Изъ Москвы с любовью (том 2)

Глава 16 99 процентов и одно процентное крылышко (часть 2)

«На свете так много женщин, с которыми можно спать, и так мало женщин, с которыми можно разговаривать»

Эрнест Хемингуэй

— А я разве сказала, что будет легко? — развела руками Акулина. Саш, любая серьёзная операция, красиво выглядящая по телевизору, с группами захвата, выводом преступников в масках под ручку, это лишь финальная картинка. Чтобы получить её, девяносто девять процентов времени операции тратится на подготовку, и только один процент — на саму операцию. А иногда даже больше девяносто девяти. К сожалению.

— Ага, девяносто девять процентов, и одно процентное крылышко, — прогундел я, отвернувшись.

— Точно! Верно сказано, — подбодрила она. — Потому мы будем дневать и ночевать в этом архиве, если что-то реально хотим получить. И только проанализировав данные отсюда, найдя тут что-то неправильное, скользкое, сможем обратиться в Духовный приказ, затребовав нужные документы. А далее такой же бумажный ад ожидает там. Привыкай, работа аудитора вот такая, а не про группу захвата на камеру.

В общем, мы оставшиеся три часа рабочего времени рыскали в архиве министерства. Искали всё, связанное с приютами Нижегородского воеводства. И нашли… Хрен да нихрена!

— Саш, рабочий день до пяти. Но здание закрывается в шесть. Я останусь с вами, но не обессудь, туда-сюда, и закругляемся, — облагодетельствовала Акулина, и я был благодарен — у неё наверняка семья, дети, дела дома. А она с нами, хотя если крутанёт хвостом — ну объективно, что мы ей сделаем?

Неприязни к тётке я не испытывал. Видел, она реально старается. Не то, что из кожи вон лезет, просто делает свою работу как должна, уверенно, спокойно, не филонит. Да, без героизма, но не филонит же! А вот если б такой человек начал вставлять палки в колёса… А ещё у меня отчего-то в голове крутилась песня: «Акулина-ту-ту-руруру, Акулина-ту-ту-руруру…» К чему бы это?

Мысль, что можем застрять надолго — не нравилась совершенно. Оттого душу постепенно затапливала паника, и единственная отдушина — обещание Ольги, что девочку выходят, даже если я сяду в лужу. Я бурчу на семью, вон, как грязью в клубе не дне рождения поливал, но они меня любят даже несмотря на то, что я — не совсем я, в смысле ИХ Саша. Да, стыдно.

Без пятнадцати шесть снова собрались в кабинете, заняв те же столы. По коридору прошлась уборщица — поторопила, а следом ночная охранница, делающая обход перед сменой — эта торопить побоялась, но посмотрела ТА-АК!!!

— Итак, господа, возьму на себя ответственность и смелость обозначить, что мы имеем, и куда копать дальше, — взяла слово Акулина ту-ту-руруру… Фу, блин, прицепилось! — Поскольку некоторые из нас непосвящённые, проговорю всё ещё раз, прошу без обид. — Взгляд в упор на сестрёнку.

Маша согласно кивнула. На самом деле лекцию, как всё устроено, произносимую, пока рылись в архиве, слушал только я. Сестрёнке стало скучно, и после первого часа раскопок она куда-то исчезла, явившись ближе к пяти, к концу рабочего дня.

— Александр, Марья, — продолжала наставница, — Казённый приказ просто физически не может оплачивать со спецсчетов все закупки таких организаций, как государственные спецшколы, детские дома и другие заведения подобного рода. Как и нет у нас возможности контролировать каждую проводимую ими закупку. Духовный приказ раз в какое-то время предоставляет «Обоснование…» — это название документа, проект бюджета, сколько надо выделить им денег на год из расчёта стоимости содержания одного ученика. Сюда входит всё: еда, одежда, медикаменты, электричество, отопление, вода… Транспорт — детей надо возить в школу, далеко не все приюты имеют собственные учебные классы!

Мы с сестрой переглянулись — в «Предпоследнем приюте» детей возили учиться в гражданскую школу, мы помнили.

— Обязательно закладывается коэффициент на непредвиденные расходы. Учитывается жалование преподавателей — причём детей может быть больше или меньше штатного количества, а преподавателям жалование платится вне зависимости от их численности. Это очень серьёзный документ, принимаемый вначале Духовным приказом, а уже после — нами. И документ не рамочный, Александр, как ты предположил, а лимитирующий. Мы перечисляем раз в год деньги на спецсчёт заведения в Духовный, согласно «Обоснования», и ни алтыном больше, а они уже оплачивают закупки и их контролируют. Потому предупреждаю сразу, да, там заложена завышенная стоимость. Ибо ребёнок может сносить одежду быстрее, батареи лопнуть и повредить здание, которое надо быстро восстановить, или крупу на кухне пожрут мыши, а новую тоже надо на что-то закупать.

