Покушение на родных братьев сразу двух императоров произвело эффект разорвавшейся бомбы. Уже через полчаса «Белая роза» была окружена двойным кордоном из полицейских и военных. Затем потянулись официальные лица: от начальника столичной полиции до министров включительно. К счастью, общение с ними взял на себя Будберг, избавив меня от необходимости выслушивать многословные извинения.
Впрочем, одного посетителя я все же принял лично, поскольку это оказался генерал-адъютант Франца-Иосифа — Карл Людвиг Грюнне. Бравый и довольно-таки влиятельный вояка передал мне сожаления своего монарха, прямо заявив, что случившийся инцидент ляжет позорным пятном на Австрию и потому готов сделать все, чтобы загладить вину.
— Попытайтесь хотя бы не присоединиться к нашим врагам! — холодно отозвался я.
— Видит Бог, ваше императорское высочество, — прижал руку к груди Грюнне, бывший среди всего прочего кавалером ордена Святого Александра Невского, — среди наших военных не так много идиотов, желающих сунуть голову в пасть русскому медведю! Напротив, мы хорошо помним, кто именно пришел на помощь семь лет назад и безмерно благодарны за это русским. Но проклятые политики, — с гадливостью произнес он последнее слово, — упрямо ведут бедную Австрию к катастрофе, которая непременно случится, если они не образумятся.
В общем и целом, общение вышло довольно-таки продуктивным. Я узнал о настроениях среди австрийского генералитета, с удовлетворением отметив, что мой собеседник, как и большинство его коллег, является ярым противником всяческих нововведений в армии. В связи с чем наследнице Священной Римской империи не удастся избежать публичной порки в течение ближайших десяти лет.
— Что говорят полицейские? — спросил я у посла, когда Грюнне ушел.
— Они говорят, что покушение организовали поляки.
— Это и без них понятно, — фыркнул я. — Есть что-нибудь новое?
— Боюсь, что нет. Разве что один мой хороший знакомый сообщил на условиях конфиденциальности, что злоумышленников было больше и теперь их ищут.
— Тоже мне «бином Ньютона»!
— У одного из них был британский паспорт!
— А вот это уже интересно. Наши английские друзья совсем берега потеряли?
— Трудно сказать. Возможно, паспорт поддельный. Кроме того, негодяй мог действовать на свой страх и риск. Во всяком случае, правительство ее величества почти наверняка объявит о своей непричастности!
— А что, еще не объявили?
— Нет, ведь информация еще не просочилась в печать.
— Кстати, о прессе. Много ли вокруг нас сейчас газетчиков?
— Чрезвычайно много, Константин Николаевич. Говоря по чести, так и кишат вокруг. Полиция их не пускает, но некоторым особо ушлым удалось пробраться даже к вам на этаж.
— Правда? Ни одного не видел…
— Это потому, что Воробьев спустил их с лестницы, — ухмыльнулся присутствовавший при разговоре Трубников. — Если вы не против, я мог бы устроить для иностранных коллег нечто вроде приема и ответить на некоторые вопросы.
— Журналисты только австрийские?
— Ну что вы. Есть и германцы с итальянцами, бельгийцы с датчанами и даже французы с англичанами. Последних, правда, полицейские сразу отгоняют. Так сказать, во избежание. Зато немцы так и лезут во все щели…
— Хм… знаешь, а мне нравится твое предложение. Только назовем это не приемом, а пресс-конференцией. Пригласим представителей всех стран и крупных изданий. Пусть подготовят вопросы, а я…
— Простите, ваше высочество, — насторожился Будберг, — неужели вы хотите лично общаться с этой братией?
— Почему бы и нет? Мы это уже делали в Петербурге, и результаты оказались более чем удовлетворительными.
— Но это же…
— Не принято? И пусть. Так я покажу, что не боюсь террористов, а заодно пройдусь по нашим противникам. Пусть потом оправдываются!
— Но ведь у нас нет доказательств, что нападавшие действовали по приказу враждебных нам правительств! По крайней мере, пока…
— Наших противников подобные мелочи никогда не останавливали. Почему бы не ответить им той же монетой?
