Инженер Петра Великого – 2

Глава 8

Стройка «образцового» участка шла своим чередом — стены росли, фундаменты заливались, канал на Охте потихоньку обретал форму. Но сердце всего будущего производства — механический цех со станками — нельзя было откладывать на потом. Пушки нужны были армии вчера, а ровный канал — залог их качества. Поэтому, пока каменщики и плотники возводили стены, мы с моей командой в старой, расширенной мастерской уже вовсю клепали копии сверлильного станка. Царь велел двадцать, Шлаттер — три к концу месяца. Задача была ясна.

Я, как и обещал себе, поручил это дело Федьке и Ивану. Федька, мой самый толковый ученик, отвечал за общую координацию и сборку деревянных частей — станин, бабок. Иван, как лучший из приданных слесарей, взял на себя всю «железную» начинку — шпиндели, винты подачи, патроны, подшипники. Остальные — Ванюха, Гришка, Семен, Аникей, Тимофей — были им в помощь, каждый на своем участке. Я же осуществлял общее руководство, решал самые сложные технические вопросы и контролировал качество.

И тут же начались проблемы, свойственные любому тиражированию новой, неотработанной технологии, да еще и в таких кустарных условиях. Чертежи чертежами, а руки у мастеров разные. То, что мы с горем пополам подогнали на первом опытном станке, при попытке повторить начало расползаться.

Станины, которые рубил Аникей со своими плотниками, все равно выходили чуть разными — где сучок не там вылез, где бревно повело при сушке. Приходилось каждую станину индивидуально вымерять и подгонять под нее остальные узлы.

Железные детали, которые ковал Тимофей, тоже плясали по размерам. Выковать десяток одинаковых осей или втулок с нужной точностью ему было не под силу. Слесарям приходилось потом часами пилить напильниками, подгоняя одну деталь к другой. А это — время, силы, да и точность страдала.

Особенно много геморроя было с ходовым винтом подачи сверла и его гайкой. Нарезать длинную и ровную резьбу вручную, да еще и так, чтобы она совпадала на винте и в гайке — задача почти невыполнимая. Винты получались кривоватыми, гайки заедали. Приходилось по сто раз притирать их друг к другу, подбирать пару, которая хоть как-то работала. Я уже всерьез задумался над созданием примитивного резьбонарезного станка, но это был уже следующий этап, пока обходились тем, что есть.

Видя все эти мучения, я пришел к выводу о том, что без унификации и стандартизации, хотя бы самой примитивной, мы далеко не уедем. Надо было вводить систему шаблонов и калибров — как для проверки готовых деталей, так и для их изготовления.

Я сам сел и разработал несколько простейших калибров — по сути, металлические или деревянные бруски и кольца с точно выдержанными (насколько это было возможно) размерами для проверки диаметров осей, втулок, отверстий. Сделал шаблоны для разметки отверстий под болты, для проверки профиля зубьев у шестерен (которые Тимофей ковал для привода).

Заставил всех мастеров — и плотников, и кузнецов, и слесарей — пользоваться этими калибрами и шаблонами. Сначала ворчали, отмахивались — мол, «на глаз вернее будет». Пришлось проявить жесткость. Показал наглядно, как одна кривая деталь может запороть всю сборку. Заставил переделывать брак, сделанный «на глазок». Постепенно до них дошло. Поначалу работать по калибрам оказалось муторнее, но в итоге — быстрее и надежнее. Детали стали более взаимозаменяемыми, сборка пошла легче.

Федька с Иваном быстро освоились в своих новых ролях. Федька оказался неплохим организатором — гонял плотников, следил за поставкой деталей, вовремя сигнализировал мне о проблемах. Иван же проявил себя как дотошный и аккуратный слесарь — он лично проверял каждую ответственную деталь, добивался максимальной точности подгонки, придумывал какие-то свои хитрости для улучшения работы механизмов. Я видел, как они растут, из простых исполнителей превращаются в думающих мастеров, способных решать задачи самостоятельно. И это радовало больше всего.

К концу месяца, работая почти без сна и отдыха, мы все-таки одолели эту задачу. Два новых сверлильных станка (близнецы моего первенца), стояли в мастерской, готовые к работе. Мы тут же, не дожидаясь официальной приемки, установили на них стволы и запустили. Заскрипели ворота, заскрежетали сверла…

Машины работали! Может, чуть шумнее и грубее первой, но работали, сверлили ровные каналы.

