Константин. Аландский крест

Глава 11

Надо отметить, что далеко не все «почтенные старцы» смотрели на меня осуждающе. Все же немалое количество их сделали свои карьеры не в дворцовых передних, а на полях самых настоящих сражений. Это они почти полвека назад встали грудью на защиту Отечества и дошли от Бородинского поля до Парижа. Не щадя ни своих, ни чужих жизней, били шведов и турок, усмиряли поляков и венгров. Для них я, возможно, и мальчишка, но все же наследник их воинской славы. А что до либеральных воззрений, так ведь они и в молодости практически поголовно были якобинцами или масонами…

Между тем, государь почти закончил свою речь. По большому счету смысл ее сводился к простой как лопата формуле. Если мы побеждаем, стало быть, на нашей стороне сам Всевышний, а если с нами Бог, то кто же против? Последние слова были встречены, что называется, громкими и продолжительными аплодисментами, переходящими в бурную овацию.

Что, в общем, вполне понятно. Если мы побеждаем, значит, в государстве все хорошо, молодой император милостив, и почти наверняка скоро последуют награждения. В первую очередь, конечно, старым и заслуженным деятелям, на которых, собственно, и держится государство. Кому орден, кому алмазные знаки к уже имеющимся, кому драгоценную табакерку или портрет с бриллиантами…

Но все же под конец Александр смог всех нас удивить. И в первую очередь, как ни странно, меня.

— Ради сохранения спокойствия и всеобщего благоденствия сочли мы за благо объявить, что в случае нашей кончины или болезни регентом при несовершеннолетнем цесаревиче Николае [1] будет возлюбленный брат наш — великий князь Константин! [2]

Этого от Сашки явно никто не ожидал, а потому в зале на какое-то мгновение воцарилось гробовое молчание. Он же, явно довольный собой, закончил, внимательно оглядывая ряды почтенных старцев, как будто ища среди них оппозицию. Где там! Все, разумеется, выразили всеобщий «одобрямс» и расплылись в верноподданнических улыбках.

— Что ты творишь? — едва слышно прошептал я брату.

— Так надо! — столь же тихо ответил он мне.

Боже, кажется, мой бедный Сашка и впрямь решил, что стал мишенью для наших врагов, даже не подозревая, что именно он их вполне устраивает. И если они и осмелятся на решительные действия, целью их буду я…

Впрочем, если подумать, ничего из ряда вон исходящего не случилось. После смерти отца мы с Александром самые старшие в роду. Низзи погиб, Мишка еще совсем мальчишка, так что без меня, если бы случилось непоправимое, в опекунском совете не обошлись. Другое дело, что там еще должны оказаться две императрицы. Александра Федоровна и Мария Александровна, а также канцлер и кто-нибудь из генералитета. И все решения принимались бы ими. А теперь, шалишь, регент назначен, и в самом скором времени ему предстоит выдержать свой первый бой. На заседании комитета министров, случившемся сразу же после Государственного совета.

— Ваше величество, — скорбным голосом начал Нессельроде, — позвольте еще раз выразить глубочайшие соболезнование по поводу кончины вашего незабвенного родителя и величайшего из императоров…

Говорил он долго, витиевато и при этом невероятно нудно, так что и сам государь, и внимательно слушавшие его министры едва не заснули. Всего их было 13 человек. Военный блок представляли князь Долгоруков и ваш покорный слуга. Правоохранительные органы — министр внутренних Дмитрий Гаврилович Бибиков, шеф корпуса жандармов граф Алексей Федорович Орлов, управляющий делами Третьего отделения Леонтий Васильевич Дубельт и генерал-прокурор граф Виктор Никитич Панин. Иностранными делами заведовал сам канцлер Нессельроде. Расстроенными вконец финансами руководил Петр Федорович Брок. За просвещение отвечал сменивший умершего в прошлом году князя Ширинского-Шихматова Авраам Сергеевич Норов. Министерство государственных имуществ — граф Павел Дмитриевич Киселев. Министерство Двора — граф Адлерберг. Министерство путей сообщения — граф Петр Андреевич Клейнмихель. Еще одним членом комитета министров был главноуправляющий Вторым отделением граф Дмитрий Николаевич Блудов.

