Карп в сухой колее. Том 1

Глава 8. Бессмертный небожитель на приеме

На плечо Цао Сяошэ вдруг легко и бесшумно опустилась маленькая птица. Судя по крошечному клюву и вытянутому телу, это была ласточка. Ее черное оперение будто поглощало окружающий свет.

— Эй! — воскликнул Цао Сяошэ и дернул плечом, на котором устроилась птица. Та беззвучно приоткрыла клюв и закрутила головой, словно в замешательстве.

Затем ласточка вспорхнула с плеча. Юн Шэнь обратил внимание, что вместе с движениями крыльев птицы вокруг нее летели... капли? На плече Цао Сяошэ появились крошечные черные пятна, похожие на чернильные. Тонкой сеточкой они расползлись по плотной ткани бледно-зеленой мантии.

Цао Сяошэ недовольно хмыкнул и завозился, принявшись рыться в скрытых карманах своих рукавов. Ласточка приземлилась на стол. Здесь она тоже наследила блестящими черными пятнами, как на мантии Цао Сяошэ. Юн Шэнь протянул руку и коснулся одного из них. Пальцы окрасились. Это действительно были чернила.

Ласточка мотнула головой в сторону Юн Шэня и уставилась на него крошечными бусинками глаз. На мгновение почудилось, что у этого чернильного духа осмысленный взгляд.

Наконец Цао Сяошэ прекратил возню и выудил из рукава небольшой сложенный отрез рисовой бумаги. Он расстелил его на столе и постучал пальцем.

— Сюда, Сяо Янь, — обратился он к ласточке, но та, видимо, не посчитала нужным слушать его. Еще раз хлопнув крыльями и разбрызгивая еще больше чернил, она неуклюже, чуть покачиваясь, пошла в сторону Юн Шэня. — Глупая птица, прекрати пачкать стол!

Юн Шэнь замер, заслышав обращение к чернильному духу. В следующее же мгновение его голову пронзила боль, такая сильная, словно в его верхний даньтянь вогнали спицу из чистой духовной энергии. Он крепко зажмурился и схватился за переносицу. Боль не желала отступать и усиливалась с каждым мигом, так продолжалось, казалось, вечность, пока Юн Шэнь не услышал в своей голове тихий голос:

«А-Янь, не сжимай кисть так сильно, твои руки начнут дрожать, и вместо иероглифов получатся кляксы».

Боль отступила на второй план, а все окружающее стало казаться невесомым, нереальным. Словно наяву он почувствовал, как крепко сжимает бамбуковую рукоять кисти. От напряжения пальцы заныли. Перед глазами заплясали солнечные зайчики. Всего мяо[29] назад он сидел в промерзшей и окутанной зимней стужей беседке, а сейчас Юн Шэнь ощущал, как весенние лучи солнца ласково и нежно объяли его спину и затылок. Он сидел спиной к открытому окну. Пахло нагретым деревом и свежей, только растертой тушью. Плечи немного затекли — держать ровную осанку было нелегко, но он не смел жаловаться, потому что...

«Движения кисти подобны течению ручья, остановка — как спокойствие горы. Почерк должен быть свободен и естественен».

Он проводит черту. Его движение дерганое, но стоит кисти остановиться, как она неловко утыкается в бумагу, оставляя уродливую кляксу. Он сжимает бамбуковую рукоять еще крепче от досады, и так хочется разорвать эти несчастные каллиграфические потуги на тысячи кусочков! Но тут его дрожащей руки касается другая, мягкая, но твердая, направляющая. Спокойствие вмиг окутывает его, а разбушевавшееся раздражение уходит на второй план. Запах чернил становится интенсивнее.

«Черты как гряда облаков, как парящая птица, как прыгающий зверь, как вспугнутая змея, как внезапный раскат грома, как крутой берег и горный пик...»

Чужая рука направляет его кисть, она парит над бумагой так легко, словно бабочка над едва распустившимися цветами. Движение за движением вырисовывается изящная вязь иероглифов.

