Карп в сухой колее. Том 1

Глава 14. Бессмертный небожитель принимает лекарства

В комнате стоял полумрак и горький запах лекарственных трав, смешавшийся с глубоким бальзамическим ароматом агаровых благовоний. Окна и двери были плотно закрыты. Любые щели, через которые мог бы проникнуть сквозняк, забили тряпками, оттого стояла духота и невероятная жара. Воздух так и полнился влагой. Выставленные посреди комнаты жаровни раскалились до предела.

Несколько свечей, пускай и ярких, едва ли справлялись с освещением — вокруг подступала ночная тьма. От плясавшего на крохотном фитиле света пламени две фигуры укрывал тонкий и нежный полог из невесомой ткани.

На постели в бреду метался некогда бессмертный господин — ныне Хэ Циюй, — дыхание его было частым и поверхностным. Единственный слой тонкого шелка нательных одеяний лип к его телу от пота лихорадки. Щеки с нездоровым румянцем выделялись ярким пятном на мертвенно-бледном лице.

Эту картину видел перед глазами Цао Сяошэ. Вот уже который раз он пытался напоить бессмертного господина снадобьем, поднося пиалу с горячей жидкостью ко рту, но тот не прекращал бессознательно отворачиваться, стоило разгоряченному краю глиняной посудины коснуться его кожи. Если и получалось поднести ее к губам, то отвар лился мимо. Цао Сяошэ в очередной раз провел по чужому подбородку мягким тканевым платком.

Он прекрасно понимал, почему так происходит. Отвар и правда горек. Это противоядие, должно быть, самое мерзкое из всех. К тому же его надлежало подавать исключительно в горячем виде. Такое трудно выпить даже в беспамятстве. Не счесть, сколько снадобья Цао Сяошэ уже перевел понапрасну.

— Как же сложно... — пробормотал он, наполняя очередную пиалу. — Как мне с вами быть, м?

Господин бессмертный так и не ответил, только вновь дернулся в попытке повернуться, но был остановлен Цао Сяошэ — тот ухватил его за плечо, притянув на прежнее место. Он с сомнением взглянул на пиалу. Если он потратит и эту чашу отвара, то на приготовление нового уйдет время, плюс для этого снадобья необходимы особенные травы, запас которых невелик. Кроме того, Лан Ду не тот яд, который привык выжидать, а затем губить жертву в медленных мучениях. Напротив, быстрое беспамятство и молниеносная смерть — именно так можно описать эту отраву. В случае же с «господином Хэ» времени прошло довольно-таки много. Но случилось очередное чудо: даже надышавшись гари, заразившись изрядным количеством демонической ци, тело Хэ Циюя выдержало яд. Цао Сяошэ не знал подробностей, но ему было интересно, как так вышло и не связано ли это с небольшой, но чрезвычайно важной особенностью его подопечного?

Ход мысли прервал очередной натужный кашель «господина Хэ» и то, как он резко повернулся на бок. Цао Сяошэ терпеливо вернул его на место, вновь уложив ровно.

Почти всю ночь Цао Сяошэ потратил на попытки вывести Лан Ду. Не без помощи лекаря Суна, а точнее, с прямым его содействием ему это удалось. Почти. По правде говоря, он едва не утопил несчастного и многострадального бессмертного господина в бадье с лечебными травами, когда пытался искупать и очистить рану на плече. Тем не менее результат оказался в некоторой степени действенным, несмотря на то что рука, куда пришелся удар отравленным оружием, — Цао Сяошэ не знал, каким именно, но по форме входного отверстия догадывался, что это мог быть стилет, — по-прежнему оставалась пораженной. Место удара отекло, посинело, яд расходился черными полосами и витками. Вместе с венами, видневшимися на бледной, прозрачной коже, это отдаленно напоминало узоры облачного камня.

Из-за того, что отравление «господин Хэ» перенес на ногах, яд успел углубиться во внутренние органы, и, чтобы вывести его, необходимо было ввести тело в лихорадку, использовав для этого другой, не менее опасный яд. Крайне рискованный способ лечения, но за неимением другого выбирать не приходилось — в лучшем случае два яда должны нейтрализовать друг друга, а в худшем... Что ж, Цао Сяошэ старался не думать об этом. Оставалось только ждать.

Будет нехорошо, если его подопечный не сможет пережить эту ночь. Цао Сяошэ очень не хотелось столкнуться с вероятными последствиями.

Пока что он не имел понятия, как же влить в тело Хэ Циюя нужный отвар, хотя... Одна мысль все же была. Он взвесил в руке пиалу и покосился на чайничек: там оставалось совсем немного, но даже такого количества должно хватить.

