Изъ Москвы с любовью (том 2)

Глава 17 Предвыборная программа (бонусная)

Данная глава не планировалась, родилась «на коленке» при обсуждении с сыном политических реалий XVIII–XIX веков в России и мире. А потому будем считать, что она бонусная, и на официальный объём тома не повлияет.

Глава 17. Предвыборная программа

или о том, что некоторые события происходят совершенно случайно,

но эта случайность закономерна

«Те, кто достаточно умен, чтобы не лезть в политику, наказываются тем, что ими правят люди глупее их самих»

Платон

«Если ты не интересуешься политикой, это не значит, что политика не интересуется тобой»

Перикл

— О, Ульяна Андреевна, это было… — Я мечтательно поднял глаза к потолку. — Это была реализация божьего заповедования насчёт воздаяния по заслугам. В частности, твоя сестрица решила, и не поверю что сама, на пустом месте, взяв на себя ответственность, что политические предпочтения сильнее должностных обязанностей. За которые, кстати, получает жалование.

— А по её словам выходит как-то… Иначе! — фыркнула боярыня. — Там получается, что некто не шибко умный, но шибко наглый пытался её заставить надавить на собственных политических оппонентов, пользуясь ресурсами подчинённого ей ведомства.

— Наглая ложь! С неё потребовали СДЕЛАТЬ СВОЮ РАБОТУ КАК ПОЛОЖЕНО!!! — зарычалтётке в лицо, зло подавшись вперёд. Аня вскочила и перехватила меня, придавив лапищей (силушка одарённой) к столешнице, чтоб не сорвался. Глубоко вздохнул, подался назад, повернул к девушке голову. — Я в порядке. Просто… Достали! Коррупционеры чёртовы!

Отпустила, сел. Уставился на боярыню.

— Ульяна Андреевна, надо просто делать то, что дОлжно, и всё будет в нашем государстве правильно. К сожалению, никто как дОлжно не делает, и даже попытку потребовать оное воспринимают как акт агрессии. Вот за это твоя сестрица и получила. Скажу честно, несмотря на личную неприязнь к вашему роду, ничего против Басмановых, как принц, не имею, и гадости делать не буду. Если не станете провоцировать. Кроме озвученных и оговорённых ваших ОБЯЗАННОСТЕЙ. Но здесь без политеса: либо исполняйте, либо заявление по собственному, и валите. А иначе — мордобой. Как и было Машей озвучено. К сожалению, ничего круче мордобоя мама нам сотворить не позволит, но представь себя, уважаемую боярыню, избитой пигалицей-писюхой? Тебе точно это надо?

Басманова скривилась, как лимона съела. Она верила, что такие альтернативно одарённые, как мы с сестрой-близняшкой, провернём подобное. Вчера бы не поверила, но сейчас, после того, как её сестрица повисела под потолком кабинета главы Разбойного, разговаривая с на всю голову отбитым братом-заводилой царевны, верила охотно.

— Позволь поинтересоваться, царевич Александр, с чего такая ЛИЧНАЯ неприязнь? — фыркнула она после долгого молчания.

— Так порода у вас такая, предательская, — признался я. Ибо даже здесь, в этом мире, почувствовал презрение «я», читающего там, у себя, про это непростое дело. — Мерзкая у вас порода. А я предателей не перевариваю.

Да-да, признаюсь! Когда «я», там, у себя, читал историю, а главное, читал литературу про попаданцев в Смутное время, он всегда болел за Фёдора Борисовича Годунова. И произведения с попаданцами в тело Фёдора очень хорошо заходили, хотя авторы местами ну вот совсем с историей не дружили! А то и с головой. Ладно Рома Злотников — сказочник, но там и совсем отбитые авторы были, пытающиеся, не зная матриала, подоплёки и устройства тамошней жизни скрестить ежа и ужа жизни в двадцать первом веке. Ладно, бог им судья, но так или иначе, предательство самого близкого доверенного Феде человека обойти никак не возможно, так что эмоциональный окрас у меня от фамилии боярыни не Сашин, а от Альтер-эго, и вот совсем по этому поводу не комплексую!