«Маленькая ласточка...»[30]

Юн Шэнь моргнул. Постепенно боль растворялась, уподобляясь незримому эфиру, будто ее и не было, но даже так она оставляла за собой... трещины? Юн Шэнь не смог бы подобрать слова лучше. Вновь закрыв глаза, он в точности представил себе это. Трещины, больше напоминавшие золотое плетение сродни паутине, искусным кружевом распространялись по белоснежной, будто кость, поверхности его сознания. Так странно, ему казалось, что он стоит перед стеной, у которой нет начала и конца, но есть сколы. Чем больше он думал об этом, тем больше трещин появлялось, они расползались и сливались. Вместе с трещинами его сердце все больше захватывали эмоции, точно нетерпеливый и бурный поток горной реки наполнялся с дождем, грозя вырваться из берегов. Эти эмоции было трудно подавить, как он делал всегда, и наиболее сильной ощущалась злость.

За столь короткий срок пребывания в теле смертного господина Хэ Циюя Юн Шэнь успел познать множество чувств, которые доселе были ему незнакомы или же давно забыты, однако ни одно из них он не мог назвать приятным. Растерянность, беспомощность, слабость... Проблемы нездорового тела хоть и уходили на второй план благодаря снадобьям старика Суна, но разум самого Юн Шэня... Чем больше видений перед ним представало, чем больше странных снов он видел, тем больше ему казалось, что рассудок его подводит. Все это выглядело странно близким и вместе с тем бесконечно далеким, давно утраченным, точно песок, пропускаемый сквозь пальцы.

Могло ли это быть воздействием демонической энергии? Могла ли она навредить его бессмертной душе? Ведь именно после нее начались все эти странности.

Он терялся в догадках об истинной причине происходящего. Его обуревало раздражение от собственного бессилия. Сейчас, думая о том, что ему придется участвовать в некоем заклинательском расследовании, он не знал, плакать ему или смеяться. Совершенно новые для него ощущения. В этом не было никакого смысла! Нападение, интриги — мелочные и не стоящие внимания дрязги! То, что было по-настоящему важно, сейчас в Обители. И возможно, под угрозой. Но никто из заклинателей и виду не подает! Неужели им... им все равно?

Юн Шэня затрясло от желания вскочить и закричать, указывая в небо. Закричать и сказать, что никакой он не Хэ Циюй, он — бессмертный с пика Шугуан, могущественный повелитель Небесных печатей, Бессмертный небожитель. Ему хотелось вновь ощутить силу в своих руках, легкость в поступи. Его преследовали бесполезные и странные видения или воспоминания настолько далекого прошлого, что ему было уже все равно, что происходило в те времена. Ему хотелось узнать, что предшествовало тому злосчастному дню, когда он попал в это тело, но память будто отказывалась подчиняться, нечто внутри его сознания отчаянно боролось и не давало узнать правду. Как бы он ни пытался выстроить цепь событий в своей голове, ничего не выходило.

Ласточка мотнула головой и легко взлетела над столом, чтобы в следующее же мгновение спикировать на расстеленную бумагу. Еще миг — и она обратилась большой черной кляксой. Постепенно пятно побледнело, а на листе проступила вязь тонких изящных иероглифов. В этих линиях не было ничего лишнего. Говорят, почерк, словно зеркало, хорошо отражает характер человека. Отправителя послания явно можно было назвать чувствительной личностью.

— Господину Хэ, должно быть, прежде не приходилось видеть подобные чудеса, — вновь заговорил Цао Сяошэ. — Это маленькое заклинание живых чернил, с помощью него можно обмениваться сообщениями.

Юн Шэнь знал об этом заклятии, но сам таких посланий прежде не получал и не отправлял по одной простой причине: ему некому было писать и никто не желал писать ему. Оттого захотелось понаблюдать, как воочию выглядит такой обмен сообщениями. Послание было повернуто в сторону Цао Сяошэ, поэтому Юн Шэнь со своего места с трудом мог распознать текст, но интересовало его не столько содержание, сколько...

