свернул в сторону знакомого кафе, притулившегося в арке одного из зданий рядом с вокзалом.

Дверь с мелкой сеткой от мух открылась с легким звоном колокольчика. Мы нашли свободный столик у окна, выходящего на боковую улочку. Официантка, в белом переднике и кружевном чепчике, тут же подошла к нам, чтобы принять заказ.

— Добрый день! Что изволите?

Катя, разглядывая меловую доску с меню, оживилась:

— О, беляши! И компот вишневый! Дайте, пожалуйста, два беляша и компот. И… ватрушку, — решительно добавила она.

— Два беляша, компот, ватрушка, — подтвердила официантка, записывая в блокнотик. — Вам, товарищ военный?

— Пожалуй, тоже беляш и чай, — кивнул я. — Черный, крепкий.

— Будет сделано.

Пока ждали заказ, я смотрел на Катю. Солнечный свет из окна играл в ее каштановых волосах, выбившихся из-под аккуратной шляпки. Она сняла перчатки и принялась постукивать по столу, поглядывая в сторону кухни.

— Ну, рассказывай, — она положила подбородок на сцепленные руки и посмотрела на меня с ожиданием. — На сколько дней курсант Громов поступает в моё распоряжение?

Я хмыкнул.

— Каждый день после занятий я твой. Но утром у меня полеты или теория. Иногда до обеда, иногда дольше. Но вечером я буду выходить в город.

Катя понимающе кивнула и слегка задумалась.

— Поняла, — проговорила она и, лукаво стрельнув глазками, добавила: — А чем займемся в эти драгоценные часы? Волгоград я почти не знаю. Музей? На Мамаев курган сходим? Или просто гулять?

Я откинулся на спинку стула.

— Например, на завтра вечером, — проговорил я с деланной небрежностью в голосе — я уже кое-что приготовил. Я купил билеты в театр. «Трёхгрошовая опера».

Эффект от сказанного превзошел все мои ожидания. Катя ахнула, всплеснула руками, чуть не опрокинув стакан с водой.

— Не может быть! Брехта⁈ Серёжа! — Она схватила меня за руку поверх стола, ее глаза сияли невероятным восторгом. — Ты даже не представляешь, как я хотела ее увидеть! Как ты умудрился? Говорят, билеты практически не достать было! — Она негромко захлопала в ладоши, затем, оглянувшись, смущенно опустила их, но счастье с лица не исчезло. — Я так рада. Спасибо! — Она поднесла ладонь к губам и послала мне через стол легкий, почти незаметный воздушный поцелуй. — Это чудесная новость!

Подача беляшей и напитков ненадолго прервала наш разговор. Ароматные, с хрустящей корочкой, они выглядели очень аппетитно. Катя с упоением принялась за еду, подтверждая свои слова о голоде.

— А еще, — сказал я, отламывая кусочек своего беляша, — меня ждет одно спортивное мероприятие на днях. Бег. Кросс. Я узнаю пускают ли на стадион родных и близких. Если да — приглашаю.

Катя проглотила кусок, вытерла губы салфеткой и посмотрела на меня как-то по-особенному серьёзно.

— Обязательно приду! — сказала она. — Конечно, приду! С удовольствием поболею за моего чемпиона. — Она подмигнула.

Я фыркнул, отхлебывая горячий чай.

— Как там наши? — перевел я разговор, указывая головой в сторону, откуда она приехала.

Катя оживилась и принялась рассказывать:

— О, все как всегда! Володя вовсю готовится к этим своим соревнованиям по радиоделу — сидит, паяет что-то день и ночь, весь в канифоли. Я тебе писала, что он этим увлёкся.

Я кивнул — писала.

Катя продолжила перечислять у кого как дела обстоят. А потом сказала, что они сами всё лучше неё расскажут. Видя моё удивлённое лицо, она пояснила, что каждый из ребят написал письмо. Немного помолчав, она со смешком добавила, что каждый из них ждёт ответ на своё письмо, поэтому меня ждут занимательные часы писательства. Я кивнул, улыбаясь. Напишу, не проблема.

Закончив трапезничать, мы вернулись на вокзальную площадь и продолжили прерванный путь.