— Да ладно! — картинно округлила собеседница глаза. — И когда же мы предали? Когда же мы предали ТАК, чтобы тебя, дитятко, это задело? — добавила в голос покровительственной иронии.

— Когда после покушения я был в отключке… — Я и так блаженный, и от шизоидного лепета хуже не сделаю, а мои слова сейчас будут звучать именно таким бредом. — … Я ведь тогда ушёл за грань, боярыня. Меня Ксюша «держала», не отпускала, а Маша звала назад — вернуться. Не скажу, что я парил над телом и что-то слышал или чувствовал, бред это, но какие-то глюки между сном и явью привиделись. Эдакие шизоидные мысли посетили, которые в обычной жизни хрен придут. Ага, гипоксия, все дела.

— Например? — заиграл интерес в её глазах.

— Например, подался я чуть вперёд, — мне привиделся мир, которого не было. А именно, в котором комета 1601 года пролетела МИМО нас! Земля не прошла через её хвост, со всеми вытекающими. Понимаешь, какими?

— Отсутствие одарённости, — кивнула собеседница. Образованная, это хорошо.

— Да, мир без одарённых и без перекоса полов. Каким он мог быть. Я словно прожил в нём жизнь, понял его, он стал мне родным. Да, всего за пять минут, но ещё в книге Бытия господь демонстрирует, что время не незыблемо, и в разных ситуациях течёт совершенно по-разному. У кого-то два миллиарда лет сотворения тверди планеты из первозданной тьмы вакуума — один день, а у кого-то четыре столетия проходят за пять минут. Я от бога отстаю по всем срокам, как ни плюнь! Так что… — Картинный вздох. — И в этом мире, боярыня, предок ваш, Пётр Фёдорович, коим вы так гордитесь, предал своего царя. Без появления одарённых, Ксения в силу не вошла, и он при приближении Отрепьева с братвой сделал чёрное дело — вонзил малолетнему царю в спину нож, то есть перешёл в стан Лжедимки вместе со всем войском. Подло?

— Как ты ж сам говоришь, это мир, которого не было! Как не было и всего, что произошло там, — понимающе усмехнулась она. — Какие тогда претензии К НАМ за твои… Потусторонние фантазии?

— Прелесть альтернативной истории, Ульяна Андреевна, в том, — забарабанил я пальцами по столу, — что да, события в них идут по другому руслу, самих событий не произошло. Но вот люди, люди, боярыня! Они… — Перешёл на шёпот. — Эти лживые прямоходящие кожаные твари — те же самые, что и в нашем подлунном мире! И это и есть главный секрет любого фантаста.

Снова откинулся назад.

— Фантастика с альтисторией это своего рода историческая аналитика. Ни к чему не обязывающая, не бросающая ни на кого тень… И тем не менее — аналитика, которую можно, извиняюсь за тавтологию, анализировать. И анализ твоего предка, уж извини, вынуждает меня согласиться с этой оценкой. Ибо он колебался. Даже видя набирающую силу Ксении, колебался. В итоге поступил правильно, и победителей не судят, но мы же об альтистории говорим?

Я сейчас фолил, выдавал желаемое за действительное, ибо ну нет в Кремле исторических хроник, где это (поведение персонажей настолько древней истории) описывалось бы. Но надо делать вид, что такие есть, и что читал, изучал внимательно. Ага, это же не просто история рода, речь о хрониках восшествия нашей династии — такие материалы всегда должны быть на виду, и информация по ним малолетним членам рода должна даваться в первую очередь. А ещё сомневаюсь, что она знает историю собственной семьи на настолько глубоком уровне. Тем более, я прав — люди на самом деле одни и те же, что у нас, что в том мире. Так что это хоть и блеф, но, предположу, что будь у Басмановой семейные архивы, и изучи она их внимательно, спорить бы со мной не стала.

Блеф сработал, встречных вопросов мне задано не было. Из чего заключил, что либо я пальцем в небо угадал, либо семейные предания и архивы у Басмановых есть, и боярыня что-то знает.

