Константин. Аландский крест

Глава 13

Застывшая постройка первого русского броненосца со всей очевидностью показала, что проблемы в Морском ведомстве носят системный характер, а следовательно, решать их надо системно. То есть не заниматься руководством в ручном режиме, как я это делал до сих пор, а полностью менять структуру. Не то чтобы я не осознавал этого раньше, просто при покойном родителе, царство ему небесное, никто бы мне этого не позволил. Зато сейчас, получив от августейшего брата карт-бланш…

Первым делом нужно было составить списки, названные впоследствии каким-то чрезмерно образованным шутником «проскрипционными», в которые вошло почти полсотни престарелых адмиралов, генералов по адмиралтейству, крупных чиновников и тому подобных персон, видеть которых в своем министерстве я более не желал.

— Куда же их девать? — изумленно посмотрел на меня Александр, обладавший, как и большинство Романовых, отменной памятью, и потому более или менее знакомый практически со всеми фигурантами.

— Что хочешь. Мне они не нужны.

— Так ведь и выгнать их не за что…

— Появится, если доверить им что-то важное!

— Вот тогда и выгоняй!

— Можешь мне поверить, было бы сейчас мирное время, так бы и сделал, но сейчас война, и на совершение ошибок у нас нет ни времени, ни денег!

— Государственный совет и сенат, как ты говоришь в таких случаях, не из каучука!

— А кому легко?

— Ладно, посмотрю, что можно будет сделать. Не думаю, что нельзя найти этим заслуженным людям никакого применения…

— Верю в тебя, Саша. И преклоняюсь перед твоей государственной мудростью!

— Прекрати балаган. Тем более что льстец из тебя, прямо скажем, отвратительный. Слишком очевидна ирония.

— Прости, не хотел тебя обидеть.

— Я вовсе не обижаюсь, ибо прекрасно осведомлен о мере своих талантов. Кстати, ты слышал, что граф Клейнмихель написал прошение об отставке?

— Слава Богу, нашелся среди всей этой камарильи один разумный человек и ушел сам! Еще бы наш «любимый» канцлер последовал этому примеру — цены бы ему не было!

— О нет. Довольно мне и одного скандала с матушкой.

— Сильно ругалась из-за графа?

— Боюсь, словами это не передать.

— Сочувствую. Впрочем, ты никогда его не жаловал, так что все к лучшему.

— А ты разве нет?

— И я тоже. Но знаешь, тут подумалось, что от Клейнмихеля, каким бы дурным человеком он не был, по крайней мере, осталась железная дорога, которой еще многие годы будут пользоваться люди и государство. А вот большая часть тех, кто в моем списке, могут похвастаться разве что сборником придворных анекдотов.

— Ты сейчас про Меншикова? — ткнул пальцем напротив его фамилии в списке царь.

— И не только.

— Александр Сергеевич, — со значением в голосе заметил Саша, — долго и верно служил нашему отцу.

— Пожалуй ему знак отличия «За беспорочную службу». Если не ошибаюсь, в следующем году будет ровно пятьдесят лет, как он в строю.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — мягко улыбнулся император, и я понял, что он не отстанет.

Впрочем, без компромиссов в этом деле все равно не обойтись, зато я смог избавиться от самых одиозных и замшелых ретроградов в своем ведомстве. Благо у меня было, кем их заменить.

Главное условие удачных реформ — это наличие собственной команды, которая и будет проводить их в жизнь. И такая команда, пусть и не сразу, но сформировалась. Моряки, артиллеристы, администраторы, финансисты, ученые… В России всегда хватало талантливых людей, а мне оставалось лишь находить и поддерживать их. Ставить амбициозные задачи, обеспечивать ресурсами и, что ничуть не менее важно, строго спрашивать за результаты!

Одним из таких проектов была уже упомянутая перестройка трофейного «Эдинбурга» в импровизированный броненосец, которому какой-то острослов дал прижившееся впоследствии имя — «Не тронь меня». Общее руководство теперь осуществлял Путилов, непосредственное — молодые офицеры Корпуса Корабельных Инженеров штабс-капитан Аристарх Иващенко и поручик Леопольд Шведе. Вскоре после моего прибытия все трое были приглашены ко мне в Мраморный дворец. На одно из ставших в последнее время обычными собраний.

