Инженер Петра Великого – 2

Глава 13

Следующий месяц мы пахали как проклятые, но дело того стоило. Мой «образцовый участок» на Охте не был еще достроен до конца (стройка — дело такое, быстро не делается), но уже начинал работать. Новые сверлильные станки выдавали стволы с ровными каналами, литейка под присмотром Шульца и с моими «приправами» гнала чугун почище прежнего, кузня с мехмолотом ковала детали быстрее и лучше. Первые партии композитных пушек, улучшенных замков, картечи и даже гранат (пока с фитильным запалом, но уже стандартизированных) ушли на фронт. И я, чего уж там, ждал результатов с нетерпением и некоторой гордостью. Ждал подтверждения, что все мои труды и бессонные ночи были не зря.

И подтверждение пришло. Нужно учесть, что это уже не единичные пробные экземпляры, это — серия, массовый выпуск. Сначала пришли вести из армии Шереметева. Полковник, командир того полка, где я был «в командировке», прислал Орлову письмо (а тот мне показал). Писал, что батареи, получившие новые 12-фунтовые композитные пушки, стали настоящей грозой для шведов. Бьют дальше, кучнее, снаряды летят как по шнурку благодаря ровным каналам. А главное — ни одного разрыва ствола, даже при усиленных зарядах! Пехота тоже радовалась — ружья с новыми замками давали осечки в разы реже, особенно в сырую погоду. А уж картечь, писал полковник, при отражении одной из шведских атак сотворила «прямо-таки чудо», выкосив первые ряды наступающих и обратив остальных в бегство.

Потом пришли вести и с флота. Капитан Головин в своем рапорте адмиралу Крюйсу (копию Брюс переслал мне для ознакомления) докладывал об успешном бое эскадры фрегатов против шведского отряда. Особо отмечал действие новых 24-фунтовых композитных пушек (первую партию мы все-таки успели сделать и отправить). Их ядра, писал Головин, «с лёгкостью пробивали борта шведских фрегатов, нанося тяжкие повреждения и вызывая панику у неприятеля». И снова — ни одного разрыва, хотя палили из них «с великим усердием» (вот уж не удивлен).

Казалось бы — вот он, триумф! Можно почивать на лаврах. Но радовался я недолго. Потому что следом пришли и другие вести, уже не такие радужные.

Шведы, получив несколько раз по зубам от нашей обновленной артиллерии, похоже, сделали выводы. Они ведь тоже не лаптем щи хлебали, инженеры у них были толковые, европейские (а может и шпионы их не зря свой хлеб ели — у меня что-то стырить могли). До них стали доходить слухи (а может, и не только слухи) о наших «хитростях» — и про композитные стволы, и про сверлильные станки, и про картечь. И они начали отвечать.

Из армии пришли донесения, что шведы стали применять какие-то новые, особо мощные осадные орудия, которые проламывали наши укрепления с пугающей легкостью. А на море их корабли начали использовать новый тип снарядов — то ли каленые ядра с какой-то особой защитой от преждевременного охлаждения, то ли нечто вроде сегментных бомб, которые разрывались в воздухе, осыпая наши палубы дождем осколков и вызывая пожары.

Наша эйфория от первых успехов быстро сменилась тревогой. Гонка вооружений, знакомая мне по 20-му веку, разгоралась и здесь, в веке 18-м. Шведы ответили на наши инновации своими. И теперь уже нам надо было снова думать, как их переиграть. Преимущество, которое дали мои первые разработки, оказалось временным. Нужно было двигаться дальше, искать новые решения, быть на шаг впереди. Война технологий не прекращалась ни на минуту. И я снова оказался на ее переднем крае. Новые вызовы требовали новых ответов.

Получив тревожные вести с фронтов, стало ясно, что наращивать производство того, что мы уже умеем делать, недостаточно. Да, композитные пушки крепче, сверленые стволы точнее, замки надежнее. Но шведы тоже не сидят сложа руки. Они либо улучшат свои пушки, либо придумают защиту от наших снарядов, либо найдут способ бить нас еще больнее. Нужен был не количественный рост, а качественный скачок. Что-то такое, чего они не ожидают, на что им будет трудно ответить.

Я засел за анализ. Что мы имеем? Композитные стволы позволяют использовать бОльшие заряды пороха, значит, повышается начальная скорость ядра, дальность и пробивная сила. Сверлильные станки дают точность. Улучшенные замки и картечь повышают огневую мощь пехоты и артиллерии в ближнем бою. Гранаты (если доведем до ума запал) дадут пехоте возможность выкуривать врага из укрытий (либо не допускать рукопашной — закидать ими на подступе). Но достаточно ли этого?

