Инженер Петра Великого – 2

Глава 6

Морозный воздух молодого Санкт-Петербурга казался наэлектризованным. За окном скромного государева домика, который притулился невдалеке от строящейся крепости, вился дымок из трубы, а на замерзающей Неве уже виднелись первые смельчаки, пробующие лед. Внутри же, в небольшой, жарко натопленной светлице, воздух был густ от напряжения и табачного дыма. Сам Петр Алексеевич не находил себе места. Он мерил шагами тесное пространство, то останавливаясь у окна, чтобы бросить взгляд на свои строящиеся бастионы, то возвращаясь к большому дубовому столу, заваленному картами Ингерманландии, чертежами фортификаций и донесениями.

За столом сидели те, кому он доверял больше всего, его правые руки в титаническом труде переустройства России. Яков Вилимович Брюс, генерал-фельдцейхмейстер, его лицо почти не выражало эмоций, лишь в глубине светлых глаз мерцал холодный огонь пытливого ума.

Рядом — неугомонный, светлейший князь Александр Данилович Меншиков, первый губернатор нового города (который в народе уже все называют столицей — с подачи государя), пышущий здоровьем и азартной энергией; его пухлые губы были нетерпеливо поджаты в ожидании.

Чуть поодаль — суровый Федор Матвеевич Апраксин, глава Адмиралтейского приказа, его обветренное лицо хранило следы морских походов, а взгляд колючим.

И завершал круг Гаврила Иванович Головкин, степенный и осторожный глава Посольского приказа, человек, знавший толк в хитросплетениях европейской политики.

Только что Яков Вилимович Брюс завершил свой доклад. Говорил он степенно, без лишних эмоций, словно зачитывал перечень трофеев, но все присутствующие понимали, что речь идет о деле чрезвычайной важности, об успехе операции, которую сам Брюс окрестил про себя «Охтинской приманкой». После дерзких диверсий на заводе, кульминацией которых стал взрыв в мастерской изобретателя Петра Смирнова, Брюс получил карт-бланш от Государя. Его люди, невидимые ищейки Тайной Канцелярии, под видом простых рабочих, писарей, даже солдат охраны, были внедрены на Охту. Рискованный гамбит — использовать самого Смирнова, его работу, как наживку для вражеской агентуры — сработал блестяще. Сеть, опутавшая стратегический завод, была вскрыта и почти обезврежена.

— Улов, Государь, оказался богаче, нежели мы смели предполагать, — негромко произнес Брюс, раскладывая на столе несколько листков с именами и краткими пометками. — Люди мои потрудились на славу. Взяты с поличным несколько врагов и их пособники. Картина вырисовывается любопытная.

Петр остановился напротив Брюса, скрестив руки на груди.

— Выкладывай, Яков Вилимович, не томи. Кто там нам палки в колеса совать норовил?

— Основная сила, как и ожидалось, — шведы, — Брюс указал на первый список. — Двое их лазутчиков, один под видом инженера-литейщика, другой — купца, снабжавшего завод древесным углем. Работали через подкупленных мастеров и подмастерьев, числом пятеро. Цель их была вполне понятна: чертежи сверлильного станка Смирнова, состав его «чистого» чугуна, подробности технологии изготовления композитных стволов. Пытались вызнать секреты нашего нового оружия, дабы либо самим его перенять, либо найти противоядие.

Меншиков удовлетворенно хмыкнул, потирая руки.

— Ага! Попались, воры окаянные! А пособников их, наших же иуд, — на кол! Чтоб другим неповадно было государевы секреты за шведское серебро продавать!

— Погоди, Данилыч, с колом-то, — остановил его Петр, хотя его глаза тоже гневно сверкнули. — Дальше, Яков. Кто еще?

— Был еще один любопытный человек, — Брюс перешел к другому листку. — Подданный английской короны, представлялся торговцем строевым лесом, имел доступ на завод и в контору. Его интересовали не сами пушки или станки Смирнова, а общая картина: организация производства, число рабочих, их умения, возможности завода по расширению, пути подвоза сырья… Словом, он оценивал наши возможности в целом. Явно работал на перспективу, оценивая Россию как будущего конкурента на море и в торговле. Его донесения, перехваченные моими людьми, шли прямиком в Лондон, в ихнее Адмиралтейство.