— Представляю, какие там мыши жрут! — пробурчала Маша. — И отнюдь не крупу.

Ага, двуногие мыши. Данила тоже нахмурился, но пока молчал.

— Каждую конкретную закупку ведёт уже Духовный приказ. Но что-то мне подсказывает, что из Москвы ситуацию видно плохо, потому процедуру выполняют на местах, скажем, для всех Нижегородских приютов ту же крупу закупает региональное Нижегородское управление. Но крупа это то, что масштабируется, крупа или мука нужны везде, в любом приюте, в любой богадельне, в любом универе. А вот средства для ремонта, а вы говорите здание в нём нуждается, закупка инвентаря, проведение неких работ, земельных, электрических, или, там, замена труб… Марья, ничего, что я так подробно разжёвываю? — перевела инспектор осторожный взгляд на скучающую царевну.

— Всё нормально, — закачала сестрёнка головой. Акулина не стала панибратничать, хоть мы и разрешили, и называет нас полными именами, соответственно Марья и Александр. Хотя Данилу называет и Данилой, и Даней, а не как по паспорту Даниилом. Он на ранг ниже, там, типа, не так боязно?

— В общем, есть целый ряд процедур и закупок, для которых не требуется не только разрешение/уведомление Казённого приказа, но даже Духовного. Для того, собственно, директор школы и поставлена — она видит ситуацию на месте и оперативно принимает решение, без излишней волокиты.

— То есть по некоторым закупкам может класть в карман сколько захочет, — поняла Маша.

— Сколько захочет, но в рамках бюджета, профинансированного Казной, — поправила инспектор.

— Но ты сама сказала, там изначально заложен сильный плюс.

— Так-то да, но вдруг завтра пожар? Ураган? В огне что-то сгорит, а от урагана сорвёт крышу — и нужно будет срочно ставить новую? Где деньги брать, если бюджет выбран? Там надо очень осторожными быть.

— Как раз на случай пожара или стихийного бедствия и существует Духовный приказ, с особым на этот случай фондом? — ухмыльнулся я. — А ещё есть царица, которая подпишет любую помощь, если там всё будет серьёзно.

— Ну хорошо, неудачный пример, — согласилась Акулина. — Но, например, дезинтерия — дети массово траванулись несвежими пирожками, купленными в городе, куда тайком сбежали. Дополнительные непредвиденные расходы. Или все дружно поехали в лес на экскурсию, где порвали одежду. Надо новую, а денег уже не осталось. Так что да, они, конечно, воруют на этом, завышают цену и разницу кладут в карман, но и подушку безопасности иметь надо.

— А ещё я знаю, что если фирма не осваивает бюджет, на следующий год им выделяют меньше денег, — блеснул я познаниями из мира «я».

— И это тоже, — согласилась инспектор. — Но тут не соглашусь, тут можно в конце года потратиться на крышу здания — это дорого, и можно «слить» любую оставшуюся на счетах сумму, чтобы в бюджетный год зайти выполненными.

— Если останется что сливать, конечно, — снова не вытерпел и фыркнул я.

Инспектор лишь улыбнулась.

— Судя по тому, в каком состоянии здание, она предпочитает класть деньги в карман, — подала голос Маша, — а не «сливать» их на крышу в конце года.

Я мысленно с оценкой согласился.

— Тогда вам нужны ведомости по тратам из Духовного, — уверенно покачала головой Акулина. — Ваша Глебова проводит закупки, на которые выделяет деньги Казна, значит теоретически мы имеем право контролировать их. Практически, уже сказала, всё, что не выбивается из бюджета «Обоснования», нам не особо интересно, но в теории мы можем потребовать любой документ, любую отчётность. Однако вот тут, Александр, и есть главный затык, в котором я не смогу помочь. Если, скажем, в Москве костюм на ребёнка стоит десять рублей, в Софьеграде или Караганде он может стоить шестнадцать, в Якутске двадцать два, а в Форт-Россе или Гонолулу как сорок, так и пять — смотря что у нас в том регионе есть, какой уровень цен. Если, скажем, в «Обосновании» указана цифра «шестнадцать», я условные цифры привожу, понятия не имею, сколько стоит одеть ребёнка в приюте в год, а они купят за двадцать — я разведу руками. Колебания цен допустимы, главное вложиться в итоговый бюджет.