— Мы все очень рады высокому назначению его императорского высочества великого князя Константина Николаевича, неоднократно прославившего русское оружие на полях битв, но… не следовало ли оставить до поры это назначение в тайне, чтобы не возбуждать в народе ненужных слухов. Ведь его величество, благодарение Господу, весьма здоров и полон сил?

— Незабвенный дядюшка Александр Павлович в свое время именно так и сделал, — достаточно громко, чтобы все слышали, заметил я. — Что в итоге и привело к печальным событиям 14 декабря 1825 года. Как по мне, одного этого обстоятельства вполне достаточно, чтобы не напускать таинственность там, где она не только не нужна, но даже и откровенно вредна! Впрочем, в любом случае, что сделано, то сделано, и я не вижу ни единого повода обсуждать здесь волю моего государя. Посему предлагаю перейти к более насущным делам.

— Согласен, — усмехнулся в бакенбарды Саша.

— И для начала предлагаю выбрать председательствующего в нашем совете министров с тем, чтобы он вел собрание и следил за порядком.

— И на это нет возражений, — снова поддержал меня император.

— Какие будут кандидатуры?

— Карл Васильевич самый старший и самый опытный, — попытался подать голос Клейнмихель, однако, наткнувшись на откровенно неприязненный взгляд Александра, стушевался и замолчал.

— Председательствуй ты, Константин, — велел царь, и все решили, что его неудовольствие относится к канцлеру, хотя на самом деле он терпеть не мог министра путей сообщения.

— Как будет угодно вашему императорскому величеству, — поклонился я в сторону брата, после чего продолжил. — Господа, наш кабинет собрался в весьма непростое для нашей родины время. Идет война с целой коалицией государств, каждое из которых, кроме, собственно, Турции, может сравниться с Россией по числу подданных и кратно превосходит по возможностям промышленности и экономики.

— Что не помешало им быть битыми! — звонко выкрикнул граф Блудов.

— Чтобы выработать действенную стратегию, нам необходимо понимать политическую ситуацию в Европе в целом, для чего предлагаю заслушать графа Нессельроде. Прошу тебя, Карл Васильевич, не стесняйся.

Никак не ожидавший такой подлянки низенький граф был вынужден подняться со своего кресла, отчего стал еще немного ниже и растеряно откашлялся.

— Как ни прискорбно мне об этом говорить, — заскрипел он, — идущая сейчас война едва не привела к политической изоляции России. И только благожелательное отношение Венского и Берлинского кабинетов позволяет нам доносить свой, увы, весьма ослабленный теперь голос до Европы. Большинство государей настроено по отношению к нам негативно, и лишь некоторые продолжают сохранять нейтралитет…

— Вздор! — выкрикнул Блудов. — Все совсем не так. Доподлинно известно, что победы русского оружия заставили притихнуть наших врагов и приободрили друзей!

— Что ж, ваша позиция понятна, — кивнул я обоим. — К вящему моему сожалению, не могу не признать, что картина, описанная канцлером, кажется мне вполне реальной. Тем больше у нас поводов стремиться к заключению мира, тем паче, что победы, о коих упомянул любезнейший Дмитрий Николаевич, дают нам надежду на благоприятный исход переговоров. А потому мне очень любопытно, почему осталось без ответа письмо покойного Абдул-Меджида с предложением мира?

— К несчастью, — попытался придать себе удрученный вид Нессельроде, — его султанское величество скончался раньше, чем мы успели ему ответить.

— Не больно-то вы торопились. А почему об этом письме никто не знал, включая тогда еще наследника?

— Таково было желание покойного государя, — развел руками канцлер.

— А каковы были условия в этом предложении? — подал голос Орлов.