Что там шведы придумали? Более мощные осадные орудия? Значит, наши укрепления надо делать еще крепче — те самые окопы полного профиля, блиндажи с перекрытиями. Но пока не будет построен образцовый завод, смысла нет даже думать в этом направлении.

Новые снаряды у шведов? Сегментные бомбы, каленые ядра? Как им противостоять? Против каленых ядер, поджигающих корабли, нужна была, во-первых, лучшая организация пожаротушения на флоте (это не моя епархия, но мысль донести надо). А во-вторых, может, обшить борта наших кораблей чем-то негорючим? Листами железа? Дорого, тяжело, да и железо у нас паршивое. Может, толстым слоем войлока, вымоченного в квасцах или глиняном растворе? Это могло бы задержать огонь. Надо было подумать, посчитать.

Против сегментных бомб, которые рвутся в воздухе, осыпая палубу осколками… Тут сложнее. Разве что укрытия на палубе делать понадежнее? Или попытаться сбивать эти бомбы на подлете? Чем? Картечью из легких пушек? Звучит фантастически…

А может, не обороняться, а нападать? Придумать что-то такое, от чего у шведов челюсть отвиснет?

На море. Как еще повысить эффективность наших пушек против их крепких бортов? Простое увеличение калибра и заряда — путь тупиковый, мы упремся в прочность и вес орудий. А что если использовать рикошет? Стрелять ядрами так, чтобы они не били в борт напрямую, а ударялись о воду перед кораблем и рикошетом влетали в подводную, самую уязвимую часть корпуса? Такая техника стрельбы требовала высочайшего мастерства артиллеристов и очень точных орудий. Но с нашими новыми сверлеными стволами это становилось чуть реальнее. Надо было разработать таблицы стрельбы для рикошета, провести опыты (но это вряд ли осуществимо на жанном этапе развития технологий).

Или зажигательные снаряды? Не каленые ядра, а что-то похитрее. Я вспоминал греческий огонь, термитные смеси… напалм? Это, конечно, из другой оперы. Но может, простейший вариант? Ядро с полостью, заполненной смесью серы, смолы, нефти (если ее тут достать можно) и пороха? Чтобы при ударе оно и пробивало, и поджигало? Или брандскугели — специальные зажигательные снаряды? Их вроде бы уже применяли, но не очень эффективно. Можно было бы доработать состав и конструкцию.

На суше. Как еще усилить нашу артиллерию? Скорострельность! Наши пушки перезаряжались мучительно долго. А что если?.. Я снова вернулся к идее казнозарядного орудия. Не ружья, а пушки. Это было проще! Не надо обеспечивать герметичность для маленькой пули, можно допустить некоторый прорыв газов. Затвор мог быть примитивным — клиновым или поршневым. Заряжать — готовым унитарным выстрелом: гильза (пусть жестяная или даже картонная, пропитанная) с порохом, к ней приделано ядро или картечная банка. Открыл затвор, вставил патрон, закрыл затвор, поджег через запальное отверстие — бах! Скорость стрельбы могла бы вырасти в разы! Конечно, проблем тут тоже хватало — как обеспечить надежное запирание, как сделать гильзу, которая не раздуется и не заклинит… Но идея была чертовски заманчивой.

И пехота. А что если дать солдату не только гранату, но и что-то вроде ручного гранатомета? Простейшая труба-мортирка, которая крепится на фузею или используется отдельно. Чтобы метать гранаты дальше и точнее, чем рукой. Или даже зажигательные «ракеты»? Фейерверки тут знали, почему бы не приспособить их для военных нужд? Сигнальные ракеты я уже пробовал делать, а если сделать побольше, с зажигательным составом?

Опять я думаю о войне, а надо бы стройкой заниматься.

Идеи сыпались одна за другой — от вполне реальных до совершенно фантастических для этого времени. Я записывал, зарисовывал, прикидывал. За все сразу не ухватишься. Надо было выбрать главное направление. Что даст наибольший эффект при наименьших затратах и в кратчайшие сроки?

Пожалуй, стоит сосредоточиться на трех вещах. Первое — повышение скорострельности полевой артиллерии за счет картечи и, возможно, первых опытов с казнозарядностью. Второе — ручные гранаты с надежным запалом, как массовое оружие пехоты. И третье — продолжать работу над крупнокалиберными композитными пушками для флота, но одновременно искать способы повысить эффективность уже существующих калибров — за счет рикошетной стрельбы или новых типов снарядов (например, зажигательных).

