Константин. Аландский крест

Глава 14

Рождественские праздники в этот раз прошли в условиях траура по императору Николаю Павловичу. Так что особого веселья в высшем свете и в особенности при дворе не наблюдалось. Высшие сановники империи все как один ходили с приличествующими случаю постными рожами, пытаясь выразить тем самым обуревающую их вселенскую скорбь.

Особенно сильно горевали приближенные нашего незабвенного родителя, прекрасно понимавшие, что их время кончилось, и новое царствование непременно поднимет к сиятельным вершинам новых людей, оставив стариков доживать свои дни в воспоминаниях о давно забытых победах.

Зато ближе к окраинам светлый праздник брал свое. Были и балаганы вместе со снежными городками. И скачки на тройках с рождественскими колядками, а также все прочие увеселения, какие всей душой любит наш народ. Что же касается отношения к почившему императору… странное дело, но при жизни его не то, чтобы не любили, но боялись и при этом, пожалуй, что, уважали.

Когда же он умер, некоторые облегченно вздохнули, другие обрадовались, но большинство все же искренне оплакивало. И лучше всех причину этой запоздалой любви выразил один нищий, постоянно стоявший у Исаакиевского собора, ответивший на провокационный вопрос какого-то картавого студента о причинах его горя — «Боюсь, барин, как бы хуже ни стало!»

Впрочем, у вашего покорного слуги не было времени ни для скорби, ни для радости. В сутках всего двадцать четыре часа, а дел навалилось столько, что иной раз хотелось бросить все и бежать без оглядки на окружавшую меня действительность.

Что хуже всего, большая часть усилий тратилась на то, чтобы преодолеть инерцию этой самой действительности. Что простой народ, что купцы и дворяне живут сейчас крайне неспешно. Люди не привыкли торопиться и даже чай пьют не иначе, как из ведерного самовара. Молятся истово, радуются и печалятся искренне, и также без удержу гуляют. Причем, это сейчас речь про деловой и чопорный Петербург, а уж что творится в патриархальной Москве, не говоря уж о провинции…

Для меня же этот неспешный уклад и всеобщая невозмутимость, как кость в горле. Сформировавшись как личность в куда более динамичную эпоху, я спешу сам и не даю ни минуты покоя окружающим, то и дело подгоняя их, чтобы быстрее шевелились.

К счастью, вокруг меня медленно, но верно формируется ядро из людей нового склада. Офицеров, инженеров и толковых управленцев, вроде того же Путилова. Хотя нет, Николай Иванович такой один, но, глядя на него, невольно подтягиваются и остальные. Проявляют разумную инициативу, душой болеют за дело, а если случаются ошибки, стараются их исправить, а не скрыть, как это делали их предшественники. Таким людям уже можно доверять, не изнуряя мелочной опекой, а самому сосредоточиться на более важных вещах.

В первую очередь, это конечно Морское ведомство. Если раньше я, несмотря на всю свою самостоятельность, был постоянно вынужден оглядываться на отца, окружавших его советников и обладающих большим авторитетом заслуженных адмиралов, то теперь все. Ретрограды и рутинеры, включая практически всех директоров департаментов, дружно отправились в отставку, на их место пришли новые люди, открытые свежим веяниям и готовые трудиться не покладая рук. Ну, во всяком случае, мне так кажется.

Другая не менее важная проблема — мой царственный брат. Новоиспеченный император Александр, которому еще только предстоит стать «Освободителем», еще не слишком уверенно чувствует себя на престоле и потому крайне нуждается в моей поддержке. Хотя выглядит это иной раз довольно своеобразно.

Дело в том, что Сашка хоть и упрям, но при этом практически не умеет настаивать на своем. Из-за чего наткнувшись на противодействие, склонен искать компромисс. Когда же договориться не получается, августейший братец использует меня как пугало. Дескать, не хотите слушаться, назначу в ваше министерство великого князя Константина, бодайтесь тогда с ним! Не Бог весть какая хитрость на самом деле, но пока работает.

Очередной «зов о помощи» настиг меня в Кронштадте, где я вообще-то занимался делом. Нужно было определиться, на какие именно батареи будут поставлены начавшие прибывать новейшие пушки Маиевского, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении для кораблей слишком тяжелыми.