— Весьма приемлемые, на самом деле. Абдул-Меджид был готов вернуться к условиям Адрианопольского мира, гарантировать безопасность своим христианским подданным, отказаться от поддержки кавказских горцев и на множество иных уступок.

— Если все так, мир стоило заключить немедленно, — хмыкнул глава жандармов.

— Как известно, султан умер, а потому его предложения мало что стоят, — парировал канцлер. — Не говоря уж о том, что великие державы никогда бы не признали подобных условий!

— Если ваше министерство и далее будет так торопиться, то мы и следующего султана успеем похоронить, — не без желчи в голосе заметил Орлов.

— Как я уже говорил, мнение Блистательной Порты не будет иметь главенствующего значения, — перешел в наступление карлик. — Можно было заранее с уверенностью утверждать, что из этой затеи ничего не выйдет. То, что султан так, кхм, своевременно скончается, знать мог разве что Господь, но опыт большой европейской политики подсказывал, что ни Лондон, ни Париж не позволят туркам заключить с нами сепаратный мир. Поэтому входить с ними в сношение было бессмысленно, поскольку продемонстрировало перед союзниками нашу слабость!

— Это еще почему? — воинственно встопорщился Блудов.

— Да потому, что первым о мире просит проигравший! — назидательно ответил ему канцлер и с победным видом вернулся на свое место.

— В таком случае, нам не о чем беспокоиться, — с усмешкой парировал я. — Поскольку наша встреча с покойным Абдул-Меджидом состоялась по его инициативе!

Строго говоря, определенный резон в словах Нессельроде был. Англичане с французами в свое время сделали все, чтобы между нами и османами началась война, и теперь ни за что не позволили бы им соскочить. С другой стороны, у нас имелся хороший шанс вбить клин между ними и воздействовать тем самым на европейское общественное мнение. Но его Карл Васильевич благополучно упустил… или, что более вероятно, намеренно слил в ватерклозет!

В любой иной ситуации стоило бы ему это предъявить, но Александр настоятельно просил меня сдерживаться. Брат не хотел начинать свое царствование с громких отставок, и мне пришлось дать ему слово. Впрочем, присутствующие в большинстве своем люди не глупые и сами все поняли.

— Хотел бы я знать, а на какие условия Париж и Лондон могли бы согласиться? — осторожно спросил помалкивавший до сих пор Бибиков.

— Никакого секрета тут нет, — пожал плечами канцлер и, видя всеобщее недоумение, счел необходимым пояснить. — Еще осенью от них было получено письмо с изложенными в нем прелиминарными [3] условиями: нейтральный статус Черного моря и запрет всем странам иметь там военный флот, отказ от единоличного покровительства православным подданным Турции, свобода судоходства по Дунаю для всех европейских держав, отказ от русского протектората над Молдавией и Валахией.

— Однако! — искренне удивился наглости просвещенных европейцев министр внутренних дел.

— Стоит ли удивляться, — вздохнул Александр, — что отец не счел нужным даже отвечать на столь наглое требование.

— Теперь, после столь громких побед, оно тем более не актуально, — согласился Бибиков.

— В том, что турки были готовы пойти на попятный, — подытожил государь, — нет ничего удивительного! Благодаря трудам великого князя Константина и доблести его подчиненных вторгшиеся в наши пределы неприятельские силы совершенно разгромлены. Более того, наш флот теперь безраздельно властвует на Черном море, а высадившийся в Трапезунде и Батуме десант освободил эти древние византийские земли от власти агарян.

Возражать на это никто не посмел, включая скривившегося как от касторки канцлера.

— Видит Бог, — продолжал Саша, — нет никого, кто стремился бы к миру больше, чем я. Но, если враг не желает мириться, нам ничего не остаётся, кроме как готовиться к отражению нового нашествия. Знать бы еще, где оно последует?

Ответом ему было дружное молчание. Господа министры вовсе не желали высказывать свое мнение и тем самым брать на себя ответственность.

