(Лк 12:48)
Глебова оказалась сукой, или и правда так нужно было, но наше уединение нарушила медсестра, которая в приказном порядке забрала Ксюшу:
— Девочке надо на процедуры и уколы. И это… Я всё понимаю, но у неё и так нестабильное состояние, а вы ещё и взбудоражили ребёнка. Как бы чего не вышло.
— А как может выйти? — пыталась огрызаться Алла.
— А как обычно бывает? — Медсестру было не смутить. — Приезжают разные, обещания обещают. А потом не удочеряют. А для детей это стресс. Травма, ведущая к депрессии. Они ждут, надеются, бегают спрашивают: «Тёть Маш, тёть Зин, ну скоро ли за ними приедут?» А их… — Она вздохнула и со злостью махнула рукой.
— А если мы и правда удочерим? — подал голос я, чувствуя, что истина всё же не за нами. А за этой опытной, много повидавшей женщиной, с чем только не сталкивавшейся в практике.
— Вот когда удочерите — тогда и будем разговоры разговаривать! — отрезала она. — А пока это только слова. Сколько вас таких на моей памяти было? Обещают, и не приезжают — ни ответа, ни привета. И ладно когда опека тиранит, не даёт бумаги оформить, а люди всё равно каждую неделю едут к ребёнку, подарки везут. Дают понять, что дитё не одно, что они с ним. А есть и те, кому плевать. Просто передумали. Давайте так, я вас не знаю, вы первый раз у нас, потому вы не будете сейчас возмущаться и молча уезжаете. А вот когда в другой раз приедете, если приедете — я её на весь день вам дам. И лекарств с собой надаю — раз ты врач, знаешь, что делать. — Это, разумеется, Алле.
— Хорошо. Мы поняли. Ксю-уш, нам пора. Нас выгоняют… — наклонился я к девочке.
Не могу описывать прощание. Не то, что нельзя слова подобрать — можно; не хочется переживать это всё заново. Ибо если коротко описывать — не передашь гамму эмоций и накал страстей, а если подробно — не то, что не одним абзацем, а несколькими страницами не ограничишься. Каково это, видеть полные боли глаза ребёнка, вселенскую тоску в них, за которой проглядывает сволочь-надежда, которая в итоге делает так, что становится только хуже, просто позже? Ксюша держалась молодцом и так и не заплакала, но я видел, как сильно хотела.
— Мы приедем, котёнок! — шептал я, присев перед нею на корточки и прижав к себе, гладя по голове. — Мы тебя обязательно заберём. Просто подожди нас. Обещаю, мы не бросим.
Она больше ничего не сказала — всё время, что прощались, молчала. И от этого на душе было кто б знал как хреново!
— Куда теперь? — Оказывается, в молчании мы втроём добрели да машины, и водила уже завела и прогрела движок, и теперь интересовалась, куда вострить лыжи. Время пять часов — детский сад, до поезда о-очень далеко! Но и город смотреть как-то желание не особо. Но — надо, ибо когда ещё выберемся чтобы вот так, побродить инкогнито?
— Давай в кремль, что ли? — скривился я. — Хочу на ваш посмотреть, с нашим сравнить. — Оговорочка у меня по Фрейду, хорошо, что меня поняли как надо.
— Ну, у нас кремль получше, чем ваш, тверской! — довольно заулыбалась тётка и тронулась, после чего прочитала лекцию про их главную городскую твердыню. «Наша тверская», конечно, с нею и рядом не стояла, и я не стал спорить, как и Маша, легенда же. А вот Алла за свою твердыню не заступилась, хотя моральное право имела. Надо будет спросить у неё, а в Торжке кремль есть? У нас, в отличие от мира Альтер-эго, до сих пор феодализм, и очень многие старинные укрепления, которые там снесли за ненадобностью веках в восемнадцатом-девятнадцатом, не говоря о двадцатом с его закидонами, до сих пор стоят и радуют глаз. А самое удивительное, многие из них до сих пор частные! То есть принадлежат боярским и княжеским реально существующим родам, которые если не живут в этих твердынях, то содержат в порядке, а где-то и туристов пускают. Да что далеко ходить, Годуновы живут в московском кремле! Это их дом и база дружины, и только после исторический памятник.