Теперь на Охте было не одно, а целых три «чуда механизации», готовых сверлить пушки для армии и флота.

Я не забывал и про другую свою задумку — механический молот. Идея была проста: заменить тяжелый ручной труд молотобойца, который машет кувалдой у наковальни, на силу воды или пара (но пар — это пока фантастика). Огромный молот, поднимаемый кулачковым валом, вращаемым от трансмиссии, и падающий под собственным весом на наковальню — такая конструкция была известна в Европе, правда не слишком распространена. А для нашего завода, где приходилось ковать массивные детали для пушек, лафетов, станков, такой молот стал бы настоящим спасением.

Фундамент под него мы заложили еще при строительстве новой кузницы — с амортизирующей подушкой. Теперь пришло время собирать сам механизм. Эскизы я набросал давно. Главные части: тяжелая чугунная «баба» (сам молот), направляющие, по которым она ходит, подъемный механизм (кулачковый вал и рычаги) и привод.

Самую большую проблему представляла «баба». Отлить такую массивную чугунную болванку нужной формы и веса (килограмм на двести, не меньше) было непросто. Шульц за это дело взялся лично. Несколько попыток были неудачными — то раковины внутри, то трещины при остывании. Но в итоге он все-таки отлил добротную «бабу», без видимых дефектов.

Кулачковый вал — тоже задача не из легких. Его Тимофей ковал из лучшего железа, стараясь придать кулачкам нужную форму, чтобы молот поднимался плавно и падал резко. Потом слесаря долго обрабатывали вал напильниками, добиваясь гладкости и точности профиля кулачков. Направляющие для молота сделали из толстых дубовых брусьев, обитых изнутри железными полосами для износостойкости.

Сборка всего этого монстра заняла несколько дней. Установили «бабу» в направляющие, смонтировали подъемный вал с рычагами, подвели временный привод — пока от ручного ворота, так как водяное колесо еще не было готово.

И вот — пробный запуск. Я сам встал у ворота вместе с солдатами.

— Крути! Помалу!

Ворот заскрипел, кулачковый вал медленно повернулся. Один из кулачков подцепил рычаг, и тяжеленная чугунная «баба» медленно поползла вверх по направляющим. Дошла до верхней точки и с оглушительным грохотом рухнула вниз, ударив по подставной чушке на наковальне!

БА-БАХ!

Аж пол в кузнице содрогнулся. Потом следующий кулачок подхватил рычаг — и снова подъем, и снова удар!

БА-БАХ! БА-БАХ!

Кузнецы, собравшиеся поглазеть на невиданную машину, сначала отшатнулись от грохота, а потом застыли с открытыми ртами.

Молот работал! Сам! Без десятка молотобойцев, обливающихся потом! Тяжелая «баба» методично поднималась и опускалась, нанося удары чудовищной силы.

— Вот это… машина! — выдохнул Тимофей, глядя на своего механического «собрата». — Силища-то какая! Да она ж за день столько работы сделает, сколько мы артелью за седмицу не осилим!

— А хлеб-то наш она не отнимет, Петр Алексеич? — с опаской спросил кто-то из кузнецов помоложе. — Ежели она сама кует, то мы-то на что нужны будем?

Страх перед машиной, которая может оставить без работы — вечный страх рабочего человека.

— Не отнимет, — успокоил я их. — Работы хватит на всех. Этот молот — для самой тяжелой, грубой ковки. Чтобы вам спины не рвать, таская кувалды. А тонкую работу, где ум и рука мастера нужны, — ее никакая машина не заменит. Наоборот, он вам поможет. Будет болванки ковать быстро, а вы уже из них детали делать станете — качественнее и быстрее. Поняли?

Кузнецы неуверенно закивали. Но вид работающего молота их явно впечатлил. Тимофей первым решился подойти поближе. Я показал ему, как управлять молотом (пока только останавливать и запускать), как подкладывать заготовку под удар. Он попробовал сам — подсунул под «бабу» кусок раскаленного железа.

БА-БАХ!

Удар! Железо сплющилось как блин.