Головкин покачал головой.

— Англичане… Эти всегда свой интерес блюдут. Смотрят далеко, да. Им сильный русский флот и наша торговля на Балтике — что кость в горле. Не удивлен.

— Ну и конечно, — продолжал Брюс, — не обошлось без наших, кхм… деятелей. Несколько человек из мастеровых и приказных, большей частью мелкая сошка. Завистники, неудачники, да просто воришки, которые привыкли тащить все, что плохо лежит. Тот же Лыков, снабженец хваленый, — Брюс чуть заметно усмехнулся, глядя на Меншикова, который давно точил зуб на этого пройдоху, — напрямую в шпионаже пока не замечен, хотя людишки его в этой сети засветились. Но этих мелких пакостников иностранцы умело использовали втемную: за небольшую плату или обещания те распространяли порочащие Смирнова слухи, портили исподтишка материалы, задерживали поставки комплектующих для его станков, создавали атмосферу неразберихи и недоверия вокруг его работы.

Меншиков снова вскипел:

— Вот! Я ж говорил! Лыков этот — корень зла! Его первого на дыбу! Он и есть главный вредитель!

— Прямых улик против него по сему делу нет, Александр Данилович, — спокойно возразил Брюс. — Ворует — да, возможно. Да и просят за него многие бояре, — он покосился на хмурого государя, — Но в государственной измене пока не замечен. А вот то, что иностранные державы — и враждебная Швеция, и вроде бы союзная нам пока Англия — проявляют столь живой, разнонаправленный интерес к работе одного мастера… Это заставляет задуматься.

Апраксин, нахмурив густые брови, проговорил:

— Охтинский завод — место важное, слов нет. Но чтоб такое внимание… И шведы, и англичане… Неужто один станок сверлильный да пушки композитные такой переполох учинили? Да, оружие доброе выходит, я сам донесения с флота читал, Головин зело хвалит. Но чтоб так рисковать, сети плести…

Петр молча слушал, его взгляд перемещался с одного сподвижника на другого. Он подошел к столу и опустил тяжелую ладонь на карту. В светлице повисла тишина, слышно было только, как потрескивают дрова в печи. Масштаб выявленной шпионской деятельности действительно впечатлял. Казалось, все взгляды Европы были прикованы к этому болотистому клочку земли на окраине России, где никому не известный фельдфебель ковырялся со своими железками. Слишком много внимания для просто хороших пушек. Слишком много… Это заставляло искать скрытый смысл в докладе Брюса.

Треск поленьев в печи казался оглушительным. Государь медленно выпрямился, его пытливый взгляд остановился на Брюсе.

— Слишком много шума из-за одного мастерового, Яков Вилимович, — тихо произнес царь. — Шведы хотят секреты, англичане — нашу силу меряют… Это понятно. Но покушения, обставленные под случайность? Поясни свою мысль.

Брюс чуть подался вперед.

— Государь, позволь мне высказать предположение, что зрело у меня после последних событий на Охте, особливо после взрыва в мастерской Смирнова. Взгляни на сами происшествия. Прорыв печи — да, авария страшная, убыток казне немалый, срыв заказа важного. Но Смирнов остался цел. Взрыв в его сарае — да, едва не стоил ему жизни, опалило его знатно. Но опять же, это было обставлено так, что могло сойти за неосторожность при работе с опасными составами. Не прямой удар кинжалом, не выстрел из-за угла.

Он обвел взглядом присутствующих.

— Мне видится здесь умысел более тонкий и, осмелюсь сказать, более коварный, нежели простая попытка устранить мастера или немедленно остановить производство. Подумай, Государь, каков главный итог всех этих «несчастных случаев»?

Петр молчал, сдвинув брови. Меншиков нетерпеливо ерзал на стуле.

— Итог? — продолжал Брюс. — Страх среди мастеровых. Сомнения в надежности новых машин и материалов. Задержки в работе. Огромные расходы на ремонт. Разговоры о том, что «не наше это дело, мудреное», что «от лукавого все эти хитрости». Понимаешь, к чему я клоню?

