Князь поневоле. Оружейник Империи

Глава 24

Раньше я часто и с большим удовольствием хаял разномастных политических эмигрантов, которые вместо борьбы выбирали бежать как можно дальше, унося свою задницу куда угодно, чтобы сохранить жизнь. Мне всегда казалось, что они слабы, что выбрали неправильный путь сопротивления, но сейчас я сам бежал и пытался унести ноги как можно быстрее. Теперь я понимал, что бегство — это не всегда про трусость. Иногда это единственный способ выжить, чтобы когда-нибудь вернуться.

Собирался ли я сотрудничать с левыми? Нет. Совершенно точно нет. У меня не было ни малейшего желания действовать вместе с ними. И без того было прекрасно понятно, что моя помощь приведёт к тысячам и даже миллионам смертей. Кто-то скажет, что производя оружие, я всё равно становлюсь соучастником тысяч смертей, и этот человек будет прав. Вот только, как показывает практика, самыми страшными воинами становились гражданские. Конечно, они не имели такого размаха, как столкновения целых военных союзов, но почему-то представители одной и той же нации предпочитают использовать самые драконовские методы по отношению к своим же соотечественникам. Это показал опыт множества гражданских войн, начиная от России и Китая, заканчивая войнами в Африке, Ближнем Востоке и Южной Америке. Именно в таких конфликтах стиралась грань между солдатом и палачом, между фронтом и тылом. Война приходила в каждый дом, и никто не мог остаться в стороне. Вот и выходило, что помощь различным радикалам может привести множество стран к масштабным и страшным столкновениям.

Как я собирался отделаться от своих синдикалистских товарищей? Учитывая, что согласно их плану, я должен был проплыть сразу по нескольким европейским портам, а уж там потеряться не составляет больших проблем. Уже там можно будет где-то обосноваться, воспользоваться услугами Лондонского банка, на вкладах которого у меня лежит достаточно резервных средств. Потом можно будет попытаться как-то наладить общение с политическими представительствами России и придумать возможности вернуться домой, избегая тюремного срока.

Мы ехали на автобусе, благо дорога до одного из главнейших северных портов государства была хорошей и даже местами не представляла из себя месиво из грязи, пыли и камней, а была неплохо асфальтирована. Конечно, о комфорте тоже можно было не думать, но местные автобусы были неплохого качества, так что задница не молила о пощаде даже после длительного сидения на деревянных местах, что больше напоминали скамейки где-то в центральных городских парках. Однако даже этот относительный комфорт не мог заглушить тревогу, которая сжимала горло. Каждый километр, приближавший нас к порту, был одновременно шагом к свободе и к возможной гибели.

Я сидел у окна, сжав в кармане фальшивые документы. Бумага была новой, но искусственно состаренной — несколько дней назад их смогли нам принести радикалы, достав их где-то у бывшего писаря, который промышлял подделкой многих документов для тех, у кого хватало денег или способностей правильно угрожать. Теперь фамилия не намекала на старый дворянский род и была одной из того перечня, что встречалась у множества подданных царской короны. Теперь я был не Ермаковым Игорем Олеговичем, дворянином и промышленником, а Соколовым Сергеем Владимировичем, агентом одной из северных лесопромышленных компаний. Достаточно безобидно, чтобы не привлекать лишнего внимания, но и не столь просто, чтобы вызывать подозрения своим внешним видом.

Рядом сидел Семён, что по документам был моим помощником. По нему было видно, что казак сильно напряжён. Рука его вечно дёргалась под полы шинели, где внутри у него был спрятан револьвер. Длинноствольное оружие пришлось бросить, оставив при себе лишь револьверы. Правда, на них можно было не надеяться — если проверка будет тщательной, то мы с большим шансом будем обречены.

Автобус замедлил ход, подкатывая к заставе. Сам контрольно-пропускной пункт представлял из себя бревенчатую будку с несколькими деревянными ежами вокруг, тяжёлым деревянным шлагбаумом и тремя полицейскими в тулупах. Один из них, рыжеусый, с красным обветренным лицом, лениво махнул рукой, сигнализируя водителю остановиться. Двое других, сняв винтовки с плеч, принялись обходить автобус с двух сторон, заглядывая в окна.