— А кому ваш кремль принадлежит? Воеводству? — спросил я, подключаясь к монологу водителя.
— Ну, зачем сразу воеводству? Как можно? — Та от возмущения даже захлебнулась и сбилась с повествования. — Государыни это кремль. Твердыня, крепость, с которой они, царицы, порядок в регионе держали. Так жизнь устроена: чтоб в том или ином воеводстве порядок был, надо в нём государеву крепость с малой дружиной держать. Только сейчас воюют танки и пушки, да самолёты всякие, потому крепость в центре города как твердыня не нужна более — вместо неё по окрестностям базы военные, комитатские. Но не разбирать же на строительный лом? Вот её в музей и переделали. И всех желающих за деньгу малую посмотреть пушчают.
— Получается, музей, принадлежащий Годуновым, так? — обалдел я от откровения. Мы в Нижнем, но я сейчас к себе домой еду!
— Ну, а чем плохо? — не понимала таксистка моего диссонанса в голове. Годуновым — и Годуновым.
— Да я и не сказал, что это плохо. Просто государыня, и держательница музеев…
— Дмитровский кремль тоже принадлежит нам… шей государыне, — подала голос Маша. — Туда тоже туристов пускают. И в Коломне. Коломенский кремль красивый! И большой. А вот в других местах где как. В Казани кремль отторгнут и передан в ведение воеводства, как исторический музей, без права держать в нём оружие и оружных людей. И в Смоленске. И ещё много где так, только я всё на память не скажу.
— О как! — лихо. А что, у феодализма есть не только минусы, но и плюсы тоже. Ибо память Альтер-эго говорила, что в Твери в его мире кремля нет. Просто нет — не сохранился. А жаль. А в Коломне от него остался кусок стены в то ли два, то ли три пролёта, и несколько отдельных башен в запущенном состоянии. Альтер-эго, похоже, был там, бродил по Коломне, изучал, так как в голове, когда думал об этом, появлялись красивые визуальные образы. Например, ряженый стрелец в как бы пыточной, устроенной в подвале одной из башен. Рассказывает про виднеющуюся у него за плечом дыбу, как кого вешали и спрашивали, и где сидел писец, а где дознаватель. И что толк был не хуже, чем от орудий пыток инквизиции, несмотря на кажущуюся простоту устройства. А ещё там, в Коломне, одна из башен называется «Маринкина» — по преданию в ней сидела Марина Мнишек. Персона крайне интересная, авантюристка-оторва, не боящаяся ставить жизнь «на красное», которая в этой истории потерялась в складках времени, так и не став русской царицей, то есть не смогла проявить свои качества. Надо бы поискать в летописях и хрониках, что с нею стало у нас — наверняка осталась в Польше, а там, скорее всего и, замуж за кого-то своего выдали, не за Гришку самозванца. За кого, интересно?
Нижегородский кремль впечатлил. Меньше нашего, конечно, но не намного. Башен всего (как потом выяснилось) тринадцать против наших двадцати, периметр не три с чем-то а два с чем-то, но стильный, ухоженный. Отреставрированный. И на него, и с него вид замечательный.
— Экскурсии! Экскурсии! Персональная экскурсия, не дорого!.. — встретила нас толпа из сразу четырёх экскурсоводов — мы ещё до места не дошли. Прямо в арке главной воротной башни входасо стороны города. У всех — лицензия, бейдж с оной на шее, чтобы туристы понимали, это не подставные, свои. Частники, сдавшие экзамен и имеющие право работать гидом (я представлял музейную кухню, у нас тоже гиды есть, просто задница с режимом и пропусками). Кадровые работники такими наглыми не будут, но по логике частники должны быть более… Контактными и коммуникабельными, чем штатные экскурсоводы? На себя ведь работают, а не на зарплату.
