Константин. Аландский крест

Глава 22

Стоит ли говорить, что мое выступление перед газетчиками повергло весь Венский двор в ужас. Мало того, что оно было публичным, что для человека моего происхождения, мягко выражаясь, не комильфо. Так ведь я еще не постеснялся вывалить на французскую и британскую короны целые кучи дерьма, на которые как мухи слетелись любители скандалов со всей Европы. И что всего хуже, после недавнего происшествия они не могли высказать свое недовольство. По Вене ходили упорные слухи, что, узнав о покушении, Паскевич объявил мобилизацию, и со дня на день начнется вторжение.

Разумеется, ничего подобного не происходило, но насмерть перепуганные Франц-Иосиф с Буолем предпочли сделать вид, что ничего особенного не случилось, а когда я объявил о намерении покинуть столицу Австрии, и вовсе облегченно вздохнули. Правда, на всякий случай предприняли кое-какие меры по моей охране.

Поскольку Костя со времен памятного 1848 года состоял шефом 18-го Богемского Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича пехотного полка, то все мои дальнейшие передвижения по территории Дунайской империи проходили под конвоем, состоящим из солдат-богемцев. Вроде как и мне потрафили, и от лишних контактов прикрыли. Замечу лишь, что офицеры полка, бывшие по большей части чехами, отнеслись к своим обязанностям со всей возможной серьезностью и рьяно взялись за дело.

Впрочем, это уже не имело значения. Добравшись до Любляны по «чугунке» (движение поездов по этому маршруту открылось только в прошлом году), мы не без сожалений пересели в экипажи и через горы докатили до Триеста, где нас ждал колесный пароход «Мария-Терезия», на котором тут же подняли флаг сопровождавшего меня эрцгерцога Максимилиана. Ну и мой заодно, все же я старше по званию.

Дорогой мы часто беседовали. Я рассказывал ему о сражениях Восточной войны, Макс делился со мной своими проблемами, внимательно прислушиваясь к полученным советам.

— На верфи в Поле мы строим сейчас винтовые корабли: один линейный и по два фрегата и корвета, но пока они еще не спущены на воду…

— Вот и не торопитесь.

— Но почему?

— Я же вроде рассказывал тебе о французской новинке — плавучих броненосных батареях типа «Девастасьон»… Как думаешь, что сможешь противопоставить ее броне, если придется столкнуться в море?

— Боюсь, что нам останется разве что укрыться в портах…

— Вот именно. Но поскольку скорого визита вражеских армад в Адриатическое море не ожидается, у вас есть время, чтобы как следует подготовиться. Промышленность у вас есть. Пользуйся этим…

— А как ты собираешься противостоять закованным в броню левиафанам?

— Скоро ты все узнаешь.

— Это ведь мины, правда? Ну, скажи…

— Нет. Иначе сюрприз не получится. И не обижайся.

— Даже не думал. Я ведь все понимаю.

Молодой обер-комендант [1] австрийского флота слушал внимательно мои рассказы об управлении Морским министерством. Идея отделить управление морскими делами от сухопутной армии с ее откровенно устаревшими подходами показалась Максу выгодной. Он даже в шутку позавидовал моему положению. Впрочем, этот совсем еще молодой яростно-бородатый адмирал больше улыбался и буквально фонтанировал энергией. Открытый новым идеям и влюбленный в море, он разве что был до крайности ограничен в средствах на флот. Австрия оставалась в долгах, как в шелках, и денег на дорогие игрушки у правительства в Вене просто не находилось. Знакомая ситуация, что уж там…

Венеция не произвела на меня особого впечатления. Впрочем, зима не лучшее время для прогулок по ее каналам и площадям. Сыро, холодно, промозгло. В Большом канале утром по краям была заметна наледь, а по его середине плавали крупные мутноватые льдины. Да и задерживаться у меня времени не было. В городе дожей стало ясно, что слухи о подписании Пьемонтом договора об антирусском союзе Сардинии с Францией и Британией вот-вот станут реальностью.

Граф Кавур сумел-таки убедить короля Виктора Эммануила II присоединиться к нашим противникам, упирая на помощь, которую они могут оказать в борьбе с главным противником объединения Италии — Австрией. К счастью, монархия у них конституционная, и без ратификации договора в обеих палатах парламента эта бумага все еще не действительна. А господа-депутаты в большинстве своем не очень понимали, зачем их согражданам отправляться воевать в далекую и холодную страну.