Мы могли бы сойти за пассажиров, если бы не детали. Мало того, что у нас была слишком опрятная одежда, слишком прямые спины, выдающие в нас конников, да и багажа было маловато. Обычно люди, которые держат путь в сторону Архангельска, везли с собой лишь потрёпанные вещмешки, в которых лежало лишь самое необходимое — патроны, сухари, фляги, наборы нательного белья.

Рыжеусый полицейский зашёл в салон, шумно стряхивая снег с сапог.

— Документы! — рыкнул по-командирски полицейский.

Он начал с первых рядов, бегло просматривая бумаги. Время от времени он задавал быстрые и почти бессмысленные вопросы. Большинство пассажиров отвечали нехотя, односложно — видимо, для них эта процедура была привычной.

Когда хранитель порядка приблизился к нашему ряду, Семён внезапно наклонился вперёд, якобы поправляя шнуровку на сапоге. Движения его были нарочито медленными, неестественными, и рыжеусый на мгновение задержал взгляд на моём телохранителе, но затем вновь посмотрел на меня.

— Ваши документы.

Я протянул документы, смотря прямо в голубые глаза стража правопорядка. Тот же отвернулся, взяв документы, потом поднял голову, сверяя моё лицо с фотографией.

— Соколов.

— Именно так.

— Лесопромышленный агент значит… — полицейский усмехнулся. — А где ваша контора в Архангельске?

Я почувствовал, что дыхание перехватывает. Эту деталь мы не продумали. Однако, прежде чем я успел что-то ответить, Семён вдруг закашлялся — глухо, с хрипом, будто в груди у него разрывался кусок ржавого железа. Он схватился за горло, его лицо покраснело, и несколько пассажиров невольно отодвинулось.

— Чего это ты? — рыжеусый отодвинулся, закрыл лицо рукавом тулупа.

— Чахотка, ваше благородие, — прошептал Семён, сгибаясь в новом приступе кашля. — Врачи сказали, что северный воздух мне поможет…

Полицейский поспешно вернул мне документы и отступил на шаг, явно боясь заразиться. Он даже не стал проверять бумаги Семёна, лишь махнул рукой, торопясь уйти от больного.

— Ладно, ладно, проезжайте.

Архангельск встретил нас колючим ветром, гулявшим между многочисленных деревянных домов, и запахом смолы, рыбы и угля — город жил крупным портом. Когда-то он родился из необходимости, пока Россия готовилась к войне в Прибалтике, но нужно было вести торговлю. Сначала это был просто деревянный острог, окружённый частоколом, но уже через несколько лет сюда потянулись купцы, поскольку восстанавливали и отстраивали после тяжёлых боёв Ригу. Англичане, голландцы, норвежцы — они везли в страну сукно, металлы, оружие, а обратно увозили пушнину, лес и ворвань. Фактически, он стал запасным «окном в Европу», выступающим хорошим подспорьем для страны во время работы.

Город представлялся узкими улочками, вымощенными брусчаткой, потемневшей от времени и непогоды, вели вниз к воде, где мачты кораблей качались на ледяных водах, напоминая чёрные иглы, воткнутые в серую кожу заледеневшей Северной Двины.

Я шёл, опустив голову, воротник поднят до самых глаз. Вместе с Семёном мы старались не выделяться, не смотреть по сторонам слишком пристально, не ускорять шаг быстрее толпы. Каждый встречный мог оказаться агентом внутренней разведки. Семён шёл рядом со мной, его рука лежала под шинелью, где подмышкой в кобуре лежал револьвер.

Торговые суда стояли у причалов, ощетинившись лебёдками и тросами. Грузчики в рваных тулупах таскали мешки и ящики, их крики сливались с визгом чаек и скрипом канатов. В порту царил неорганизованный хаос, и в этом хаосе можно было затеряться.