— … Если господа желают сэкономить — пожалуйста, через кассу, — указывала внутрь двора самая наглая из них, рыженькая девчушка лет двадцати пяти. — Там по билетам, экскурсия формируется раз в полчаса-час, но меньше, чем двадцать человек не водят. Точно хотите стоять в толпе и пытаться расслышать, что будет говорить экскурсовод? Или я могу персонально всё рассказать, и на вопросы ответить? Да и на часы посмотрите — поздно, а будет ли ещё сегодня экскурсионная группа?
Уговорила, чертяка… Хотя мы и ломались только для вида, по привычке.
И хоть время было действительно уже позднее, туда-сюда и стемнело, но с другой стороны мы с рыженькой успели и по свету походить, посмотреть все эти церкви и старинные здания внутри (там много всего, просто я не запомнил где что), и ночной город со стены увидеть. Стрелка Волги и Оки в ночных огнях — красиво!
— Жаль, тут боевые галереи закрыты, — произнёс я и ткнул в крышу, которой накрыты все стены этой твердыни, но думая о своём. — У нас, вот, открыты. Ощущения простора создают.
— Зато у нас можно ходить и смотреть в дождь. — Рыженькая не стала уточнять, откуда мы, где это ' у нас'. — И в снег. Ветер, правда, продувает, зимой тут не комфортно, но открытую галерею он ещё сильнее продувать будет. Зато у нас точно вниз никто не свалится!
— А были попытки? — усмехнулась Маша.
— Так люди всякие ходят. Бывает, и выпившие. Деньги платят — не выгонишь, приходится смотреть в оба глаза, чтоб не учудили.
«Так и у нас не свалится, — подумалось мне. — Не тот контингент по стенам ходит, чтобы со стен падать».
— Саш, всё будет хорошо, — дотронулась до моей руки Маша. — Мы это сделаем. Поможем ей. Успокойся, пожалуйста, не рви себе душу. Я ж вижу, ты смотришь, слушаешь, а сам далеко. Лучше девочку послушай — она интересно говорит. Я б сюда ещё раз приехала.
— Маш… Я стараюсь… — выдавил я и…
После этих её слов будто накрыло — я больше не пытался маскироваться, что с ними. И всё, что рассказывала гид о восемнадцатом и девятнадцатом веках в истории города и кремля, пропустил. Бывает так, что слышишь слова, и даже отдельные предложения, но смысла не ловишь, ибо мысленно не здесь.
Почему оно так? Это ж дети! Цветы жизни, и я сейчас без иронии и сарказма. И у неё своя дочка есть, сама мать. И у всех других, кто так делает, тоже дети. Медсестра, вон, оказалась строгой, но «своей» — реально переживала за девчонку. А ЭТИ? И не надо рубаху рвать, дескать, в мире Альтер-эго лучше: ни хрена не лучше! Но буду справедлив, и не хуже. И там и там люди одинаковые мрази и подонки, как и там и там есть среди них те, кому хочется поставить памятник. Просто тут феодализм и одни заморочки, там — другие; там больше лжи и лицемерия, здесь просто нет необходимости лицемерить, и обидное прямо в лицо говорят, не стесняясь.
— Маш, понимаешь, она — частность, — признался я, когда мы после экскурсии рыженькой уже спускались во двор крепости. Темно, но электрические фонари по всей территории делали этот процесс безопасным — не крепость, прям, а конфетка! — Единичный случай на общем фоне. Я могу утопить её в дерьме — это с нашей властью легко; мама не будет против, если мы вдвоём попросим её наказать стерву. Но проблема не в ней, а в системе. Сколько таких «глебовых», и кроме нашей ни одна не накажется, и никто ничего не поймёт. А если выходить против всех… Ты же читала роман «Дон Кихот»?
— Мигель Сервантес де Сааведра? — Глупый вопрос. Эта книжица в Машкиной комнате в шкафу в первом ряду. Причём на испанском, в оригинале. Дон Мигель успел выпустить своё главное произведение до звиздеца, начавшегося после кометы. Но, наверное, благодаря комете и тому, что старый мир рухнул, эта книга, которая по сути пародия на современный Сервантесу мир, стала вдвойне пародией на старый мир мужчин в принципе, и у нас она была как бы не более популярна, чем в реальности Альтер-эго.