Еще удар! Тимофей ловко поворачивал заготовку клещами. Глаза у него горели азартом. Он почувствовал мощь машины, понял, каким подспорьем она может стать.

Запуск механического молота стал еще одним событием на заводе. Он наглядно демонстрировал силу механизации.

Нужно было организовать работу внутри этих стен так, чтобы всё работало как единый, слаженный механизм. Без порядка, без системы, без четкой логистики все мои станки и печи так и останутся набором дорогих игрушек.

Особенно это касалось механического цеха — сердца моего «образцового» производства. Именно здесь должны были обрабатываться с высокой точностью детали для пушек, ружейных замков, новых станков. Здесь ковалась будущая мощь русской армии. И бардаку тут места быть не должно.

По мере того, как цех обретал форму — ставили большие окна, настилали деревянные полы, белили стены, — я начал продумывать расстановку оборудования. Не абы как, где место нашлось, а по уму, по технологической цепочке.

Вот тут, у входа, будет участок приемки заготовок из литейки и кузни. С весами, со стеллажами для хранения. Дальше — зона грубой обработки. Мой первый токарный станок (он все еще исправно пыхтел), может, еще пара таких же для обдирки. Потом — участок точной обработки. Здесь встанут три моих новых сверлильных станка. Рядом — место для будущих станков: резьбонарезного, строгального, может, даже фрезерного (это пока мечты, но место надо предусмотреть). Отдельно — зона для слесарной доводки: верстаки с тисками, инструмент для ручной подгонки, притирки, полировки. И, наконец, участок контроля качества — стол с шаблонами, калибрами, мерительным инструментом, где каждая ответственная деталь будет проходить проверку перед отправкой на сборку.

Я начертил план цеха, показал его своим слесарям Ивану и Семену, объяснил логику.

— Смотрите, заготовка пришла — обточили грубо — просверлили точно — довели руками — проверили. Всё по порядку. Чтобы деталь не таскать через весь цех туда-сюда. Чтобы каждый знал свое место и свою операцию. И чтобы на каждом этапе — проверка. Понятно?

Они переглянулись. Такой подход был им в новинку. Раньше каждый слесарь брал заготовку и возился с ней от начала до конца на своем верстаке.

— Понятно, Петр Алексеич, — сказал Иван, почесав в затылке. — Только мудрено это… Не запутаемся?

— Не запутаетесь, если порядок соблюдать будете! Зато работа быстрее пойдет, и брака меньше будет. Привыкайте работать по-новому. По-умному.

И я начал этот порядок внедрять. Станки расставили по моему плану. У каждого станка — ящик с необходимым инструментом, резцами и сверлами. У каждого верстака — свой набор напильников, шаберов, мерителей. Заготовки подавались на первую операцию, потом передавались на следующую. Никакой беготни и суеты.

Главное — контроль. Я ввел правило: после каждой операции деталь проверяется по шаблону или калибру. Прошла контроль — идет дальше. Не прошла — возвращается на доработку или в брак. За качество отвечал не только тот, кто деталь последним делал, а каждый на своем этапе. Это заставляло работать внимательнее, аккуратнее.

Конечно же, не все шло гладко. Привычка к старому бардаку и работе «на глазок» давала о себе знать. То деталь не туда передадут, то шаблон потеряют, то забудут проверить размер. Приходилось постоянно напоминать, проверять, а иногда и наказывать рублем (я добился у Шлаттера права немного премировать за хорошую работу и штрафовать за брак — это действовало лучше любых угроз).

Постепенно система начала работать. Детали стали двигаться по цеху упорядоченно. Качество обработки улучшилось — люди понимали, что их работу будут проверять. Повысилась и производительность — каждый делал свою операцию, набивал руку, не отвлекаясь на другое. В механическом цехе зарождалась новая культура производства — культура точности, порядка и ответственности. Это было не менее важно, чем сами станки.

Я все больше убеждался, что главное — это люди. Без толковых, обученных мастеров, способных понимать суть дела, думать головой, — все мои затеи так и останутся на уровне единичных успехов. Нужны были кадры, воспитанные в новой производственной культуре.