— Надеюсь, вы простите этого скромного за такую наглость, но вы сами отказываетесь лечиться как следует, — словно в оправдание своим дальнейшим действиям сказал он, вовсе не испытывая угрызений совести.

Юн Шэнь сквозь пелену лихорадочного состояния мало что понимал. Он находился между сном и явью, его сознание мотало из стороны в сторону. Едва он пытался открыть глаза, как на него вновь накатывала сонная нега, утягивая во тьму цепкими лапами. Он словно наяву чувствовал, как раз за разом над ним смыкались потоки холодных вод, как они его уносили, не давали сделать и вдоха, не позволяли пошевелиться. Это пугало и заставляло дрожать, он желал вырваться. Юн Шэнь ненавидел бессилие.

Там, где бы он ни находился, было тепло, но он никак не мог согреться. В те моменты, когда ему почти удавалось вырваться из плена навязчивого сна, он пытался подвинуться ближе к ускользающему теплу, но его быстро сменял пожирающий изнутри холод, напускаемый видением хладных вихрей, которые заставляли промокшее тело продрогнуть еще больше. Почему промокшее? Ему казалось, что он сам источает холод и остужает все вокруг. Подобно тому как тающий снег, сжатый в руках, расползается струями ледяной воды, так и он в своей слабости ощущал, как силы покидают его, а он не более чем талая снеговая кашица, которая вот-вот исчезнет, смешавшись с неукротимым течением горных вод, но...

Неожиданно он почувствовал, как его губы обдало жаром. Как этот жар попал в рот и спускается по горлу. Это было сродни глотку раскаленного металла. Невыносимо. Он попытался отодвинуться, но не вышло: его крепко удерживали на месте. Тогда он попробовал открыть глаза, но веки были такими тяжелыми и непослушными, что удавалось лишь сильнее зажмуриться. Жар спускался ниже, и внутренний холод на удивление отступал. Кто-то, Юн Шэнь не понимал кто, с силой льнул к нему, поэтому первым желанием было отстраниться. Он никогда не любил чужих касаний, а особенно настолько близких... Неприемлемо. Но стоило этому поглощающему жару отстраниться, как Юн Шэнь почувствовал опустошение. Он глубоко вздохнул и сразу же закашлялся, ощутив, как с уголков рта стекает горячая жидкость, которую он не смог проглотить. Отвратительная на вкус. Во рту жгло, язык онемел, и оставалась лишь землистая горечь. С трудом он сглотнул вязкую слюну в попытках сбить послевкусие. По его подбородку прошлись чем-то мягким. Ткань?

Ощущение наполняющего тело тепла надолго не задержалось, холод вновь его окутывал, и Юн Шэнь крупно задрожал, а когда ощутил приблизившийся жар, обдавший так сильно, словно он находился над жаровней или открытым пламенем, то даже этого показалось недостаточно. Повинуясь сиюминутному порыву, он подался вперед и снова почувствовал давление на губах — их с силой раскрыли. Юн Шэнь потянулся рукой к теплу. Ослабшие пальцы коснулись чужого плеча и несильно сжали. Минуло мгновение, и вновь рот Юн Шэня заполнился неприятной обжигающей жидкостью. Это точно был какой-то отвар.

Юн Шэнь дернулся, пальцы сжали нежную и гладкую ткань чужого одеяния. Терпеть подобное было невероятно сложно. Пусть вместе с этим тело и наливалось таким необходимым живым теплом, его все равно начинало тошнить, а от невозможности сделать вдох становилось хуже. На пробу он мотнул головой, но его тут же надежно зажали на месте — он ощутил, как рука, некогда удерживающая его за подбородок, быстро скользнула к затылку, прижимая сильнее. Тогда Юн Шэнь сжал зубы, но, ощутив, как прикусывает что-то мягкое, сразу же разжал их. Это не помешало железной солености вмиг примешаться к пряности и горькости отвара. Кровь?..

Некто отстранился, но затылок Юн Шэня по-прежнему удерживали. Его губы и щеки согревало чужое дыхание. Ресницы затрепетали, и едва он захотел приоткрыть глаза, ощутив, что ему наконец хватает сил, как рука с затылка опустилась на шею и сдавила несколько точек. Мигом тело начало слабеть, но теперь это была не болезненная слабость, а покой. Сон больше не цеплялся за него в попытках силой утащить в свои объятия, поэтому Юн Шэнь мерно погружался в него. Уже без страха.