Пока я ломал голову над тем, как бы нам шведа уделать похитрее — то ли гранатой его закидать, то ли из казнозарядной пушки картечью осыпать, — мои невидимые враги тоже времени зря не теряли. Расследование, которое затеяли люди Брюса после взрыва в моей лаборатории, шло своим чередом. Тихо, незаметно, но, судя по некоторым признакам, довольно эффективно.

Орлов, который был моей связью с графом, иногда делился крупицами информации, когда заглядывал ко мне в мастерскую.

— Наши ищейки, Петр, похоже, на след напали, — говорил он понизив голос, оглядываясь по сторонам. — Помнишь того кузнеца, что чертеж твой фальшивый утащить пытался? Его подельника, Ваньку-коваля, нашли где-то под Новгородом, пытался к шведам перебежать. Взяли тепленьким. И он на допросе раскололся. Назвал имена…

— Кого? — спросил я, чувствуя, как сердце забилось чаще.

— Пока точно не скажу, следствие идет. Но ниточки тянутся… очень высоко. Не к Лыкову этому паршивому. Выше. В Адмиралтейство, в Военную Коллегию… Похоже, там целое гнездо завелось. Людишки, что на поставках сидят, на подрядах. Которым война — мать родна, а порядок и честная служба — по боку. Они и со шведами шашни водят, и своих же грабят, и тех, кто им мешает, убрать пытаются. Тебя вот, например.

Адмиралтейство… Военная Коллегия… Неудивительно, что они так легко смогли сфабриковать дело против меня и организовать диверсии на заводе. У них были и возможности, и мотивы.

— А что Брюс? — спросил я.

— Граф знает, — кивнул Орлов. — И он в ярости. Такого удара по своим проектам и по своей репутации он не простит. Но действовать надо осторожно. Враг силен и изворотлив. Прямой атакой их не взять, у них везде свои люди. Граф пока собирает доказательства, ждет момента для решительного удара. А нам с тобой велено быть тише воды, ниже травы. Работать, давать результат, но никуда не лезть и быть предельно бдительными.

Вляпался я в серьезную политическую грызню, где на кону стояли судьба реформ Петра и исход войны. Эти казнокрады и предатели, окопавшиеся в самых верхах, были опаснее любых шведов. Они били в спину, действовали подло, прикрываясь высокими чинами и патриотическими лозунгами. И бороться с ними было невероятно сложно.

Подтверждение этому пришло скоро. Люди Брюса, видимо, слишком близко подобрались к кому-то из главарей этой шайки. И те нанесли ответный удар. Как-то утром нашли мертвым одного из чиновников Артиллерийской Канцелярии, который, по слухам, помогал Брюсу в расследовании. Официальная версия — «скоропостижно скончался от удара». Но все понимали, что это убийство, замаскированное под естественную смерть. Враги показали, что они готовы идти до конца и не остановятся ни перед чем.

Атмосфера в Питере и на заводе стала гнетущей. Поползли слухи, сплетни. Стали говорить, что граф Брюс зарвался, что его «немецкие» порядки и «колдовские» машины до добра не доведут. Что его ставленник Смирнов — то ли шпион, то ли самозванец, а успехи его — дутые. Я чувствовал на себе косые взгляды, слышал шепотки за спиной. Даже Шлаттер стал вести себя как-то отстраненно, избегал встреч. Видимо, и до него дошли слухи, и он решил держаться подальше от опасной игры. Но я все это прекрасно занл еще от Царя. Доносы научились делать, гады.

Одновременно со всем этим полным ходом шла и главная стройка — мой «образцовый завод». Стены цехов уже стояли, крыши были почти покрыты (где дранкой, где — дефицитной листовой жестью). Внутри шла отделка, ставили печи, горны, верстаки. Но главным событием, которого все ждали с нетерпением и некоторым страхом, был запуск «сердца» всего проекта — водяного колеса и центральной трансмиссии.

Строительство плотины и установка гигантского наливного колеса заняли почти все время. Работа была адская. Благо количество строителей с легкой руки Брюса увеличилось до немыслимых трех тысяч человек. Таскали камни, рубили и укладывали бревна, трамбовали глину. Несколько раз вода на Охте грозила смыть все наши труды, приходилось срочно укреплять плотину. Само колесо собирали на берегу, как конструктор, а потом с помощью хитрой системы рычагов, воротов и десятков рабочих рук еле-еле установили его на выкованную Тимофеем ось и мощные подшипники.

Параллельно шла прокладка трансмиссии — главного вала, который должен был идти через все цеха, и от которого через ременные или шестеренчатые передачи должны были приводиться в движение станки и механизмы. Вал сделали составным, из толстых дубовых бревен, окованных железом. Опоры под него — тоже дубовые, с чугунными подшипниками. А вот с ремнями и шкивами пришлось повозиться. Кожу для ремней достали с трудом, она была разной толщины и выделки, постоянно рвалась. Шкивы вытачивали из дерева, но они быстро изнашивались. Пришлось разрабатывать технологию отливки чугунных шкивов — тоже целая история.