— Полагаю, неприятель может ударить, где угодно, — решился, наконец, ответить князь Долгоруков. — От Белого моря до самой Камчатки, однако же реальный урон может быть нанесен нам лишь на двух театрах — Балтийском и Черноморском.

— Это более чем вероятно, — согласно кивнул ему император, после чего добавил давно приготовленную заготовку. — Полагаю, все согласятся, что, где бы ни пришлось сражаться, лучше кандидатуры на пост командующего, чем Константин Николаевич, у нас нет! Он лучше всех знает технические и оружейные новинки, ему верят солдаты и офицеры, а потому рад уведомить всех присутствующих, что именно он встанет во главе обороны столицы и всех прилегающих территорий от Великого княжества Финляндского до Остзейских губерний.

— А кто же примет Крымскую армию? — насторожился военный министр.

— Она также останется в ведении моего брата.

По залу заседаний едва слышно прошелестел удивленный шепоток. В принципе, мое назначение на Балтику было ожидаемым и понятным, но вот сохранение под началом и Крыма невольно вызывало вопрос — а не треснет ли у его императорского высочества лицо? Как бы заслуженных генералов в России-матушке много, и кушать всем хочется.

Собственно говоря, примерно такого же мнения придерживался и мой августейший брат, собиравшийся отдать эту должность Реаду или Горчакову, но мне удалось его переубедить. Ни тот ни другой, по моему мнению, ее бы не потянули, а назначение более молодых и перспективных из числа отличившихся во время боевых действий могло до смерти обидеть все еще числившихся на службе старых маразматиков.

В конце концов, было принято «Соломоново решение».

— Делать нечего, Костя. Номинальным начальником придется остаться тебе, а реальное руководство в твое отсутствие будет осуществлять начальник штаба. Если не ошибаюсь, сейчас это Павел Петрович Липранди?

— Он.

— Что ж, батюшка его хвалил. Что же до чина, ближе к лету произведу его в полные генералы от инфантерии, да и дело с концом.

Мне оставалось только согласиться. В сложившейся обстановке лучшего решения не имелось. Впрочем, от всех причитающихся мне за исправление этой должности выплат я немедленно отказался в пользу недавно основанной «эмеритальной кассы» морского ведомства.

На ней стоит остановиться подробнее. Все дело в том, что пенсионное обеспечение в Российской империи оставляет желать лучшего, вследствие чего у выходящих в отставку офицеров или чиновников мгновенно проседает уровень жизни. Собственно говоря, именно по этой причине все эти старики и держатся за службу, ибо поместья есть далеко не у всех, а на половинном жалованье и одному не больно-то разгуляться. Что уж тут говорить об имеющих семью и дочерей на выданье.

В результате получается бардак. Выгнать заслуженных маразматиков жалко, те, в свою очередь, не дают ходу молодым, а страдает армия, медленно, но верно превращающаяся в богадельню и памятник самой себе. Единственный выход ­– увеличить ветеранам пенсионы, вот только где взять на это деньги? Причем выплаты нужны не единовременно, а системно. Вот для этого и завели эти самые «эмеритальные кассы», в которые все участники должны были перечислять 6% своего жалованья.

Автором идеи был умерший в 1842 году польский (и русский) генерал Юзеф Раутенштраух, а непосредственным исполнителем молодой (ему едва исполнилось 34 года) и талантливый финансист — Михаил Христофорович Рейтерн. Устав и положение этого пенсионного фонда пока еще только разрабатываются, но копить средства мы уже начали.

Возвращаясь к совещанию комитета министров, могу сказать одно — возражать никто не осмелился. Таков уж порядок, если государь сказал, стало быть, решение принято, ибо правительство — не место для дискуссий! Пока же моим противникам оставалось надеяться, что однажды я все-таки оступлюсь и получу обидное поражение от союзников. Или, что еще лучше, и вовсе сверну себе шею. Все же война — дело опасное!