— А если там сорок? — спросила Маша. — Или сто?

— Сто — я передам дело в отдел расследований, — кивок на Данилу. — Сорок — напишу отчёт «наверх», своему руководству, что что-то не так, пусть они думают, что делать, организовывают проверки. Но если тридцать — это всего двукратное превышение, мой отчёт может никого не взволновать. Может в том регионе цены такие, а удорожание в связи… Ну, мост размыло, длинной дорогой через соседнее воеводство снабжение везут!

— Хорошо, допустим, мы завтра-послезавтра найдём нужные бумаги, и там условное содержание завышено… Ну, пусть будет в пять раз. Дальше что делать? — нервничал я.

— А вот тут начинается моя работа, — вздохнул и взял слово Данила. — Я должен доказать коррупционный сговор. Проверка счетов поставщика, проверка счетов администраторов. Мониторинг уровня цен по региону, но тут тоже поспешу разочаровать — та же спецодежда может просто-напросто стоить дороже, чем обычная детская в магазине.

— Почему? — возмутилась Маша. — Бред же!

— Потому, что мелкосерийная партия, — понял я. — Нет, Маш, она на самом деле дешевле. Ибо в магазинах ещё логистика, аренда, накрутка розницы. Но это недоказуемо, пока производитель может тыкать в мелкосерийность.

— Я видела, в каком рубище они там ходили. — Сестрёнка поёжилась. — И они докажут, что оно стоит столько же, сколько брендовые вещи, да той же Жени с её «Красной зари»?

Я положил ей руку на ладонь, успокаивая. К сожалению, мир работает вот так, а не иначе.

— Саш, говорю открыто, — продолжил Даня, — я раскопаю её счета и депозиты. Если, говоришь, у неё брендовая «ростовчанка» — спросим, откуда, на какие шиши куплена. Если дадут разрешение на обыск и найдём наличку — ещё лучше. Но ты сам поставил задачу — огласка. Поверь, ЭТО огласку не принесёт. Подумаешь, директора приюта «законопатили»! Дорогу кому-то перешла. Да хотя бы царевичам нагрубила!

Он ехидно оскалился, а мы повесили головы, ибо именно это она и сделала, нагрубила царевичу. А значит это «законопачивание» — личная месть, не более.

— Все директора её уровня воруют, — продолжал уничтожать меня Даня. — И ниже уровнем. И выше. Если сажать за это — то у нас людей не останется, ни в одном Приказе. Все сядут! И если по такой статье идёт кто-то конкретный… Ты всё понял.

— Понял, понял… — буркнул я — было не по себе. — То есть, я должен доказать, что она обкрадывает ДЕТЕЙ. Так? И сажать ТОЛЬКО за это? А не за «Ростовчанку» на парковке?

— Да.

— Саш, а поймать на даче взятки за удочерение? — задала закономерный и логичный вопрос Акулина.

— Этот вопрос в разработке, — скривившись, как будто лимон сожрал, ответил я. — Им будет заниматься или Тайный или Разбойный приказы — он у Ольги на контроле. И результат гарантирован — там не дуры, как раз и специализируются на подобном. Вот только подготовка может занять несколько недель, не меньше месяца. А то и два-три месяца, чтоб наверняка. Не бывает так, что хочешь кого-то удочерить/усыновить, приезжаешь, выбираешь, и через неделю уже приходишь в приют забирать со всеми бумагами. Ни одна территориальная опека так быстро дела не рассматривает, даже за деньги. Меня бы это на её месте насторожило, а она тётка опытная. А ждать больше месяца, я не могу. Я и месяц не могу, сам себе срок в две недели ставлю. Девочка может не дожить.

— Потому мы решили, что ловим на этом, — кивнула Маша, продолжая за меня. — На её работе в приюте. Падаем, как снег на голову, обескураживаем и ломаем на горячем, как Саша сказал, «не отходя от кассы».

— Пока клиент в изменённом состоянии души, его легко расколоть, — пояснил я для Акулины. — Дань, ты, наверное, знаешь, как работают опера, когда требуется.

— Может выгореть, а может нет. Саш, — усмехнулся брательник. — Она личная дворянка, а не изнеженная боярыня. Значит, в армии служила. А после армии людей слабых духом очень мало, не выживают там такие, на гражданку уходят, забросив контракт.

— Мы рискнём, — коварно улыбнулся я, хотя было не по себе. — Давайте остановимся на том, что завтра едем в Духовный приказ. Акулина, подготовишь бумаги для запроса?

— Так-то да, — хмыкнула тётка, — но обычно лично никто туда не ездит. Все бумаги специальными курьерами приходят.