— Спите спокойно, господин Хэ.

Короткая тихая фраза, точно шелест листьев на ветру, прозвучала над ухом необычайно четко, но Юн Шэнь не успел ее толком осознать, прежде чем провалился в желанное спокойное забытье. Он не увидел, как за бумажными окнами мрак ночи отступал, а на горизонте показалась алая полоса восходящего солнца, пожиравшая иссиня-черную тьму неба. Наступал рассвет.

Когда Юн Шэнь открыл глаза, было уже светло. Он уставился на знакомый светло-голубой полог. Легкая ткань покачивалась на слабом ветру, доносившемся из окна. Витал едва ощутимый аромат агаровых благовоний, мягкий, точно шелк. Трудно было определить, который час, но точно перевалило за час змеи[51], и время шло к полудню. Издалека доносились приглушенные разговоры и тихий шелест метел: каждое утро слуги сметали снег с дорожек и открытых террас.

Поместье Хэ.

Он сморгнул влагу с глаз. Потянувшись рукой и коснувшись щеки, Юн Шэнь понял, что плачет. Его обуяла какая-то меланхоличная тоска, горевшая в былом месте концентрации духовных сил. Истолковать это он никак не мог. Слезы сами собой бежали из глаз, и пусть он зажмурился, это не прекратилось, лишь ресницы слегка слипались от соленой влажности. Стоило одной слезинке коснуться губ, как Юн Шэнь почувствовал, как они горят. Невольно он облизал их и ощутил отголосок знакомой горечи, которая отчего-то заставила жар прокатиться по всему телу. Юн Шэнь вздрогнул. Странное чувство отступило.

Потребовалось несколько ударов сердца, прежде чем он окончательно пришел в себя и осознал, что происходит. Тело чувствовалось необычайно легким, еще ни разу за пребывание в нем он не ощущал подобного. Встрепенувшись, Юн Шэнь попытался подскочить на месте, но стоило ему приподняться, как плечо пронзило болью, точно вонзили кинжал, а следом начала неметь рука. Откинувшись назад на мягкие подушки, усеивавшие кровать, он шумно выдохнул. Что ж, возможно, легкость была обманчивой.

Образы и обрывки воспоминаний запестрили перед глазами, стоило лишь зажмуриться. Мысли пребывали в беспорядке. Вспомнив о странном сне и явственном ощущении падения и погружения в стылую глубину, Юн Шэнь почувствовал, что вновь сталкивается с бесконечной стеной в своем сознании, а лица и голоса людей, которых он увидел, стираются из памяти, как круги на воде. Попытки противостоять и зацепиться за них не вызвали ничего, кроме нарастающего головокружения.

Юн Шэнь протянул руку и тронул больное плечо. Пальцы столкнулись с мягкой, но чуть шершавой тканью повязки. Она была довольно объемной, в ней явно не только бинты... Компресс? Юн Шэнь надавил пальцем и не сдержал болезненного всхлипа. Боль снова пульсацией отдалась по всей руке и рассыпалась вспышкой света в темноте зажмуренных глаз.

Юн Шэнь смог уцепиться за один-единственный образ. Меч в темных, как беззвездный небосвод, ножнах.

И имя. «Лан Сюань».

Оно было ему незнакомо. Как бы Юн Шэню ни хотелось отрицать столь досадный факт, но постепенно приходило отчетливое понимание, что с его памятью, как и с сознанием, определенно что-то не так.

Особо сильный порыв ветра заставил полог кровати всколыхнуться, и за легкой тканью Юн Шэнь заметил мелькнувшую в другом конце комнаты тень. Кто-то еще был здесь. Раздались мягкие и тихие шаги, некто ступал осторожно и внимательно. Донесся шорох, кто-то закрыл окно, вернув раму на место. Теперь звуки улицы стихли, и в накатившей тишине шаги стали слышнее.

Юн Шэнь прекрасно помнил, как покинул поместье Хэ и что этому предшествовало, но из его памяти совершенно выпал момент, как он сюда вернулся. Он не знал, кто мог здесь быть. Может, кто-то из слуг? Вряд ли Су Эр: его шаги Юн Шэнь успел запомнить, и они всегда были довольно громкими, Су не обладал легкой поступью. Другие слуги... Не самая дружелюбная компания, вряд ли бы они стали сидеть в покоях ненавистного им господина.

Юн Шэнь напрягся всем телом, впившись взглядом в силуэт за тонкой тканью полога через полуприкрытые глаза. Все же он решил прикинуться спящим. Если это был неприятель, то так его бдительность можно было усыпить и получить преимущество.