Брюс поднял глаза.

— Я полагаю, Государь, что истинная цель этих диверсий — ударить не по Смирнову и не по заводу даже. Цель — ударить по твоей вере. Убедить тебя, что все эти новшества, все эти попытки догнать и перегнать Европу в ремеслах и науках — путь гибельный для России. Опасный, дорогой, ненадежный. Чтобы ты сам, видя череду аварий, взрывов, трат непомерных, махнул рукой. Сказал бы: «Довольно! Не готово еще Отечество наше к сим премудростям». Чтобы ты сам приказал свернуть эти опасные затеи. Вот чего они добиваются, как мне кажется. Подорвать твою волю, посеять сомнение в самом сердце реформ.

Слова Брюса упали в тишину. Меншиков замер с полуоткрытым ртом. Апраксин и Головкин переглянулись. Опасные речи Брюс ведет. Лицо Петра потемнело, желваки заходили на его скулах, а глаза сузились. Он резко ударил кулаком по столу так, что подскочили чернильницы.

— Убедить меня⁈ — его голос загремел, заставив вздрогнуть всех присутствующих. — Меня, который эту гнилую старину боярскую из страны клещами выдирает⁈ Они что, за скомороха меня почитают, которому можно пыль в глаза пустить⁈ За мальчишку безусого, что от первого взрыва в штаны наложит⁈ Да я…

Он осекся, тяжело дыша. Ярость клокотала в нем, ища выхода. Мысль о том, что кто-то пытается так грязно, так исподтишка манипулировать им, бить по самому дорогому — по его делу, по будущему государства, — была невыносима.

— Подло! — выдохнул Меншиков, приходя в себя. — Вот же змеиное отродье! Найти их! Всех найти, кто за этим стоит, и на колесо! Чтоб кости трещали! Мало им шпионов своих, так они еще и Государя нашего уму-разуму учить вздумали через поджоги да взрывы!

Апраксин мрачно кашлянул.

— Замысел и впрямь дьявольский, Яков Вилимович. И опасный зело. Ибо если поколебать волю Государя в деле обновления армии и флота… страшно подумать, что будет. Пушки Смирнова нам нужны. Не шестифунтовые даже, а большие, корабельные. Без них наш флот на Балтике долго не продержится супротив шведских линейных кораблей. А если из-за этих интриг дело встанет…

Головкин задумчиво потер подбородок.

— Весьма хитроумно, ничего не скажешь. Исполнители — шведы, возможно и англичане… Но кто заказчик? Кто тот кукловод, что дергает за ниточки? Просто ли это Стокгольм или Лондон? Или кто-то еще заинтересован в том, чтобы Россия оставалась слабой, отсталой, чтобы не лезла в большие европейские дела? Кто имеет достаточно влияния и средств, чтобы организовать столь сложную манипуляцию, рассчитанную не на здесь и сейчас, а на будущее поражение наших реформ? Полагаю, круг держав, не желающих усиления России, куда шире…

Петр слушал сподвижников. Ярость уступала место холодной, сосредоточенной злости. Теория Брюса казалась все более вероятной. Они били не по заводу, били по нему. Делали это расчетливо, подло, прикрываясь личиной случайности. Значит, враг был не только силен, но и умен. И очень опасен.

Царь отошел от стола и снова заходил по комнате, его шаги были размеренными, словно он отмерял вехи сложной мысли. Он остановился у окна, глядя на хмурое небо над строящимся городом.

Государь резко обернулся, его взгляд был острым, пронизывающим.

— Постой, Яков… — проговорил он медленно, словно пробуя мысль на вкус. — Если ты прав… Если они и впрямь именно убеждают меня в бесперспективности затей Смирнова… То что это значит? Зачем тратить столько сил, рисковать людьми, плести такие сложные интриги, чтобы доказать мне, что дело — гиблое?

Он сделал шаг к столу, наклонился, опершись костяшками пальцев о дубовую столешницу.