— Но это же не запрещено? — нахмурился я.

— С ВАМИ, дети, ничего не запрещено! — засверкали искрами её глаза. — Я аж тряхну костями и составлю компанию. А то знаю эти чернильные душонки, обведут вас вокруг пальца незнаниями процедур.

— А я, наверное, с утра в Нижний уеду, — довольно хмыкнул Даня. — Поеду по месту разведаю, что и как. Оля полномочиями снабдила, с утра на Маросейку заскочу за командировочным, а после отзвонюсь, какие там перспективы. Если что — оставлю номер в гостинице, свяжетесь, сообщите, что у вас в Москве вырисовывается — состыкуем.

На том и порешили.

«Хорошо быть членом царской семьи, — думал я, сев в машину и отвалив голову на подголовник сидения. — А если б не был им, какие бы были шансы 'зацепить» Глебову, или ей подобную, доведя дело до тюрьмы?

Ответ мне не нравился. Я и так не факт, что смогу. А без админресурса…

— Это что такое? — не понял я, когда машина остановилась… На Цветном бульваре, возле клуба, в котором вчера проторчали несколько часов. Да, познавательных, нужных — аж голова в конце затрещала, но именно поэтому уж точно не думал здесь оказаться.

— Саш, — томно вздохнула Маша, расплываясь в улыбке, — вы, мужики, все какие-то… Деревянные, что ли. Когда не надо — умные, а когда надо — дурачьё — дурачьём! — Картинный вздох. — Поэтому я взяла это на себя и сделала то, что должен был сделать ты. Причём сразу, ещё на прошлой неделе, вместо ферм и коров с шокерами. Всё, иди. — Подтолкнула меня в плечо.

Я раскрыл дверцу и вылез наружу, но пока не закрыв дверь. От входа к нам медленно шла длиннобудылая девушка. Растерянная, смущённая, но… Нет, она всё же симпатичная. Просто у Альтер-эго нет опыта отношений с теми, кто выше него, наверное, вот и теряюсь.

— Маш, — наклонился назад в салон, — ты это… А когда успела?

— Пока вы в архиве рылись. — Улыбка её стала ещё ярче. — Позвонила, прямо из Приказа, из кабинета, в клуб, попросила через администратора о встрече, сказала, от тебя, просто ты занят. Не пали меня, ладно? А то она догадается, что ты дурень, что мне потом с тобой делать?

— Ты лучшая сестра! — Я подался вперёд, обнял её, чмокнул в щёку.

— Иди уже, дон Хуан!

Дверцу закрыл, машина тронулась. Одна, вторая… А третья и четвёртая остались. Третью я видел, когда садились, просто не обратил внимания — ну, было их две, стало три, мало ли? А оно вот как, оказывается! Подкрепление из кремля. А четвёртую или не заметил, или в процессе догнала.

Всё, надо двигаться. Перешагнул через барьер на дороге — навстречу девушке, и… Сразу стушевался.

— Привет, Ань. — Кажется, покраснел. Вау, я умею краснеть! — Короче, я это… — Вздох, а теперь стоп, беру паузу. Ибо не так надо начинать свидания.

А, чёрт возьми, сгорел сарай — гори и хата! Машка не простит, если залажаю.

— … Короче, Ань, я никогда не ходил на свидания, — признался я. — Даже до потери памяти, так что непроизвольные спонтанные воспоминания не помогут. И не знаю, ни что сейчас говорить, ни что делать.

Размочил! Боярышня Суслова понимающе заулыбалась. Есть! А то тоже шла, как на Голгофу — такое было выражение лица. А я не врал, ибо память Альтер-эго насчёт свиданий также молчала.

— Это… В общем… Пошли, погуляем? — Согнул и протянул ей локоть.

— Да, конечно. — Она зацепилась, и смотрелось это… Неривычно. Ага, девочка на голову выше! Лилипут я, бляха муха! — И это… Привет, Саш. — Теперь и она засмущалась и покраснела. — Или… Ваше высочество?

— Давай лучше по имени? — Я кисло скривился. — Не люблю официоз, и мы не на приёме в Грановитой палате.

— Тогда куда? — заозиралась она.

Я интуитивно выбрал направление в сторону центра. Но куда идти конкретно, да ещё с девушкой — не имел представления.

— Давай… Туда! — указал я прямо вдоль улицы. — А там разберёмся.

Если тебе не о чем поговорить с девушкой — попроси её рассказать о себе. Не прямо, иносказательно. Это касается вообще любого человека в принципе, ибо для любого homo sapiensа лучшей темой для разговора будет беседа о нём любимом. Но сейчас я был в цейтноте, потому использовал этот приём, чтобы потянуть время, ибо, несмотря на опыт Альтер-эго реально не знал, что делать и о чём говорить.