Проведенные испытания показали, что их мощности даже при обычном заряде достаточно, чтобы пробить 4,5-дюймовую железную плиту уже с шестисот шагов. Лучше них в этой дисциплине пока только нарезные «Баумгарты», которые на самом деле, конечно, Пэрроты, но имени суперинтенданта Вестпойнтского литейного завода Роберта Паркера Пэррота в России никто не знает.

Но вызов царя, это вызов царя, поэтому после прочтения телеграммы пришлось все бросить и мчаться на тройке по льду Финского залива в сторону Питера. После чего, не заезжая домой, прямиком отправился к брату.

— Где горит? — поинтересовался я, с любопытством оглядывая увешанные картинами стены, лепнину на потолке и притаившуюся между двумя колоннами кушетку, на которой уютно устроился один из любимцев императора — пес Моксик.

— О чем ты? — сделал вид, будто ничего не понял Саша.

— Да так, о своем, о девичьем…

— Ты, верно, сердишься, что я тебя так сдернул? — перестал притворяться брат. — Прости, пожалуйста, но дело и впрямь срочное.

— Я весь внимание!

— Сегодня утром у меня был Долгоруков, с которым состоялся не слишком приятный разговор. Кажется, ты был прав, у нас крайний недостаток во всех видах военного имущества.

— Какая неожиданность!

— Кроме того, он говорил о твоих Морских полках, о том, что покойный папа не зря приказал упразднить их и передать в состав настоящей пехоты.

— Молодец какой! Навел полный порядок в своем министерстве, теперь хочет помочь другим…

— А ты бываешь зол.

— Да! Потому что у меня много дел и мало времени, а идиоты вроде князя Долгорукова у меня его отнимают!

— Я говорил ему, что Аландская бригада нужна для испытания новейших видов вооружения и выработки новой тактики, но…

— Дай угадаю. Он сказал, что для выработки уставов нужны опытные генералы, которые лучше знают, что хорошо для русского солдата?

— Верно… но откуда

— Я это знаю? Господи Боже, да эти старые пеньки прожужжали мне все уши подобными глупостями. Дай им волю, они так и будут гонять солдат строем на вражеских стрелков, потому как, извольте видеть, пуля дура, а штык молодец!

— Ты, Костя, оказался как всегда прав, — вздохнул Александр. — Чем долее мне приходится работать с князем Василием Андреевичем, тем менее я им доволен.

— Аллилуйя! Но что ты хочешь от меня?

— Видишь ли, немного поразмыслив обо всем этом, я пришел к выводу, что ты единственный из моих министров, к которому у меня нет претензий! Во всем, что касается флота или обороны Балтийского побережья, не говоря уж о недавнем твоем руководстве войсками в Крыму, все устроено если и не в самом лучшем виде, то вполне хорошо. А дурное если и есть, то по мере сил исправляется.

— Мягко стелешь, любезный брат, — ухмыльнулся я, начиная понимать, куда тот клонит.

— Отнюдь! — ничуть не смутившись, продолжал император. — Все мои похвалы многократно тобой заслужены. И потому я вновь хочу предложить тебе принять руководство не только Морским, но и Военным министерствами!

— Саша, скажи мне честно, с кем еще ты поделился этой в высшей степени «гениальной» идеей?

— Долгорукову я ничего не говорил!

— Угу. Но судя по тому, как он бесится, все это секрет полишинеля.

— Так что ты скажешь?

— Помнишь, я рассказывал тебе об обезьяне, которая никак не могла решить к кому ей присоединиться, к умным или к красивым?

— Да, — засмеялся Александр, — но к чему это?

— К тому, что мне не разорваться. Максимум, на что я соглашусь, это принять под свое непосредственное командование расквартированные на побережье дивизии. Да и то лишь в том случае, если снова пожалуют союзники.

— Очень жаль.

— Ничего страшного. Свет на мне клином не сошелся, и талантами Россия не оскудела.

— В таком случае, ты не станешь возражать, если я предложу пост министра генералу Сухозанету?

— Бывшему директору Военной академии [1]? — вытаращил я глаза.

— Нет, что ты. Его младшему брату.