— А затем лишь, — ответил он сам себе, — что они боятся обратного! Боятся не того, что у него не получится, а того, что получится! Да не просто получится, а выйдет нечто такое, что им поперек горла встанет! Понимаете? Убеждать в провале и опасности имеет смысл только тогда, когда ты нутром чуешь или, паче чаяния, доподлинно знаешь, что без твоего вмешательства будет успех…

Петр выпрямился, обводя взглядом своих сподвижников.

— Стало быть, дело не только в добрых пушках, что этот Смирнов ладит. Стало быть, враги наши нутром чуют или даже имеют основания полагать, что этот охтинский фельдфебель способен на большее? На нечто такое… что может весь ход войны переломить? Или того паче — место России среди держав изменить? А? Что скажете?

Присутствующие молчали, переваривая царскую догадку. Мысль была смелой, почти невероятной. Что мог создать или придумать простой мастеровой, такое, что вызвало бы столь серьезные опасения у целых держав?

— Но что же это может быть, Государь? — осторожно спросил Апраксин. — Пушки его и так хороши, спору нет. Станок сверлильный — дело великое для производства. Но чтоб ход войны переломить… Какое же это оружие надобно?

— А может, дело не в самом оружии? — задумчиво проговорил Брюс, поглаживая свой гладко выбритый подбородок. — Я присматривался к этому Смирнову. Ум у него острый, хваткий. И говорит он порой странно… Не о железе только, а об устроении дела. О порядке. О том, как работу наладить, чтобы не десять пушек в год делать, а сотни. Как людей обучать скоро, как материалы с умом расходовать… Может, главная его сила не в железе, а в голове? В умении наладить дело так, как у нас еще никто не умеет? Порядок, Государь! Дешевизна и количество при должном качестве! Вот что может перевесить чашу весов не хуже самой диковинной пушки.

— Порядок… — повторил Петр. — И то верно. Нам тысячи стволов нужны, десятки тысяч гранат… И чтобы все как один, надежные. Да, в этом резону больше. А может, и тактика новая? Он ведь и о новых гранатах толковал, да о картечи… Может, он видит, как их применять по-новому, с умом, чтоб пехоту шведскую косить рядами?

В этот момент Брюс поднял руку.

— Государь, есть еще одно обстоятельство… Весьма тревожное. Ты помнишь ту записную книжицу Смирнова, что у него изъяли при первом аресте? Когда его в измене обвинить пытались?

— Ну, помню, — кивнул Петр. — Ты еще говорил, что там чертежи станка его были, которые и переврали для обвинения.

— Так точно, Государь. Но там были и другие листки. Исписанные его корявым почерком. Размышления разные… Об организации работ на заводе, о подготовке мастеров, о тактике применения артиллерии… И еще… наброски какие-то, схемы неясные. Я не придал им значения, счел за пустые заметки на полях или фантазии мастерового. Но теперь…

Брюс сделал паузу.

— Те самые листки, Государь, пропали. Когда дело Смирнова после его освобождения передали мне из Преображенского приказа, этих листков там уже не было. Остались только чертежи — то, что и было в обвинении. А самое, возможно, ценное — мысли его, задумки — исчезло бесследно. Я тогда, каюсь, не придал этому должного значения, списал на неразбериху и бардак в приказных делах… Но теперь, в свете последних событий…

Новость о пропавших записках никому не понравилась. Если враг — или тот, кто стоял за арестом Смирнова — завладел этими записками, то он мог получить представление о самых передовых, возможно, революционных идеях этого странного прожектера. Пусть идеи эти были туманны, не до конца оформлены, но для умного и проницательного врага они могли стать ключом к пониманию потенциала Смирнова. И это объясняло и настойчивые попытки шпионов выведать секреты, и диверсии, и стремление дискредитировать его работу в глазах царя. Враг мог знать или догадываться, что Смирнов несет в себе зародыш чего-то действительно грозного. И теперь он делал все, чтобы этот зародыш никогда не пророс.

Получается, что сейчас речь шла не о предотвращении утечки знаний, которые могли дать неприятелю неведомое преимущество или, что еще хуже, позволить ему саботировать будущее России на десятилетия вперед.