Тема зашла. И следующие полчаса я слушал обычную, ничего эдакого запредельного, историю простой школьницы с рабочего района Самары, счастливым случаем выбившейся в аристократки.

Мать — одиночка, в мире нет ничего распространённее и банальнее. С Гульнарой они не любовницы, просто подруги — ага, так бывает. Нагуляла её от живого мужчины, не ЭКОшница, и Аня этим несказанно гордилась.

— Кто, знаешь? — не мог не спросить я.

Боярышня Суслова пожала плечами.

— Когда выросла, она мне сказала. Но хоть в её жизни он и играл роль, я этого мужчину не знаю. Совсем не знаю! Так что для меня его просто нет, а мама — взрослая женщина, пусть сама себе строит жизнь. Он женат, меня признавать не захотел, точнее мама попросила его не признавать — тогда от государства льготы как одиночкам положены. Мамы говорят, что он дал денег на их первое успешное дело. Они до этого пирожочную открывали, но прогорели — то было их первое дело, ещё не умели ничего. А потом биологический отец что-то подкинул, они продали квартиру мамы Гульнары, перебравшись все в нашу, и открыли ресторан.

Дальше историю я знал. И даже знал чуть больше, чем рассказала и Аня, и вчера боярыни. Может быть квартиру продали, не спорю, молодцы, рисковый народ. И деньги от папаши Ани взяли. Но основной капитал получили от самарского криминала, также одетого в боярские одежды, как и в Москве. Как смогли договориться — не знаю, но оставленный в моей комнате отчёт от Ольги (а от кого ещё он мог быть) с выжимкой из биографии боярынь зачитал до дыр, благо, там объём небольшой. Боярский род, давший денег, всегда знал, что это ИХ ресторан, расположенный на ИХ территории, открытый на ИХ деньги. Потому и не стал «кидать» будущих Сусловых, честно расплатившись за их долю, но поставив туда другое руководство.

Ну, а дальше история Ани совпала с историей, рассказанной самими виновницами — открыли ночной клуб. В Самаре с ресторанами уже было всё в порядке, а вот «отрываться» и «зависать» народ хотел больше, чем было предложений. Им снова дали деньги на раскрутку, так как девочки показали нужным людям, что способны «поднять» такое дело. И в отличие от первого, то есть второго бизнеса (если считать пирожочную первым), здесь их «зажимать» и «опрокидывать» не стали не потому, что условно свои, а потому, что банально не успели. Клуб вошёл в имущество боярского рода Сусловых. А Сусловы хоть и «на дне», но всё же бояре, да ещё московские. Попробуй на таких из провинции наедь!

— В общем, теперь уже боярыни расплатились по долгам и продали клуб по почти рыночной цене, — закончила самарскую историю своей жизни Аня. — Её выкупили тоже «кто надо», но сторговались мирно. Потому сам понимаешь, при таких раскладах в школе меня особо не трогали.

— Мамы работают под «крышей», не было смысла давить на них через тебя, — сформулировал причину я.

— Ага. Были драки. Мне дважды ломали руку, несколько раз разбивали нос, фингалы вообще не считаю за травму, но это для рабочей окраины регионального центра скорее норма, чем что-то выдающееся. Я даже горжусь, что училась в такой школе, она… Закаляет.

— Тебе пригодилась эта закалка, когда вы сюда перебрались, — понял я.

— Ага. — Кивок. — Папа Миша меня удочерил, сам, сразу, даже слово мамам не дал сказать, дескать, «раз вы мои жёны — то и Аня мне дочь, и мне плевать, от кого она там». А значит я — боярышня. А значит больше не могла ходить в мещанскую школу. А в боярской меня встретили не просто в штыки, а…

— Зона отчуждения, — подсказал я, ибо Аня сбилась и натужно задышала.

— Ага. Отчуждения. — Пауза, взгляд в землю. — Саш, это очень хорошо, что я научилась драться в самарской школе. Пригодилось. Но помочь мне это не могло даже в теории. Разве только защитить себя физически. А когда папа погиб, всё стало настолько хуже… — Тяжкий вздох, переходящий в лёгкий стон. — В общем, ты не представляешь, как я их всех ненавижу!

— Пиши список. Отложи в сейф. И никогда не забывай, — посоветовал я, зло сверкнув глазами. — А когда пройдёт время и память притупится, вытащи и перечитай. Даст бог — отомстишь. Не даст — кто мы такие, перечить богу? Но никогда не забывай кому должна!