С тихим шелестом полог слегка приподнялся, а за ним показалось уже знакомое лицо. Цао Сяошэ. Он оглядел замершего и притворяющегося спящим Юн Шэня и вздохнул. Неужели сработало? В другой руке у него был небольшой поднос.

Юн Шэнь совершенно точно не мог верить этому человеку, и, как бы тот ни убеждал его в своей надежности и честности, Юн Шэнь ни за что не станет снова доверять этому подлецу. Чем больше он думал об этом, тем больше злился — это была злость на нелепую ситуацию, из которой он не видел выхода, на собственную слабость и на Цао Сяошэ, который определенно знал больше, чем удосуживался говорить, при этом уверяя, что готов помочь.

Цао Сяошэ наклонился и приблизился, высвобождая здоровую руку Юн Шэня из-под одеял. Он взялся за его запястье, считая пульс. Удовлетворившись результатом, Цао Сяошэ опустил поднос на кровать. Юн Шэнь старался не шевелиться, продолжая создавать иллюзию, что спит, но в то же время пытался рассмотреть происходящее. Поле его зрения было сильно ограничено, но поднос и его содержимое разглядеть все же удалось. На нем лежали кожаный футляр с тонкими серебряными иглами, небольшая керамическая шкатулка и широкая плошка, полная прозрачной, но плотной жидкости — точно не воды. Юн Шэнь видел, как Цао Сяошэ взял футляр и достал одну из игл. В следующий момент он ощутил, как его запястья вновь коснулись. Первым порывом было вырваться, но ему удалось благоразумно остановить себя.

Зачем это все?

Цао Сяошэ сжал безымянный палец Юн Шэня и уколол его острым концом иглы — тот был настолько тонок, что Юн Шэнь почти не почувствовал. Показалась крошечная капля крови, тут же подхваченная, — на остром серебряном кончике она горела, точно крошечный драгоценный рубин. Цао Сяошэ отпустил чужую руку, а иглу погрузил в плошку и ею же размешал, позже убрав на поднос. Он замер на несколько мгновений, все еще держа плошку в руках, а после отошел ближе к окну. Юн Шэнь не преминул воспользоваться моментом и, стоило Цао Сяошэ отвернуться, дотянулся до футляра с иглами и незаметно достал одну, крепко сжав ее в руке. Он повернулся, пряча ладонь с иглой среди одеял.

Если ему не хотят рассказывать напрямую, Юн Шэнь решил, что принудит к правде.

Когда Цао Сяошэ вернулся, вид его был хмурым — привычная, точно приклеенная, улыбка исчезла без следа. Вот Юн Шэнь и увидел его без извечной маски легкой беззаботности. Он впервые чувствовал, что вот-вот выйдет из себя. Такой оглушающий порыв, грозивший вылиться наружу, сначала испугал, но страх быстро заглушила злоба, заставлявшая кровь бурлить и перекрывавшая все здравые мысли. Он до боли сжал тонкую иглу в руках, пока не почувствовал, как собственные ногти впиваются в ладонь.

Надо выждать совсем немного.

Цао Сяошэ отставил плошку и склонился над ним, залезая на кровать, чтобы оказаться ближе. Он замер в крайне неустойчивом положении — опершись на одно колено, пока вторая нога свисала вниз. Откинув в сторону одеяла, он потянулся к отвороту нательного одеяния, и от ощущения легкого прикосновения к голой коже Юн Шэнь едва не задрожал от злости. Не успел Цао Сяошэ оголить чужое плечо, как Юн Шэнь ловко ударил его по ноге, заставив потерять равновесие, и, когда тот начал заваливаться назад, быстро насел сверху, прижимая одну его руку к его же груди. Пусть больная рука плохо слушалась, но даже так у него получилось крепко схватить Цао Сяошэ. От резких движений поднос упал на пол с грохотом и звоном — наверняка там что-то успело разбиться. Реакция Цао Сяошэ оказалась довольно быстрой, и обездвижить себя полностью он не позволил, сжав в ответ ту руку Юн Шэня, которая подставила спрятанную ранее иглу к его горлу.

— Господин Хэ, какое счастье, что вы... — Цао Сяошэ сразу же вернул привычное выражение на лицо и елейно улыбнулся.

— Закрой рот! — грубо отрезал Юн Шэнь: у него не осталось терпения слушать, как тот вьется, точно уж. Говорить было неприятно, горло драло и болело, словно обожженное, а голос выходил сиплым. — Что, по-твоему, ты сейчас хотел сделать?