Моя первая тройка учеников — Федька, Ванюха, Гришка — уже превратились в настоящих помощников. Федька отлично разбирался в чертежах и руководил сборкой станков. Ванюха, немного тугодум, но был невероятно усидчив и аккуратен в слесарной доводке и контроле размеров. Гришка нашел себя в кузнечном деле — под руководством Тимофея он осваивал ковку, термообработку, показывая неплохие результаты с пружинами и резцами.

Но этих троих было мало, немногие помощники — тоже не делали погоду. Для «образцового завода» требовались десятки, если не сотни, таких же обученных ребят.

И я решил расширить свою «школу». А началось все случайно.

Слухи о том, что у «хитрого мастера» Смирнова работа интересная, не такая грязная, как в литейке, да и кормят получше, а главное — учат настоящему делу, — разнеслись по заводу. Ко мне стали подходить другие пацаны-подмастерья, самые шустрые и любопытные, просились «в науку».

— Петр Алексеич, возьми к себе! Я все делать буду! — просил один.

— Дядька Петр, а правда, что ты машину придумал, которая сама железо сверлит? Покажь! А научишь? — тянул за рукав другой.

Я отбирал не всех. Смотрел, чтобы глаза горели интересом, да голова соображала. Отбирал тех, кто не боится трудностей, кто готов учиться. За пару месяцев у меня набралось еще человек пять-шесть способных ребят разного возраста — от четырнадцати до семнадцати лет.

Уговорить Шлаттера и нового обер-мастера официально перевести их ко мне было непросто — каждый подмастерье был на счету. Но тут снова помог Орлов, намекнув начальству, что подготовка кадров для нового производства — дело государственной важности, и что граф Брюс будет доволен, если на Охте появится своя «инженерная школа». Аргумент сработал.

Теперь у меня была целая орава учеников. Просто гонять их на подсобных работах было бессмысленно. Их надо было учить системно. Я выделил в строящемся механическом цехе небольшое помещение под «учебный класс» — поставил там стол, лавки, повесил на стену большую доску, на которой можно было рисовать мелом.

И начал вести занятия по вечерам, после основной работы. Это отнимало последние силы, но было необходимо. С чего начать? С азов. Большинство из них и читать-то не умели, не говоря уж о счете. Пришлось начать с арифметики — сложение, вычитание, умножение, деление. Без этого ни размеры посчитать, ни чертеж понять. Потом — геометрия. Самые основы: линии, углы, круги, как измерить длину, площадь, объем. Как пользоваться циркулем, линейкой, угольником.

Дальше — черчение. Я показывал им свои эскизы, объяснял, что такое вид спереди, сбоку, сверху, что такое разрез, как обозначаются размеры. Заставлял их копировать простые чертежи, а потом — рисовать с натуры несложные детали: болт, гайку, скобу. Это шло туго, руки не слушались, глазомер был никакой. Но потихоньку, через ошибки и переделки, они начинали понимать язык чертежа.

Параллельно я давал им самые азы материаловедения — чем чугун отличается от железа, а железо от стали, почему один металл хрупкий, а другой вязкий, что такое закалка и отпуск, почему дерево гниет, а камень крошится. Рассказывал про механику — про рычаг, про клин, про винт, про колесо и ось, про зубчатую передачу. Объяснял на простейших примерах, как работают механизмы в наших станках, в ружейных замках.

Я старался говорить без заумных терминов, больше показывать на пальцах, на моделях, которые мы тут же мастерили из дерева или железа. Главное было — разбудить в них интерес, заставить думать, понимать, почему оно работает именно так, а не иначе.

Конечно, кто-то схватывал на лету, как Федька. Кто-то, как раньше Ванюха, тупил безбожно, и приходилось объяснять по десять раз. Кто-то просто ленился. Приходилось быть и строгим учителем, и терпеливым наставником, и справедливым судьей.

Но радовало, что ребята менялись на глазах. У них появлялся интерес к делу, гордость за свою работу, стремление узнать больше. Они начинали задавать вопросы, спорить, предлагать свои идеи. Это была самая большая награда. Я создаю не только станки и пушки, я создаю будущее — людей, которые смогут двигать это дело дальше, даже когда меня здесь не будет. Моя «школа Смирнова» начинала жить своей жизнью. Кто знает, может и опытно-конструкторское НИИ сделаем.