Константин. Аландский крест

Глава 17

Вот уже почти сорок лет во главе Российского внешнеполитического ведомства стоял один из авторов «Священного союза» Карл Васильевич Нессельроде. Будучи, мягко говоря, невысокого роста, он постоянно терялся на фоне довольно-таки рослых царей, которым ему пришлось служить.

Причем настолько, что некоторые историки его практически не замечали, считая всего лишь послушным проводником монаршей воли, не имевшим собственного мнения. А если и вспоминали, то лишь для того, чтобы вслед за Тарле дружно обругать. И было за что… Но, как бы то ни было, нос по ветру любезнейший Карл Васильевич держать умел и место своего у руля русской дипломатии уступать никому не собрался.

Видимо поэтому первым, кто меня поздравил с «выдающимся дипломатическим успехом» после возвращения из Стокгольма, был наш канцлер.

— Что? — не поверил я своим ушам.

— Одним ударом разрубил Гордиев узел «русско-шведских отношений» к вящей славе отечества! — охотно процитировал рожденный министром меморандум император Александр.

— Да ладно!

— Впрочем, не обольщайся, — хитренько усмехнулся в бакенбарды брат. — Дальше идут соображения обо всех возможных неприятностях, которые могут воспоследовать после твоей эскапады. Кстати, как ты решился?

— Сам удивляюсь, — пожал я плечами.

— Нет, правда. Это ведь не первый твой успешный опыт в дипломатии?

— Я действовал как частное лицо!

— Перестань. Такие люди, как мы с тобой, не могут быть частными лицами по определению. Но, как говорится, победителей не судят.

— И на том спасибо, благодетель!

— Более того, — продолжил император, не обращая внимания на мою шпильку, — есть мнение продолжить столь удачное начинание. Но уже официально.

— В каком смысле?

— Почему бы тебе не совершить вояж в Европу?

— Куда⁈

— В первую очередь в Германию. Ты, оказывается, очень популярен в тех краях. Твои портреты постоянно печатают в газетах, в военных учебных заведениях изучают данные тобой сражения…

— Прости, а что, дипломаты у нас закончились?

— Дипломатов много, а Черный Принц только один.

— Интересные у тебя планы.

— Говоря по чести, это придумал Карл Васильевич. Но, согласись, идея не дурна?

— Что⁈ — удивился я, не поверив своим ушам.

— Представь себе, — тонко улыбнулся брат.

— Получается, наш карлик так сильно хочет сохранить свой пост, что готов переобуться в прыжке?

— Ха-ха-ха, — зашелся от смеха император, очевидно, представив себе канцлера в шутовском колпаке на арене цирка. — Костя, ты, как всегда, не подражаем!

— Это все, конечно, прекрасно, — не поддержал я его веселья, — но, скажи на милость, для чего тебе этот балаган? Ты ведь собирался отправить Нессельроде в отставку, заменив его на Горчакова? Так, может, пора отозвать князя из Вены и поставить расчищать «авгиевы конюшни» нашего МИДа?

— А кто тебе сказал, что это уже не сделано? Александр Михайлович на пути в Петербург. И как только он прибудет, я официально объявлю о его назначении.

— Я так понимаю, Карл Васильевич еще не в курсе? — пристально посмотрел я на наслаждающегося сложившейся ситуацией брата.

— Нет. Я приказал вызвать его через министерство двора. Ведь Горчаков, помимо всего прочего, камергер!

— Какое поистине византийское коварство!

— Рад, что тебе понравилось. Но скажи, ты ведь не очень доволен кандидатурой Александра Михайловича. Какие у тебя к нему претензии?

— Бог с тобой, Саша! Какие у меня могут быть претензии… кроме одной. Горчаков, при всех своих замечательных качествах, стар. Если представить, что случилось чудо, и отец назначил его министром хотя бы лет десять назад… о, это, вне всякого сомнения, были бы самые блистательные годы нашей внешней политики!