— Да, — кивнул я. — У меня такое ощущение, что я, как этот умалишённый рыцарь, выхожу сражаться с ветряными мельницами. Одиночную стерву победить можно, но вот если бодаться с системой — получишь крылом мельницы по хлебалоприёмнику и опозоришься на всю страну. Мама умная, она может в принципе не захотеть ввязываться в этот мой крестовый поход.
— Ты что-нибудь придумаешь. Женя верно сказала, я — наши с тобой кулаки, должна быть сильной. Ты — мозги. И раз я справляюсь — то и тебе должно быть по плечу.
До вокзала добирались пешком, ибо времени было хоть отбавляй, а расстояния тут короткие — сверились с картой города, купленной в киоске возле билетных касс внутри музея, там около часа спокойным шагом. По пути куда-то зашли, что-то съели. А я всё так и витал в облаках. Машка поначалу пыталась тормошить, но после отстала, общаясь исключительно с Аллой о женских приблудах, тряпках и косметике.
За мостом, на той стороне Оки, на большом перекрёстке, почти возле площади Московского вокзала, играли две девочки — одна на гитаре, другая на небольшом барабане. Маша, обернувшись и увидев мои глаза, сориентировалась первой:
— Саша, нет! Не сейчас!
— Ну Ма-аш? — скривился я. — А когда? Мы ж уезжаем?
— Вот именно, мы уезжаем.
— Машуль, душа горит…
— Если душа горит — лучше отпусти, — включив взрослую, многозначительно произнесла Алла. Так целительница старается общаться с нами на нашем уровне, играя ровесницу, но иногда бывает нужно и вспомнить, что она ровно в два раза старше.
— Хорошо, — согласилась сестрёнка и тяжко вздожнула.
Девочки ломались, но деньги с меня, как некоторые, за выступление не взяли — просто так дали гитару и встали рядом.
— Песня идущего домой, — произнёс я… И заиграл.
Как играл, как пел — не помню, ибо это было не важно. Слова сами лились из меня, эмоции крутили, не давали вздохнуть. Я играл и рвал душу струнами, и пока играл — понимал, что да, это крестовый поход. Именно. Но как тот средневековый король или герцог, давший обет, пойти в него обязан.
…В это трудно поверить,
Я вернулся домой.
Ты открыла мне двери,
Снег вошел вслед за мной.
И вдруг снег растаял,
Увидел тебя.
На пороге остались
Только капли дождя.
Нас уносит река
Плавных вёсел волнами,
Словно кто-то открыл
Все небесные краны.
Мы стоим на краю,
На краю водопада.
С неба льётся вода,
Значит, небу так надо…
Значит небу так надо. Всё, решено — прочь сомнения! Я справлюсь! Иначе на кой ляд я тут нужен? Мог попасть в тело боярича какого, и даже мещанина? Почему нет? Но я — сын царицы. Царицы, мать его за ногу! А кому многое даётся… А значит надо этот аванс судьбе отрабатывать.
Я еду домой. Завтра меня встретят родные. Женя, Оля, мама — как бы они ни относились ко мне насторожено, я точно знаю, меня любят. А им, тысячам таких, как Шустрый и Ксюша, ничего не светит. Некуда идти, никто их нигде не ждёт. Я не смогу спасти всех, но надо дать шанс хоть кому-то. В этом и будет моя попаданческая миссия… Во всяком случае, пока.
— Класс!.. Братишка, ты молодец! Замечательная песня! — Машка аж расплакалась. Жёстко я так, местами аж ревел, как сильно накрыло — и сам не заметил.
— Эмоционально! — выдала вердикт одна из девочек-музыканток, хозяйка гитары. — Мальчик, а можно мы будем тоже её исполнять? Подаришь её нам?