— Спасибо за поддержку, Саш. Я думала, если расскажу, ты будешь утешать, дескать, всё в прошлом, образуется… А ты…

— А я за справедливость. — Удивила. Саша-миротворец? Что, правда похож?

— Вот и говорю, спасибо…

Она зашмыгала, и я счёл за лучшее пока её не трогать.

Мы двигались куда глаза глядят. От речки-вонючки свернули сразу, на бульварное кольцо, но после вновь куда-то свернули — я не следил, ибо незачем. Охрана бдела, даже не пришлось согласовывать действия, одна дружинница впереди, одна сзади. Шли мы по правой стороне дороги, и машины сопровождения медленно катили следом вдоль тротуара — куда сложнее им было бы, иди мы по противоположной стороне улицы. Как им против движения переть? Но я уже был проинструктирован ранее тёткой Настей, наставления помнил, проблем девочкам старался не делать, и они отвечали взаимностью. Ляпота!

— Прости, у тебя своих проблем по горло. А тут я разнюнилась… — вытерла Аня слёзы с лица. — И что я всё о себе, да о себе. Ты, наверное, тоже хочешь что-то рассказать?

Как она мне дорога! Но надо скрипеть зубами, а поддерживать беседу — мужик я или яйцетряс?

— Да мне, собственно, особо и нечего рассказывать, — пожал я плечами. — О том, что я целовался с девочками, я узнал от самих девочек — понимаешь трагизм? — Задорно улыбнулся. — Весь багаж знаний — это последние три с половиной месяца, начиная с конца мая. Почти все из которых я сидел в пределах большой, красивой, капец исторической, но ограниченной стенами и башнями крепости. Всё.

— Да уж, получить смертельной фигурой в собственный день рождения… — покачала она головой. — Выжить, но всё забыть…

Да, меня атаковали в день рождения. Это был приём в честь нас с Марьей. Четырнадцать не шестнадцать, паспорт ещё не получаешь, но окраинным и пограничным боярам официально разрешают женить и выдавать замуж деток с четырнадцати. Царица не бог, некоторые не слушают, и даже раньше мутят браки, и фиг что им сделаешь — мы лишь первые среди равных, но до этого возраста связь между подростками всё же официально не приветствуется. И вот на это детско-юношеское мероприятие и пробралась (подвели) ведьма, московская хата (штаб-квартира операции) которой содержала некие следы, ведущие к французской разведке. Что-то из республиканской литературы, монархия — говно, даёшь свободу и равноправие. Оля говорит, что ведьмы могли сами подкинуть такое на случай провала, но это могла быть и реально фанатичная поклонница идей условных масонов. Условных потому, что в нашем мире масоны не выжили. Но это ничего не значит, ибо вместо них есть целый ряд других либеральных тайных организаций «за всё хорошее против всего плохого», и кто их финансирует — бог весть, там ещё тот зоопарк.

Ах да, я — пограничник! Я с иронией, но без кавычек. Не я один, мы с Марьей, конечно. Ибо родились двадцать восьмого мая. Ага, я в шоке, но только я — здесь эта дата абсолютно ничего не означает, день как день.

— Знаешь, Ань, я смотрю на вещи чуть иначе, — признался я. — Амнезия это не крест. Это шанс. Что-то я делал в той жизни не так, совершил ошибки, и теперь могу их исправить. Поступить как-то иначе, по-другому. Амнезия это окно возможностей, а не инвалидность, и моя задача всего лишь суметь его не «слить», грамотно воспользоваться.

Кажется, я заулыбался. Идущая рядом девушка это почувствовала.

— Возможно, ты прав. И у тебя верный настрой — я аж тебе завидую.

— Завидовать не надо, — назидательно покачал я головой, — но в целом по тебе сказать могу. Ты живёшь прошлым. Не надо, перешагни — надо жить настоящим, Ань. Амнезия не обязательна для того, чтобы оглянуться, махнуть рукой: «А имейся оно конём», и начать заново.

— Не всё можно начать заново, — насупилась спутница.

— А я и не про всё, — усмехнулся я. — Я про то, что изменить можно. И нужно. Живи сейчас, строй своё, а не подстраивайся под чуже, каким бы оно это «своё» ни было. Косо смотрят? Не дают вздохнуть? Да и насрать! Да-да, только не нуди, что «царевичам говорить такие слова не пристало», и так тошно. Зато честно и понятно.

Она заулыбалась и пожала плечами, дескать, понимает. А нудить и не собиралась.