Я остановился у края причала, наблюдая за тем, как двое матросов чинят большую рыболовную сеть, перебрасываясь редкими словами. Они говорили на каком-то из скандинавских языков, и это был хороший знак, а буквы на их судне намекали на происхождение из Норвежского Королевства. Здесь их было не столь много, а потому уплыть мы должны были без особенных проблем, поскольку норвежские корабли досматривали не столь часто, как судна из других стран.

— Там. — Семён указал в сторону парохода этих матросов с облупившейся краской на борту. Название, выведенное чёрной краской, едва угадывалось: «Nordlys».

Мы двинулись к нему, стараясь не привлекать к вниманию. Возле трапа, ведущего на борт корабля, стоял мужчина и курил трубку, обильно выделяющую облака плотного синеватого дыма. Нас он заметил сразу и ждал, пока мы прибудем, почёсывая седые курчавые бакенбарды.

— Кто такие будете? — спросил мореход практически на чистом русском языке, поприветствовав нас салютом фуражкой.

— Сергей и Дмитрий. — представил я нас, после чего протянул ладонь мужчине, который сжал её так, будто руку сунули в гидравлические тиски. — Нам бы парочку билетов до Осло. Деньгами не обидим.

— В Осло? Без багажа? — капитан корабля прищурился, медленно обводя взглядом необычных пассажиров. Его толстые пальцы с застарелыми смоляными пятнами барабанили по столу в тесной каюте.

— Да, — коротко ответил я, хлопая по карману полушубка, стараясь смотреть только в глаза мужчины. — Срочные дела по торговому порядку.

Капитан фыркнул и ссыпал на пол пепел из трубки, после чего несколько раз ударил по трубке и спрятал его в широкий карман тёплого пальто. Он смотрел на нас как на идиотов, но отказывать не спешил.

— У вас вид далеко не купцов. — норвежец ткнул в мою сторону пальцем. — Ты ещё может и подойдёшь, но вот дружище твой больше на беглого каторжника походит.

Семён напрягся, его рука вновь оказалась под полами шинели. Я едва заметно качнул головой, стараясь успокоить своего товарища. Сейчас не стоило конфликтовать.

— Время меняется вместе с людьми. — спокойно сказал я, доставая из кармана кожаный кошелёк, наполненный купюрами — удалось обналичить часть моего счёта в одном из отделений столичного банка. — Нам важно попасть именно на этот рейс. Я готов заплатить по тройному тарифу, если ещё и едой нас на время путешествия обеспечите.

Капитан достал из кармана фляжку и сделал несколько быстрых глотков, рыкнув от удовольствия.

— Видите ли, господа… У меня судно хоть и не новенькое, но репутация белая, как снежные шапки Галлхёпиггена. А тут вдруг два русских без вещей, с глазами диких волков, загнанных в угол… Не люблю я подобных пассажиров — обычно с такими проблем не оберёшься.

Повисло тягостное молчание.

— Четверная оплата, — резко сказал Семён. — Наличными. Сейчас.

Капитан задумался, вертя кружку в руках. Взгляд скользил по потрёпанным, но дорогим моим сапогам.

— Чтоб черти вас побрали. — наконец пробурчал капитан. — Но у меня есть условие: в Осло — и сразу за борт. Никаких просьб, никаких жалоб. И если вас искать будут…

— То вы нас не видели. — быстро закончил я, вытягивая из кошелька несколько свежих хрустящих купюр.

— Каюта №3, в трюме. Не показывайтесь на палубе, пока не отойдём от берега. И если вы умрёте по дороге, то я выброшу вас за борт без церемоний и отпевания. Договорились?

— Договорились.

Когда мы уходили, я услышал тихое чертыханье норвежца:

— Чёртовы русские… То ли князь беглый, то ли чёрт знает кто. Лишь бы беды не принесли.