— Ну не томи, Николай Иванович, как идут дела? — поинтересовался я, пожимая новым гостям руки, от чего не слишком избалованные таким обращением господа инженеры слегка зарделись.

— Все, что зависело от меня и двух моих помощников, исполнено, — с улыбкой отвечал Путилов. — Теперь дело за броней и пушками.

— Господа? — обернулся я к гревшимся у камина артиллеристам: брату Михаилу и присевшим ему на уши Баумгарту с Маиевским.

— За нами дело не станет, — с гордостью ответил за все свое ведомство великий князь. — Двенадцать первых нарезных 60-фунтовок прошли испытания и готовы к установке!

По сути, эти орудия представляли собой чугунные пушки конструкции все того же Баумгарта, внутри которых были сделаны нарезы, а поверх на-горячую надеты три широких стальных кольца. Снаряды продолговатой формы из закаленного чугуна с расширяющейся после выстрела медной юбкой на донце. Если не ошибаюсь, в нашей истории обе эти конструкции были предложены американским изобретателем Ричардом Пэрротом.

— А сколько пушек предусмотрено на нашем броненосце?

— Четырнадцать в бортовой установке, одна погонная и одна ретирадная, — тут же доложил Иващенко.

— Маловато будет! — усмехнулся, глядя на ничуть не смутившегося брата.

— К весне изготовим еще никак не менее двух десятков. Плюс, ожидается доставка такого же количества орудий конструкции Николая Владимировича, — кивнул на молодого коллегу недавно произведенный в генералы Баумгарт.

— Они же гладкоствольные?

— Но гораздо мощнее всех имеющихся у нас орудий того же класса, — парировал тот.

Надо отдать должное его превосходительству, сослуживцев он, пользуясь чином и положением, не зажимал.

— А сколько нужно для «Первенца»?

— Восемнадцать. Но осмелюсь напомнить вашему высочеству, что изначально батареи планировалось вооружать главным образом гладкоствольными орудиями.

— Изначально мы вовсе не ждали, что им придется встретиться с английскими и французскими аналогами. Причем, есть у меня подозрение, что броня европейцев покрепче будет… Как хотите, господа, но нам просто необходим какой-нибудь козырь в рукаве!

— Интересные, Константин Николаевич, у вас аналогии, — усмехнулся Путилов. — Впрочем, — тут же поправился он, — мы ведем борьбу с записными шулерами, так что я не осуждаю. Что же касается возможности противостояния броненосным противникам, предлагаю вернуться к оружию древности — тарану!

Надо сказать, что идея эта была далеко не новой. Еще во время создания эскиза будущего «Не тронь меня» было предложено оснастить импровизированный броненосец массивным чугунным форштевнем, которым он мог бы пускать на дно застигнутых на якоре противников. В принципе, я знал, что подобное украшение в ближайшие пятьдесят лет станет для боевых кораблей обязательным, но все же выступил против.

Во-первых, настораживал весьма внушительный вес. Как по мне, в условиях ограниченного водоизмещения его можно использовать более рационально. Во-вторых, он вполне мог застрять в корпусе неприятеля, как, собственно говоря, это и случилось с реальной «Виргинией». В-третьих, по порядку, но не по значению, было мое послезнание, что единственная удачная атака таким оружием случится не столько благодаря храбрости и находчивости австрийского адмирала Тегетгофа, сколько панике, царившей к тому времени на кораблях итальянцев. Надеяться, что то же самое может случиться с англичанами или французами, было, как по мне, несколько опрометчиво.

В общем, по моему мнению, овчинка не стоила выделки. Однако, припоминая, что французские батареи типа «Девастасьен», как, очевидно, и их английские копии, отличались малой скоростью и весьма посредственной управляемостью, дело могло и выгореть. Их же никто не собирался использовать в маневренном бою. Выйти на дистанцию действенного огня, встать на шпринг и открыть стрельбу. Вот и весь их план на битву. И кто знает, а ведь может и впрямь сработает? Стоит попробовать или не заниматься ерундой?

— А что, если заменить таран шестовыми минами? — неожиданно для многих спросил Лихачев.

