Князь поневоле. Оружейник Империи

Глава 22

Лес стоял плотной чёрной стеной. Ночь сгустилась между стволами, обволакивая нас холодным, липким мраком. Я шагал, стиснув зубы, чувствуя, как горячая кровь всё равно проникает сквозь сжатые пальцы и натянутые бинты. Каждый вдох обжигал лёгкие, боль как река растекалась по телу, а каждый шаг давался с трудом, будто под ногами был не снег, а вязкая трясина, которая готова поглотить меня целиком. Рука, лежавшая на плече, дрожала, но не от холода, а от тяжёлой потери крови. Семён, хоть и сам побитый, уставший, вспотевший, теперь сам помогал мне двигаться, упрямо пробиваясь сквозь заснеженные заросли.

— Ещё немного, княже… Потерпи, дойдём скоро.

Слова казака я слышал плохо, они пробивались через каменную вату, набившуюся в уши. Сознание стремительно плыло, мешаясь с тенями, что ползли из-под век. Перед глазами плыли воспоминания: перестрелка у ручья, крики, стрельба, пороховой дым, мёртвые глаза убитых полицейских, ругань.

Ветер завывал между стволами, будто насмехался над нашей беспомощностью и страшной болью. Снег наконец перестал валить сплошной белой стеной, закрывая обзор и морозя, но даже от этого не становилось легче. Хотелось просто лечь и уснуть, отправиться в небытие, но казак продолжал переть дальше несгибаемой стеной, крепко поддерживая меня за плечо рукой. Даже оружие моё он забрал себе, как и простейший вещевой мешок, который нам выдал давешний лесник. Вес был не столь большой, но Семён даже так пожелал облегчить моё существование.

Казак воскликнул что-то непонятное, и я попытался сконцентрировать остатки сил, чтобы увидеть удивившее казака. Это была избушка, стоящая в глубине леса вдалеке от дорог, звериных троп и охотничьих направлений. Здание полуразвалившееся, с покосившейся крышей, заваленной снегом. В ней угадывалась охотничья времянка, которых по губернии и всей стране строили бесчисленное множество, чтобы переждать непогоду, отдохнуть и провести простейшие манипуляции со снаряжением и добычей. Стены здесь были сложены из грубых брёвен, почерневших от времени, стыки заложены мхом, но дверь, хоть и скрипела на ржавых петлях, продолжала держаться.

Семён толкнул дверь плечом, и та с пронзительным скрипом поддалась. Внутри пахло сыростью, прелью и пеплом — кто-то разводил здесь огонь не так давно. В углу стоял старый грубый топчан, застланный неизвестного происхождения полотном, рядом — печь-буржуйка с выведенной в потолок трубой, покрытой пятнами ржавчины. На полу валялись обрывки верёвок, пустые ружейные гильзы, оставленные каким-то неизвестным охотником, да смятая жестяная консервная банка.

Семён осторожно опустил меня на лежанку, затем, стиснув зубы от боли в голове, запер дверь на засов. После этого он принялся обыскивать избу на предмет полезного. Прошло несколько минут, после чего он наконец победно поднял в руке холщовый мешок, но узнать, что внутри, мне не удалось — сон окончательно забрал меня.

Пробудила меня жгучая боль. Кто-то лил на рану нечто обжигающее — спирт, самогон, а может быть, и простой кипяток. Я вскрикнул от боли, попытавшись отстраниться, но руки держали меня. Было такое ощущение, что раненную руку держали в адской печи, зажаривая, чтобы подать на стол чертям.

Темнота за окнами была густой, почти осязаемой, разгоняемой лишь огнём. Ветер выл в щелях между брёвнами, заставляя пламя в печи вздрагивать и извиваться, напоминая живое существо, которое старательно пытается сбежать из железных оков буржуйки. Тепло едва растекалось по избе.

Я приподнялся на локте целой руки, и мир сразу поплыл перед глазами. Голова гудела, будто в неё вбили гвоздь-двухсотку, а в руке огнём пылал разрез, который успели кое-как зашить. Рукав же был разорван, а под остатками виднелась тугая повязка из обрывков ткани, пропитанная чем-то резко пахнущим.