— Я подумаю, что можно сделать, чтобы… Начать заново, — сформулировала она, глубоко обдумав мои слова. — Ещё вчера я и не подозревала, что буду идти вот так, по бульварам и улицам, в компании с самым клёвым мальчиком Москвы, да что там, всей России, и он будет меня успокаивать и пытаться помочь. Если уж сам сын царицы мне такое говорит — я просто не имею право сложить руки и сдаться! А значит буду драться. — Её глаза опасно сверкнули. — А значит… Да, Саш, я составлю этот список. И буду ждать. А там как бог рассудит — ты полностью прав!

— Вот такой ты мне больше нравишься! — ткнул я её кулачком под рёбра. — А это что? — указал я на резко так выдвинувшееся огромное здание на площади впереди.

— Если честно, я Москву знаю не всю. Но это вроде как Большой Театр.

— Вау, у нас есть Большой Театр? — удивился я, выпучив глаза. Слово «тоже» перед словом «есть» успел заблочить, смог не произнести, а то последовал бы вопрос «почему тоже» и «а он есть где-то ещё?»

— А почему его не должно быть? — удивилась Суслова.

— Пошли, подойдём, осмотрим, — потянул я её вперёд.

Ага, в Москве все дороги ведут к Кремлю. Сейчас «Кремль» с большой буквы написал, имея в виду его не как дом, не как базу дружины, не как старую крепость с исторической ценностью, а как объект совокупного культурного влияния. Во всяком случае, для меня это так — все дороги ведут именно туда, на территорию крепости, в помещения папротив Благовещенского собора, выходящими окнами на Тайницкую башню и набережную святой Софии. Мы находились в шаге от Манежной площади, точнее, как она называется у нас, Занеглименной, на площади, которая и здесь Театральная. И местный Большой Театр совершенно не похож на тот, что нарисован на сторублёвой купюре иного мира: совершенно другое здание в старорусском стиле, с куполами а-ля Кижи или Васька, но декоративными, не церковными. Скажем так, их изобразили похожими на церковные, чтобы все понимали, что это подделка. Резные оконные проёмы, галереи вдоль всего строения… Красиво! Но пока мы гуляли, окончательно стемнело, а сейчас начал моросить пока ещё тёплый, но уже осенний сентябрьский дождик, а на площади кроме архитектуры театра больше ничего интересного и не было. Даже 3,14доры, как в том мире (по рассказам, сам свечу не держал) тут не тусили. И я думаю, в этом мире с 3,14дорами конкретная напряжёнка как таковая, наши жаждущие натурального детородного органа дамочки прижмут извращенцев влёт, без всяких команд «сверху». А фразой «право на половое самоопределение» тут подотрутся, прежде, чем засучить рукава, и вокруг все скажут, что так и было. Кстати, Машка как-то обронила, что таковых лечат, когда выявляют, и мы говорили о специализированных монастырях, коих в ведении церкви всё ещё очень много, а не о психиатрических лечебницах.

— Ань, может в кафешке посидим? — поёжился я — камзол ещё не промок, ткань хорошая, прочная и плотная, но ещё чуть-чуть, и не выдержит.

— Конечно. Что предпочитаешь? — окинула рукой вокруг. Ага, вокруг ВСЯ Москва, все улицы, по которым шли — сплошная линия кафешек, баров и брендовых магазинов.

— Если честно, вообще без предпочтений! Откуда они у меня? — Развёл руками.

— Тогда пошли куда глаза глядят? — предложила она и потащила на ту сторону — глаза глядели на приютившуюся на углу вывеску с надписью «Шоколадница»

И нет, ничего общего с ТОЙ «Шоколадницей», которая сеть бюджетных кафешек, эта не имела. А под словом «шоколад» понималось… Та-дам… Какао! Ага, горячее какао с молоком — нам дали сразу, без меню, «обогреться, господа ведь с дождя». Капец, сервис! Мне тут нравится.

Поскольку со времени обеда с Тулиной ничего не ел, назаказывал гору всего, включая сметанник, вареники и салаты, и гору пирожных. Всё не съел, пирожные забрал с собой — для Маши, угостить, она любит сладкое… Но по понятной причине до кремля не донёс, и добили мы их с Аней же уже утром.

В общем, согрелись, продолжали беседу ни о чём, ждали когда принесут заказанное, как вдруг от входа потянуло холодом и опасностью.

Заведение в центре подобное этому в метре от цитадели правительницы всегда имеет бронь столиков «на случай чего», потому две охранницы из дружины сидели и общались рядом с нами — брони на охрану хватило. И эти девочки вскочили за секунду до того, как опасность почувствовал я.