Петр больше не мерил шагами комнату. Он стоял, словно капитан на мостике во время шторма. Он обвел взглядом своих ближайших помощников.

— Значит так, — голос царя был суров. — Шутки кончились. Игра пошла по-крупному. Посему слушайте мой приказ. Александр Данилович, Федор Матвеевич! — обратился он к Меншикову и Апраксину. — На вас обеспечение работы сего Смирнова. Всем потребным! Лесом, железом, углем, людьми — чего ни попросит, давать немедля и без проволочек! Любой каприз его — закон. Создать ему такие условия, чтобы ничто его от дела не отвлекало. Пусть строит свои станки, льет пушки, мастерит гранаты — пусть работает денно и нощно! Результат — вот наш главный ответ всем супостатам. Понятно?

— Понятно, Мин Херц! — гаркнул Меншиков, вскакивая. — Все исполним в наилучшем виде! Ни одна собака не помешает!

— Слушаюсь, Государь, — солидно подтвердил Апраксин. — Адмиралтейский приказ окажет всяческое содействие.

Петр перевел взгляд на Брюса.

— Яков Вилимович. На тебе — голова его. И жизнь. Организовать охрану. Но так, чтобы он и не чуял ее вовсе. Негласную, но надежную, как стены Петропавловской крепости. Людей подбери самых верных, самых толковых, из твоих… орлов. Чтобы мышь мимо не проскочила. Чтобы и волос с его головы не упал без нашего ведома. Он нам нужен живой и работающий.

Брюс коротко склонил голову.

— Будет исполнено, Государь. Со всей возможной тщательностью.

— Но это не все, Яков, — продолжил Петр, понизив голос. — Задача твоя двойная. Первое — постарайся деликатно, исподволь, вызнать у него, что же он еще удумать мог. Что было в тех пропавших записках? О чем он мечтает, какие еще хитрости в голове держит? Не спугни его расспросами прямыми, он мужик себе на уме, может и замкнуться. Но понять его истинный потолок надобно. Второе — найти след тех проклятых записок. Кто их видел в Приказе? Кто мог изъять? Может где остались еще? Или кто из дознатчиков запомнил чего? Ищи! Каждая кроха сведений может быть на вес золота.

— Задача ясна, Государь, — ответил Брюс. — Постараюсь сделать все возможное. И еще одно… Касательно улик после взрыва в мастерской Смирнова, что прислал поручик Орлов. Мои люди провели более тщательное дознание… алхимическое, если угодно.

Он извлек два небольших бумажных свертка.

— Вот остатки из тигля и осколки с рабочего стола. В исходных материалах, коими Смирнов пользовался — селитре, сере — были обнаружены посторонние примеси. Вещества, которые сами по себе не взрывоопасны, но в смеси с основными компонентами и при определенных условиях, скажем, при сильном трении или нагреве, резко повышают чувствительность. Примеси эти неявные, при обычном осмотре не определишь. Чтобы их туда подмешать, надобно знать толк в алхимии. И точно рассчитать эффект. Это не подброшенная пороховая «лягушка», а тонкая работа, рассчитанная на то, чтобы взрыв произошел именно в руках Смирнова и выглядел как результат его собственной ошибки или опасности самих опытов.

Головкин покачал головой.

— Изощренно… Стало быть, враг не только смел, но и сведущ в науках?

— Именно так, — подтвердил Брюс. — И второе. Подтвердилось то, что взрыв в мастерской Смирнова тоже был сделан врагами. То есть, действовали наверняка.

В светлице снова воцарилась тишина. Выводы напрашивались сами собой. Противник, с которым они столкнулись, был хитер и безжалостен, обладал серьезными знаниями и ресурсами. Он использовал подкуп и шпионаж, изощренные методы диверсии, основанные на понимании химии. И самое главное — он, вероятно, имел представление о прорывных идеях Смирнова, которые могли изменить будущее России.

Масштаб интриги разрастался, выходя далеко за рамки обычного противостояния со шведами. Государь понимал, что это все — начало большой и опасной партии, исход которой был совершенно неясен.