Уточнил брат, подразумевая кандидатом на должность Николая Онуфриевича Сухозанета, который на сегодня числился начальником артиллерии действующей армии. В отличие от Ивана Онуфриевича, ухитрившегося задолбать своей строгостью к подчиненным даже такого сурового поклонника палочной дисциплины, как наш покойный папенька — император Николай, он слыл человеком справедливым, но отнюдь не злым. На этом, впрочем, его достоинства заканчивались.

Во времена Наполеоновских войн он мог считаться прекрасным артиллеристом, но сейчас просто устарел!

— А смысл?

— Что, прости? — удивился, не ожидая такой реакции, император.

— Я понимаю, в чем смысл подобного назначения. Прости, но Сухозанет слишком стар. Этого груза ему не вынести.

— Тогда кого же? Ты не желаешь, Николай Онуфриевич — дряхлый старец…

— Присмотрись к Милютину.

— Но он еще слишком молод!

— Вообще-то ему почти сорок. Мне, если помнишь, нет еще и тридцати.

— Совсем недавно произведен в генералы!

— Опытный офицер, воевавший на Кавказе, — начал перечислять я заслуги будущего министра. — Прекрасный администратор, профессор Военной академии. Автор нескольких трудов по военной истории. По-моему, прекрасная кандидатура.

— Даже не знаю. Заслуженные генералы будут против.

— Прекрасный повод их уволить.

— Ты совершенно несносен!

Говоря по чести, насчет Милютина я был совсем не уверен. С одной стороны, у него и впрямь немало заслуг. С другой, хватало и откровенных провалов. Одна «Несчастная ружейная драма» [2] чего стоит! Или совершенно необъяснимое копирование французской военной доктрины, после того как она показала свою полную несостоятельность во Франко-Прусской войне. Но все же по сравнению с братьями Сухозанет — это вполне себе хороший вариант.

— Хорошо, я подумаю, — без особого энтузиазма в голосе пообещал брат, после чего, наконец, перешел к главному. — Есть еще пара дел, которые уж точно не могут обойтись без твоего участия!

— И какое же?

— Необходимо провести тщательнейшее и совершенно тайное расследование гибели Папа́, о котором никто не должен знать кроме нас двоих!

— Прости, Саша, но как ты себе это представляешь? Я все брошу и буду заниматься расследованием, допрашивать свидетелей, а никто вокруг не догадается?

— Даже не знаю, — озадачено посмотрел на меня брат. — Об этом я как-то не подумал…

— Ладно. Я вполне согласен с тем, что это нужно сделать, а также, что расследование должно быть секретным. Тем не менее, небольшой круг посвященных нам просто необходим.

— Ты думаешь?

— Я твердо знаю, что ни ты, ни я ни черта не понимаем в полицейской работе.

— Да при чем тут полиция!

— При том, что убийство, а мы ведь уверены, что случилось именно убийство?

— Абсолютно!

— Стало быть, есть уголовное преступление и заниматься им должны люди, разбирающиеся в сыске!

— Но разве мы можем кому-нибудь довериться? В деле наверняка замешан кто-то из придворных, а быть может даже и…

— Вав! — подал голос дремавший до сих пор Моксик, явно почувствовав напряжение в голосе хозяина.

— Тише, мальчик! — попытался успокоить его брат.

— Понимаю, о чем ты, — после недолгой паузы кивнул я. — И потому считаю, что расследование нельзя поручать ни дворцовой полиции, ни столичным жандармам. Это должен быть человек со стороны. Возможно, какой-нибудь провинциальный полицейский или армейский офицер, обладающий достаточным опытом и не имеющий связей в Петербурге.

— Такого наши аристократы заживо проглотят, — скептически поморщился император.

— Значит, надо такого, чтобы подавились! К тому же для него это будет очень серьезный шаг в карьере. Шанс, который выпадает лишь раз в жизни, поэтому он будет землю носом рыть, но раскопает все, что нам нужно!

— У тебя есть такой человек?

— Думаю, да. Однако дай мне немного времени, чтобы подготовить план, которого мы будем придерживаться. И да, прежде чем начнем действовать, надо определиться еще с одним.

— С чем?