Так что шанс остановить это безумие был. Как бы скептически я ни относился к боевым качествам итальянцев, двадцать пять тысяч отборных пьемонтских линейных пехотинцев и берсальеров — сила весьма немалая. И делать такой подарок Пальмерстону и Наполеону III лично я не готов! В связи с чем знакомство с австрийскими флотом и военно-морскими базами пришлось сократить до минимума.

Визит в Италию начался с Падуи, в окрестности которой меня по приказу Макса доставил все тот же пароход. Сам эрцгерцог предпочел остаться на своей территории, чтобы лишний раз не дразнить итальянцев. Все же Габсбургов там не любят.

На пристани меня встретил наш посланник при Сардинском дворе с типично русской фамилией — фон Штакельберг. К сожалению, для нашего дипломатического ведомства это скорее норма, нежели исключение. Так сказать, тяжкое наследие бывшего канцлера Нессельроде, пихавшего немцев на все важные посты в своем министерстве.

Впрочем, к почтеннейшему Эрнесту Густавовичу все это относилось в наименьшей степени. Бравый офицер, служивший в свое время на Кавказе, из-за нездоровья был вынужден перейти сначала на штабную работу, а потом и вовсе стать атташе или, как сейчас говорят, «военным агентом» при посольстве в Австрии. Продолжая числиться по артиллерии и достигнув генеральских чинов, Штакельберг показал себя прекрасным дипломатом, в связи с чем и был повышен до ранга посланника при дворе Виктора-Эммануила.

— Сказал бы, что рад приветствовать ваше императорское высочество на итальянской земле, — без обиняков заявил он мне при встрече, — но боюсь погрешить против истины. Ситуация сложилась более чем серьезная. Со дня на день ожидается ратификация договора с Англией и Францией, после чего мне и моим сотрудникам не останется ничего, как получить паспорта и покинуть королевство.

— Сколько у нас времени?

— Дня три, не более.

— Успеем добраться до столицы?

— За это не беспокойтесь. Несмотря на свойственное здешним жителям разгильдяйство, недавно оконченная железная дорога действует без нареканий. Уже завтра утром мы будем в Турине.

— Чудно! Сможешь устроить мне встречу с графом Кавуром?

— Не вижу затруднений. К тому же, после того, как в газетах появилось сообщение о вашем непременном желании посетить Сардинию, он тут же пригласил меня на обед и принялся выспрашивать о целях вашего визита. К слову сказать, эта встреча чрезвычайно обеспокоила союзников. В частности, барон Талейран в самых решительных выражениях потребовал объяснений.

— Талейран? — немного удивился я. — Полагаю, родственник тому самому…

— Весьма дальний. И, что еще приятнее, даже вполовину не такой умный.

— И что же на это ответил Кавур?

— Точно не знаю, но говорят, что француз вышел из его кабинета с крайне обескураженным видом. Все же официально тонкая грань между войной и миром еще не преодолена. Пусть соглашение уже подписано, но его еще необходимо провести через парламент. Не говоря уж о военной конвенции, подготовка которой займет, по меньшей мере, неделю. Впрочем, не могу себе и представить, чтобы власти Пьемонта отказали вам во въезде или чинили иные трудности. К тому же вы и ваша свита имеете дипломатические паспорта.

— Это будет первая война, в которой переговоры о мире начнутся еще до ее, то есть войны, формального объявления, — хмыкнул я в ответ. — Нам же, граф, остается лишь помыслить немыслимое и превозмочь невозможное. Всего лишь… Впрочем, расскажите мне лучше, как тут обстоят дела?

— Если помните, мое назначение состоялось совсем недавно, и всей полноты информации у меня по понятной причине нет, но в любом случае в обществе много недоумения относительно этого решения графа Кавура. Говорят, что ни спорных, ни территориальных вопросов между нами нет. Патриоты упрекают Кавура в преступной трате и распылении военного потенциала армии, который так необходим для предстоящей анти-австрийской борьбы за объединение Италии.

— А что думают сами военные?