Казак сидел на полу, прислонившись к стене, и чистил мой револьвер. К моему удивлению, его лицо было как обычно открытым и грубым. Голова была перемотана, следов большого кровотечения не наблюдалось. Не было видно усталости — лишь сосредоточенность.

— Сколько прошло? — спросил я и потянулся к небольшой эмалированной кружке, стоявшей рядом с моей тахтой, после чего сделал несколько быстрых глотков, утоляя сильную жажду после кровотечения. Стало значительно лучше, даже зрение перестало плыть, а картинка успела хоть сколько-то устояться. Захотелось поесть, но бушевавшая внутри тошнота явно указывала, что лучше сейчас этого не стоит. К тому же еды у нас было весьма немного, и стоило экономить, пока не получится отыскать выход из леса.

— Ночь прошла. Скоро уже рассвет будет.

Семён поднялся, зашагал к печи и подбросил щепок в её горящие внутренности. Огонь на мгновение вспыхнул ярче, осветив лицо казака — запавшие глаза, резкие тени под скулами. Хотя, несмотря на недоедание, по лицу телохранителя было видно, что живётся ему несладко. Возможно, лежал я уже не первую ночь, а сотрясение головы явно не помогало Семёну в быту.

Ночь тянулась мучительно долго. Я ощутил, как у меня стало значительно больше сил, несмотря на то что ели давно и не то чтобы очень много. Сразу становилось понятно, что нужно охотиться. В голове появились воспоминания той охоты, убитого кабана. От этих воспоминаний во рту появилось аномально много слюны. Сейчас бы затащить его сюда, разделать ножами, да бросить вариться в найденной здесь же помятой кастрюльке. На голодный желудок даже подобная еда подходила просто отлично, без всякой соли и дополнительных специй.

— Надо на охоту идти, — заявил я, присаживаясь на кушетке и проверяя оставшиеся в патронташе патроны, которых сейчас было всего с десяток, половина из которых дробью начинены, а другие пулями. — Непонятно, сколько сидеть здесь придётся, а без еды мы очень быстро ноги двинем.

— Как ты себе это представляешь, княже? — казак ухмыльнулся, отщёлкнул барабан и несколько раз ударил по нему ладонью, проверяя на смазанность. — У меня голова болит так, что по твоему колоколу ударили, а у тебя рука подстрелена. На нас двоих даже одного нормального охотника не выйдет.

— А какие ещё варианты могут быть? — я переломил двустволку и посмотрел сквозь стволы на огонь, проверяя на лишний нагар. — Без жратвы мы всё равно долго прожить не сможем. Мне кровь потерянную надо восстанавливать, да и просто зубы придётся иначе на полку положить. Если мы уж от полиции уйти смогли, то помирать от голода уж совсем не с руки как-то. Патроны на ружья имеются, горсть на револьвер тоже найдётся, так что надобно бы дичь какую подстрелить.

— И сколько, княже, ты тут планируешь сидеть? До второго прихода Христа?

— Спросил бы чего попроще, — я выдохнул и упёр приклад дробовика в пол, сложив ладони на стволы ружья, после чего поверх положил голову. — Пока не восстановимся, а лучше вообще до лета бы здесь досидеть. — я перехватил озадаченный взгляд казака, после чего, вздохнув, принялся за разъяснения. — Перестрелка в лесу была? Была, и несколько погибших полицейских осталось. Плохо, что погубили мы нескольких, но ещё хуже, что остальные в живых остались. Не по-христиански это, Семён, но сейчас они знают, что мы в лесу прячемся, а значит либо рыскать будут, либо подумают, что мы сгинули в лесу и закончат свои поиски.

— А если сюда выйдут? — спросил казак, слегка повернув голову набок.

— Могут и выйти. Есть в этом разумное зерно, но без еды мы долго не выдержим. Если же снегов долго не будет, то наши следы очень быстро обнаружат, и тогда совсем конец будет. С собаками искать будут — и капец нам, дружище.

— Хорошо, княже, ты здесь главный, так что будем по-твоему поступать.