— Ничего страшного, — легкомысленно отмахнулся от моих слов брат. — Все равно все решения по важным дипломатическим вопросам будем принимать совместно.

— Ты сейчас серьёзно?

— Ну, конечно! Костя, ты, верно, и сам не заметил, как умудрился стремительно вознестись на небосклон европейской политики. Но можешь быть уверен, более яркой звезды там сейчас нет!

— Это изрядное преувеличение.

— Вовсе нет! У тебя есть авторитет, к твоему мнению прислушиваются, скажу более, наши враги тебя боятся! И последние события это только подтверждают…

Чего у Александра не отнять, это умения быть убедительным. С детских лет никто лучше него не мог подольститься к взрослым. Взять за руку, заглядывать в глаза, говорить вкрадчивым голосом — «Если Вы меня любите, сделайте так, как я прошу…» Прошлый Костя никогда не мог устоять.

— И как ты видишь наше взаимодействие с новым канцлером? — скептически посмотрел я на брата.

— Об этом можешь не беспокоиться. Любезнейший Александр Михайлович займется непосредственным руководством министерства и каждодневной рутиной, которой там, будь уверен, хватает. Но все главные вопросы мы будем решать сообща, и твой голос останется решающим. За вычетом, разумеется, моего. Но и в этом случае твердо обещаюсь не отказывать тебе без самых веских и ясных оснований.

— Остается только один вопрос — устроит ли это Горчакова? Насколько я знаю, он редкий честолюбец!

— Поверь, Александр Михайлович человек разумный и не откажется от возможности опереться на тебя. Тем паче, что стоящие перед ним задачи весьма сложны.

— Хорошо, коли так, — внимательно посмотрел я на брата, сообразив, что в данном случае он говорит не столько о Горчакове, сколько о себе.

Именно он в начале своего царствования, оставшись один на один с государственной бюрократией и придворной камарильей, как никто нуждается в моей поддержке, прекрасно зная о безусловной лояльности победоносного генерал-адмирала государю и отечеству.

— Возможно, и даже вероятно, — продолжал Александр, — со временем такое положение дел станет стеснять Горчакова, но это если и случится, то очень и очень нескоро.

«А до той поры твоя власть окрепнет, и ты сможешь обойтись не только без него, но и без меня!» — подумал я, глядя в глаза брату. Хотя, почему бы и нет. Буду заниматься флотом, лишь изредка появляясь на заседаниях Государственного совета и прочих протокольных мероприятиях.

— Ты, как глава Морского ведомства, мой брат и официальный местоблюститель престола в любом случае останешься и позднее ключевой фигурой в нашей внешней и внутренней политике. Флот обязан трудиться в теснейшей связке с дипломатами, а зачастую и подменять их собой, как уже было не раз. Даже сейчас твой посланник — вице-адмирал Путятин ведет переговоры с японцами.

— Это верно. Дипломатия, покреплённая силой крупнокалиберных орудий и военными кораблями, становится куда более доходчивой и действенной. Стало быть, ты хочешь, чтобы я выступал как официальное лицо нашей политики, из-за спины которого торчат пушки и штыки Аландской бригады.

— Совершенно справедливо!

— Будь по-твоему! — кивнул я. — Чтобы ты не решил, всегда можешь на меня рассчитывать.

— Меньшего я от тебя и не ждал, — расплылся в улыбке император, после чего продолжил. — В таком случае, остается дождаться прибытия Горчакова в столицу, чтобы обсудить все необходимые вопросы, после чего можешь отправляться в свой гранд-вояж. Кстати, можешь захватить бедную Санни. Что-то она неважно выглядит в последнее время.

Эти слова августейшего братца вполне можно было расценить как ложку дегтя, едва не испортившей мне весь триумф. Увы, но мой расчет на то, что за время разлуки нервная система Александры Иосифовны хоть немного успокоится, совершенно не оправдался. То есть внешне все выглядело более или менее пристойно, но стоило взглянуть в потемневшие от переживаний глаза моей красавицы жены и сразу становилось понятно, в душе ее бушует адское пламя.