— Так себе идея, если честно, — покачал головой я. — Все равно придется подходить к вражескому кораблю вплотную, а это не самый простой маневр, если, конечно, противник не слеп и не слабоумен. Во-вторых, придется хранить на корабле изрядный запас динамита, а это довольно нестабильная взрывчатка.

— Но ведь мы их и так храним на кораблях?

— Да, на пароходах и канонерках, которые потерять, конечно, жалко, но все же не так, как единственный броненосец!

— Полно, Константин Николаевич, мы все отдаем должное вашей предусмотрительности и осторожности, но, кажется, ваше императорское высочество дует на воду. Несчастных случаев с динамитом еще, слава создателю, не случалось и, очевидно, при должной осторожности не случится и впредь.

— Эти бы слова, да Богу в уши, — проворчал я, не зная, как отговорить подчиненных от опрометчивого, на мой взгляд, шага. Можно было, конечно, просто запретить, но это противоречило моей стратегии. Нельзя подавлять инициативу у своей команды!

— А что, если мину не ставить на шест, а метать? — неожиданно предложил все тот же Путилов и, видя наше недоумение, пояснил. — Если будет таран, так отчего же не быть катапультам?

— Ну, Николай Иванович, это ты хватил…

— Погодите-ка, — воскликнул я. — Катапульта — это, конечно, здорово, но только на современном техническом уровне. Что, если сделать небольшую пушку или даже скорее мортиру и запускать мину из нее.

— Помилуйте, Константин Николаевич, вы же сами говорили о нестабильности динамита. Не выдержать ему выстрел даже самого малого порохового заряда!

— Нет-нет, господа, вы не поняли. Пушка будет не пороховая, а пневматическая.

Если честно, это тоже не было моей идеей. Динамитные пушки делали или, если точнее, будут делать американцы в 1880-х годах. Увы, инновация запоздает, и новое оружие так и не сумеет составить конкуренцию успевшим хорошо зарекомендовать себя торпедам. Отчего и останется всего лишь забавным техническим курьезом. Но ведь сейчас-то никаких торпед еще нет!

— Вы серьезно? — немного ошарашенно посмотрели на меня артиллеристы.

— А почему нет? Надо только предусмотреть на новых броненосцах защищенное место для установки компрессоров и баллонов сжатого воздуха. Ну и для самого орудия, разумеется.

— Для этого надобно знать габариты и вес этой самой пневматической пушки, — немного помявшись, заметил Шведе. — А также всех потребных для ее функционирования устройств.

— Верно, — вынужден был согласиться я, уже немного жалея, что дал волю фантазии, ибо выглядеть прожектером в глазах своей команды мне совершенно не улыбалось.

— Если ваше высочество прикажет изыскать средства для финансирования работ, — задумался Путилов, — то, полагаю, к лету можно было бы соорудить работающий образец. Ну или…

— Или идея окажется несостоятельной? — закончил я за него. — Оставь, Николай Иванович, у тебя и без того довольно забот.

— Гхм. Мне кажется, знаю человека, которому вы могли бы поручить данное дело, — откашлявшись, начал не часто появлявшийся на таких собраниях Фишер.

— И кто же он?

— Экстраординарный профессор Гельсингфорского университета надворный советник Барановский.

— А что он преподает? — поскольку фамилия показалась мне знакомой. — Физику или механику?

— Ни то ни другое. Степан Иванович — профессор русской словесности.

— Вот как? — недоверчиво посмотрел я на финна.

— Кроме того, господин Барановский известен как переводчик с восточных и скандинавских языков, а также весьма увлекается механикой. В частности, пневматическими машинами.

— Чудны дела твои Господи! Впрочем, за неимением гербовой пишем на простой. Константин Иванович, устрой мне встречу с этим Барановским. Посмотрю, что за человек.

— Главное, чтобы динамита хватило, — спохватился Путилов.

— Да сколько его там надо будет. Пуда три-четыре на мину?

— Беда в том, Константин Николаевич, что многие мины, в особенности из числа самых первых, успели прийти в негодность и требуют замены.

— Но почему?

— Очевидно, корпуса оказались негерметичными, и взрывчатая начинка стала переувлажненной.