— Надо решить, что мы будем делать, когда этот человек докопается до истины?

— Как что? — удивился Александр. — Покараем убийц!

— Сами покараем или устроим гласный суд?

— Пожалуй, нет, — задумался император. — Огласка нам совсем не нужна.

— Другой вопрос, а что, если в деле окажутся замешаны слишком высокопоставленные люди?

— Придворные?

— Я не знаю. Но если помнишь, кровь нашего деда не на уличной шантрапе, а на его приближенных, вроде того же графа Палена.

— Клянусь тебе, — твердо пообещал мне брат, — кто бы ни был замешан в этом гнусном деле, он свое получит! И даже если политические обстоятельства не позволят отправить его на эшафот, мы найдем способ отплатить ему!

— С этим решено, — кивнул я. — Что еще?

— Увы, да. После недавнего обсуждения на комитете министров канцлер приходил ко мне с личным докладом. Ты знаешь, насколько я мало сведущ во внешней политике, так уж вышло, Папа́меня к этой отрасли дел государственных почти не привлекал, да говоря по чести и я сам особо не рвался, совершенно не интересуясь этими вопросами. Но теперь, слушая Нессельроде, со всей отчетливостью понял, как ты прав. Карл Васильевич никуда не годен. Стар, слишком увяз в прошлом, все время оглядывается на Вену, словно там ему медом намазано…

Закончив, он вопросительно посмотрел на меня, как будто ожидая поддержки, но так и не дождался. Свое мнение о Нессельроде я высказал достаточно давно и не собирался его менять.

— Между тем нам нужен скорейший мир, — после недолгой паузы продолжил император. — А с таким руководством мы получим лишь очередные унизительные для нас условия.

— Все так, но к чему ты клонишь. Только не говори, что собираешься предложить мне возглавить еще и МИД?

— Ну как ты мог такое подумать… кхм… Канцлера я отправлю в отставку, заменив послом в Вене князем Александром Михайловичем Горчаковым. Но даже ему не готов доверить важнейшее на сегодня дело. И потому прошу тебя курировать дипломатические переговоры с европейскими дворами по всем вопросам, включая неофициальные, что прямо связаны с войной. Нам нужно добиться отказа третьих стран от участия в антирусском союзе и не допустить отправки новых экспедиционных сил к нашим рубежам.

— Один вопрос, почему ты решил, что я с этим справлюсь?

— Потому что у тебя уже есть опыт в подобных делах. Не надо думать, что твой стремительный вояж в Северную Германию остался незамеченным. В общем, все необходимые на этот счет распоряжения я уже подписал. Сегодня к вечеру тебе перешлют все документы и составят справки по делам. А дальше на тебе будут и переговоры о мире, кои все равно начнутся, не сейчас, так через год. Основную работу пусть делают дипломаты, тебе же предстоит руководить, не давая ставленникам бывшего канцлера нам все испортить!

— Фух… умеешь ты удивить!

— Константин, это ведь предсмертная воля Папа́, — проникновенным тоном заявил Александр, взяв при этом за руку и глядя прямо в глаза. — Именно он завещал тебе заниматься переговорами с нашими врагами!

— В ход пошла тяжелая артиллерия? — усмехнулся я, хорошо зная его ухватки.

— Как хочешь, но отказа я не приму!

— И не думал, но позволь сначала пару уточняющих вопросов?

— Спрашивай, охотно отвечу.

— Насколько широкие полномочия ты готов мне доверить?

— Бери, сколько нужно, лишь бы скорее закончить эту бессмысленную войну. Мы ведь только благодаря тебе и справляемся.

— Ну не преувеличивай, Камчатку отбили сами. На Севере тоже как-то управились…

— Не спорь. Там были опять твои моряки.

— Пусть так, но без поддержки народа у нас ничего бы не вышло. Впрочем, мы сейчас не об этом. Скажи, если уж речь зашла о будущем мире, какие условия ты считаешь приемлемыми?

— Все просто. Во-первых, никаких контрибуций. Святые места наши, равно как и преимущественное право покровительства над христианами в Османской империи. Чужой земли не хотим, но и своей…

— Стоп-стоп-стоп! А зачем мы тогда брали Трапезунд и Батум?