— Не дождетесь, — одними губами прошептал я, глядя на их безжизненные, заросшие седыми бакенбардами или усами лица.

Впрочем, далеко не все ко мне относились враждебно. Блудов меня, можно сказать, боготворил. Орлов, Дубельт и Киселев, скорее, поддерживали. Занятые своими проблемами Брок и Норов, пожалуй, нейтральны.

Больше всех от озвученных новостей напрягся Долгоруков. Масштаб полномочий и близость к императору с моей стороны становились прямой угрозой его власти в Военном ведомстве.

— Василий Андреевич, — отвлёк его от тягостных раздумий голос императора, — надеюсь, я могу на тебя рассчитывать?

— Приказывайте, ваше величество!

— Жду от тебя всемерной поддержки нового главнокомандующего, поскольку полагаю, что твой опыт и знания будут ему необходимы!

— Приложу все силы! — поспешил заверить его князь.

Как я уже говорил, больше всего Александр желал сохранить стабильность, а потому уговорил меня не начинать конфронтацию с членами правительства, обещав взамен полную поддержку по всем важным вопросам. И в первую очередь это касалось военного министра.

— Ну что ты хочешь от князя, — уговаривал он меня накануне. — Едва два года минуло, как он стал министром, а тут война, да еще с таким противником. Трудно требовать от него невозможного, он ведь всего лишь человек!

— Прости, Саша, но тут я с тобой категорически не согласен! Думаешь, я забыл, что до получения портфеля он был товарищем у Чернышева? Мало того, когда в памятном 1848 году князя Александра Ивановича сразил апоплексический удар, именно Долгоруков заправляет всем в военном ведомстве. Хочешь оставить его по политическим причинам, чтобы не возбуждать среди заслуженных генералов оппозиции — воля твоя. Но пожалуйста, не ищи ему оправданий там, где их нет и быть не может!

— Так ты не станешь с ним ругаться? — ничуть не смутившись моей отповедью, спросил Александр.

— Покуда он не будет мешать, нет! Но отношения переменять не стану, ибо этот человек не на своем месте.

— Большего и не прошу. Пойми, брат, я нисколько не обманываюсь насчет качеств министров нашего бедного отца. И будь покоен, как только придет время, всех до единого поменяю. Но не теперь.

— Хорошо, Саша. Я сделаю все, как ты хочешь. Но помяни мое слово, с этими людьми мы каши не сварим.

В общем, Долгорукова он отстоял, но вот с Нессельроде я так просто не сдамся. По глубочайшему моему убеждению, пока нашей дипломатией руководит этот человек, ничего хорошего нас не ожидает.

— Господа, — воспользовавшись очередной паузой, вновь заговорил я, — есть еще одна проблема, которую нам необходимо обсудить. — Как всем, полагаю, известно, и Англия и Франция превосходят нас на море даже по отдельности. А уж находясь в союзе, им и вовсе не составляет ни малейшего труда прислать к нашим берегам объединенную эскадру, заведомо превосходящую все наши наличные силы.

— К чему ты клонишь? — вопросительно посмотрел на меня Александр.

— К тому, что на суше ситуация ровно противоположная. Английская армия просто ничтожна, а французская хоть и достаточно велика, но даже вместе с британцами значительно меньше нашей.

— Прости, я все же не понимаю.

— Все просто. Как бы господа союзники ни старались, одними кораблями они нам поражение не нанесут. Им в любом случае понадобится армия.

— Видали мы их хваленую армию! — фыркнул Блудов.

— И этой армии у них пока нет, — продолжил я, не обращая внимания на воинственно настроенного Дмитрия Николаевича. — Но давайте подумаем, где они могут ее взять?

— У Наполеона достаточно сил, — хмыкнул Долгоруков.

— Но большая их часть сосредоточена на Восточной границе Франции, против Австрии и Пруссии. И если наши друзья по «Союзу Черных орлов» проявят хоть немного активности, французы не смогут снять оттуда ни единого батальона.