— Ну, этого следовало ожидать. Все же оружие новое и без накладок не обойтись. Что до количества… кстати, а где Петрушевский с Зининым? Отчего не показываются?

— Точно не знаю, но слышал, они очень заняты. По их словам, готовят для вашего высочества какой-то сюрприз, но о деталях, простите великодушно, не осведомлен.

— Ну и ладно. Головнин, будь добр, внеси в мой график посещение мастерских. Как говорится, если гора не идет к Магомету…

Обычно подобные встречи заканчивались совместным обедом или ужином, после которого мы прощались, и я возвращался к семье. Надо сказать, что прежде великая княгиня не упускала случая принять участие в наших собраниях. Главным образом, конечно, чтобы получить свою порцию комплиментов от бывавших у меня молодых и не очень офицеров. Однако теперь умные разговоры Александре Иосифовне наскучили, в связи с чем она предпочитала проводить время в обществе своих фрейлин. Или, если точнее, одной из них — Марии Анненковой.

Пройдя через анфиладу комнат, я оказался в салоне жены, где и застал их о чем-то беседующими. Когда год назад Маша впервые переступила порог Мраморного дворца, она была совсем еще юной и довольно-таки застенчивой барышней. Теперь же передо мной оказалась уверенная в себе девица, даже не подумавшая при моем появлении встать или хотя бы потупить глаза.

— Добрый вечер, — улыбнулся я протянувшей руку для поцелуя жене.

— Наконец-то, — нервно заявила она. — Думала, ваша встреча опять затянется до утра.

— Дела, — улыбнулся примирительно ей в ответ.

— Ты же помнишь Машу?

— Конечно.

— Она согласилась провести для нас сеанс.

— Сеанс чего? — насторожился я, глядя на чрезмерно взволнованную супругу.

— Сейчас ты все сам увидишь. Тебе нужно будет лишь немного нам помочь.

— В чем же?

— Будь добр, задуй свечи, кроме тех, что на камине.

Пожав плечами, я выполнил просьбу, после чего присел рядом с дамами за невысокий круглый столик и не без любопытства взглянул на ставшую необычайно серьезной фрейлину. В какой-то момент мне даже захотелось пошутить, скорчив какую-нибудь забавную рожицу или еще что-то в этом роде, но, взглянув ей в лицо, я решил повременить.

— Для начала сеанса надобно взяться за руки и держать их, не касаясь стола, — торжественно объявила нам Мария, после чего они обе протянули ко мне руки.

Отстраниться в данной ситуации было, по меньшей мере, невежливо, поэтому я подчинился, с интересом наблюдая за развитием событий. Некоторое время мы сидели молча. Мерцающий свет от одной единственной горящей свечи придавал комнате и моим спутницам чрезвычайно таинственный вид. Затем в воздухе произошло какое-то движение, как будто где-то рядом распахнули окно, отчего, признаюсь, мне стало немного не по себе.

— Я чувствую! — неожиданно низким голосом провозгласила Маша, вызвав облегченный вздох у моей жены.

— Духи здесь… — прошептала она.

В этот момент стоящий, между нами, стол немного покачнулся и стал медленно поворачиваться против часовой стрелки. Мария и Александра Иосифовна восприняли это как должное, я же продолжал хранить молчание, начиная понемногу понимать, что здесь творится.

— Зачем вы звали нас? — все тем же неестественным голосом спросила фрейлина, очевидно, взяв на себя связь с потусторонними силами.

— Позволено ли будет задать вам вопрос? — несмело вопросила великая княгиня.

— Кого вы хотите слышать?

— Королеву Франции Марию Антуанетту!

— Спрашивайте, она здесь!

— Дух Марии Антуанетты, — нараспев начала жена, — скажи, скоро ли окончится эта война?

Пару минут наш медиум молчал, по всей видимости, ожидая ответ от души обезглавленной королевы.

— Много дней пройдет, — начала, наконец, Маша, все тем же замогильным голосом, — прежде чем земля и вода насытятся кровью. Многие сгинут в морской пучине, а иные же окажутся в могилах!