— В моём видении он это сделал, — продолжал я, — так как не видел силы за царём, а Ксения не стала фигурой. Но это повод. А причиной такого поступка была… Местническая обида. Место, ему, понимаешь дали ниже, чем кому-то! Для нас это тьфу и растереть, но для тех людей — событие. Но скажу так, в истории полно примеров, когда люди занимали место ниже, чем требуется по положению. Да, блин, сам царь Борис таковым стал вопреки! Он даже не Рюрикович! И ничего, все съели. И таких, кто смирился, принял и доказал делами лояльность — пруд пруди! Понимаешь глубину задницы? Он предал потому, что хотел предать, вот главная причина! Кстати, его это от позорной смерти не спасло, в видении его вместе с Отрепьевым зарубили и выставили тушку на Лобном месте на обозрение и оплевание, но это уже другая история.

Боярыня продолжала молчать, анализируя и меня, мой вид, мою подачу материала — всё же аргументы я использую совсем не привычные… Да для любого мира! Но судя по взгляду, пока что меня считают пусть с натягом, но адекватом. А значит продолжаем:

— В реальной истории ваш предок на это не решился, и мы три столетия считали вас опорой трона. Как же, самый близкий человек Ксении, стоявший у истоков новой государственности! Куда ж ближе для правящего рода? И тут такой удар от вас, его потомков. Только не заливай, боярыня, что не спишь и видишь, как маму сместить и республику в стране установить.

Собеседница усмехнулась, но как-то грустно. Откинулась на спинке кресла. Посмотрела на одну из моих дружинниц, на вторую.

— Такое чувство, что не с пацаном малолетним разговариваю, а с опытным мужем. Ещё и стыдишь меня! А главное, и ответить нечем — будет выглядеть, будто оправдываюсь.

— А ты как есть признай, — теперь усмехнулся я. — Без оправданий. Как констатацию.

— А и признаю! — зажглись блеском её глаза. — Да, так считаю, и не скрываю. Я ведь не против твоей матери, как таковой, я против самодержавия, как института! Не может человек, даже гениальный и талантливый, успешно править ОДИН, Александр Карлович! Власть надо делить между группой ответственных, в которой даже по закону математики талантов будет куда больше одного. И сделать они, ведомые не страхом перед монархом, а волей и интересами державы, куда больше смогут. Однако я свои воззрения хоть и не скрываю, но и в дрязгах и заговорах не участвую, и вот этим попенять у тебя не выйдет. Участие это одно, но думать-то мне, как хочу, никто не запретит!

Хлоп-хлоп-хлоп. Это я в ладоши похлопал.

— Да и не собирался пенять, честно! Наоборот, я бы обрадовался, если б ты участвовала — ибо так проще для всех, для страны. Знаешь, что самое обидное, боярыня? — снова подался вперёд. — Оно ведь как, когда против тебя выступает адепт злой воли, апостол Мирового Зла, жаждущий власти ради власти — оно куда ни шло, старо как мир, понятно. Не обидно такому проигрывать. Но вы всё это сделали, порвали вековые связи с сюзереном, ради чего? Ради фикции! Обмана! А в отличие от адепта Мирового Зла, упоротый фанатик, выступающий за всё хорошее, сделает для государства куда больше плохого, чем отпетый циник-прагматик-карьерист. Ты, боярыня, и тебе подобные, куда опаснее, чем любые Милославские, Трубецкие, Морозовы и иже с ними вместе взятые! Чем любые альтернативные жаждущие сесть на престол! Почему? Да потому, что вы — идеалисты! Страну под пятой гнусного прагматичного зловреда не ждёт ничего хорошего, но если до власти дорвутся такие, как ты, борцы за светлое будущее — вообще пиши пропало! Вы Русь такой кровушкой умоете, что мне заранее страшно! Никакие подлецы не сравнятся с добросердечными романтиками.

— Всё-то ты знаешь, — фыркнула она, но я видел — задумалась. — И откуда же? Тоже из вымышленного мира?

— Не-а. Тут… Скажем так, думать умею. — Пожал плечами. — А ещё пророк.

К последнему аргументу тут, в махровом феодализме, относились предельно серьёзно, и я играл с огнём. Но я играл, и не раскаиваюсь. С некоторыми людьми можно только так, только подобным напором с налётом мистики. Ну, не понимают они по-другому!