— Конечно. Берите. — Как я могу отказать подарить то, что мне не принадлежит? — Только с условием, что перед исполнением будете говорить, кто автор. Гонорары не требую, — я усмехнулся, — но упоминание автора и вас не затруднит, и перед госпожой судьбой как бы всё честно будет выглядеть.
— Да без проблем! Конечно, будем говорить, нам не сложно, — заулыбались музыкантки.
— И как зовут автора этого прекрасного шедевра? — подключилась к разговору вторая, барабанщица, пронзая меня игривым взглядом. Впрочем, это просто флирт — мы уезжаем, рядом две моих сестры, включая старшую, о продолжении знакомства не могло быть и речи.
— Говорите всем, Слава Бутусов, — искромётно заулыбался я.
— Класс! Слава, а можешь продиктовать текст? — засияла первая. — Я запишу слова. А то не все запомнила.
Продиктовал. Слова были записаны в блокнот. Который я взял после этого и над строчками надписал аккорды. Песенка-то простая, играется легко.
— Это ритм. А на соло вот так. — Разлиновал часть листа и расписал, как играть пострунно. — Ладно, там не сложно, а чего не указал — сами додумаете. Вы лабухи ли поссать выбежали?
— Конечно. Спасибо, Славик! — Девчонки даже обниматься полезли. Под косые взгляды Машки и равнодушные с нотками веселья Аллы.
— Пока, Славик! Приезжай к нам ещё!.. — махали они нам вслед. Я ж сказал им, когда торговался, что мы из Твери и сейчас уезжаем, дескать, дайте на дорожку одну песню сыграть.
— Если будет возможность — обязательно, девочки! — помахал им на прощание в ответ.
— Слава… — потянула Машка, задумчиво глядя вдаль. — А я — Марья. — Повернулась ко мне и протянула руку. — Братик, давай знакомиться?
Алла не выдержала и захохотала, и только тут сестрёнку отпустило, и она тоже вначале улыбнулась, а после засмеялась, поддерживая компанию:
— Блин, девчонкам расскажу — оборжутся!..
— Только за полчаса до прибытия поезда! Данных по местам нет! — ответили нам в кассе. Зря простояли очередь.
— Что за система? Нельзя наладить, чтобы с предыдущей станции передавали данные, когда поезд отошёл? — возмущалась Машка, когда мы отходили от кассы в расстроенных чувствах.
— Наверное, там что-то есть, — произнесла Алла. — Вопрос, как это работает? — Как-то они сообщают наличие мест?
За полчаса до прибытия поезда данных по местам ещё не было. А после мы, глядя на очередь в кассу (блин, такой большой город, а на вокзале в это время суток осталась работать всего ОДНА касса!) поняли, что простоим, прождём и на поезд не сядем. Не успеем просто! Ибо в кассе люди злые, и пропускать троих мещан из Торжка не станут.
— Девчонки, ну его нафиг, пошли сразу туда?
— Куда, в гостиницу? — не поняла Алла.
— К перрону. Если есть места — договоримся. Нет — завтра с утра пораньше третьим классом поедем. А если Маша не нагулялась — можем ещё задержаться, город посмотреть. Тут же не только кремль, и других мест и музеев хватает.
— Саш, а давай лучше в другой раз сюда приедем, специально погулять? — подала здравую мысль сестрёнка. — На душе кошки, не до красот сейчас.
— Ладно, пошли. — Алла обречённо вздохнула. — Боже, я — сотрудник при исполнении! Чему молодёжь учу?
— Алл, разреши в этот раз мне? Хочу потренироваться? — заулыбался я. Ага, сотрудник организации, предназначенной для борьбы с коррупцией в особо крупном размере сама напропалую даёт взятки направо и налево в присутствии двух принцев. Понимаю иронию.
Поезд пришёл с опозданием на десять минут, но хоть и ночь, сентябрь, и было свежо, но терпимо.
— А это вагон какого класса? Первого? А второй где? Дальше, через три вагона?.. — терроризировали мы вышедших на перрон проводниц.