— Сяо Янь? — спросил он севшим голосом.

— Ах это... Мы так их называем. Обычно у чернильных духов нет имен — они им ни к чему, им и форму-то разную можно придавать в зависимости от случая. Но если вы когда-нибудь еще встретите чернильную ласточку, то можете быть уверены, что это наверняка послание от главы Юэлань. Только он так часто использует именно ласточек, — пояснил Цао Сяошэ, мельком глянув на свое плечо. Он цыкнул и принялся тереть то место, где остались черные пятна, попутно бормоча себе под нос: — И только у его чернильных духов крайне зловредный нрав.

Последняя фраза заставила Юн Шэня криво ухмыльнуться. В том, что у духов, принадлежавших Си Ину, дурной нрав, он и не сомневался. Все в своего хозяина.

Цао Сяошэ пробежался глазами по тексту послания.

— Хорошие новости! Глава уже прибыл из Запретного города и желает встретиться с вами!

Неприятное чувство свернулось в плотный клубок под ребрами Юн Шэня. Он не слишком желал этой встречи, пусть даже она и была необходима.

Юн Шэнь и Цао Сяошэ уже были готовы покинуть беседку, как к ним подоспела служанка. Она пришла с посланием от Цянь Аньхуа — великая госпожа Цянь созвала всех гостей поместья в южный павильон, чтобы поприветствовать.

В памяти Юн Шэня была еще свежа первая встреча с Цянь Аньхуа, и не сказать, что он был рад этой новости. Его настроение, и так скверное, стало еще хуже. Эта женщина показалась ему опасной и наверняка, как и прочее население поместья, не питала нежных чувств к своему внуку, что бы ни говорила. Юн Шэнь не был наивен и прекрасно понимал, что зачастую то, что на языке, мало совпадает с тем, что на уме, — оттого и в сладкие речи не особо верил.

В сопровождении служанки они быстро добрались до нужного павильона и остановились у внушительных широких дверей приемной из темно-красного дерева, лакированных и украшенных резьбой. В центре орнамента был изображен лотос, окрашенный золотом, — герб рода Хэ. Над дверью красовалась широкая табличка с выбитым на ней девизом: «Нести долг перед государством»[31]. Письмена также были окрашены золотом. Должно быть, эту табличку даровал император. Семья Хэ имела поистине ужасающее влияние.

Оставалось лишь гадать, какой фарс поджидает за этими дверьми. Невольно Юн Шэню вспомнились те редкие моменты, когда он все же появлялся на собраниях в Обители Бессмертных. Собственно, главная причина, почему такие моменты были редки, крылась в том, что он не переносил лицемерия, а теперь, получается, вновь придется погрузиться в вязкое болото притворства и сладких улыбок, что прячут за спиной ножи. Поистине ужасно.

Приемная зала оказалась действительно огромной, наверняка это было самое большое помещение во всем поместье. Обстановка была сдержанной, но в то же время хорошо отражала состояние семьи Хэ. Шкафы, отделанные слоновой костью и украшенные резьбой, покрывал красный лак, что на контрасте с темным деревом придавало бордовый оттенок. Наверняка вся мебель выполнена на заказ в единственном экземпляре. На стенах висели картины на шелке, на некоторых были изображены северные пейзажи, а другие демонстрировали классический мотив трех друзей, стойких в зимнюю стужу, — сосну, бамбук и сливу мэй. В центре зала располагались несколько вытянутых столов, расписанных цветами. Почетное место было обращено ко входу в залу, как и полагалось.

Юн Шэнь поприветствовал бабушку глубоким поклоном и обвел взглядом приемную. Людей собралось не так много — уже хорошо. Цао Сяошэ тоже почтительно поклонился и быстро был сопровожден служкой к полагающемуся месту.