— Ваше высочество желает, чтобы Вена и Берлин вступили в войну на нашей стороне? — изумился Нессельроде. — Нет, это решительно невозможно!

— Господь с тобой, Карл Васильевич, я вовсе не о том. Какие уж из них вояки. Но хотя бы маневры они устроить могут? Резервистов на пару недель призвать. Ты вечно толкуешь о дружественных чувствах к нам Франца-Иосифа. Неужто откажет в такой малости?

— Не думаю, что венский двор решится на такой демарш, — задумался канцлер. — Разве что мы пообещаем поддержать их притязания на Дунайские княжества?

— С какой это стати? — возмутился Орлов.

— Поддержу Ивана Федоровича, — кивнул Александр. — Это неприемлемо!

— К тому же вряд ли сработает, — усмехнулся я. — Ведь эти княжества уже обещали им французы.

— Ты думаешь, это возможно? — с тревогой посмотрел на меня брат.

— Нет, конечно. Как говорят у нас в народе — обещать не значит жениться! Держу пари, что Наполеон обведет их вокруг пальца.

— По-вашему, граф Буоль [4] младенец? — с откровенной жалостью посмотрел на меня Нессельроде.

— Смотря с кем сравнивать, — не без яда в голосе отозвался я. — Впрочем, сейчас не об этом. Отчего бы нам тоже не пообещать австриякам то, что нам не принадлежит? Скажем, Боснию и Герцеговину.

— Но как это возможно?

— А в чем проблема-то? Турция все равно рано или поздно развалится, и ее балканские владения придется делить. Почему бы не учесть желания дружественного нам двора? Или Вена вовсе не так уж к нам хорошо расположена, как ты об этом постоянно толкуешь?

— Боюсь, вы требуете от наших союзников слишком много!

— Да я вообще ничего не требую. Просто рассматриваю варианты. Однако было бы недурно намекнуть Францу Иосифу, что эта война не навсегда. И если он желает сохранить дружественные отношения, было бы недурно предпринять для этого кое какие усилия. Кстати, берлинского дядюшку это тоже касается!

— Ну это ты, пожалуй, хватил, — остановил меня император.

— Нет, так нет, — легко согласился я. — Но это не единственный источник солдат для союзников. Есть еще второстепенные державы, постоянно нуждающиеся в деньгах, но при этом обладающие достаточно современными армиями. В первую очередь это Сардиния и Испания.

— Деньги всем нужны, — развел руками Орлов. — А у англичан они есть.

— И, если правительства Виктора Эммануила или королевы Изабеллы решат предоставить свои войска враждебной нам коалиции, мы ничего не сможем сделать, — развел руками канцлер.

— Разве? А как насчет признания притязаний дона Карлоса? Или обещания поддержать объединение Италии вокруг Савойской династии?

— Поверить не могу, что это говорит мне сын императора Николая! Да вы хуже любого карбонария…

— Отнюдь. Я всего лишь хочу, чтобы вы занялись своим прямым делом или уступили место тому, кто это может!

— Спокойнее, Костя, — выразительно посмотрел на меня брат.

— Кроме того, — ничуть не смущаясь, продолжил я. — Мною получены известия, что англичане начали вербовку наёмников. Планируется создать несколько легионов. Немецкий, Швейцарский и Итальянский. Если не принять никаких мер, то вскоре они смогут сформировать несколько полноценных дивизий и использовать их для очередного наступления.

— Это точно?

— Это правда, — вынужден был признать канцлер.

— Милостивый государь, — ледяным голосом процедил император. — Вы озаботились подать хотя бы ноту протеста правительствам этих стран?

— Нет. Да и что толку?

— Вынужден согласиться, толку от вас действительно нет! — шумно выдохнул Сашка, для которого переход на «вы» частенько означал крайнюю степень раздражения.

— Сделаем все возможное, — испуганно пообещал Нессельроде.

— Очень на это надеюсь!