Лицо Цао Сяошэ дрогнуло всего на мгновение, но все же легкая улыбка его не покинула. Он даже не сопротивлялся, только крепко сжимал руку Юн Шэня с иглой, которая уже дрожала от напряжения, и даже не пытался отвести ее в сторону.

— Осмотреть ваши раны, — спокойно и просто ответил Цао Сяошэ. — Позволите?

Юн Шэнь c силой сжал чужую руку, но вряд ли это могло причинить хоть какое-то неудобство Цао Сяошэ: тот был расслаблен, и это хорошо чувствовалось. Он позволял держать себя так, и от этой догадки Юн Шэня все больше охватывал гнев.

— Ты знал. Все с самого начала знал, но лгал, — процедил он, пропустив чужие слова мимо ушей. Ему нужна была правда. — Зачем все это нужно? В Павильоне ароматов были хули-цзин, а хозяйка Павильона — ведьма, пожирающая жизненную силу. Тебе все было известно. Назови мне хоть одну причину, почему я не должен сейчас проткнуть твое горло.

— Могу назвать целый ряд причин, одна из которых — вы об этом пожалеете.

— Сильно сомневаюсь.

— Господин Хэ, уверяю, что не лгал вам, — медленно, с нажимом проговорил Цао Сяошэ. — Может, отпустите меня? Я бы не хотел...

Эти слова стали для Юн Шэня последней каплей, он не дослушал и вырвал руку из чужой хватки, замахнувшись иглой, но тут Цао Сяошэ тоже пришел в движение. Спустя короткий миг уже Юн Шэня прижали к кровати, он даже не успел понять как. Иглу выбили из его ладони легким надавливанием на точку чуть ниже большого пальца — кисть ослабла и онемела, а игла с тихим звоном упала на пол. Юн Шэнь дернулся, но сдвинуться не мог: руки были прижаты по сторонам от тела. Сбросить с себя Цао Сяошэ не представлялось возможным: несмотря на внешнюю худобу и тонкокостность, тот оказался довольно тяжелым и сильным.

Юн Шэнь шумно выдохнул сквозь зубы. Такое резкое опрокидывание на спину не пошло на пользу его все еще больному плечу, и сейчас он чувствовал, как оно пульсирует от вынужденного положения. Боль немного разогнала туман злости в голове, и Юн Шэнь словно протрезвел. А потом почувствовал себя очень глупо. Что на него нашло?

— Я бы не хотел применять к вам силу, — договорил Цао Сяошэ, — но вы меня вынудили. Теперь, может, предоставите этому скромному возможность объясниться?

Юн Шэнь молчал, внимательно разглядывая человека напротив. Раньше он не то чтобы сильно присматривался к Цао Сяошэ: почти все их предыдущие встречи Юн Шэнь так или иначе пребывал в собственных мыслях или был поглощен более важными вещами. В такие моменты он не особо сосредотачивался на том, что его окружало. Лицо Цао Сяошэ было абсолютно непримечательным. Про таких людей впору сказать: увидишь в толпе и не вспомнишь. Без ярких изъянов, разве что небольшая ранка на нижней губе, потемневшая от запекшейся крови. Странно, Цао Сяошэ не был похож на того, кто станет кусать губы. Хотя много ли было Юн Шэню о нем известно? Нет. Совершенно не за что зацепиться. Под темными глазами, напоминавшими листья ивы, залегли тени, да и в целом выглядел Цао Сяошэ довольно уставшим — это стало заметно, стоило ему стереть образ вечной доброжелательности с лица.

Цао Сяошэ, как видно, заметил, что злоба Юн Шэня сменилась растерянностью, и ослабил хватку, медленно отпуская его. Он поднялся с кровати, оправив пришедшее в небольшой беспорядок одеяние, на этот раз легкое. Юн Шэнь заметил, что на нем не было множества зимних накидок, в которые он кутался прежде. Цао Саошэ склонился к полу, поднимая упавшую шкатулку — та не укатилась далеко и не разбилась, в отличие от плошки. От нее остались только крупные осколки, а некогда прозрачная жидкость, ныне ставшая черной, точно в ней размешали уголь, а не каплю крови, расплескалась по полу.

— Я... — попытался начать Юн Шэнь, но тут же замолк. Он не знал, что сказать.

Впервые он вышел из себя. Конечно, у него были причины злиться на Цао Сяошэ: он до сих пор был недоволен, что от него скрыли такие важные детали и он едва не погиб в этом проклятом публичном доме, но испытать настолько сильный порыв, чтобы броситься на другого человека, — такое было уже пугающим. Он едва контролировал себя.