Цянь Аньхуа, облаченная в изысканные многослойные одежды из плотной парчи, призванные подчеркнуть ее высокий статус, восседала на почетном месте. На ее руках нельзя было не заметить серебряные хучжи[32], украшенные сверкающими самоцветами. Бледно-голубой цвет, цвет семьи Хэ, как и серебристый орнамент лотосов, украшавший рукава и воротник ее платья, вовсе не играл ей на руку. Лицо великой госпожи стало бледнее, чем было на самом деле, и в ее почтенном возрасте это выглядело не слишком здорово. Сухая, тронутая временем старческая кожа и вовсе напоминала бумагу древнего свитка.

По левую руку, как второй по старшинству из всей присутствовавшей семьи, сидел Хэ Циянь. Он прикрывал нижнюю половину лица простым белым веером, пока обсуждал что-то с одним из заклинателей, имени которого Юн Шэнь не знал. Гости размещались за отдельными столами по обе стороны от почетного места. Среди них был хмурый Сюэ Чжу, который уже залечил, видимо не без помощи духовной энергии, ссадину от удара по лицу, а рядом с ним — несколько других учеников Юэлань. Во главе заклинателей сидел Си Ин. Его возвышенный вид подчеркивало невозмутимое выражение на изящном, точно выточенном из нефрита лице, словно вся мирская суета проходила мимо. Небожитель с прекрасных картин, не иначе. Юн Шэнь ощутил укол неприятного чувства, скрутившегося под ребрами. Ему бы тоже хотелось, чтобы вся мирская суета проходила мимо, а не непосредственно через него.

Встретившись с главой Юэлань взглядом, он невольно вздрогнул, но Си Ин смотрел на него заинтересованно, как тогда, в городе. Юн Шэнь быстро осадил свое замешательство из-за несовпадения ожиданий и реальности, напомнив себе: сейчас Си Ин видит не вечного соперника, а всего лишь молодого господина Хэ, который по глупости попал в большие неприятности.

Си Ин не задержал взгляд надолго, он выглядел расслабленно и спокойно, пока тихо переговаривался с сидящим рядом Сюэ Чжу. По смурному лицу юноши можно было легко понять, что того явно не нахваливали. Юн Шэнь не сомневался, что юный заклинатель нажаловался мастеру о произошедшем утром и получил за это сполна. В конце концов, поведение, которое продемонстрировал тогда Сюэ Чжу, не было достойно благородного заклинателя, а о том, что не меньшую роль в произошедшем сыграл Су Эр, которому, в свою очередь, за это ничего не было, Юн Шэнь предпочел не вспоминать.

К своему расстройству, он не заметил среди присутствующих Хэ Цисинь. Если так подумать, то он не видел ее с прошлого вечера, хотя та обещала зайти. Он рассчитывал занять место рядом с ней, чтобы освободить себя от нужды в случае чего поддерживать беседу с кем-нибудь из гостей или, не приведи Небо, родственников Хэ Циюя. Хэ Цисинь была единственным человеком, которого он более-менее узнал и мог предугадать ее поведение, так же как и отбрехаться от унылой беседы.

Он не мог долго стоять просто так, а потому поклонился и решился занять первое свободное место, на которое упал его взгляд. Располагалось оно рядом с Хэ Цимин. Тоже неплохо. Первая госпожа Хэ сидела со стороны своего семейства и была одета отлично от боевых братьев и сестер. Ее простое голубое платье отдаленно напоминало то, что обычно носила Хэ Цисинь, но было менее женственным или же казалось таковым из-за закаленных тренировками широких плеч заклинательницы. Черные волосы, собранные в высокий хвост, держала закругленная шпилька в форме полумесяца — это единственное, что осталось от ее прежнего образа заклинательницы Юэлань.