— … Скажите, это второй класс? — спросил я у стоящей у входа девочки дет тридцати в красивой стильной форме — чего у этого мира не отнять, так это наличие формы у всех представителей организованных профессий. У таксистов форма, у сторожей, у билетёрш и гидов в музее, и даже у продавщиц мороженого. А на ЖД вообще сам бог велел быть стильными.
— Второй. Чего хотел, мальчик? — профессионально напряглась та, глядя мне за спину на сестёр.
— У нас есть разрешение от царицы на проезд в вагоне второго класса. Но в кассе билеты взять не успели — там очередь, и нас не пропускают. Если мы отдадим разрешение вам, вы сможете нам по ним предоставить места?
— Что за разрешение от царицы? — нахмурилась и подобралась тётка.
— От Ксении Второй. Вот, смотрите. — Я достал три приготовленные купюры по пятьдесят рублей. — Видите, на них сама царица нарисована. Куда нам против власти госудырыни?
Три билета в третьем классе обошлись в полтинник. Во втором классе полтинник стоил один билет (пятьдесят пять — двадцать). Дорого, но что есть. Зато полка лежачая, а нам сейчас до москвы ночь поспать — самое то. Тётка могла отказать, или запросить больше — у нас же выхода нет, чего б не повыкручивать руки? Но решила, что не стоит. Всё же мы в понимании местных хоть и большие, но дети, едущие со старшей сестрой. А «обувать» детей, раскручивать их на бабки, это как-то не по-советски, западло. Вот памятных по вагону-ресторану купчих на сотню бы обезжирили, не меньше! И те бы не пикнули. У юного возраста есть и преимущества.
— У меня два верхних в третьей секции, — сдалась проводница, видимо, оценив, что мы не подставные. — Насчёт третьего если подождёте — спрошу у напарницы из двенадцатого. Поедете на верхних?
— А есть выбор? — А это Машка.
— Едем! — за всех утвердил я.
— Тогда постойте тут, я сейчас. Танюха!.. — Это она видневшейся невдалеке проводнице соседнего вагона.
— Мне не нравится, что поедем порознь. Я должна быть рядом, — покачала головой Алла.
— Алл, я поеду с Сашей. Я смогу защитить и его, и себя, — парировала Маша.
— Да кто б тебя защитил, горе моё! — вздохнула целительнца.
— Алл! — строго посмотрела на неё сестрёнка, сверкнув глазами. — Я не только на сборы каждое лето езжу. Я и на полигоне в Кубинке каждую неделю отрабатываю. В том числе тактику диверсионных групп и поражение противника в разных условиях из любых позиций, включая лёжа. Могу действовать без оружия не хуже сотрудника спецподразделения. Ты — взрослая, но ты всего лишь целитель. А сейчас ещё и обессиленная. И вообще, ты — авторитет и куратор, кто договаривается, но боевой силой в случае чего в нашем трио всё же изначально была я. Давай ты будешь больше доверять нам?
— Маш, я не говорю, что ты не сможешь защитить Сашу, — покачала Алла головой, но я видел, после слов сестрёнки крепко задумалась, что не она играет первую скрипку в этом путешествии. Ей дают иллюзию, что она главная, но это только пока мы сами готовы ей подчиняться. Кажется, сие стало для девушки если не откровением, то неприятной новостью. — Вопрос в том, что если ты во что-то вляпаешься, кто вытащит тебя из дерьма? Или иначе спрошу, а кто защитит других людей от тебя?
— Я постараюсь быть паинькой! — сделала Машка честные-честные глаза и даже ножкой шаркнула. Ага, поверишь тут после такой наглой демонстрации! И я решил вмешаться:
— Алл, ночь на дворе, приезжаем утром. Сейчас перед Москвой все спят. И мы сами сразу ляжем. Доверься нам — ничего не случится. Тем более, если мест рядом друг с другом нет — их и в кассе не будет, только время потеряем.
— Ладно, чертяки, уговорили! Но я буду приходить и приглядывать за вами. Зайдёте — сразу спать, и боже упаси вас от каких-либо подвигов! — погрозила кулаком.