С ним определенно что-то не так. Непозволительно было допускать, чтобы чувства взяли верх над разумом!

— Что со мной? — вторя своим мыслям, прошептал Юн Шэнь настолько тихо, что, казалось, это услышал лишь он сам.

— В вашем теле все еще остался яд. Да и перенасыщение демонической ци не лучшим образом сказывается на выздоровлении, — тут же ответил Цао Сяошэ и развел руками. — Вот уже в третий раз мне удалось отвадить вас от пути к Реке Забвения, все же не хотел бы я, чтобы это стало традицией, но...

— Довольно, — оборвал Юн Шэнь. Слушать болтовню Цао Сяошэ было трудно. — Говори по делу.

— Хорошо, — вздохнул Цао Сяошэ и вновь приблизился к сидящему на кровати Юн Шэню. Чуть наклонившись, он продолжил: — Но для начала дайте все же взглянуть на вашу рану. Это важно, если желаете оставаться в этом теле подольше.

Юн Шэню не слишком хотелось продолжать быть Хэ Циюем, но все же он повернулся и сел так, чтобы дать Цао Сяошэ доступ к повязке, отвернув голову в другую сторону и перекинув волосы на второе плечо. Подумалось, что надо бы их как-то привести в порядок.

— От вас я не утаивал ничего, мне и самому было известно не так много.

Юн Шэнь хмыкнул. Он, конечно, не верил в эти россказни.

— Я принес вас в поместье на мече, когда в Павильоне ароматов разразился пожар, — рассказывал Цао Сяошэ, пока медленно и аккуратно разбинтовывал плечо.

— У тебя есть меч?

Странно спрашивать такое у заклинателя, пусть и бродячего, хотя в том, что Цао Сяошэ в действительности им был, Юн Шэнь сомневался. Кроме того, клинка при нем он еще ни разу не видел.

— Да, — вопрос не задел Цао Сяошэ, и он ответил так же спокойно: — Я нечасто им пользуюсь, но это был особый случай.

Юн Шэнь прошелся взглядом по комнате и приметил кое-что необычное, а именно сложенные на стуле мантию и меч в простых, незатейливых ножнах из темного дерева, прислоненный к стене чуть поодаль. Совершенно непримечательный, под стать обладателю. Получается, Цао Сяошэ пробыл тут долго.

— А что же слуги? Мне запретили покидать поместье и заперли в покоях.

— О, за это можете благодарить учителя. Он позаботился о том, чтобы никто не обнаружил вашей пропажи. Приставленные к вам слуги все это время были заняты крепким сном. А потом пришел этот скромный и сказал, что присмотрит за вами.

Юн Шэнь хмыкнул. Кто бы сомневался, что их опоят.

Цао Сяошэ меж тем полностью разбинтовал руку и вздохнул, ощупывая края раны. От неприятного прикосновения к больному месту Юн Шэнь тихо шипел. Он чуть повернулся, чтобы взглянуть на раненое плечо, и, заметив полосы, расползавшиеся от раны черной паутиной, изумленно замер.

— Последствия Лан Ду, — ответил Цао Сяошэ на неозвученный вопрос. — Вас ударили, хм, отравленным стилетом? Мне было бы проще вас лечить, знай я подробности. Этот яд чрезвычайно сильный, он мог вас убить. И вообще-то убил бы, но удача на вашей стороне, потому все обошлось.

Юн Шэнь поспорил бы насчет собственной удачи.

— Не стилет. Шпилька.

— Ох, отравленная шпилька? Надо же, должно быть, я пропустил что-то волнующее.

— Ей меня ударила служанка Павильона ароматов, приняв за заклинателя. Но... она не хотела навредить — должно быть, подумала, что совершенствующегося такое не страшит, — пояснил Юн Шэнь и шумно втянул воздух, когда Цао Сяошэ начал наносить снадобье из шкатулки прямо на рану. Не прошло и удара сердца, как ту начало нестерпимо жечь.

Шпилька, отравленная таким сильным ядом, была действительно смертоносным орудием. Не исключено, что Дуцзюань носила ее просто из соображений самозащиты. Лан Ду был одним из немногих ядов, которым можно было навредить хули-цзин — все же первоначально эти демоны были лисами.

— Терпите, — отозвался Цао Сяошэ, наблюдая реакцию на лекарство, а после продолжил: — Рядом с Павильоном я видел Сюэ Чжу с некоей маленькой барышней — это та самая?