— Совсем забыл, ваше величество, — попытался сменить тему Карл Васильевич. — Несколько часов назад пришла срочная телеграмма.

— Откуда? — скептически посмотрел на доставшегося ему от отца министра иностранных дел брат.

— Из Вены, но дело касается Парижа.

— Объяснись.

— Видите ли, едва телеграф известил Европу о смерти императора Николая Павловича, Наполеон III пригласил в Тюильри саксонского посланника в Париже фон Зеебаха. Это, если помните…

— Твой зять!

— Именно, — не без самодовольства подтвердил канцлер. — Так вот, при встрече его величество поведал ему о своем огорчении по поводу столь печальной новости и о своем желании хотя бы окольным путем довести до вашего, государь, сведения о самых искренних его соболезнованиях. При этом Наполеон всячески распространялся о своих не уловленных равнодушным светом сердечных симпатиях к Николаю Павловичу.

— Зачем он это сделал? Что думаете, господа? — мгновенно откликнулся Александр.

— Почву готовит для переговоров, что же еще? — не задумываясь ответил граф Орлов. — Хитер, старый лис…

— Пожалуй, что так. Карл Васильевич, будь любезен, донеси через того же фон Зеебаха до сведения Наполеона, что я очень тронут его поступком и что, со своей стороны, тоже жалею, что отношения между Россией и Францией прерваны и мы не можем сноситься официально. Но со своей стороны полагаю это дело поправимым и заверяю, что мир будет заключен в тот же день, как этого пожелает император Наполеон.

— Любопытно, что он на это ответит? — усмехнулся шеф жандармов, глядя при этом почему-то не на императора, а на меня.

— В ближайшее время ничего, — слегка пожав плечами, напророчил я. — Сейчас французы на мировую не пойдут. Племянник великого Бонапарта хотел устроить реванш за 1812 год и наш последующий визит в Париж, а получил очередной щелчок по носу. Человек он самолюбивый, как, впрочем, и большинство французов. Отступить сейчас он просто не может.

— А когда сможет?

— Когда в очередной раз получит по зубам. Или, когда окончательно убедится в ненадежности своих союзников. Причем, зная англичан, долго ждать этого не придется.

— Пусть знают, — не выдержал долгого молчания Блудов, — что в России их ждёт только смерть!

— Или плен.

— Что?

— Плен. Насколько я знаю, после прошлого нашествия немалое количество плененных нашими войсками французов предпочли остаться у нас. Думается, на сей раз ситуация будет похожей. Только к французам прибавятся еще и англичане.

— Ты думаешь? — удивленно посмотрел на меня Саша.

— А почему нет? На наших черноморских пароходах сейчас если не половина, то треть механиков и кочегаров из числа бывших пленников. Немалое количество мастеровых заняты ремонтом кораблей и пострадавших во время бомбардировок домов. Остальные на земляных работах.

— А я слышал, ты хотел отправить их назад в Турцию?

— Только больных и тяжелораненых. Ну и турок разумеется. Такие колонисты нам без надобности. Своих хватает. Я, кстати, считаю, что было бы недурно выслать после войны крымских татар. Пусть снова станут подданными своего обожаемого султана, если он им так нравится.

— Прилично ли обращаться так с пленными? — сердито посмотрел на меня Нессельроде.

— Помилуй, Карл Васильевич, их там добрых тридцать тысяч! А продуктов и медикаментов не так, чтобы в достатке. Нет уж, пусть в Скудерийском госпитале Стамбула мрут. С остальными же все в полном соответствии со священным писанием — Аще кто не хощет делати, ниже да яст!

— Я вполне согласен с мнением великого князя Константина, — поддержал меня брат. — Дармоедов нам не надобно.

— Кстати, о дармоедах, — вспомнил я. — До меня дошли слухи, что готовится новый рекрутский набор и создание дружин ополчения. Это правда?

— Совершенно верно, — настороженно посмотрел на меня Долгоруков.