Получив разрешение, Трубников тут же со всех ног бросился его выполнять, и уже на следующий день в одном из залов нашего отеля собрались представители всех ведущих европейских изданий, включая британские и французские. Поначалу последних не хотели пускать, но мне пришлось настоять.
На всякий случай при входе всех господ журналистов наскоро обыскивали, реквизировав все, что можно было использовать как оружие. Тех же, кто посчитал подобную процедуру унизительной, тут же и без затей вытолкали за дверь, не обращая внимания на возмущенные вопли. Впрочем, большинство членов пишущей братии отнеслись к подобным мерам предосторожности с полным пониманием и не возражали.
Перед тем как начать, перед коллегами выступил директор РТА и объяснил правила поведения.
— Господа, для начала хочу поблагодарить всех вас за то, что пришли. Его императорское высочество уполномочил меня заявить, что с большим уважением относится к прессе и надеется в этом вопросе на взаимность. Поэтому прошу вопросы задавать по очереди, не крича и не перебивая друг друга. Это понятно?
Ответом был немного удивленный, но в целом утвердительный гул журналистов.
— Далее. Прошу обратить внимание на сидящих за вашими спинами людей. Это — стенографисты, которые слово в слово запишут все, что будет сказано. И упаси вас Бог, господа, переврать или извратить хоть слово. Константин Николаевич терпеть не может лжецов, а потому последствия могут быть более чем серьезными.
— Ваш патрон пошлет к нам громил с дубинками? — перебил его выкриком толстенький, но при этом длинноволосый господин по имени Франсуа Монти, пописывающий заметки в «Журнал де Пари», и горделиво обернулся к коллегам, как бы красуясь перед ними.
— Ну что вы, месье. Мы же не французы, — еле заметно улыбнулся Трубников. — Просто прошу запомнить, когда подобные пресс-конференции станут регулярными, а это произойдет в самом ближайшем будущем, представители лживых газет туда допускаться не будут. И будьте уверены, в ваших редакциях узнают, кому они обязаны подобной «честью».
— Вы правда планируете устраивать подобные встречи регулярно? — выразил всеобщее удивление Карл Гейнц из «Франкфуртского журнала».
— А почему нет? — вышел я к собравшимся, разом переключив внимание на себя. — Мне скрывать нечего!
— Господин принц, ваше высочество, — загомонили, разом забыв, о чем их просил Трубников, журналисты, — что вы думаете о покушавшихся на вас людях?
— Ничего хорошего, — как можно более искренне отозвался я, после чего добавил, как будто извиняясь. — Не люблю ударов в спину!
— А если поляки мстили вам за порабощение своей родины? — выкрикнул Монти.
— Видите ли, месье, я плохо отношусь к террористам вне зависимости от их политических убеждений. Но еще больше я презираю тех, кто стоит за ними, оставаясь при этом чистенькими. Тех, кто вкладывает оружие в руки полезных идиотов! Кто не стесняется никакой лжи, чтобы оправдать грабежи и насилие.
— И кто же стоит за покушением на вас? — встрепенулись почуявшие наживу немцы.
— Со времен древних римлян, наследниками высокой цивилизации которых мы все являемся, известно, что для поимки злоумышленника прежде всего нужно ответить на один вопрос — кому выгодно? Как вам всем хорошо известно, Россия сейчас ведет неравную борьбу с двумя сильнейшими на Европейском континенте державами. И делает это весьма успешно! Наши враги уже потеряли в своих безумных авантюрах значительную часть своих вооруженных сил и лихорадочно ищут союзников. Вне всякого сомнения, обширная, богатая и довольно-таки мощная в военном отношении, имеющая с нами общие границы Австрийская империя представляет собой в этом смысле наибольший интерес. К несчастью для затеявших войну политиканов, Габсбурги и Романовы издавна находятся в дружбе, разрушить которую не так уж просто. Но они стараются.
— Вы хотите сказать, что к покушению на вас причастна Франция? — завопил Монти.
— Это вы сказали, месье, — холодно ответил ему я. — Хотя, если подумать, вашим соотечественникам даже в таких грязных делах все же свойственно некоторое изящество. А тут, судя по довольно-таки топорной работе, отметились люди, обитающие с другой стороны пролива.
— Вы считаете, что это англичане? — обрадованно выдохнули писаки.