Судя по всему, мадемуазель Анненкова могла бы с лёгкостью стать пифией в храме Аполлона в Дельфах, славящихся как раз такими двусмысленными ответами. А вот Александра Иосифовна, кажется, едва не впала в экстаз.

— Костя, хочешь спросить что-нибудь? — лихорадочно блестя глазами, спросила она меня.

— Конечно.

— Спрашивай!

— Скажите, мадам, — постаравшись остаться серьезным, начал я, — правда ли, что, когда вам доложили, что у парижских санкюлотов нет хлеба, ваше величество посоветовали им есть пирожные?

Некоторое время все присутствующие молчали, и я было подумал, что Мария Антуанетта никак не может собраться с мыслями. Как вдруг вскочившая со своего места Анненкова начала завывать.

— Она обиделась! Она ушла! Вы ее оскорбили! С духами так нельзя!

— Машенька, милая, успокойся, все хорошо! — хлопотала вокруг нее жена, время от времени бросая на меня не слишком ласковые взгляды.

Я же тем временем поднялся со своего места и, взяв в руки все еще горящую свечу, начал зажигать остальные. Наконец в салоне стало достаточно светло, после чего фрейлина так же неожиданно пришла в себя.

— Что случилось? — уже обычным для восемнадцатилетней девушки голосом спросила она.

— Слава Богу, — с явным облегчением вздохнула великая княгиня. — Ты вернулась…

— Как все прошло? — наивно хлопая глазками, поинтересовалась она, переводя взгляд то на меня, то на Александру.

— Кажется, вызванная нами особа, — хмыкнул я, невольно восхищаясь актерским мастерством юной мошенницы, — была несколько не в духе и не захотела общаться.

— Мне очень жаль…

— А уж мне-то как, мадемуазель. Впрочем, раз уж у меня не получилось переговорить с Марией Антуанеттой, быть может, получится перекинуться парой слов с твоим батюшкой? Скажем, завтра же утром!

— Помилуйте, ваше императорское высочество, как же я передам ему вашу волю?

— Полагаю, при таких способностях это не будет проблемой. Вызови дух скорохода Палладия [1], да и дело с концом. Если уж он от Константинополя до Ктесифона [2] за три дня добирался, то уж по Петербургу за ночь по-всякому обернется.

— Как ты можешь? — растерянно посмотрела на меня супруга, но я не стал отменять свой приказ. Стоит ли упоминать, что в ту ночь я спал один?

Увы, но мошенники существовали всегда. Пророки, гадалки, теперь вот еще и медиумы, — еще долго будут наживаться на легковерных людях. Середина XIX века стала расцветом спиритизма, причем им увлекались не только скучающие барыни, но и серьезные политики, вроде того же Наполеона III, и даже некоторые ученые. Моя же дорогая Санни, как ни прискорбно это признавать, никогда не блистала особым умом и проницательностью, к тому же оказалась легко внушаемой, отчего была просто обречена стать жертвой какой-нибудь мистификации.

Но, прежде чем осуждать ее и смеяться над прошлым, вспомните своих современников, диктующих незнакомым людям по телефону заветные цифры с обратной стороны сберкарты или раз за разом голосующих за заведомых негодяев.

По всей видимости, Маша все-таки последовала моему совету насчет Палладия. Во всяком случае, наша встреча с ее папашей все-таки состоялась. Сергей Петрович смолоду был богат и принадлежал к хорошему роду. Казалось бы, всего перечисленного с лихвой хватало, чтобы сделать хорошую карьеру в Петербурге, но, увы. Живость характера и любовь к разгульной жизни не оставили дослужившемуся лишь до коллежского секретаря [3] Анненкову ни одного шанса.

Прогуляв к сорока годам не только свое состояние, но и приданое жены, он остался с пятью дочками на руках, которых надо было как-то пристраивать. Одну из них, по протекции тогда еще цесаревны Марии Александровны, на свою беду взяла к себе моя бедная Саша.

— Ваше императорское высочество, — склонился передо мной пожилой господин в недурно пошитом фраке с изрядно потасканным лицом. — Счастлив возможности засвидетельствовать вам…

— Уймись! — поморщился я, быстро утомившись от его многословия. — И слушай, что я тебе скажу. Твоя дочь дурно влияет на мою жену. Потому выбирай, либо ты немедля отправишь ее в деревню или заграницу, или к черту на рога, лишь бы подальше отсюда. Либо вас повезут туда под конвоем. Это понятно?