Боярыня напряглась. Как впрочем и охрана за плечом, и ручаюсь, завтра наш трёп ляжет в виде кассеты на стол матери. Ну да и пусть, я это скрывать не собираюсь, ибо речь о безопасности моей семьи. Которая меня кормит, одевает, обувает, и если я в случае государственного переворота и выживу — будет очень некомфортно без этой поддержки жить дальше.

— Вы, набитые дуры, — ехидно заулыбался я. — Хотите свергнуть царицу и сделать что-то вроде коллективного правления лучших. Эдакая меритократия. Но под лучшими подразумеваете любимых себя — то есть самые богатые и влиятельные князья и бояре. То есть феодалы. Семибоярщину вы хотите, где все рвут друг у друга, плевав на тех, кто ниже! Грабя страну по закону, ибо коллеги, с которыми делишь власть, сами такие же, и прикроют тебя в твоих грабежах и узаконенных откатах, как ты прикрываешь их делишки сама. Хорошая меритократия! Прямо лучшие из лучших! Мне заранее страшно.

— Но это понятное зло, — продолжил я, а точнее зашипел. — Хуже другое. Времена сейчас не средневековые, пусть феодализм до сих пор и на коне. Но смена эпох уже подобралась, и единственное, что сдерживает новую эпоху с новыми устоями — это консервативность общества, да власть царицы, которая словно маяк во тьме, собирает старые устои, не дающие волне цунами захлестнуть нашу Родину. Вы, родная моя Ульяна Андреевна, ты и тебе подобные романтики не понимаете, что станете тараном, рушащим этот маяк, без которого на ваше место тут же придут другие искатели власти. Более наглые. Более злые. Те, кого не сдерживают дворянские скрепы. А главное, напрочь лишённые романтизма — только прагматика, и голый незамутнённый рационализм! И вы либо станете ими, по сути отказавшись от феодальных привилегий, или они вас вырежут. Вырежут-вырежут, поверь, не кривись! Смогут! И делать это будут с упоением. Ибо вы — главное препятствие для этих людей на пути к власти, а без царицы, божьей помазанницы, в этой стране будет можно ВСЁ!!!

— И что ж это за люди такие? — фыркнула она. Не верит. Ну, да у меня и нет цели её переубедить. Я, скажем так, самовыражаюсь. А ещё надиктовываю материал для маман — она реально недооценивает угрозу.

— Денежные мешки. Капиталисты. То есть люди с капиталами, не привязанные к земле, не имеющие феодальных прав, но и феодальных обязанностей — что развязывает им руки. Им просто плевать на то, ради чего вы готовы трястись и идти на любые убытки! Это люди, которым простительна подлость, и они будут этим всячески пользоваться, как козырем, подставляя вас, ловя на вашей… Хмм… Дворянской чести. Вы думаете, что править будете вы, а они создадут вам протвовес из простонародья, которое вы не принимаете всерьёз, рассматривая лишь как кормовую базу. Они убедят эту базу, что вы и ваши феодальные порядки — главное препятствие, чтобы им самим жилось лучше и сытнее, заразят их идеей, что у них есть права, которые можно и нужно отстаивать. А идея, моя дорогая боярыня, это то, ради чего люди готовы идти на костёр, на Голгофу, да хоть самому чёрту в пекло! И люди поднимутся. Нет, не надо иронии; как вас, идеалистов, обработали на идею свержения царицы — в них вложатся в свержение вас. Это будет называться «буржуазная революция», и повторюсь, у тех из вас, кто не станет капиталистом по своей воле, отказавшись от привилегий, земель и владений, не будет ни шанса выжить. К сожалению. — Развёл руками.

— К сожалению? — с интересом сощурилась она.