Другие заклинатели были все как один в форме своей школы. Юн Шэнь, к своему стыду, понял, что все еще носил мантию Юэлань. Стоило, наверное, ее сменить, перед тем как идти сюда, но это совершенно вылетело из головы. От присутствующих не укрылся необычный вид Хэ Циюя, оттого Юн Шэнь ловил на себе странные взгляды, но никто не проронил об этом ни слова — видимо, все решили просто закрыть на это глаза. Члены семьи Хэ и вовсе не обратили никакого внимания ни на Юн Шэня, ни на то, как он выглядел. Должно быть, на подобных приемах Хэ Циюй был чем-то вроде мебели. Что ж, это только на руку.

Он неловко одернул длинноватые рукава мантии и поправил несуществующие складки, удобнее устраиваясь на своем месте. Он чувствовал себя в крайней степени неуютно. Обычно ему не было дела до внимания со стороны окружающих, но сейчас требовалась осторожность, в чем он проваливался раз за разом.

Стоило Юн Шэню обратить взор вперед, как он вновь встретился взглядом с Си Ином. Тот сидел прямо напротив, через широкий проход, и беззлобно ухмылялся, глядя на несуразные телодвижения Юн Шэня. От легкой улыбки его фениксовы глаза чуть сощурились, вытянувшись, взор стал более проницательным, изучающим. Юн Шэнь мгновение пробыл в замешательстве: он впервые видел такое выражение лица у вечно склочного и серьезного Си Ина, — а потом его накрыло новой волной раздражения. Что смешного?..

— Внучка приветствует бабушку. — Хэ Цимин поднялась со своего места и поклонилась. — Позвольте представить вам моего наставника, бессмертного мастера и главу школы Юэлань, а также моих собратьев по школе.

Так, значит, из бессмертных тут все же был только Си Ин? Досадно.

Заклинатели поднялись со своих мест и поклонились. Си Ин подхватил ее слова:

— Этот мастер приветствует ваше сиятельство. — Он глубоко поклонился. — Выражаю благодарность от имени школы Юэлань за ваше гостеприимство. Мы не будем злоупотреблять вашей добротой.

Сухие губы Цянь Аньхуа растянулись в широкую улыбку.

— Бессмертному мастеру не занимать скромности, — хохотнула она. — Для семьи Хэ большая честь принимать столь прославленных заклинателей, нет нужды принижать себя. Рада приветствовать дорогих гостей, чувствуйте себя как дома.

— Великая госпожа Цянь так любезна, — улыбнулся Си Ин, вновь садясь.

В этот раз его улыбка была другой. Юн Шэнь, все это время внимательно наблюдавший за беседой, не уловил в ней искренности, но любой другой человек мог бы легко обмануться. Си Ин отлично держал лицо, изображая доброжелательность. Всегда ли он был таким? Юн Шэнь не знал.

— Надолго ли вы в наших краях?

— Великая госпожа наверняка в курсе, что вынудило нас задержаться в Бэйчжу. Как только виновник случившегося на шествии будет схвачен, мы отбудем в Юэлань для проведения суда.

— Для благородных заклинателей воистину долг превыше всего, — закивала Цянь Аньхуа. — Должно быть, вы устали, столько всего успело произойти. Позвольте угостить вас. Я наслышана, что бессмертные способны обходиться без еды, но я настаиваю, чтобы вы попробовали эти блюда! Кухня поместья Хэ не уступает дворцовой.

Цянь Аньхуа хлопнула в ладоши, и вокруг замельтешили слуги с подносами, расставляя кувшины с вином и многочисленные яства на столы. Беседа тем временем продолжилась.

— По правде говоря, этому мастеру хотелось бы дождаться возвращения великого генерала Хэ. Есть одно неразрешенное дело, с которым нам может помочь только он, — вновь вступил в разговор Си Ин.

— О, и что за дело? — Глаза Цянь Аньхуа заинтересованно сверкнули. — Надеюсь, это не вести о помолвке. Боюсь, мое старческое сердце не выдержит потрясений.

Хэ Цимин мигом покраснела.

— Бабушка! — От негодования Хэ Цимин чуть не подскочила на месте.