На охоту мы вышли через пару часов. Тишина в лесу была звенящей, почти невыносимой. Каждый шаг по рыхлому снегу отдавался в висках тихим глухим стуком, и я ловил себя на том, что задерживаю дыхание, будто боясь спугнуть саму зиму. Рука ныла, воздух обжигал лёгкие, острый, как лезвия ножей.

Мы шли уже пару часов, выслеживая добычу. Семён заметил следы быстро — чёткие отпечатки копыт, уходящие в чащу. Это была косуля. Если повезёт, то она даст нам мясо, может быть тёплую шкуру, а главное — силы, чтобы продержаться ещё несколько суток. Правда, чтобы получить добычу — придётся потратить очень много сил. Выследить мало — необходимо сделать один точный выстрел, чтобы животное не сбежало. Если попасть не в важный орган, то животное вполне может пробежать без особенных усилий ещё несколько километров и только там испустить дух, а нам труп косули ещё придётся тащить несколько километров, что совсем нелегко даже в условиях зимней охоты, когда труп можно волочить по снегу.

— Близко, — прошептал казак, едва шевеля губами.

Я, стоя в двух шагах от телохранителя, кивнул и потянул из-за спины ружьё. Движения, несмотря на ранение, холод и голод, были точными. Даже от тяжести двустволки не было столь много проблем.

Парнокопытное появилось внезапно. Она стояла на опушке, в лучах бледного зимнего солнца — изящная, с тонкими ногами и большими тёмными глазами, в которых отражалось небо. Шерсть, серо-рыжая, сливалась с лесом, но она смогла уловить наше движение, повернув голову в сторону, услышав шорохи сапог.

Семён замер, я уже прицелился. Мир сузился до мушки на стволе, до этого хрупкого создания, которое сейчас и решало, нужно бежать или остаться.

Раздался выстрел. Громкий, резкий, разрывающий тишину. Пуля вылетела из ствола и, срезав по пути одну из веточек, влетела в животное. Косуля дёрнулась, сделала неуверенный шаг вперёд — и рухнула в снег с немалой дырой в туловище. Какое-то время она ещё дёргалась, сучила ногами и кричала. Хотелось сделать первый выстрел, чтобы закончить агонию этого животного, но нельзя — патроны было жизненно важно экономить.

Кровь растекалась из раны алым веером, ярким, почти нереальным на фоне общей лесной белизны. Я подошёл первым, опустился на колени рядом с ещё тёплым телом. Глаза животного оставались открытыми, в них застыл немой вопрос. Пуля попала точно в область сердца — косуле не осталось и шанса на выживание. Снаряд на входе вошёл очень аккуратно, а вот на другой стороне тела животного зияла сложная рана с рваными краями и ужасающим диаметром.

— Чистый выстрел, — сказал Семён, огладив по шее мёртвое животное и закидывая при моей помощи тело на носилки. — Взялись?

— Взялись.

Место стрельбы мы покинули практически сразу и двинулись к избе. Не к самому дому — чуть поодаль, чтобы не привлекать запахом крови лесных хищников. Уже там, нисколько не отдохнув, я с силой вонзил нож под грудную клетку косули, ощущая, как лезвие скользит между сухожилиями и рёбрами. Тёплый пар поднимался от вспоротого брюха, смешиваясь с морозным воздухом. Семён, стоя на коленях в снегу, ловко подхватил выпадающие внутренности — печень, лёгкие, тёмно-багровые петли кишок — и аккуратно сложил их на расстеленный на снегу кусок брезента, найденного в заимке.

— Шкуру потом снимем. Сейчас бы с мясом разобраться, — сказал казак, перематывая окровавленные кишки.

Мы работали молча, привычными движениями разделывая тушу на удобные для переноски куски. Мясо, ещё дымящееся от внутренней теплоты, укладывалось на импровизированные носилки. Когда последний окорок был отрублен, Семён вдруг резко поднял голову, перекинул ружьё обратно, а потом напрягся как собака, уловив что-то недоступное обычному слуху.

— Кто-то идёт, — прошептал казак, медленно ведя стволом из стороны в сторону.

Я замер, прислушиваясь. Сначала ухо ничего не улавливало, а потом выхватил отдалённый скрип снега, приглушённые голоса, лязг металла. Не охотники. Охотники столько железа на себе не носят — ни к чему им это.