— Генерал Альфонсо Ла Мармора лучится энтузиазмом, уже приступил к активной подготовке войск. Отбирает лучшие из батальонов берсальеров, пехотных рот эскадронов и батарей. Сам король, не желая лишить ни один из полков чести воевать с Россией, распорядился послать против нас сводные батальоны, представляющие все полки. Есть уже и кандидатура командующего — младший брат короля принц Фердинанд Савойский, герцог Генуи. Но, как я слышал перед отъездом, ему внезапно стало плохо. [2]

— Какая жалость. Французский и британский принцы у нас есть, а вот савойского, видимо, не будет. Впрочем, пусть его. Каким предполагается размер экспедиционного корпуса?

— Думаю от 15 до 25 тысяч. Это четверть всех вооруженных сил королевства.

— А они не опасаются, что австрийцы воспользуются моментом и ударят?

— Думаю, они запросили такого рода гарантии у Парижа. К тому же, насколько мне известно, финансовое положение Вены крайне непрочно, а потому сомнительно, чтобы она решилась на военную авантюру.

— Вот значит, как… выступить против нас у них денег хватает, а против Сардинии нет? Как иногда причудливо ложатся карты…

— Видимо, не сошлись в цене с англичанами.

Впрочем, все беспокойства оказались напрасными. Никто нам не помешал, и мы очень быстро, я бы даже сказал, с ветерком пронеслись через север Италии и спустя пару дней уже выходили на перрон в Турине. Нас здесь ждали, и тем же вечером я встретился с графом Кавуром.

Сразу скажу, один из главных творцов будущей Объединенной Италии мне понравился. Крепкий, несмотря на некоторую склонность к полноте мужчина в немного мятом или просто не слишком удачно сидящем на нем фраке с зеленой лентой ордена святого Лазаря на жилете и розеткой «Почетного Легиона» в петлице. Открытое улыбчивое лицо в обрамлении рыжеватых баков, высокий лоб и очки в тонкой оправе. Говорили мы, разумеется, по-французски.

— Добрый день, ваше императорское высочество, — сдержано поприветствовал он меня, — для меня честь встретиться с вами, хотя, буду откровенен, мне не вполне понятны цели этого визита.

— Мне тоже лестно знакомство с вами, любезный граф. Что же касается цели, то она совершенно очевидна. Мне хотелось бы, чтобы Россия и Объединенная Италия, рождение которой мы, вне всякого сомнения, вскоре увидим, были дружественными государствами.

— В таком случае наши желания совпадают, но… к величайшему моему сожалению, в политике не бывает прямых путей. К несчастью, судьба моей родины слишком зависит от позиции великих держав. И по воле судьбы, ваши враги Англия и Франция нам друзья, и напротив, наш самый главный враг — Австрия — союзник вам. Боюсь, что при таких раскладах дружбы между нашими народами не получится!

— Судьба тут ни при чем, друг мой. Сардиния маленькая и слабая страна, вынужденная искать покровительства. Это я понимаю. Но мне неясно другое, с чего вы взяли, что Наполеон III вам друг? Да, племянник великого корсиканца умеет произвести благоприятное впечатление и говорить трескучими фразами, но, по сути, находящаяся под его управлением Франция такой же разбойник с большой дороги, как и Австрия. Вена не желает лишиться по доброй воле Ломбардии и Венеции. Париж может помочь вам, не спорю. Вопрос лишь в том, что он потребует взамен? Ваш король готов лишиться Савойи и Ниццы?

— Возможно, это не самая лучшая сделка, — помрачнел сардинский премьер. — Но что готовы предложить нам вы?

— Ничего, — откинувшись на спинку неудобного, украшенного резным узором кресла, ответил я. — Кроме одного, если вы пошлете своих солдат на войну с нами, они там все и останутся.

— Вы приехали сюда нам угрожать⁈

— Помилуйте, граф, это вы собираетесь воевать с нами. А я всего лишь предупреждаю, чем это все закончится.

— И что же нам делать?

— Как минимум, не вмешиваться в дело, которое вас не касается. Если, конечно, не хотите приобрести в нашем лице противника своим начинаниям. Что же касается Австрии… поверьте, у нее гораздо больше врагов, нежели вы думаете.

— О чем вы?