— Что? Ты, негодница, пропала из дому на десять лет и сейчас возвращаешься в компании столь прекрасных и благородных молодых господ, прихватив с собой дары. О чем еще я могу подумать? Знаешь ли ты, какую тоску и беспокойство принесла всей семье? — сварливо отчитала ее Цянь Аньхуа, стукнув по столу.

Она вздохнула, явно сдерживая накопившуюся за столь долгое отсутствие внучки злость, и вновь приобрела вид великодушной и доброжелательной хозяйки дома.

— Прошу прощения, что вам довелось видеть эту сцену. Так что за дело у вас к моему сыну?

— Суть в том, что наш маленький Циюй вновь попал в переплет, бабушка, — вдруг вступил в разговор Хэ Циянь. — Он — главный подозреваемый. От слов отца будет зависеть, отправится ли он в Юэлань до окончания разбирательств как заключенный.

Должно быть, это доставляло Хэ Цияню некое извращенное удовольствие. Разве он не должен был быть на стороне своей семьи? Если Хэ Циюй станет преступником, замешанным в столь ужасном деле, это не может не навредить репутации семьи Хэ. Юн Шэнь был уверен, что Хэ Циянь при посторонних будет заступаться за честь семьи до последнего. К чему ему устраивать балаган?

Когда Юн Шэнь взглянул на него, то не мог не заметить мелькнувшую меж обмахиванием веером издевательскую ухмылку, полную яда. Цянь Аньхуа, услышав чужие слова, сжала губы в плотную линию и обратила тяжелый взгляд на Юн Шэня, но не решилась сказать хоть что-то. Меж тем Хэ Циянь продолжал:

— Но я считаю, что это можно решить и без участия отца, ведь, судя по всему, Юй-ди уже готов отправиться в школу Юэлань, м?

Юн Шэнь сжал в руках пиалу. Раздражение, копившееся в нем до сих пор, грозило вырваться наружу. Этот Хэ Циянь явно испытывал его терпение! Чего он вообще пытался добиться? Неужели хотел, чтобы младший братец устроил скандал и опозорил семью перед гостями? Юн Шэнь не собирался поддаваться на такие дешевые провокации.

— Третий брат, не стоит делать преждевременных выводов, вину четвертого брата еще предстоит доказать, — вдруг вступилась Хэ Цимин. — Кроме того, это я одолжила ему свою мантию, когда мне пришлось сопроводить его до покоев. Ты ведь знаешь, он нездоров, особенно после того, что случилось, ему необходимо восстановиться...

Она взглянула на Юн Шэня с сочувствием, но ему слабо верилось в ее искренность. Кажется, Хэ Цимин прежде была как раз таки в числе тех, кто собирался отправить Хэ Циюя в Юэлань при первой же возможности. И что же теперь? Неужели прониклась родственными чувствами или на нее так повлияли слова Хэ Цисинь? В это Юн Шэню тоже слабо верилось. Насколько он знал, Хэ Цимин сбежала из дома, и целых десять лет о ней не было и вести, лишь пару лет назад она вышла на связь. Так о каких узах семьи могла идти речь? Едва ли она испытывала нечто подобное. И тем не менее неожиданное спасение пришло именно от нее.

И мантия тоже.

— Твоя сестра права, тебе следует быть терпеливее, — вступила в разговор Цянь Аньхуа, ее тон был строгим, значительно отличавшимся от прежнего. Теперь в нем звенел металл. — Мы дождемся возвращения вашего отца, до тех пор никаких поспешных решений не будет.

— Нет причин переживать, мы не собираемся вершить произвол, — вклинился Си Ин. — Мы храним всё произошедшее в строжайшей тайне, о ходе дела известно лишь Юэлань, его величеству, ну и теперь, получается, вам. Мы не обвиняем вашего внука ни в каких преступлениях — могу заверить вас, что он в полной безопасности.