У выезда с площади стоял темно-синий автомобиль с шашечками такси. Шофер, мужчина лет пятидесяти в кепке и кожаном пиджаке, лениво курил, прислонившись к бамперу. Увидев нас, он бросил окурок и выпрямился.

Я подвел Катю прямо к машине. Она удивленно подняла брови, вопросительно глядя на меня, но не проронила не слова.

Я тоже не стал ничего говорить, просто открыл заднюю дверь такси и жестом пригласил ее внутрь: «Прошу».

Она улыбнулась и ловко скользнула на сиденье. Я постучал костяшками пальцев по крыше:

— Шеф, багажник открой, пожалуйста.

Шофер кивнул, щелкнул ключом. Я уложил Катину сумку в просторный багажник, захлопнул крышку и сел рядом с ней. Пространство салона сразу наполнилось ее запахом, смешавшимся с ароматом кожаных сидений и дымом папирос.

Катя сразу же придвинулась, взяла мою руку в обе свои и положила голову мне на плечо. Я обнял ее за плечи, притянул ближе.

— Улица Рабоче-Крестьянская, дом восемнадцать, — сказал я шоферу, назвав адрес.

Машина плавно тронулась, вливаясь в поток транспорта на привокзальной площади. Мы проехали мимо памятника, мимо высоких сталинок с лепниной, свернули на широкий проспект. Волгоград медленно проплывал за окном — еще не совсем отошедший от военных шрамов, но уже живой, строящийся, с новыми кварталами.

Катя оторвала голову от моего плеча и спросила:

— Серёж, а куда мы едем? Ты сказал… по улице Мира? Но тетя Нина, мамина подруга, живёт не там. У нее свободная комната и мама договорилась… — Она замолчала и недоумённо посмотрела на меня.

Я встретил ее взгляд и кивнул.

— Договорилась. Я помню. И это замечательно. Тетя Нина — добрейшей души человек. Вот и сходишь к ней в гости обязательно, навестишь, чаю попьешь. — Я сделал небольшую паузу, держа ее руку в своей. — Но о своей девушке я позабочусь самостоятельно.

Катя несколько секунд молча смотрела на меня. Легкая улыбка тронула ее губы — улыбка, в которой было и удивление, и радость, и капелька той самой Катиной строптивости, которая так меня всегда заводила.

— Самостоятельно? — переспросила она, чуть кокетливо наклонив голову. — И что это значит, товарищ курсант?

— Это значит, — ответил я, глядя прямо в ее глаза, — что я снял номер в гостинице «Южная» на время твоего пребывания в городе. Чисто, уютно. И полная автономия от маминых подруг, троюродных тетушек и прочего доброжелательного надзора. Разве это плохо?

Она не ответила, но лицо её озарилось такой теплой, безоговорочно счастливой улыбкой, что стало ясно — я всё сделал правильно. Она снова прижалась головой к моему плечу и зажмурилась, как котенок на солнышке.

— Се-ерё-ёжа-а… — протянула она, и в её голосе прозвучала вся нежность мира. — Какой ты у меня…

Я улыбнулся, глядя на её макушку и чувствуя, как ее дыхание согревает мне шею.

— Какой? — полюбопытствовал я.

Катя улыбнулась, не открывая глаз и проговорила:

— Замечательный. И самый-самый лучший. Вот какой.

Я не стал ничего говорить. Притянул ее еще ближе, крепче обнял, чувствуя, как бьется ее сердце где-то рядом с моим. Машина мчалась по улицам весеннего Волгограда. Шофер тактично молчал, лишь изредка переключая передачи.

За окном мелькал проспект Ленина, восстановленный после войны, с новыми домами в стиле сталинского ампира, с магазинами, афишами кинотеатров. Люди гуляли, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем. Девчонки в ярких платьях, ребята в модных узких брюках и куртках-дудочках. Жизнь кипела. И мы были ее частью.

Я поймал себя на мысли, что улыбаюсь, как дурак, глядя в лобовое стекло. И я не стал эту улыбку прятать. Пусть видит весь Волгоград. Курсант Громов счастлив. У него все получилось. И в небе. И на земле. И вот она, его главная награда, дышит тихо у него на плече, сжимая его руку своими теплыми ладонями.