— Я полагал, чтобы иметь возможность для маневра во время переговоров.

— И это тоже, но… ты постоянно твердишь мне о священной воле отца. Помнишь, что он говорил на этот счет?

— Что?

— Там, где хоть раз поднялся русский флаг, спускаться он больше не должен! Поэтому, если хочешь торговаться — твоя воля. Согласись отдать французам святые места, пожертвуй покровительством балканских христиан в пользу концерта великих держав, но не отдавай землю, политую кровью наших солдат!

— Костя! — изумлённо посмотрел на меня брат. — Тебя словно подменили…

— В смысле?

— Ты всегда стоял за защиту наших единоверцев!

— И сейчас стою. Но совершенно не понимаю, почему ради эфемерного покровительства балканским христианам надобно вернуть туркам реальный Трапезунд?

— Боюсь, османы на это не пойдут.

— Можно подумать, их кто-то собирается спрашивать, — фыркнул я. — К слову, помнится, Нессельроде говорил, что получил через своего зятя от императора Наполеона некие предварительные условия. Ты случайно не знаешь, в чем они состоят?

— Совсем забыл распорядиться об отправке тебе копии. Впрочем, условий там не много, и я их помню. Во-первых, возвращение к довоенным границам.

— На хрен! — коротко прокомментировал я желание императора французов, после чего, видя изумление Саши, пояснил. — Если бы они захватили часть нашей территории, тогда бы можно было обменяться, а без того и говорить не о чем. Что еще?

— Демилитаризация Черного моря.

— Адрес повторить?

— Покорно благодарю, — улыбнулся брат. — Но нет. Впрочем, тут я с тобой согласен. Предлагать нам сейчас такое — абсурд!

— Еще что-нибудь?

— Свободное судоходство по Дунаю.

— Хотят подольститься к Австрии? Тоже на хрен! Во всяком случае, пока в Вене не готовы нас безоговорочно поддержать!

— Далее то, о чем ты уже говорил. То есть отказаться от покровительства христианам. И я, право же, решительно не понимаю столь резкой перемены твоего мнения на этот счет.

— Видишь ли, Саша. Во-первых, на мой не просвещенный взгляд, покровительство всем этим страдающим под иноземным игом народам не принесло нам ничего хорошего. По большому счету, это лишь формальный повод, позволяющий нам вмешиваться во внутреннюю политику Османской империи, без которого вполне можно обойтись. Как это делают сейчас союзники. А во-вторых, мы, то есть правительство России, почему-то озабочены процветанием всех народов, кроме собственно русского.

— Отчего ты так говоришь?

— А разве это не правда? Ради интереса потребуй в Министерствах Внутренних дел и финансов статистические выкладки. Сколько платят налогов в Российских губерниях, а сколько на окраинах? Под твоим скипетром благоденствуют все. Поляки, финны, чухонцы, грузины и прочие нацмены, но только не русские. Даже евреи, вечно плачущие о своей тяжелой доле, и те имеют больше прав. Ведь на них хотя бы не распространяется крепостное право!

— Постой-постой, это что за словцо? — попытался съехать с неприятной темы брат. — Откуда оно?

— Ты о чем?

— Ну эти «нацмены»…

— Ах вот ты про что, — чертыхнулся я про себя, сообразив, что в пылу дискуссии употребил советский неологизм. — Видишь ли, в нашем Богоспасаемом отечестве есть русские, а есть национальные меньшинства. Сокращенно нацмены.

— То есть инородцы?

— Можно и так сказать. Тем более, что дело не в термине! А в том, что заботиться в первую, а также вторую и в третью очередь нужно именно о своем народе, а не третировать его в угоду заведомым врагам.

— Так уж и врагам?

— Вспомни, как сильно облагодетельствовал наш дядя поляков. Чем они отплатили?

— Но есть же и примеры иного рода. Те же финны…

— Вот что я тебе скажу, братец. Не стоит обольщаться на их счет. Поверь, среди жителей Великого княжества Финляндского довольно людей, презирающих все русское и искренне считающих себя по отношению к нам высшей расой!

— Что? — не поверил Александр. — Ты сейчас точно про финнов, никогда не имевших даже государственности?