— Ага. Ты недооцениваешь значение термина «подлое сословие». Те преступления, что у нас считаются страшными и серьёзными — детский сад, песочница по сравнению с тем, что будет происходить. В жажде наживы они переформатируют государство, сделав его национальным. Проведут тотальную мобилизацию — и экономическую, и военную, и даже идейную, «объяснив» народу, что такое хорошо, что такое плохо, а кто наш настоящий враг, с которым кровь из носа надо бороться. Да, сейчас тоже есть нечто подобное, но там будет иной уровень пропаганды, наши социальные инженеры просто котята по сравнению с тиграми будущего. А дальше новая элита начнёт войны мирового масштаба — ресурсы на них ведь мобилизованы. И с кровью ради своих прибылей считаться не будет. Зато будет периодически устраивать геноцид тех, кто не нравится, оправдывая его новыми и новыми духоскрепляющими идеями. Ты не подозреваешь, какие могут быть вершины тоталитарной пропаганды! И слова такого, поди, не знаешь.

Боярыня молчала.

— Это произойдёт не сразу, не за один день, — закруглился я, чувствуя, что сказал достаточно. — Вначале вам, идеалистам, дадут «порулить», чтобы вы не справились, а вы не справитесь — каждый будет в вашей республике рвать себе, а всевидящего недреманного ока царицы сверху нет. И когда вы окончательно зарвётесь, и одновременно заврётесь, когда народ поймёт, что вас проще утилизировать, чем жить под вашей пятой, появится некий военный лидер, за которым пойдёт армия, который и поставит вас к расстрельной стенке. И вот уже за ним и будут стоять денежные мешки, опирающиеся на простых работяг, мещан, из которых и состоит армия. Если повезёт — феодальные права будут отменять постепенно, ежегодно закручивая гайки. Если нет — вас, повторюсь, просто будут резать. И поверь, резать БУДУТ. Я не так давно пришёл в себя, но успел пообщаться с представителями мещанского сословия. Поверь, вот вообще никакой любви к вам, боярам! Да что любви — нет даже уважения. Даже сейчас, когда в стране правит царица-матушка, божья помазанница, а вокруг тишь да благодать. А мы говорим о времени, когда вы всех достанете безудержным воровством и казнокрадством, которое оплачивать будет угадай кто?

Молчание в ответ. Да, озадачил женщинку.

— Так что парируй, боярыня, где я не прав, если ты так считаешь, — закончил я тему. — Нет? Ну, тогда подумай, а точно ли ты хочешь этого? Или ты просто входишь в тайную ложу, где вы, типа-заговорщики, выступаете за всё хорошее против всего плохого? Ибо это ж прикольно, состоять в тайной ложе, да? И ратовать за то, чего не понимаете до конца, без анализа происходящего в стране «внизу», не утруждая себя просчитать на шаг далее собственных мрий о вашем личном благополучии и вашем личном участии в управлении страной. Мрии хороши, но опасны, когда рядом с тобой исключительно те, кто разделяет твоё мнение. Вы не видите леса за деревьями, а случайно увиденное игнорируете, включая собственные мантры, сами друг друга успокаиваете. В этом и прелесть амнезии, дорогая Ульяна Андреевна — я не ослеплён мантрами близких и могу адекватно воспринять мир. Да что там, я могу его просто УВИДЕТЬ, а это, поверь, немало — пока ещё никто из мне знакомых его не увидел, и все отмахиваются: «Молод ещё».

— Так что я не то, что ненавижу тебя и твой род, я, скажем так, вас презираю. И опасаюсь. Не жаждущих власти Трубецких. Не мечтающих о переделе влияния в свою пользу Милославских. Не осознавших, что достигли вершины и могут устраивать тут «движняк» Морозовых. И тем более не тех, кто хочет сам взгромоздить на трон свой попец вместо мамы. Именно ты, а ещё Шереметьевы и вам подобные фанатики-идеалисты без мозгов — мои главные противники и враги. И я, когда вырасту, буду делать всё, чтоб давить вас. Именно вас, в первую очередь.

— Давилка вырастет? — усмехнулась боярыня, но как-то грустно.