— Надеюсь, дома все благополучно? — поинтересовался я, пытаясь взять ее за руку.

— Конечно, — немного громче, чем дозволяли приличия, отвечала она. — Что с нами может случиться⁈

— Дети здоровы?

— Слава Богу, да, — ответила она, после чего, резко крутнувшись на каблуках, развернулась и покинула зал.

— Какого черта? — озадаченно посмотрел я ей вслед. — Кузьмич, что все это значит?

— Простите, Константин Николаевич, — робко проговорил верный камердинер, — только пока вашего высочества не было, эта оглашенная опять приходила!

— Анненкова?

— Она!

— Проклятье! По дворцу кто попало шляется, а охране и горя мало.

— Так ведь с Александрой Иосифовной ссориться дураков нет. Кушать будете?

— Даже не знаю… пожалуй.

— Так я распоряжусь?

— Изволь, братец.

Жена к обеду спускаться не стала, сказавшись больной. Впрочем, есть в одиночестве мне не пришлось, поскольку помимо бессменного Юшкова прибыли Головнин с Фишером. Что само по себе было довольно странно. Они между собой не то, чтобы не ладили, но поскольку служебные интересы пересекались нечасто, держались достаточно отчужденно.

За столом мы если и говорили, то о всяких пустяках вроде погоды или балета. Впрочем, в отличие от настоящего Кости, этот вид искусства я не жаловал, а потому остался равнодушным. И лишь после десерта, когда Федор с моего разрешения отошел в курительную комнату, гости решились перейти к делу.

— Константин Николаевич, — начал Фишер. — Если позволите, я хотел бы обсудить с вами один весьма деликатный вопрос.

— Соблазнил юную девицу и не желаешь жениться? — зачем-то пошутил я.

— Что⁈ — вспыхнул никак не ожидавший подобного сенатор и вот уже почти двадцать лет как бессменный начальник канцелярии генерал-губернатора Великого княжества Финляндского. — Конечно же, нет!

— То есть жениться ты не против? — с трудом удерживаясь от смеха, уточнил я.

— Э… — едва смог из себя выдавить закоренелый холостяк.

— Вы все шутите, — скорбно заметил помалкивавший до сих пор Головнин, — а между тем вопрос более чем серьезный.

— Ну ладно, Константин Иванович, не обижайся. Говори, что у тебя приключилось, а мы подумаем, чем можем помочь.

— Ваше императорское высочество! — начал немного успокоившийся Фишер. — Вам прекрасно известно, что я никогда не стал бы утруждать вас просьбами о себе. Но есть один человек, с которым обошлись не слишком справедливо. И я молю вас о милосердии.

— И кто же этот бедолага? — почуяв неладное, поинтересовался я.

— Князь Меншиков.

— Что⁈

— Александр Сергеевич так много сделал для нашей маленькой родины, что я просто не могу хотя бы не попытаться помочь ему. Ибо с моей стороны это было бы самой черной неблагодарностью…

— Какого, простите за мой французский, райфорта [1] здесь творится?

— Константин Николаевич, — поспешил вмешаться Головнин, — позвольте напомнить вам ваши же слова. — Всякий может быть полезен, будучи употреблен на своем месте.

— Это не я, а Кузьма Прутков.

— Может быть, но сказано-то верно! [2]

— И какое же место вы приготовили для «несчастного» князя?

Вместо того, чтобы прямо ответить на мой вопрос, Головнин с Фишером вдруг бросились живописать действительные и мнимые заслуги Меншикова. Если их послушать, это был не просто государственный муж, но сборище всех возможных добродетелей, не использовать которого было бы просто преступлением.