— Но ваше императорское высочество, — растерялся Анненков-старший, — чем мы с моей бедной девочкой заслужили такую немилость⁈

— Ты что не знаешь, что она творит?

— Накажи меня Бог, если да!

— Я про ее спиритические сеансы.

— Господи, я уж думал, что и впрямь случилось дурное. Помилуйте, но ведь это дело совершенно обычное-с! Да, моя девочка сильный медиум, но какая же в том ее вина? Духи сами выбирают, кого сделать проводниками своей воли…

— Послушай, любезный! — пришлось подпустить в голос немного металла. — У меня нет времени болтать с тобой об разных пустяках! Либо ты сделаешь, как я тебе велю, либо пожалеешь, что вообще родился.

В этот момент дверь в кабинет тихонько приоткрылась, и через образовавшуюся щель внутрь буквально проскользнула Маша.

— Что ты здесь делаешь? — удивился отец девушки.

— Сейчас ведь решается моя судьба? — спокойно и даже деловито осведомилась она. — Мне кажется, я имею право знать, что мне уготовано?

— Да ничего особенного, — хмыкнул я в ответ. — Все, что я хочу, это чтобы ты и твоя семья держалась подальше от моей.

— Кто вы такой, чтобы предъявлять мне такие требования? — буквально окатила меня волной высокомерия совершенно преобразившаяся при этом фрейлина.

— Что⁈ — практически в один голос спросили мы, после чего Анненков-старший осторожно спросил, — доченька, ты здорова?

— Нынешней ночью, — привычным уже замогильным тоном начала она, — оскорбленная вами Мария-Антуанетта открыла мне, что на самом деле я ее единственная наследница и потомок. Во мне живет ее царственный дух.

— Я всегда это подозревал, — всхлипнул прослезившийся папаша.

И в ответ на мой яростный взгляд принялся лепетать что-то запредельно нелепое про внучатую племянницу Людовика XVI, которая была похищена, подменена… Я не стал его прерывать, пусть выговорится, болезный. Стало даже немного любопытно, до какой меры бреда они на пару с дочкой дойдут.

Приняв мое молчание за свой успех, парочка мошенников без тени сомнений принялась излагать и вовсе уж завиральные версии, выдаваемые за чистую монету, в которых дошли до того, что увязали герцога Ангулемского, датскую принцессу Матильду и благородное семейство Анненковых.

Ну, с меня, пожалуй, достаточно.

— Воробьев! — не выдержав творившегося вокруг меня балагана, крикнул я.

— Я здесь, вашество! — привычной скороговоркой рявкнул выскочивший как из-под земли матрос.

— Эти господа уезжают! — кивнув в сторону Анненковых, приказал я, — Проводить!

— Слушаюсь! — вытянулся тот, после чего решительно развернулся к Сергею Петровичу. — Барин, сам пойдешь или пособить?

Мошенникам ничего не оставалось, как ретироваться, но перед тем никак не желающая признать поражение Мария прошипела в мою сторону:

— Александра Иосифовна этого не позволит!

В другое время я бы, вероятно, нашел, что ей ответить, но сейчас мне было не до препирательств с обманувшейся в лучших чувствах авантюристкой. Нужно побывать в динамитных мастерских, встретиться с самыми разными людьми от высших сановников империи до простых мастеровых, решить кучу безотлагательных вопросов в министерстве…

— Слава тебе, Господи! — неожиданно громко выпалил стоявший рядом со мной Кузьмич. — Избавились от проклятущей ведьмы! Ведь до чего ее высочество довела, смотреть больно…

— Сразу бы доложил, я бы ее в первый день отсюда наладил!

— Нам в господские дела влезать не положено, — развел руками старый слуга.

[1] Палладий — реальное историческое лицо. Служил скороходом византийскому императору Феодосию Каллиграфу.

[2] Ктесифон — столица Сасанидского Ирана, примерно в 30 км от современного Багдада.

[3] Коллежский секретарь — гражданский чин Х класса. В описываемое время соответствовал армейскому штабс-капитану.