Три дня в трюме «Nordlys» слились в одно долгое, утомительное и удушливое забытье. Я лежал на жёстких досках, прислушиваясь к скрипу корпуса, к равномерному гулу стальной машины, к шагам и ругательствам матросов над головой. Качка была несильной — море встречало нас спокойно, лишь изредка перекидывая через палубу ледяные брызги. Семён спал сидя, прислонившись к бочке со смолой, дыхание его было ровным, но каким-то поверхностным, будто даже во сне он оставался настороже.

Мы почти не разговаривали. Что оставалось обсуждать? Наш побег из России висел на волоске — если капитан передумает, если кто-то из команды заподозрит неладное, если в Осло встретят нас не союзники синдикалистов, а царские агенты, то… И всё же, пока мы находились в воде и плыли, то оставались свободными. Да, беглецами, но беглецами на свободе.

На четвёртые сутки качка начала усиливаться. Я проснулся от резкого толчка — судно замедлило ход, потом раздался глухой удар, будто пароход задел льдину. Над головой забегали матросы, крича что-то на своём языке.

— Что-то не так. — Семён мгновенно вскочил, прижавшись к переборке, его ладонь уже сжимала револьвер.

Громкоговоритель прорезал тишину металлическим скрежетом: «Пароход „Nordlys“! Немедленно остановить ход! Готовьтесь к досмотру!»

На борту норвежского судна началась лихорадочная деятельность. Капитан Свендерсен, стиснув зубы, наблюдал, как его команда в панике металась по палубе. Люди бегали из стороны в сторону, пытались спрятаться, придумать что им делать. Однако корабль вновь стал набирать скорость, заставив нас в трюме сжаться в маленькие комки.

Раздалась очередь из пулемёта, перекрывшая крики матросов, и корабль резко замедлился. Уже тогда стало понятно, что ничего хорошего ожидать не стоит. Вместе с Семёном мы приготовились встречать свою судьбу, всматриваясь в щели досок на потолке.

Через пять минут на палубу корабля высыпался отряд в тёмно-синих тёплых куртках — морская пехота Северного Флота. К моему удивлению, в их руках я увидел не карабины и винтовки, а автоматы моей конструкции. Выходит, что это был не простой корабль досмотра, а специально посланный по мою душу эсминец с гвардейскими флотскими десантными частями.

— Где они? — коротко прозвучал вопрос капитана десантников.

Капитан сделал паузу, намеренно медля с ответом, но предательский взгляд одного из матросов скользнул в сторону трюма. Лейтенант криво ухмыльнулся. Трюм встретил досмотровую группу гнетущей темнотой и запахом прогорклой рыбы. Лучи фонарей выхватывали из мрака груды ящиков, бочки со смолой, сваленные в углу тросы. И вдруг — стремительное движение.

— Семён! — успел крикнуть я, бросая револьвер. — Остановись!

Но вокруг уже раздавались крики, топот сапог, щелчки затворов. Бой был коротким, но яростным. Семён успел ранить одного, прежде чем на него накинулись группой. Я бросился к нему, откинул одного из бойцов, но моментально получил удар в затылок и повалился на пол. Сразу же сверху оказался один из десантников, упёр колено в лопатки и в несколько быстрых движений сковал мои запястья за спиной верёвкой. Грубые нити впились в мясо, почувствовалось, что потекла кровь из рассечённой кожи.

Казак брыкался дольше. Он понимал, что нас поймали и дальше спокойной жизни можно не ждать. Его держали вчетвером, бойцы пыхтели, но немаленький Семён дёргался, сучил всеми конечностями, сумел даже двинуть локтём одному из морпехов, за что был нещадно бит.

На верхней палубе тоже творилось явно что-то нехорошее. Крики и выстрелы — норвежцев принимали жёстко, не гнушаясь силовых методов, и явно можно ждать политического кризиса между странами, но раз Великий Князь решился на это, то поимка меня для него была значительно важнее.

Над мной склонился лейтенант, командующий морпехами. На лице его расплылась довольная улыбка, а в глазах читалось ехидство. Этот человек понимал свой триумф, осознавал, что он оказался единственным, кто смог поймать беглого князя, едва ли не террориста и убийцу родичей.

— Ну что, ваше сиятельство, добегались? От пули не сбежишь.