— Господа, кто-нибудь может пояснить мне сакральный смысл этого деяния?

— Но как же? — растерялся князь. — Надобно возмещать потери…

— Да неужели! В России, сколько я помню, и так-то почти миллион солдат под ружьем. Зачем же увеличивать их количество, одновременно уменьшая тем самым податное сословие. У нас ведь и без того вместо финансов одна большая дыра. Не так ли, Пётр Федорович? — посмотрел я на министра финансов.

— Увы, ваше императорское высочество, — развел руками Брок.

— Это, не говоря уж о том, что ополченцы вполне искренне полагают, что вступление в дружину тут же освобождает их от крепостной зависимости. Господа, нам нужны бунты?

— Разумеется, нет, но…

— Никаких но. Большинство солдат, которых мы лишились за время войны, потеряны вовсе не в боях. Достаточно немного улучшить питание, заняться медициной и отменить, наконец, эти совершенно изуверские телесные наказания, и мы вполне сможем еще некоторое время обойтись без новых рекрутов. Тем паче, что при нынешних порядках они станут хоть немного похожими на солдат не ранее чем через два-три года. То есть уже после войны!

— Но как же так…

— Еще раз, господа. Категорически заявляю, что наращивать численность армии нецелесообразно. Ее надо перевооружать и переобучать. Время линейных батальонов прошло! Воевать надо не числом, а умением и технологиями. Нам нужны не отряды застрельщиков и не пластунские роты, а полноценные стрелковые полки, бригады и дивизии en massе.

— Но где взять столько винтовок? — вклинился в мою речь военный министр. — Тем более этих, как их, «шарпсов».

— Пока обойдемся тем, что есть. Даже без учета доставшихся нам трофеев, в войсках десятки тысяч штуцеров. Но вместо того, чтобы вооружить ими ударные части, мы размазали их ровным слоем по всем войскам. Единственным исключением можно назвать Стрелковый полк Императорской фамилии, но он лишь подтверждает общее правило.

— Что предлагаешь? — перехватил нить обсуждения Александр.

— Сосредоточить винтовки в стрелковых батальонах. Выучиться новой тактике применения и ни в коем случае не жалеть патронов на учебу.

— Хорошо, Василий Андреевич, будь любезен в кратчайший срок, ну, скажем, в три дня, подготовить свои предложения.

— Будет исполнено, ваше величество. Но… это потребует слишком много времени. Собрать штуцера со всей армии не так просто. Да и не хватит их…

— Отчего же? — возразил я. — Тульский завод работает не покладая рук и скоро станет выпускать не менее ста тысяч ружей в год. Для начала этого хватит, а полным перевооружением армии займемся уже после войны.

— А остальные?

— Ничего не попишешь. Пока останутся с гладкоствольными ружьями. Впрочем, если без промедления внедрить пули конструкции Нейслера…

— Какие пули?

— Василий Андреевич, — пристально посмотрел я на министра. — После капитуляции союзников выяснилось, что главным оружием французской линейной пехоты являются вовсе не штуцера Тувенена, как можно было бы подумать, а гладкоствольные ружья, снабженные, однако, пулями цилиндро-оживальной формы. Я лично распорядился отослать захваченные образцы в министерство и Офицерскую Стрелковую школу. Неужто не получили?

— Не могу знать, — растерялся генерал.

Я в ответ обернулся на брата и печально посмотрел на него, как бы спрашивая, ты уверен, что этого человека надо сохранить на посту министра? Может, ну ее, такую стабильность…

[1] Старший сын Александра II — Николай (1843–1865), умерший в возрасте 22 лет от менингита.

[2] Такое решение было утверждено манифестом Александра II в мае 1855 года.

[3] Прелиминарный договор в международном праве — предварительное соглашение между воюющими сторонами, определяющее основные положения будущего мирного договора.

[4] Граф Карл Фердинанд фон Буоль-Шауэрштейн — министр иностранных дел Австрийской империи.