В принципе, их можно было понять. В нашем варианте истории не было проигранного Альминского сражения, позорного затопления Черноморской эскадры и кровавой осады Севастополя. Более того, в глазах многих обывателей и чиновников именно Меншиков, много лет властвовавший в Морском ведомстве, был создателем победоносного флота. Ну не юный же великий князь, в конце концов, смог за какой-то год создать эскадры, бросившие вызов не только «Владычице морей», но и прекрасной Франции, разлукой с курортами и злачными местами которой так тяготилась добрая половина высшего света Петербурга⁈

— И зачем мне это нужно?

— Константин Николаевич, — вкрадчиво заметил статс-секретарь. — Светлейший при всех его недостатках хорошо знает о своих промахах. И если вы проявите милосердие, сумеет быть благодарным.

— К флоту я его не подпущу!

— И не надо. Есть масса других постов, на которых он может себя проявить.

Вот черт! Терпеть не могу, когда меня так «тихой сапой» обходят, вынуждая делать то, что я не хочу! С другой стороны, если подумать, Меншиков ведь хамелеон. Будучи записным либералом при Александре Благословенном [3], он вдруг превратился в ярого поборника существующих порядков при его брате Николае. Сможет ли снова стать сторонником реформ? Да запросто!

— Конкретнее?

— Ходят слухи, что государю нужен новый генерал-губернатор в Москве.

— Вот как… и чем же ему Закревский не угодил?

— Помилуйте, да при чем тут Арсений Андреевич? Хоть он и не ладит с московским дворянством, да и вообще крепостник, дело вовсе не в нем.

— Нессельроде? — сообразил я.

— Именно-с! Как вам вероятно известно, они с канцлером сваты. Беда лишь в том, что Лидия Арсеньевна — дама свободных нравов и одаривает своим вниманием всех, кроме мужа.

— Господа, увольте меня от выслушивания сплетен. Я правильно понимаю, что моральный облик загулявшей графини Нессельроде будет формальной причиной отставки не только её отца, но и свекра?

— Совершенно справедливо.

— Хм, — задумался я. Мне Сашка ничего об этой комбинации не сказал. Но, принимая во внимание его склонность к «византийщине», это и не удивительно. В принципе, Москва до сих пор была довольно далека от моих интересов, но не пора ли это исправить?

— Хорошо. Насколько я помню, князь — член Государственного совета?

— Так точно-с.

— Сообщите ему, что завтра я буду на его заседании.

— Вы готовы поддержать его кандидатуру?

— Сначала поговорим.

Сначала я хотел встретиться с Меншиковым после заседания, но так уж случилось, что мы оба приехали заранее и буквально столкнулись перед Зимним дворцом. Увидев друг друга, мы оба замешкались, на что тут же обратили внимание слуги.

— Пойдем, потолкуем! — решился наконец я и пошагал внутрь, слыша, как за мной едва ли не в припрыжку поспешает князь.

Самой подходящей для беседы комнатой оказался скромный по меркам Большого Эрмитажа Помпеянский кабинет, отделанный в неогреческом стиле, где в данный момент никого не было. Как и зал госсовета, он располагался на первом этаже дворца, так что идти далеко не пришлось. Некоторое время мы молчали. Видимо, обычно говорливый Александр Сергеевич никак не мог собраться с мыслями, а я и вовсе не собирался ему помогать.

В конце концов, между нами был заключен уговор, который пока что оставался в силе. И первый шаг сделал именно Меншиков, попытавшись связаться со мной через Головнина и Фишера.

— Константин Николаевич, ваше императорское высочество, — начал он, сообразив, что молчание затянулось. — Обстоятельства сложились таким образом, что…

В этот момент голос лукавого царедворца дрогнул и, не знай я его как облупленного, можно было подумать, что этот прожжённый интриган и законченный циник в самом деле разволновался.

— Кликнуть слуг, чтобы сельтерской принесли? — предложил я, с интересом наблюдая за его лицедейством.

— Нет, ничего не надо, благодарю-с.

— Тогда перейдем сразу к делу, — велел я, сокращая совершенно не нужную в нашей ситуации преамбулу.