Мы бросили взгляд сначала на разложенные куски мяса, потом друг на друга. Бросить добычу? Нельзя, но и не тащить же её навстречу неизвестности.

— Обходим сзади, — тихо сказал я.

Когда изба оказалась между деревьями, у меня похолодело в груди. Из трубы валил густой дым, а у входа стояли трое вооружённых людей в серых утеплённых шинелях без опознавательных знаков. Один курил, двое других о чём-то спорили, тыча пальцами в карту. У стены дома стояли прислонённые к брёвнам винтовки без штыков.

Мы обошли дом с двух сторон и сразу же взяли пришлых на прицелы ружей. Наш подход они не заметили, стоя спинами к нашему выходу. Оружие они своё упустили, а потому оказались пусть и в большинстве, но стратегически уже проиграли. Не пришлось даже кричать — все они сразу подняли вверх руки и с немотой на устах смотрели в нашу сторону. Мы же подходили на расстояние уверенного выстрела, но ближе не приближались.

— Кто такие будете? — спросил я, пока Семён прошмыгнул внутрь дома.

— Охо…

— А вот врать нет необходимости, — сразу же оборвал слова незнакомцев я. — Раз сразу на враньё перешли, то давайте мордами в снег. — Для уверенности я потянул из кармана револьвер, демонстрируя его стальную рукоять. — Вот будете вести себя хорошо — и тогда потолкуем нормально, а сейчас вы мне что-то уж сильно не нравитесь. Может, мне вам бошки просто прострелить и дело с концом? Чтобы не возиться и время не терять.

— Не надо, ваша светлость! — вдруг крикнул один из незнакомцев, вставая на колени, а затем медленно ложась на холодный снег. — Мы не враги вам, не из полиции и не опричники. Мы ребята нормальные.

Говорящий был высок и жилист. Лицо было яйцевидной формы, с жидкой бородёнкой и не самыми плотными усами. Глаза у него были испуганными и говорили, что моего пришествия он никак не ожидал, а на стрельбу вряд ли способен будет.

— Они тебя знают, княже, — хмыкнул вышедший из дома Семён, наводя на пленников своё ружьё. — Раз они сюда вышли, то уж точно не просто так. Валить их надо. Оружие заберём, патроны тоже по карманам распихаем, еду приготовим и валить будем отсюда.

— А теперь давайте по порядку. Патронов у меня вас перебить хватит, так что если почувствую, что врёте мне, то буду одного за другим на тот свет отправлять. Рука у меня не дрогнет — не в первый раз мне людей стрелять приходится. Кто вы такие?

— Меня Дмитрием звать. Мы партизаны из отряда «Красный Сокол», — проговорил партизан с жидкими усами, прижимая щёку к снегу. — Прибыли к вам на выручку, князь. Вы должны были несколько дней назад ещё прибыть, а вас всё нет и нет. Узнали, что перестрелка в лесу у вас была, вот и решили в лесу поискать. Нашли, видимо.

— Так я сразу и поверил. Больно сильно вы похожи на солдат. Я вашего брата достаточно повидал, чтобы на такое враньё бессовестное быстро купиться. Так что давай мне лучше правду рассказывай, а то терпение у меня совсем не железное.

— Да правду я вам говорю, товарищ князь, — мужчина залепетал быстро, едва не сбиваясь в своей речи. — Наш разведчик должен был встретить вас ещё три дня назад, но сам пропал, и его обнаружить не удалось. Мы на место перестрелки наткнулись, вот и решили до ближайшей заимки добраться. Тут уже следы обнаружили и решили вас дожидаться. Вот зачем, товарищ, думаете, мы оружие в сторону отложили? Не просто же так себя без защиты оставили. Захотели бы мы вас поймать — не стали бы разжигать печь, дым-то наш и слепой заметит, так что давайте, ваша светлость, мирно всё решим. Оружие себе забирайте, но лучше уж поговорить, а то крики наши уж больно по лесу сильно расходятся.

— Пошли, «партизан», — я потянул за шиворот говорливого пленника и повернулся к Семёну. — Остальных на прицеле подержи ещё, пока я с этим переговорю.