— По крайней мере, у одного из причастных был британский паспорт!
Восстановить порядок после этого оказалось не так уж просто, но тем не менее Трубникову это удалось. После чего он ткнул пальцем в сторону давно ожидающего своей очереди журналиста, оказавшегося корреспондентом «Таймс».
— Позволено ли мне будет спросить у вашего высочества, — невозмутимо поинтересовался тот, — что вы думаете по поводу развернутых вашими подчиненными пиратских действий?
— Как вас зовут?
— О, простите, я не назвался. Генри Роудс к вашим услугам, милорд!
— Что ж, мистер Роудс, вы назвали действия наших рейдеров пиратскими… Полагаю, с вашей оценкой можно согласиться. В конце концов, кому как не англичанам, вся империя которых построена на пиратстве, разбираться в этом вопросе. Тем не менее, хочу отметить, что за всю войну мы не совершили ничего, что выходило бы за рамки обычаев войны и того, что не совершали наши противники.
— Скажите еще, что моя страна устроила покушение на вас!
— Вот что я вам скажу, мистер Роудс, не стоит спрашивать у внука императора Павла, на что способны британцы. Ибо ответ вам точно не понравится!
После такого отлупа Роудс заткнулся и какое-то время, что называется, не возникал. Остальные же вели себя как почуявшие кровь бродячие псы. Задавали казавшиеся им каверзными вопросы и только что не выли, получив резкие, как удар хлыста, ответы.
— Вы переживаете о судьбе «несчастной Польши»? А я вам скажу, что эта бедная страна никогда не жила так хорошо, как во времена правления моего отца и дяди. Они дали этой бедной стране то, чего у нее никогда не было: закон и порядок! Русская власть железной рукой пресекла хищничество класса паразитов — польской шляхты и вседозволенность магнатов, отняв у них возможность безнаказанно грабить свой народ и устраивать бесконечные войны со всеми соседями. Восстание 1830 года, о котором вы мне напомнили, было не революцией польского народа, как пытается представить лживая европейская пресса, а бунтом узкой привилегированной прослойки, вдруг узнавшей, что помимо прав у них есть еще и обязанности. Что за преступлениями неотвратимо следуют наказания. Что нельзя убивать и грабить крестьян, купцов и тех же евреев. Вот против чего они восстали, а вовсе не против русского владычества!
— Но ведь у вас тоже процветает рабство?
— Увы. В моем отечестве множество недостатков. Но в какой стране, позвольте спросить, их нет? Скажу более, мы хорошо знаем о них и готовы меняться. Открою вам тайну, мой брат — император Александр — приготовил обширную программу реформ, какой Россия не видела со времен царствования нашего славного предка Петра Великого. Он, как никто, желает принести нашему народу давно заслуженную им свободу и процветание.
— А как насчет других народов? — снова подал голос успевший оправиться Монти. — Черкесам вы тоже принесете свободу?
— Разумеется, ведь на Кавказе процветает рабство! К слову, раз уж зашла речь, должен сказать, что в Европе мало кто себе представляет реальную картину жизни черкесов. Наши английские и французские «друзья» вот уже не одно десятилетие надрывают глотки, выступая за свободу торговли с Черкесией. Но при этом стыдливо умалчивают о главной и единственной статье экспорта этой горной страны.
— О чем вы?
— Скажите, господа, кто-нибудь из вас когда-нибудь видел изделия черкесских мастеров? Или, быть может, его жена щеголяет в платье, сшитом из тамошних тканей? Или же по утрам вы едите булочки, испеченные из черкеской муки? Что, нет? А все потому, что единственным товаром, который черкесы поставляют на внешний рынок, являются рабы! Те самые, которых они захватывают в непрекращающихся набегах на мирные селения своих соседей. Да-да, господа, свобода мореплавания и торговли, за которую так ратуют подданные королевы Виктории, на Черном море означает лишь свободу работорговли!
— Не может быть!