Да, именно поэтому утром к покоям Хэ Циюя были приставлены заклинатели, без которых он не мог бы ступить и шагу. Полная безопасность. Юн Шэнь скользнул взглядом по молодым лицам учеников Юэлань и споткнулся о Цао Сяошэ, по довольному выражению которого можно было с уверенностью сказать, что тот наслаждается разворачивающимся зрелищем. И вправду скользкий змей.

— Позвольте этому скромному также вступиться, — неожиданно подал голос Цао Сяошэ с такой серьезностью, будто это не он мгновение назад развлекался, наблюдая напряженный разговор. — Мы с четвертым господином Хэ обсуждали его намерение поучаствовать в расследовании. Я не вижу никаких причин, почему мы не можем позволить ему это сделать.

— Все верно, я действительно готов оказать посильную помощь в расследовании, чтобы очистить свое имя от подозрений, — процедил сквозь зубы Юн Шэнь.

Хэ Цимин была шокирована таким выпадом, поэтому растерянно уставилась перед собой, не решаясь произнести ни слова. Нехорошо, Юн Шэнь рассчитывал, что она его поддержит, раз ранее так расчувствовалась и выказала неравнодушие к судьбе Хэ Циюя.

Цянь Аньхуа переводила напряженный взгляд с Юн Шэня на заклинателей, ожидая ответа другой стороны.

— Что ж, необычно, но у нас и правда нет причин отказывать столь самоотверженному желанию, — протянул Си Ин. — Это будет приемлемо.

Вышло проще, чем Юн Шэнь думал. Ему казалось, что придется потратить много времени на уговоры, доказательства собственной полезности в этом клятом расследовании, но глава Юэлань с поразительной легкостью согласился и так. С одной стороны, это было на руку, а с другой... Заставляло задуматься о причинах, способствовавших такому быстрому положительному ответу.

Си Ин глядел на Юн Шэня чуть насмешливо, лукаво, словно на забавного зверька, который по глупости угодил в капкан. Такой взгляд явно не предвещал ничего хорошего, и Юн Шэню было не по себе.

— Справедливость, какой бы она ни была, да? — метнув колкий взгляд в сторону бессмертного мастера, спросил Хэ Циянь.

Си Ин ответил кивком, так и не взглянув в его сторону.

Остаток приема прошел напряженно. К вину не притронулся никто. Даже пришедшие развлечь гостей музыкой наложницы генерала Хэ не смогли разрядить накалившуюся обстановку. Звонкая мелодия пипы, оживавшей под ловкими и нежными женскими руками, пусть и была искусно сыграна, но не вызывала ничего, кроме заунывной тоски.

Только Цао Сяошэ гнетущая атмосфера нисколько не трогала, и он, казалось, наслаждался приемом, осыпая комплиментами наложниц и их музыкальные умения и ведя с великой госпожой Цянь светский разговор, пусть каждая из его попыток получить от нее ответ и оборачивалась провалом.

Цянь Аньхуа в целом после всего услышанного не произносила ничего, кроме односложных ответов на простые вопросы, — всем прочим она пренебрегала. Как только очередная мелодия, на этот раз флейты сяо, прервалась, великая госпожа Хэ наконец подала голос и призвала всех расходиться по покоям, еще раз принеся извинения за то, что почетным гостям довелось стать свидетелями семейных разбирательств. Юн Шэнь был рад, что этот невыносимый прием закончился. Последнюю половину шичэня[33] все его мысли были заняты тем, как бы отсюда поскорее сбежать. Еще будучи бессмертным, он терпеть не мог долгие приемы и собрания, а переносить их в смертном теле было в тысячу крат тяжелее. Но, к его несчастью, непохоже, что призыв разойтись по покоям касался членов семьи Хэ, вернее одного конкретного.

Его просили остаться.