— Не вопрос! — просиял я. — Договорились.
Алле нашли место в соседнем вагоне. Тоже верхнее. Подождали отправления поезда — вдруг припрётся кто-то с билетами? Касса то работает! Не припёрся. Зашли. Нам выдали комплект с постельным бельём и проводили к местам. Отсеков, как говорил ранее, всего пять — вагоны меньше, в отсеке как в купе по четыре места, внизу столик. Вот только отсеки второго класса не были купе — не имели стенки и двери. Это был просто усовершенствованный плацкарт, без боковых полок. То есть полки получались длиннее, не было сверху багажного удороблища (багажной полки), но в остальном до боли знакомый плацкарт по миру Альтер-эго.
— Тебе постелить? — спросила сестрёнка, деловито расправляющаяся со своей постелью. — Я опытная, на сборы езжу — всё такое.
— Не надо, я сам. — М-да, низко же царевич в моих глазах опустился, что не умеет кровати/полки застилать. А Маша молодец, уважаю. Тоже царевна, но к жизни её готовят. Конечно, мы — боярское сословие, военные, и она как раз образец военной — где ещё применить себя младшей дочери царицы в наше феодальное время, как не на службе? Но с другой стороны, в одном знакомом Альтер-эго государстве дворянское сословие жировало и паразитировало на народе, забив болт на обязанности, хотя тоже были «странообразущим» привилегированным сословием военных. Так что наша аристократия вдвойне молодцы, раз самые сливки и не думают филонить, и дочерей воспитвывают правильно.
— Когда это ты научился? — Постелив, она удивлённо смотрела, как застилаю полку и надеваю наволочку я. Люди на нижних полках спали. Проснулись, посмотрели на нас, вставших ногами на край их спальных мест и что-то делающих у себя, но, ничего не сказав, уснули снова. Нормально, миры разные, но порядки схожие.
Заскочила Алла. Проверила, дала ЦУ и ушла. Увиденным осталась довольна — видно, не ожидала, что изнеженные в её понимании мажорчики так быстро справятся.
— Ребят, прибываем около девяти. За полчаса я подойду, разбужу, кто не встал, и если что — пеняйте на себя. И это… Если что, без меня из вагона не выходить! Ждать здесь, внутри. По вагонам не ходить, даже ко мне. Быть здесь, вести себя тихо, в разговоры и споры с другими пассажирами не вступать.
— Есть, сеньора команданте! — шутливо козырнул я.
— Хорошо, Алл. Будем паиньками, — подтвердила Маша.
— Надеюсь. — И, вздохнув, с тяжёлым сердцем целительница ушла. Оказывается, она моталась к нам всю ночь, раз пять приходила, но я спал и узнал об этом только на следующий день с её слов.
Как только мы легли, мимо прошло тело тётки лет тридцати брутального телосложения в… Скажем так, состоянии подпития. Причём не сказать, что лёгкого.
— Я говорю, где-то здесь. — За нею следом шло тело в менее укушанном состоянии, но тоже изменённом.
— Где он? — Тётка пыталась разглядывать людей на полках, но в купейном отсеке свет не горел, только в коридоре, а небольшая перегородка всё же была и не давала разглядеть лица. — А он точно был?
— Точно-точно! Мальчишка. Молоденький такой, смазливый…
— Эй, мальчик! Кыс-кыс-кыс!.. — Тела двинулись далее на поиски, а мы с Машей переглянулись.
— Алла сказала, не встревать, никаких подвигов! — проговорил я, сбивая кое-чей настрой подраться. — Давай не будем её подставлять? Не в этот раз?
— Но они же… — Тяжкий вздох сестрёнки. — Хорошо.
— Ты сама сказала, будешь паинькой, — поддел я.
— Да буду, буду!.. — буркнула она.