Над всей этой механикой мы бились вместе с немцем Крамерсом и моими лучшими слесарями — Иваном и Семеном. Спорили до хрипоты о диаметрах шкивов, о натяжении ремней, о смазке подшипников. Крамерс, со своим европейским опытом, часто предлагал дельные вещи, но иногда его «орднунг» вступал в противоречие с суровой реальностью наших материалов и возможностей. Приходилось искать компромиссы, изобретать что-то на ходу.

И вот, наконец, все было готово. Плотина стояла (даже не спрашивайте сколько трудов понадобилось на это), канал подводил воду к колесу. Еще на этапе проектирования я особо настоял на надежной системе управления потоком. Ведь мало просто крутить колесо — нужно еще и управлять его мощностью, то есть регулировать расход воды, а то и совсем поток перекрывать по разным причинам, например, для обслуживания самого колеса или трансмиссии. К счастью, для нашего наливного колеса, где вода из подводящего канала льется на лопасти с верхней точки и практически без избыточного давления, все решалось относительно просто — достаточно было установить в водяной желоб перед колесом прочную, хорошо подогнанную регулируемую заслонку. Это, конечно, не деривационная система, где потребовался бы уже напорный коллектор или труба, способная выдерживать давление в одну-две атмосферы, а то и больше. Там бы и задвижка понадобилась специальная, герметичная, да и все стыки пришлось бы тщательно уплотнять, не говоря уже о герметичном кожухе для самого колеса с уплотнением выводного вала, организацией подвода и отвода воды под давлением… Нет, для первого образцового завода мы пошли по пути пусть и менее эффективному, зато более простому и надежному в текущих условиях. Само колесо висело на оси, а от него тянулся через стену в механический цех главный трансмиссионный вал со шкивами. Оставалось только поднять ту самую заслонку в канале и пустить воду на лопасти.

Момент был торжественный. На берегу собрался чуть ли не весь завод — от Шлаттера и офицеров до простых работяг и моих учеников. Все смотрели на огромное, пока неподвижное колесо с замиранием сердца. А вдруг не закрутится? А вдруг развалится? А вдруг плотину прорвет?

Я сам стоял у заслонки, чувствуя, как колотится сердце. Проверил еще раз все крепления и рычаги. Перекрестился (уже почти автоматически).

— Ну, поехали! Открывай! — крикнул я рабочим, стоявшим у механизма подъема заслонки.

Мужики навалились на рычаги. Заслонка медленно поползла вверх. Вода из канала с шумом хлынула в деревянные ковши на ободе колеса. Секунда, другая… Колесо дрогнуло, качнулось… и медленно, сначала неохотно, а потом все быстрее и быстрее начало вращаться! Огромное, мокрое, оно проворачивалось с величественным скрипом, поднимая и опрокидывая ковши, разбрасывая вокруг брызги. Вода Охты, пойманная и направленная человеком, начала свою работу!

А в механическом цехе ожила трансмиссия. Главный вал под потолком завращался, приводные ремни заскользили по шкивам. Я дал команду подключить первый механизм — поршневую воздуходувку для кузнечных горнов. Раздалось мерное пыхтение — насос заработал, подавая ровный, мощный поток воздуха в горны. Кузнецы, раньше качавшие меха вручную, застыли с открытыми ртами. Потом подключили мехмолот. Он тоже ожил, его «баба» начала мерно подниматься и опускаться, грохоча на всю кузню (нужно будет усовершенствовать этот механизм, кстати). Потом — токарные станки, сверлильные… Они завертелись сами, без помощи солдат у ворота!

Это было невероятное зрелище! Сила воды, покоренная инженерной мыслью, приводила в движение целый завод! Десятки рабочих рук были освобождены от самой тяжелой, нудной работы. Производительность должна была вырасти в разы!

Шлаттер не смог скрыть восхищения.

— Я-а… Гут, Смирнофф! Ошень гут! Вот это… это есть прогресс! — пробормотал он, глядя на вращающееся колесо.

Работяги вокруг ахали, крестились, не веря своим глазам. Мои пацаны прыгали от восторга. А я чувствовал огромное, всепоглощающее удовлетворение. Это был, пожалуй, самый важный момент в моей работе на этом заводе. «Сердце» моего образцового завода забилось. Теперь можно было двигаться дальше, к новым вершинам. Самое важное для «образцового завода» — сделал.