Перед тем как покинуть приемную залу, Хэ Цимин почему-то настойчиво, но вместе с тем незаметно дергала рукав мантии Юн Шэня, многозначительно глядя на него и не говоря ни слова. Поначалу Юн Шэнь не понял, что ей нужно, но ради интереса запустил руку в скрытый карман рукава и ощутил, как пальцы проехались по шершавой поверхности свернутой бумаги. Записка? Она была там все это время или Хэ Цимин умудрилась незаметно подложить ее? Посмотреть, что же это, Юн Шэнь не успел: приемная успела быстро опустеть, и теперь он преклонял колени перед Цянь Аньхуа, чей вид можно было описать как, мягко говоря, свирепый.

Великая госпожа Цянь медленно поднялась со своего места и с грацией, подобной той, с которой тигры обходят свои владения, подошла к Юн Шэню. Она молча замерла над ним, чтобы после неожиданно поднять руку и наотмашь дать пощечину. Затем еще одну.

От силы ударов он пошатнулся и чуть было не упал, но вовремя выставил руку и облокотился на нее, неловко завалившись вбок. Другую он прижимал к саднящей щеке: кажется, хучжи, которые носила великая госпожа Цянь, оцарапали нежную кожу лица. В ушах зазвенело. У Цянь Аньхуа был довольно тяжелый удар.

Прежде Юн Шэнь никогда не получал пощечин. Тело продолжало преподносить ему все новые и новые сюрпризы. Он сжал кулаки, сдерживая накатившую злость от собственного бессилия.

— Я решила не наказывать тебя за произошедшее с тем Цзи. Цисинь слезно уговаривала меня... Теперь же понимаю, что это было ошибкой и мне следовало поступить, как я считала нужным. Тебе многое прощалось, но для больного в тебе слишком много прыти, и ты продолжаешь создавать много проблем, однако это было последней каплей. Раз уж болен, то и веди себя соответствующе. Мы мало тебе дали? Такова твоя благодарность за все, что мы для тебя делаем? Ты в точности как твоя мать, та тоже... — Она устало вздохнула, так и не закончив фразу, и отвернулась, следуя назад к своему месту. — Отныне тебе запрещено покидать стены поместья.

Мать Хэ Циюя? Что она имела в виду?

Похоже, у этой семьи много тайн.

— Но расследование...

— Это вздор! — взвизгнула Цянь Аньхуа, ее старческое лицо исказила гримаса злости. — Ни в чем ты участвовать не будешь! Какой толк прославленным заклинателям от калеки? Да они просто издеваются, не иначе! Сиди тихо, пока это дело не уляжется. Это все, что я прошу.

Конец фразы уже лишился былого негодования и был произнесен гораздо тише: в голосе великой госпожи Цянь чувствовалась непомерная усталость. Ее по горло утомили выходки избалованного больного внука. Юн Шэнь не мог в полной мере понять, но догадывался, как это, должно быть, тяжело. На душе в один момент стало гадко, щека продолжала неприятно саднить.

Он не стал размениваться на просьбы и мольбы о прощении — больше не мог. Вместо этого он, не дожидаясь разрешения, поднялся и вышел прочь из залы. Стоило оказаться за дверью, как Юн Шэня сразу же окатил порыв ледяного ветра. Это немного, но привело его в чувство.

Эти люди были ему никем.

Он не был молодым господином Хэ, чтобы считаться с тем, что они ему велят и говорят.

Пора прекращать этот театр. Ему нельзя терять еще больше времени.

— Господин Хэ! — послышался оклик. Погруженный в свои мысли Юн Шэнь не обратил никакого внимания.

Это не его имя. Его зовут не так! Но... как же его зовут?

— Господин Хэ? — голос раздался совсем близко, на плечо легла тяжелая, обжигающая своим теплом рука.

Юн Шэнь сбросил ее с себя и резко обернулся, занеся руку для удара, который должен был достаться тому, кто вздумал его коснуться. Пылающий праведным гневом взгляд серых, словно грозовые тучи, глаз столкнулся с бесконечным спокойствием черных, точно беззвездная ночь.

Си Ин легко поймал чужой кулак и отклонил его в сторону. Ухмыльнувшись, он спросил:

— Пройдемся?