— Э, да вот он! — Вернувшиеся тела нас узрели. В тусклом свете я различил, что обе тётки были в засаленных кителях комитатов. В данный момент обе уставились на меня, и та, что пьянее, по-дурацки заулыбалась. — Эй, мальчик, пошли с нами! Девочки из сто третьей расскажут тебе сказку на ночь. — Эта шмара шагнула в отсек и протянула лапищу к моей ноге.
— Ага. Хочешь послушать дембельску сказку? — поддержала вторая за её спиной.
Я попытался дёрнуть ногой, но это было бесполезно, и железная лапища меня схватила. И хватка у сучки… Как в тиски нога попала!
— Оставь его! — прозвенел голос Маши.
— А это тут у нас кто? — переместился туманный взгляд сучки в сторону сестрёнки.
— Я сказала, оставь его! Это мой брат, и мы несовершеннолетние!
— Слышишь, подруга? — почти ласково, но с неприкртытой угрозой произнесла первая. — Иди кукарекай в другом месте. А мальчик хочет послушать дембельские сказки тёти Светы — и он их послушает. Правда, мальчик? — Хватка на моей ноге сжалась — стало больно. Я попытался дёрнуть ногой, но ничего не вышло. Как будто нога под бетонной плитой. И тут мне стало СТРАШНО.
Это — мир волшебниц. И сраные дембеля в поезде могут сделать со мной что угодно, я даже вырваться не смогу! Словно в железные тиски — и это только хватка ладонью. А если такая захочет ударить?
Всё же я зря дрался с Женей, логика в её словах есть. Мужчина НИЧЕГО не сможет противопоставить такой силе. Даже будь я накачанный, как Шварц — фиг что противопоставлю. Разве что сопротивление моё будет более героическое.
— Я сказала, оставь его, он несовершеннлетний!
Машка вытянула руку и забубенила между верхними полками… Огнешар. Мать моя женщина, сантиметров тридцать в диаметре! Нас обдало жаром, и даже почувствовался запах озона — вокруг шара затрещали небольшие молнии.
Хватка на моей ноге ослабла — тётка подалась назад. Вторая её перехватила и потянула из купе в коридор дополнительно. Машкин шар тут же погас — и слава богу, а то спалит к чертям весь вагон! Но впечатление от него осталось.
— Он несовершеннолетний, Свет! Дитё ещё! Нельзя ему сказки рассказывать! — Вторая, видно, аж протрезвела, ибо усиленно тащила подругу спиной вперёд, и я видел, встрять той не даст. Что радовало — только смертоубийства в поезде, когда мы инкогнито и без Аллы, не хватало. А Машка жахнет так, что до него запросто может дойти.
— А-а-а-а… Ну, раз несовершеннолетние… Честь имею! Старший сержант Смир…
— Да пошли ты! Водка греется.
Вторая таки утащила первую. Мы остались в тишине.
— Эй, дети! Больше так не делайте — вагон спалите, — продублировала мои мысли женщина на полке подо мной.
— Они моему брату угрожали, — вступила в диалог Маша.
— Эта пьянь только на вид грозная, понадоедали бы да и отстали, — присоединилась к обсуждению тётка, что под Машей. — Они от Софьеграда с нами, неплохие девчонки. Со службы едут. А если что — мы бы «вписались». Никто твоего брата в обиду бы не дал.
— Хорошо, больше не буду, — буркнула не привыкшая к таким отлупам Машка. Причём в ситуации, когда она стопроцентно права. — Но за своего брата я горой, и всех порву!
— А вот это правильно. — Тётки не стали продолжать дискуссию — всё равно все останутся при своих. Мы тоже — по той же причине.
— Саш. Спокойной ночи! — протянула мне сестрёнка руку.
Я дотронулся, ощущая привычно идущее от неё «тепло».
— Спокойной ночи, Маш.
После чего поднял бортик — тут у полки сплошной борт, а не ручка, как в вагонах РЖД, и тем более не как в советских вагонах, где вообще ничего не было. И отрубился. Поезд приходит в девятом часу, и завтра будет сложный день.
Надо изучать магию и становиться сильнее. Надо… Но когда? Передо мной океан времени, но где его взять?..