— Как вам будет угодно. Дело, собственно, состоит в том, что я, несмотря на свои преклонные лета, все еще чувствую в себе силы служить на благо отечества!

— Полно прибедняться, Александр Сергеевич, ты нас еще всех переживешь. Что же до твоего спича… послушай, мы оба прекрасно знаем о твоём истинном отношении к подобного рода речам и взглядам. Поэтому уволь меня от выслушивания всякого вздора и говори прямо. Что тебе нужно, и что ты готов дать взамен?

Меншиков помолчал, потом без прежней сдержанности прямо и даже чуть надменно посмотрел на меня. А ведь любезнейшему Папа он бы так не посмел в глаза заглянуть… Хочет показать себя, или я таки задел его насквозь пропитанную презрением к человечеству душу за живое?

— Вы, Константин Николаевич, человек молодой. Да, в сражениях на суше и на море показали себя блестяще, не чета прочим… но вот в придворной политике опытности не имеете вовсе. А хуже того, своих людей не имеете покамест. Нет, я допускаю, что вскоре молодые либералы, выпорхнув из-под вашего крыла, могут взлететь на высокие посты, но когда это будет.

— А ты что же предлагаешь себя в мои сторонники?

— Вашему батюшке я служил верой и правдой. Послужу и вам.

— Чего ж тогда напрямую к императору не пойдешь на поклон?

— Мы с Александром Николаевичем разные люди. У него своих конфидентов хватает…

— А у меня, стало быть, скамейка запасных пустая?

Меншиков на миг потерялся, пытаясь ухватить смысл фразы, но ума ему было не занимать, и он быстро уловил аналогию.

— Если вы поможете мне занять место Московского генерал-губернатора, я обещаю во всяком начинании поддерживать вас и всячески отстаивать ваши позиции.

— Не слишком равный размен. Да и какой из тебя выйдет губернатор… еще вопрос.

— Финляндия при мне процветала. Денег в резервах было больше миллиона рублей.

— Это верно. Только за чей счет? Ну да не про то разговор. Допустим, я соглашусь и постараюсь убедить брата назначить тебя на это место. Постой, — прервал попытавшегося в ответ излить на меня потоки благодарностей князя, — сказал же, допустим. Но одной твоей поддержки мало.

— Что же еще? — недоуменно приподнял бровь светлейший.

— Я хочу, чтобы ты послужил на ниве просвещения. В первую очередь технического. Ибо с ним у нас особенно нехорошо…

— Простите великодушно, — выпучил на меня глаза князь. — Но я не вполне….

— Все просто, Александр Сергеевич. Я хочу, чтобы в ближайшие год-два после того, как ты встанешь во главе Москвы, ты открыл в ней техническое училище, в которое будут приниматься дети податных сословий. Причем обучение неимущих должно быть бесплатным.

— Не вижу никаких сложностей, — ухмыльнулся князь.

— Есть одно — ни копейки из казны!

— Вы желаете, чтобы я содержал их за свой счет?

— Зачем же. Хотя ты человек, мягко говоря, небедный, можешь и пожертвовать малую толику. Но не только. Москва — город богатый. Найди способ привлечь к финансированию местных аристократов и купцов. Пусть послужат «на благо отечества».

— Зачем вам это?

— Хм. Полагаю, о служении России с тобой говорить не стоит. Поэтому скажу так, у меня большие планы, для воплощения которых нужны прежде всего люди. Грамотные, умелые и технически подкованные. Но казна у нас, сам знаешь, не бездонная, да и учат так, что… в общем, есть у меня мысль, что если из этого прожекта выйдет что-то дельное, то можно будет распространить сей опыт на всю империю.

— Что ж, дело богоугодное, — задумался Меншиков, и, видимо, придя к какому-то выводу, перешел к конкретике. — Сколько мест должно быть в училище?

— Как минимум полтысячи.

— Каким специальностям надобно обучать?