— Именно. На самом деле нам, если можно так выразиться, «повезло» с противником. Англичане, как всегда, не сумели сдержать своих грабительских инстинктов и начали грабить чухонцев. Если бы не это, те в лучшем случае ограничились нейтралитетом. Но скорее всего с восторгом присоединились бы к противнику. И это стало бы для нас катастрофой.

— Ты говоришь страшные вещи!

— От этого они не перестают быть правдой. Поэтому, если мы хотим сохранить свою империю, надо коренным образом пересмотреть отношение к национальному вопросу. Отныне все народы в нашей обширной стране должны ясно видеть, что русским быть в России не просто почетно, но и выгодно! Но для этого нужно, чтобы русские в своей стране жили в достатке. Чтобы их дети могли получать образование! Чтобы у них была перспектива в жизни!

— Но как этого достичь?

— Очень просто. Дать людям немного свободы и показать перспективу. И тогда наш народ горы свернет!

— А где взять столько земли?

— Боже правый, Россия — самая большая в мире страна. В Сибири, на Кавказе, в Средней Азии и на Дальнем Востоке достаточно места, чтобы разместить вдвое больше людей, чем у нас есть сейчас! К слову, там можно найти место и для балканских христиан, если уж на то пошло. Пусть приезжают, земли для всех хватит. Но в первую очередь нужно думать все же о своих!

— Ты так страстно обо всем этом говоришь, просто голова кругом. Можешь быть уверен, я вполне согласен с твоими мыслями, но все же это дело будущего, а сейчас все же следует заняться более насущными заботами.

— Войной?

— И этим тоже, — улыбнулся брат. — Но вообще я имел в виду обед. Не желаешь присоединиться?

— Чертовски своевременное предложение! — засмеялся я. — Поверишь ли, с утра маковой росинки во рту не было…

Я и прежде не раз обедал у брата, но поскольку тогда он был еще цесаревичем, все было немного проще. Можно сказать, по-домашнему. Теперь все немного иначе, официальнее. Даже дежурный генерал-адъютант есть.

Сегодня это был граф Александр Владимирович Адлерберг, чья звезда стремительно разгоралась на придворном небосводе. Да, а начиналось все с его бабки — норвежской аристократки Анны Шарлотты Юлианы Багговут, назначенной еще императором Павлом воспитательницей для третьего сына — будущего Николая Первого и ставшей затем статс-дамой, гофмейстериной и главой Смольного института, получившей позднее титул и фамилию графини Барановой.

Она же приложила руку на старости лет и к воспитанию цесаревича Александра Николаевича. Продолжил ее успехи и сын — один из любимцев Николая — ставший министром двора граф Владимир Адлерберг. Теперь вот и третье поколение готово в бой, благо, два Александра и выросли вместе, став ближайшими друзьями. Да-с… вот так…

Место во главе стола занял, разумеется, сам государь. Мне, согласно регламенту, полагалось место слева от него, напротив императрицы, но Александра Федоровна пожелала, чтобы я сел рядом с ней. После чего стало понятно, что важные разговоры еще не окончились.

Так же присутствовали дети: наследник престола и любимец родителей одиннадцатилетний Николай, девятилетний, похожий на насупленного бульдожку Сашка, семилетний Вовка и пятилетний, лишь недавно в первый раз переодетый из детского платьица в матроску Алешка. Великая княжна Маша в связи с очевидным малолетством осталась с няньками.

Сам обед прошел, можно сказать, непринужденно. Дети почти не шалили, разве что надутый увалень Сашка громко фыркнул, увидев скорченную мною рожу. Да еще Лешка то и дело кидал пробравшемуся в столовую Милорду какую-нибудь вкусняшку. Как ни странно, про Милорда мне приходилось слышать еще до моего попадания в прошлое.

Помните пронзительную повесть Гавриила Троепольского «Белый Бим — черное ухо»? Там хозяин Бима, пытаясь подтвердить породу своего пса, вспоминает про собаку императора с белой лапой? Вот это Милорд и есть. Беспородный сеттер с игривым, но при этом добрым характером. С ним постоянно случаются разные забавные казусы, которые, впрочем, всегда сходят ему с рук. Точнее с лап.