— Это еще не самое отвратительное, господа. Черкесы торгуют не только пленниками, но и собственными соотечественниками. Более того, с давних пор у них есть ужасный обычай торговать собственными девушками. Только представьте себе, отцы выращивают своих дочерей, чтобы затем выгодно продать их в турецкие гаремы! Да-да, прекрасные черкешенки, слава о красоте которых летит по всему свету, продаются как скот собственными же отцами и братьями. Но и это еще не все. На прогнившем Востоке ценятся не только девочки, но и смазливые мальчики, судьба которых стать игрушками в руках похотливых извращенцев или же евнухами в гаремах. Задайте себе вопрос, господа, откуда они берутся?
— Этого не может быть! — не выдержал Роудс.
— У меня есть свидетель! — ожег я его взглядом. — Господа, позвольте представить вам мсье Жака Дюбуа, бельгийского путешественника, имевшего несчастье попасть к черкесам в плен и проведшего почти двадцать лет в рабстве, в течение которых он неоднократно служил своим хозяевам переводчиком при торговле с английскими контрабандистами! Не так давно он был освобожден нашими храбрыми солдатами и теперь может, наконец, поведать вам правду!
Немного пришедший в себя за время, прошедшее после освобождения, и переставший бояться каждого шороха бельгиец предстал перед журналистами и поведал свою горькую историю. К концу его рассказа даже вышколенные местными властями австрийцы не скрывали своих чувств, враждебно поглядывая на англичан, бывших, по его словам, чуть ли не главными клиентами горных бандитов.
Не стану скрывать, с месье Дюбуа была проведена предварительная работа, во время которой четко оговорено, на чем следует акцентировать внимание, а о чем до поры лучше умолчать, и выплачена известная сумма, благодаря которой он мог бы начать новую жизнь. Кроме того, практически одновременно о его судьбе сообщено во все европейские газеты, с которыми держало связь РТА.
Но это был еще не конец. После того, как пресс-конференция завершилась, журналистам предложили сделать групповой снимок вместе со мной и освобожденным бельгийцем. Отказавшихся, как вы сами понимаете, не было. Ну а закончилось все за накрытым в соседнем зале столом, где жадную до дармовщинки и успевшую проголодаться пишущую братию досыта накормили в стиле «бояр-аля-русс» с икрой, пирогами и, разумеется, водкой.
— Вы теперь кумир всей европейской прессы, — покачал головой, наблюдая за своими коллегами, Трубников.
— Боже, что я сообщу в Петербург? — в унисон ему простонал Будберг.
— Что я покинул Вену и направляюсь в Сардинию!
— Может, все-таки передумаете? Я слышал, вступление Пьемонта в войну — дело решенное. Осталось лишь ратифицировать подписанный Кавуром договор…
— Тем более следует поторопиться.
— Может, лучше в Швейцарию? — осторожно предложил Трубников, — тут появились кое-какие сведения и, если они подтвердятся, набор наёмников в швейцарский легион можно будет сорвать.
— О чем это ты?
— Если коротко, то есть сведения о том, что Британское правительство обратилось непосредственно к президенту Швейцарского союза Йонасу Фурреру с просьбой «поделиться» войсками.
— Этого следовало ожидать… и что же ответил Фуррер?
— Господин президент, как и абсолютное большинство его сограждан, бескорыстно любит деньги, а потому немедленно согласился, поручив саму работу по найму своему протеже — полковнику Йохану Зульцбергеру.
— И что, большие деньги?
— А вот тут, Константин Николаевич, начинается самое интересное. Эти двое жадных прохиндеев потребовали от Лондона по 200 фунтов стерлингов за каждого солдата.
— Однако! Но англичане люди не бедные и, скорее всего, скупиться не станут, тем более что солдаты из швейцарцев весьма недурные… Вот черт, где ж мы их всех хоронить-то будем⁈
— Но и это еще не все, — загадочно улыбнулся директор РТА и, видя мое нетерпение, продолжил, — потому что на руки новоявленные ландскнехты получают всего пять!
— И сколько же всего предполагается завербовать?
— Как я слышал, речь идет минимум о тридцати тысячах штыков.
— У этих вербовщиков губа не дура! — присвистнул я. — Только знаешь что. Нас в самом скором времени начнут обвинять во всех смертных грехах и, в особенности, в пропаганде. Так что будет лучше, если эта информация просочится сначала в нейтральную печать, а уж потом мы ее подхватим. Сможешь?
— Обижаете, ваше императорское высочество!