— В первую голову обработке металлов. Кузнечное, слесарное, токарное дело и так далее…

— Для такого количества учеников потребуется большое здание. Быть может, лучше открыть несколько малых, каждое из которых будет заниматься только одним из направлений?

— Хороший вопрос, Александр Сергеевич. Изучи его как следует. Сам не сможешь, найди толковых людей. Я тебе свое условие озвучил.

— Срок исполнения?

— Спешки не надо, но и мешкать не стоит. К 1857 году училище должно открыться.

— Сделаю, — твердо отозвался Меншиков.

— Вот и договорились, — кивнул я, бросив мимолетный взгляд на большие напольные часы с маятником. — Пора уже, не ровен час, без нас начнут.

Заседание Государственного Совета должно было стать, что называется, судьбоносным. Прекрасно понимая, что старик Чернышев уже ни на что не годен, Император Александр сначала хотел заменить его вашим покорным слугой, но, когда я наотрез отказался, его выбор пал на шефа Отдельного корпуса жандармов — графа Алексея Федоровича Орлова.

Потомок одного из приближенных «матушки Екатерины» был отличным кавалерийским генералом, недурным дипломатом и совершенно никудышным жандармом. Во всяком случае, мою просьбу убрать куда-нибудь подальше от меня семейку Анненковых он не выполнил.

Но это еще полбеды. Главное заключалось в том, что Орлова, при всех его положительных качествах, было весьма трудно назвать сторонником реформ. Назначать такого человека главой единственного законосовещательного органа империи на мой взгляд было немного опрометчиво, но… толковых управленцев и так не хватало, не говоря уж о имеющих либеральные взгляды. Короче, за неимением гербовой будем писать на простой…

— Господа, — начал я свою речь перед убеленными сединами государственными мужами. — Как ни прискорбно это признавать, но кампанию 1854 года мы выиграли не благодаря, а вопреки!

В любом другом государственном учреждении эти слова вызвали бы по меньшей мере удивление, но сейчас добрая половина зала в связи с преклонным возрастом меня просто не слышала, а другая не знала, как реагировать. Возмущаться словами великого князя? К этому их жизнь не готовила!

— Да и если уж на то пошло, — продолжил я, — до победы весьма далеко! Вне всякого сомнения, нас ожидает новое вражеское нашествие, причем на море, где неприятельские силы неизмеримо сильнее нас. Скажу более, случись нам воевать только с одной Францией или же Британией, они сумели бы с легкостью обеспечить себе преимущество. А уж после объединения их сил это превосходство становится подавляющим!

Судя по прошелестевшим по рядам шепоткам, мне все-таки удалось расшевелить это сонное болото.

— Как же мы одерживали верх до сих пор, спросите вы. Лишь Божьим соизволением, отвечу я! Но милость Господня не беспредельна. Как говорят у нас в народе — на Бога надейся, а сам не плошай! И если мы не выйдем из спячки… — с этими словами я обернулся к сидевшему с безмятежным видом светлейшему князю Чернышеву и внимательно посмотрел на него. — Ей богу, шел бы ты домой, Александр Иванович?

Вот теперь собравшихся проняло. Даже самые апатичные и невменяемые вдруг смогли сообразить, что на их глазах происходит что-то страшное.

— Если мы хотим выстоять, нам нужно приложить все силы для исправления крайне опасной для нас диспропорции в промышленном, научном, образовательном и коммерческом отношениях…

Я говорил долго и страстно. О предстоящих боях с безжалостными и коварными врагами, о мужестве наших военных и моряков, о долготерпении народа и необходимости перемен. Увы, запомнили только одно — великий князь Константин походя отправил в отставку одного из виднейших вельмож своего отца. И испугались…. Черт с вами, бойтесь!

[1] Raifort — хрен огородный (фр.)

[2] «Плоды раздумья» написаны в 1859 году.

[3] И даже подавал императору в 1821 году «Проект освобождения помещичьих крестьян».