Сначала на столе появилась рыбная русская калья. Сваренная из жирной рыбы и щедро приправленная паюсной икрой на ядреном огуречном рассоле, пряно-острая и густая, с ярким кисло-соленым вкусом. Отличное начало застолья. А следом появились любимейшие блюда царя. Нежнейшая осетрина и медвежья печень, запеченная на углях. К слову, это и правда настоящий деликатес. Опять же и время для добычи на косолапых сейчас самое подходящее, а мой царственный братец отличался небывалой страстью к охоте, и даже траур ему в том помехой не стал. На десерт всех угостили сладкой ячневой «барановской» кашей со сливками, популярностью своей обязанной все той же воспитательнице двух царей — графине Барановой.

Когда обед, наконец, закончился, и дети, попросив разрешения, удалились, мы остались втроем. Даже Брат Александр, против обыкновения, не ушел курить любимые папиросы фабрики «Лаферм».

— Константин, — без обиняков начала императрица. — Есть одно деликатное дело, которое бы мне хотелось с тобой обсудить.

— Я весь внимание, ваше величество!

— О нет-нет, не надо никакой официальности, ибо дело это, в сущности, семейное.

— Хорошо, Мари. Скажи, что тебя беспокоит?

— Речь идет об одной молодой особе, с которой ты, как мне сказали, обошелся не слишком учтиво.

— Правда⁈

— Перестань притворяться, речь идет о Машеньке Анненковой, которую ты так безжалостно изгнал из своего дома!

— Вот именно, из своего. Видишь ли, я считаю, что мадемуазель Анненкова весьма дурно влияет на мою супругу.

— И в чем это выражается?

— Прости, я не хотел бы обсуждать здоровье Александры Иосифовны у нее за спиной. Скажу лишь, что лейб-медик Иван Васильевич Енохин рекомендовал ей принимать опийное молочко, что на мой взгляд свидетельствует о серьезном нервном расстройстве. Пойти на столь серьезные меры я, разумеется, не готов, но поспешил избавиться от всех раздражающих факторов. В том числе и от Анненковой.

— Но ты не думаешь, что это могло еще более расстроить милую Санни?

— Увлечение спиритизмом расстраивает ее куда больше!

— Прости, мой дорогой, но я решительно тебя не понимаю. Это всего лишь безобидная забава, которой увлекаются многие люди нашего круга.

— Видишь ли, Мари. Карты тоже, в сущности, безобидная игра, но иногда случается так, что азартные люди просаживают за вечер все свое состояние, лишая свои семьи не только куска хлеба, но и всякого будущего. Так и тут, Анненкова не просто слишком увлеклась своими фантазиями, на что мне, в сущности, плевать, но и убедила в их реальности мою жену. Как хотите, но этого я точно не потерплю!

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что она объявила себя принцессой бурбонского дома Марией Антуанеттой?

— В каком смысле? — вытаращил глаза помалкивавший до сих пор брат. — Она же из Габсбургов!

— Очевидно, в Патриотическом институте не слишком хорошо преподают генеалогию.

— Может, бедная девочка была вместилищем духа казненной королевы, и это так на нее повлияло…

— Мари, эта «бедная», как ты выразилась, девочка либо сумасшедшая, либо такая же мошенница, как и ее папаша. Он, кстати, уже обращался ко мне за субсидией, чтобы, цитирую — «компенсировать урон репутации»!

— И ты отказал?

— Естественно! Если мы будем тратить деньги на всяких проходимцев, это плохо кончится и для нас, и для России. В общем, вы, как хотите, а я терпеть представителей этой семейки более не намерен!

— В твоих словах есть резон. Может, выслать их за границу?

— Это уж как знаешь, хотя бедламов у нас на Руси, слава Богу, хватает.

[1] Императорская военная академия — с 1855 года Николаевская академия Генерального штаба.

[2] Несчастная ружейная драма — так называлась эпопея с перевооружением РИА после Крымской войны, когда за каких-то двенадцать лет на вооружение были приняты одна за другой шесть разных винтовок под разные патроны. Сначала дульнозарядная обр.1856 г, затем Тьери-Нормана, Карле, Крнка, Баранова и Бердана.