— Ни о чем, а о ком. В данном случае, о Пруссии. Дело в том, что Вена стоит на пути объединения в единое государство не только итальянцев, но и немцев. И есть только один центр, вокруг которого может выкристаллизоваться будущее Германское государство — Берлин. И очень скоро они столкнутся в бескомпромиссной схватке, победителя которой не трудно предугадать.

— Вы полагаете, Пруссия одолеет? — скептически посмотрел на меня Кавур.

— Вне всякого сомнения! И в тот момент, когда из трухлявой австрийской монархии полетят пух и перья, вот тогда вы сможете объединить в едином государстве под скипетром Виктора-Эммануила все свои исторические провинции. От Венеции на севере до «Королевства обеих Сицилий» на юге и, разумеется, Папскую область!

— А что, если Россия вновь придет на помощь своему старому союзнику?

— Знаете, мне почему-то кажется, что двуличная политика Франца-Иосифа в самом скором времени оставит его страну без союзников. Тем более, что наши цели окончательно разошлись. Петербург желает освобождения стонущих под османским игом балканских народов, а Вена хотела бы заменить турецкое владычество своим. Но это, как вы сами понимаете, уже не устраивает нас. Так что наши войска больше не придут. Я имею в виду, как союзники. А вот как противники вполне могут. Но… если Гогенцоллерны и впрямь нам друзья, то вот насчет Савойского дома я не уверен.

— Вы ставите меня в безвыходное положение.

— Вовсе нет. Я предлагаю лишь немного подождать.

— Но как?

— Очень просто. Для начала вы можете потребовать от союзников больше. Намного больше. А главное, добивайтесь от них гарантий на признание за вами Ломбардии. Они на это не пойдут, уверяю вас. Причина проста. Они все еще надеются втянуть Австрию в войну с нами. Затяните переговоры, а тем временем позвольте мне выступить перед вашим парламентом. С приветственным словом от лица нового российского императора. Я же постараюсь убедить Палату депутатов и Сенат в том, что воевать с Россией совершенно не в интересах Сардинии. Ратификация соглашения с союзниками провалится на голосовании. И вам останется лишь развести руками перед Парижем и Лондоном. Мол, ничего не могу поделать, vox populi — vox dei. Демократия…

— Это ударит по моим позициям…

— А вы выступите в роли миротворца. И скажете, что спасаете тысячи жизней своих героических воинов, которым в ином случае грозила бы неминуемая и страшная смерть в наших суровых краях. От меткой пули аландских стрелков, штыка гвардейских гренадеров или снарядов нашей артиллерии. А того хуже, от холеры, цинги, мук плена в далекой Сибири, морозов, голода и прочих бед, присущих военному времени. Со своей стороны могу заверить, что в случае прибытия пьемонтских войск обращу на них личное и самое пристальное внимание и обещаю, что приложу все силы, чтобы ни один солдат не вернулся в солнечную Италию иначе как в гробу. Подумайте, какой эффект, — я особо выделил это слово, — подобный плачевный итог этой жестокой авантюры возымеет на ваше положение и карьеру?

— Вы нарисовали ужасную будущность, ваше высочество… Неужели все так и будет?

— Не сомневайтесь. Я не имею привычки давать несбыточные обещания. Как сказал, так и сделаю. Но повторюсь, если вы откажетесь от сделки с Наполеоном и Пальмерстоном, не пройдет и пяти лет, как Италия будет свободной и единой. И никто не потребует у вас отдать взамен свои земли.

Кавур некоторое время молча сидел, обдумывая мои предложения, и затем медленно произнес.

— Пожалуй, речь перед парламентом это лишнее, а вот если вы пригласите на прием ряд наших политиков и выскажете им свою позицию, этого будет довольно. Я же, со своей стороны, проведу аккуратную работу и приведу все к взаимовыгодному для нас итогу.

— Вот это верно. Помните чеканную фразу Макиавелли: «Не можешь победить толпу — возглавь её»?

И мы, вполне поняв друг друга, улыбнулись и пожали руки.

[1] обер-комендант — должность главнокомандующего военно-морским флотом Австрии. Эрцгерцог Фердинанд Максимилиан стал самым молодым на этой должности (получил ее в 22 года — в 1854 году)

[2] герцог скоропостижно скончается 10 февраля 1855 года (ему исполнится лишь 32 года) и командование поручат военному министру Ла Мармора.