А вы бы не почувствовали, если входная дверь распахнулась, как будто её стукнули стенобитным бревном — определённо не силой руки открыли, а после внутрь ворвалось торнадо в зелёном стильном вечернем платье с надменным выражением на лице. Торнадо было готово рвать и метать, и я нутром ощутил электрические разряды от магии незнакомки, витающие вокруг.

Мои телохраны не стали ждать, а сразу загородили нас и активировали фигуры, демонстрируя незнакомке, что всё, баста карапузики, ещё шаг — и ей хана, бьют на поражение. И не помогут аж три её девахи, такие же охранницы, сопровождавшие сзади. Следом за пришлыми ворвалось ещё трое наших, и тоже активировали фигуры, повысив градус в «Шоколаднице» до «ещё чуть-чуть, и рванёт». Ага, мне под стол захотелось залезть от такой ботвы! Остальные же посетители тоже начали активировать фигуры… Но слава богу, не понадобилось.

— Спокойно! Я с миром! — Только тут до незнакомки дошло, что сейчас будет ата-тай. Она обернулась, посмотрела за спины соратниц, где с тыла их держали «на прицеле» наши. Ага, перекрёстная атака, им точно хана. У нас телохраны уровневые, слабых тётка Настя держать не будет, каждая из них на уровне пусть не крутой княгини, но успешной боярыни, и пятеро таких тёток дадут бой механизированной роте, если не батальону. Незнакомка в зелёном медленно подняла руки кверху. — Я хочу поговорить с ним! Всего лишь поговорить!

Старшая сопровождающая посмотрела на меня, я еле заметно кивнул, «пускай».

— Хорошо. Садись. — Посторонилась, открывая вид на меня, но обошла столик и встала за спиной. Как и напарница — за плечом Ани.

— Идите, ждите на улице, — благоразумно отпустила своих сопровождающих незнакомка. Те повздыхали, но повиновались. Сама женщина в зелёном подвинула стоявший чуть в сторонке стул и села напротив нас.

Лет сорок. Как бы не старая, но и не сказать, что девочка. Волосы чёрные, глаза чуть раскосые — чем-то напомнила этим Заек. Перемешивание крови, чтоб избежать инбридинга, в работе, для нашей России это скорее нормально, чем нет. Боярам Москвы не зазорно меняться генами с боярами, скажем, Бурятии, при условии, что у тех тоже боярский статус. Или Якутии. Или Калмыкии. Не говоря о Кавказе и Средней Азии — там вообще феодализм с богатейшей истории, поболее нашей. Телосложение женственное, не перекачанная, как утрешняя штабс-капитан, рост средний. То есть типичный серый усреднённый представитель боярства, статую можно ваять и в музей!

— С кем имею честь? — показно сощурился я.

— Ульяна Андреевна я. Басманова. Глава рода.

Кивнул. Просто кивнул, без комментариев. Ей надо — пусть и расшаркивается.

— Ты обидел мою сестрицу. Избил и унизил. Незаслуженно. Нехорошо! — покачала головой, будто разговаривает с малолетним ребёнком.

— И теперь ты хочешь избить и унизить меня? В качестве ответной меры? — Я усмехнулся.

Охранницы за спиной напряглись — почувствовал по возмущению в магическом поле. То есть активировали некие фигуры, спиной не видно, какие. Но боярыня передо мной прониклась, и, скажем так, взбледнула и трагически скривилась.

— Да кто мне даст! — Фыркнула. — Особенно после того покушения.

Пауза, пришла в себя и пронзила меня ненавистным взглядом. — Но прежде, чем искать на вас управу, хотела с тобой поговорить.

— Отчего со мной? — Теперь фыркнул я, стараясь также выдать этим гору презрения. Но получалось явно хуже незнакомки, мне расти и расти. — Я всего лишь брат Маши. Делаю то, что она скажет. Хочешь предъявить — обращайся к первоисточнику проблемы.

Она аж хрюкнула от смеха и одновременно возмущения. Покачала головой.

— Саша… Ничего, что я фамильярно?

— Нормально. Мне всего четырнадцать, — отмахнулся я.

— Саша, очень смешно! Но расскажи про сестру кому-нибудь другому, кто не в курсе.

— В смысле? — нахмурил я брови.

— В прямом. Если она не догадывается, что ты ею вертишь, как хочешь — её сложности. И я ей говорить также не стану. Но сама разговаривать предпочитаю с организатором, а не исполнителем.

Вот как? Озадачила.

Ульяна Андреевна выдержала паузу, посерьёзнела, после чего сверкнула глазами и перешла к делу.

— Итак, молодой человек, что это было?