— Не забывай, что я хоть и дальний, но потомок Малюты Скуратова, — усмехнулся я, и она как-то посерела лицом. Ага, дочь Малюты была женой царя Бориса и матерью Ксении Нашей Всё Первой. Возможно, он и царём-то стал благодаря амбициям жены — не стоит недооценивать средневековых (да и вообще любых) женщин во власти. И я, если честно, только что это родство осознал — проснулась память Саши, наверное. И знаете, говоря боярыне всё, что только что озвучил, вдруг почувствовал в душе жжение. Страну Альтер-эго в том мире разломали и втоптали в грязь такие же наивные романтики, как эта дурында. Здесь всё хуже, ибо у власти стоят ещё более наивные романтики, полагающиеся не на инструменты подавления, а на божью волю и исторический патернализм простонародья. Ага, как Николяшка в 1917ом; эта сука до последнего не верила, что какая-то чернь посмеет его свергнуть! А раз я критически завишу от благополучия семьи, да и страна эта для меня не чужая… Мне ПРИДЁТСЯ впрягаться в социально-политический процесс, хочу я этого или нет. А раз так, почему бы не повоздействовать на неокрепший мозг обывательницы, не попробовать инструментарий, пока можно это делать без трагических последствий, без шагов по минному полю? Что простят в четырнадцать, в шестнадцать спросят строго! Мир такой.

…Ага, сам в шоке! У меня первое свидание с девушкой! Вообще первое, в жизни! Параллельно работа над посадкой коррупционеров и спасением жизни девочки! Вот нечем мне было заняться, кроме как за политику топить, и предвыборную программу озвучивать.

Боярыня ушла, не попрощавшись. Кипела, её изнутри колотило, но она так ничего и не смогла мне сказать. Чувствую, у этого разговора будут куда большие последствия, чем могу вообразить! Но раз так совпало, и так случилось — что ж, на всё воля божья, так тому и быть. Да, рано, но совершенно точно не фальстарт — Саша Годунов озвучивает свою предвыборную программу перед тем, как влезать в местный серпентарий политикума. Это произошло бы рано или поздно, и что сейчас… А чем сейчас хуже или лучше другого времени?

— Саш, не пойми неправильно, — подала голос Аня, которая всё это время сидела с раскрытым ртом, и только теперь пришла в себя, — я не лезу в душу и не указываю, что делать. Ты всё же царевич, тебя учили, образование, подготовка, всё такое…

Я посмотрел на столик дружинниц — ввиду отсутствия угрозы, они вернулись к себе и перекусывали — им еду уже принесли. Открыто не подслушивают, и то ладно.

— Я ничего не помню, чему учили, — покачал головой.

— Подсознание помнит. Не может человек, всё забывший, такое выдать, как только что говорил этой суке.

Ну да, женские романы и сериалы об амнезии — они такие. Ничего общего с реальностью… Но зато мне на руку, пусть так и думает.

— В общем, не мне тебя останавливать, — продолжила боярышня Суслова, — но ты точно уверен, что уже готов окунаться в политику?

Я пожал плечами — а что на это сказать?

— Боишься? — Подмигнул ей. — Находиться рядом с тем, кто играет в такие игры?

— Да нет, не в этом дело. — Она смутилась, опустила глаза в стол. — Просто мы из мещан, пусть я и удочерённая. И моя семья ну вот вообще тебе ничем не сможет помочь! Мы даже против Басмановых ни о чём, хотя они древний, но не слишком влиятельный род, даже в Думу не входят.

— Ань, для политических интриг я иные связи заведу, — попытался успокоить я. — Ты и вы в частности мне для другого. И мамам передай — никакой политики! Не лезьте. Вляпаетесь — не смогу защитить. Я может и наглый, и говорливый, но всего лишь мальчишка.

Из её груди вырвался стон-вздох.

— Хорошо, Саш. — Пауза. Длинная-длинная, на обдумывание. И тараканы в её голове определённо в этот момент начали что-то праздновать. — Тогда скажи честно, а для чего тебе я?

— Прям вот так сразу? — Я нахмурился. Неожиданно. Эта… Точно, что сука, Басманова, спустила с тормозов то, что на оных тормозах планировал ещё придержать, пока воздействие на Аню не стало бы критичным, и остальное бы не перестало иметь значение. Ну, капец! Но и виноват сам — надо честнее с людьми быть.

— А чего тянуть? Иллюзии — не самая сильная стратегия, лучше сразу в глаз, а не в бровь, — скривилась она, выражая всем видом фатализм. — Я уже большая девочка, пойму, просто не хочу СНОВА себя обманывать.

— Ну, если без иллюзий… — задумался я и устало откинулся на спинку кресла.