— Да, — сипло выдохнул Юн Шэнь, стараясь дышать ровно, но все его плечо точно заливало огнем, и это было невыносимо. — Где она сейчас? У нее... у нее был ларец с духовными нефритами и... Ай!

Цао Сяошэ принялся забинтовывать рану и надавил особенно сильно. У Юн Шэня на мгновение потемнело в глазах, а больная рука дернулась.

— Она под стражей в крепости Цзицзинъюй, как и Ху Иньлин. На разных условиях, конечно. Сюэ Чжу заступался за барышню до последнего, — усмехнулся Цао Сяошэ. — Хотя хули-цзин было бы лучше сразу заточить под горой — уж больно сильная демоница, но они все хотят ее допросить... Насколько мне известно, пока безуспешно.

Так, значит, Ху Иньлин удалось схватить. Юн Шэнь не слишком порадовался такой новости. В иллюзии лисица говорила, что Хэ Циюй — вор, а он понятия не имел, что же тот мог украсть у демоницы, которая выразилась настолько кровожадно.

«Я бы хотела самолично вырвать его прогнившее сердце, отплатить за кражу. Ах, как это было бы замечательно! Этот урод слишком легко отделался».

К тому же Юн Шэнь имел неосторожность раскрыть свою личность, использовав Небесную печать, пусть это и произошло неумышленно. Он сам до сих пор не понимал, как так вышло, но если хули-цзин будут допрашивать, то может ли она рассказать об этом?.. Тревожным мыслям не было конца.

Обрывок Небесной печати видели также и Сюэ Чжу с Дуцзюань. Юн Шэнь, сам того не планируя, подставился еще больше. Оставалось лишь уповать на то, что они не поймут, что же это такое было: в конце концов, незавершенную печать сложно узнать.

— А Чэнь Ляомин? И... что вообще произошло после того, как начался пожар?

— Госпоже Чэнь удалось сбежать, и сейчас ее ищут. Это прискорбно, потому как поймать ведьму, владеющую тенями, — непростая задача. — Цао Сяошэ закончил перевязывать плечо и затянул крепкий узел на повязке. — Все, готово.

Юн Шэнь поправил нательную рубаху, вновь натянув ее на плечо, и повернулся к Цао Сяошэ, который в это время принялся убирать все свои принадлежности.

— Что касается гостей Павильона, многих удалось вывести до распространения огня, но... немало и тех, кто еще в тяжелом состоянии из-за отравленного вина. А вот сам Павильон ароматов сгорел дотла вместе с теми, кому повезло меньше. Даже сейчас приблизиться к пепелищу нельзя — божественный огонь все чадит. Удалось сдержать его, но не потушить... Откуда же он мог взяться? — хитро улыбнулся Цао Сяошэ.

Отрадно было слышать, что обошлось меньшим числом жертв, чем могло бы. Похоже, тогда Си Ин не зря тянул время.

— Если бы ты был со мной откровенен, этого могло не случиться, — процедил Юн Шэнь, потирая больную руку.

— Точно так же, как если бы вы послушали меня и следовали плану, — отбил Цао Сяошэ, все так же улыбаясь. — У вас наверняка есть еще вопросы, так вот, лучше их обсудить вместе с господином Суном.

О, совершенно точно у Юн Шэня были вопросы к старику. Он нахмурился, погружаясь в неприятные мысли, и поднялся с кровати. От резкой смены положения закружилась голова. Цао Сяошэ, кажется, продолжил болтать, но Юн Шэнь уже не вслушивался в его слова и принялся искать то, во что мог бы одеться. Все же ходить даже по собственному, вернее, Хэ Циюя поместью в нательном белье было не слишком приемлемо.

— Помочь вам? — раздалось совсем близко, когда Юн Шэнь завязывал второй слой одеяния.

— Нет, — отрезал Юн Шэнь. — Лучше пойди прочь.

На самом деле одеваться с одной рабочей рукой оказалось действительно неудобно, но просить Цао Сяошэ о помощи Юн Шэнь был не намерен. Хитрый, подлый змей его неимоверно раздражал, и с каждой новой фразой Юн Шэнь закипал все больше. Нельзя позволить себе вновь позорно сорваться. Он должен быть выше эмоций и порывов. Лучше какое-то время побыть одному.

Юн Шэнь и не взглянул в его сторону, продолжая медленно затягивать завязки.

— Что ж, тогда буду ждать вас в лекарской... — вздохнул Цао Сяошэ. — И еще, постарайтесь не наткнуться на ваших горячо любимых родственников. Особенно на первую сестрицу.

— Почему же? — Юн Шэнь остановился и нахмурился.

Хэ Цимин передавала ему некую записку... Про которую он в свое время успешно забыл, и найти ее сейчас казалось чем-то невозможным. Все же стоило тогда сразу ее прочесть. Впрочем, Хэ Циюй был равнодушен к семье и с теплом не относился ни к кому, поэтому наверняка не будет странным, если Юн Шэнь пренебрежет посланием.

— Поглядите на это.

Юн Шэню все-таки пришлось обернуться, и он увидел в руках Цао Сяошэ белую мантию, украшенную серебристой вышивкой орхидей. Мантия Юэлань, которую ему одолжила Хэ Цимин.

— Красиво, не правда ли? Вам эти цвета и правда шли, — Цао Сяошэ встряхнул мантию в руках и вывернул ее наизнанку, показывая подкладку. — Но вот незадача.

Подкладка была испещрена тонкой вязью едва заметных символов, складывающихся в заклинание. Заклинание?! Юн Шэнь пригляделся и действительно в переплетении серебристых линий узнал печати Истинной сущности... Это было прескверно. Хэ Цимин не так проста.

— Похоже, первая госпожа Хэ имеет некоторые мысли насчет вас, — Цао Сяошэ свернул плащ в тюк. — Будьте осторожны.

Юн Шэнь помрачнел и кивнул. Что ж, ситуация не планировала упрощаться.

Юн Шэнь не собирался торопиться к лекарю Суну, были и другие вещи, более важные. Например, поиски предмета, который мог украсть у демоницы Хэ Циюй. Наверняка это что-то важное... Может, какой-то артефакт? Но где он мог его спрятать? Или же молодой господин Хэ его перепродал, а то и вовсе заложил в игорном доме, который так любил посещать? Су Эра действительно не хватало как никогда, нужно было вернуть мальчишку назад в услужение, ведь тот знал достаточно много о своем хозяине и везде таскался за ним хвостом. Наверняка он знал и о Павильоне ароматов, и о подробностях того, чем там занимался Хэ Циюй.

Юн Шэнь решил обшарить все углы и подозрительные доски на предмет тайника, но все было безуспешно, пока он не подошел к кровати и не услышал, как половица тихо скрипнула под его ногой. Как странно.

Он надавил еще. Скрип повторился, а доска чуть прогнулась. Юн Шэнь опустился перед подозрительным местом и принялся искать, как можно поддеть доску. В конце концов, посадив себе пару заноз, он сумел открыть найденный тайник. В небольшом углублении он нашел пожелтевшую и истлевшую от времени тетрадь — переплет был стар, и с нее так и вываливались листы, — а также небольшую шкатулку. Разложив находки перед собой, Юн Шэнь оглядел их.

Запыленная тетрадь была полна неких записей, явно выведенных рукой Хэ Циюя. Придется потратить время, прежде чем он сможет хоть что-то там разобрать, а шкатулка... она была маленькой, с ладонь, из черного лакированного дерева. Изысканная вещица с серебряными узорчатыми пластинами. Запертая. Это... то самое? Юн Шэнь не знал наверняка. Возможно, это просто личная вещь Хэ Циюя, но тогда зачем же ее прятать? Ничего от этой шкатулки он не чувствовал, да и не смог бы: наверное, теперь его тело было опустошено и не содержало в себе ни капли духовных сил, как, впрочем, и всегда.

Попытки открыть шкатулку не увенчались успехом. Она была заперта, но замка Юн Шэнь не видел. Он решил оставить ее в тайнике, пока не разберется, что же это за вещица, а вот к тетради с записями Хэ Циюя планировал еще вернуться. Возможно, она смогла бы пролить свет на происходящее.

Поднявшись с пола и отряхнув подол своего черного одеяния — отчего-то Юн Шэню не захотелось надевать белое, пусть прежде он постоянно и носил этот цвет, — он двинулся к выходу из покоев. За дверьми никого не оказалось, но двор преобразился. Слуги, работавшие с самого утра, постарались на славу, украшая все поместье к празднику весны. Все пестрило красным. Яркие фонари висели вдоль галереи, переплетение алых лент, свисавшее с козырьков, мирно покачивалось на морозном ветру. Это было и вправду красиво.

Засмотревшись на праздничный двор, Юн Шэнь подошел ближе к ограждавшим сад перилам и, положив на них руки, ощутил тычок. Он опустил взгляд и приметил, что рядом сидела, недовольно хлопая крыльями, маленькая ласточка.

Чернильный дух.

Юн Шэнь сразу понял, чье это могло быть послание, и это не слишком радовало.