Инженер Петра Великого – 2

Глава 5

Ох, ну и денек выдался… В себя приходил тяжело, урывками, будто из черной, вязкой топи выныривал. Первое — башка раскалывается, будто кувалдой по ней приложили, не иначе. Потом — жжение, руки, лицо — огнем горят, аж выть хочется. В ушах звон стоит, не переставая, да еще бормотание какое-то глухое.

Веки разлепил с трудом. Перед глазами — муть, все плывет, двоится. Сквозь эту хренову пелену разглядел знакомый потолок, бревенчатый, в каморке моей, где жил после того, как Шлаттер избу ту выделил… И рядом — рожа Потапа, перекошенная от страха.

— Очухался… Батюшка ты наш, Петр Алексеич… Слава Те Хосподи! — завозился он, тряпку какую-то к руке моей обожженной прикладывает. А от нее жжет только сильнее, зараза!

— Убери, — хриплю. Голос — не мой, сиплый, слабый. — Что… что было-то?

— Дык рвануло как, батюшка! Аж затрясло все! — затараторил Потап. — Мы с караулом дверь-то высадили, а там — дым коромыслом, гарь, вонь… а вы на полу, без чувств… Еле выволокли вас оттуда… Ох, грехи наши тяжкие, прости Господи…

Значит, точно бабахнуло. Не привиделось. А я живой. Уже хорошо. Хотя состояние — врагу не пожелаешь. Голова на части разваливается, руки-морда огнем пылают, все тело ноет, как будто меня палками били.

Тут дверь настежь и вваливается мрачный Орлов. За ним — человечек какой-то в штатском, с саквояжем — лекарь, видать.

— Очнулся? Ну, слава Создателю! — Орлов подошел ближе, вглядывается. — Как ты, Петр? Дюже досталось?

— Башка трещит… руки… огнем горят… А так — вроде цел… — пробормотал я, пытаясь сфокусировать взгляд.

Лекарь тут же засуетился. Пощупал пульс, в глаза зыркнул, велел Потапу воды чистой да тряпок тащить. Начал ожоги мазать какой-то дрянью вонючей — травами несет и кислятиной какой-то. Больно — аж зубы сводит, но терплю, куда деваться.

— Ожоги неглубокие, — бубнит лекарь деловито, повязки накладывая. — Кости целы. Сотрясение мозга изрядное, да ушибы. Недельки две отлежаться надобно, в покое полном. Я вам порошков дам… успокоительных…

— Какой к лешему покой⁈ — я рыпнулся было встать, да голова кругом пошла. — Некогда мне валяться!

— А придется, Петр Алексеич, — строго так говорит Орлов. — Нам ты живой нужен, соображающий, а не калека полумертвый. Пару дней точно пролежишь, под приглядом. А там поглядим.

Повернулся к лекарю:

— Благодарствую, доктор. Делайте, что надобно. Потап, — кивнул денщику, — гляди мне, глаз не спускать! И лекаря слушать во всем!

Лекарь опять колдует надо мной, а Орлов к столу отошел, где уже примостился какой-то писарь из шлаттеровской конторы и знай себе скрипит пером, бумагу марает.

— Чего это он там строчит? — шепчу Орлову, когда лекарь отвернулся.

— Рапорт, — мрачнеет Орлов. — Шлаттер уже подсуетился. О происшествии чрезвычайном. Несчастный случай, мол, при опытах опасных, по вине фельдфебеля Смирнова. Так и запишут, будь уверен.

— Как несчастный случай⁈ По моей вине⁈ — аж задохнулся от такой наглости. — Да это ж еще выяснить надо что случилось!

— Тихо, Петр, тихо! — Орлов понизил голос, оглядываясь на писаря. — Понимаю я все. Но сейчас по-другому нельзя. Версия официальная пока такая. Для всех проще. И для Шлаттера этого трусливого, и для нас с тобой. Разбираться опосля будем. Главное — жив остался. Остальное — приложится. Отдыхай давай. Скоро загляну.

Он вышел, а я остался с этим молчаливым лекарем, перепуганным Потапом да с писцом, который все скрипел, оформляя мою «вину».

Мало того, что чуть на тот свет не отправили, так теперь еще и виноватым делают! Несчастный случай… Как же! Уверен — диверсия. Опять. И доказать надо. Только сперва в себя прийти надо хоть немного.

Черт бы побрал этот восемнадцатый век!

Пару дней я и впрямь пластом лежал. Лекарь потчевал меня какой-то сонной дрянью в порошках, а Потап, бедолага, отпаивал травками по бабкиным рецептам. Голова помаленьку отпускала, гул в ушах вроде потише стал, да и ожоги под тряпками уже не так огнем драли. Тело, конечно, ныло все, но я уже мог и присесть, и даже ковылять помаленьку. Орлов заглядывал каждый день, таскал новости с завода (дело там без меня, ясное дело, встало) и бубнил одно и то же, Яков Вилимович Брюс в курсе, все под контролем держит, велел мне сидеть тихо и беречься.

Ага, беречься… Несчастный случай? Да щас! Не верю ни на грош! Я ж с этими смесями не первый день ковырялся, сколько раз уже мешал, все до грамма выверено было, технология притерта. А тут пятый запал, точь-в-точь как предыдущие четыре, которые нормально сработали, — возьми да и рвани так, что чуть концы не отдал… Нет, тут точно что-то нечисто. Надо было самому туда сунуться, поглядеть на этот разгром, пока там все следы не затоптали или пока Шлаттер не велел все под метелку убрать, чтоб и духу этого «инцидента» не осталось.

На третий день, как оклемался вроде маленько, я Орлову твердо заявил:

— Ваше благородие, веди меня в тот сарай! Не могу я тут киснуть! Надо самому глянуть, что там да как! А то правды так и не найдем!

Орлов сперва ни в какую — лекарь не велел, да и Брюс приказал беречься пуще глаза. Но я уперся рогом.

— Да пойми ты, Василий Семеныч, это ж важно! Если диверсия — следы ж заметут! А если я сам лопухнулся — так надо понять, где именно, чтоб снова в такое же дерьмо не вляпаться! Мне туда позарез надо!

Поручик вздохнул тяжко, помялся и махнул рукой.

— Ладно, Петр. Пошли. Только гляди, недолго там. Состояние твое еще то… сам знаешь.

Поковыляли мы к этому сарайчику на отшибе. Картина маслом: дверь вынесена взрывом, крыша дырой светит. Внутри — все вверх дном, разгром полный. Стены черные от копоти, верстак в щепки, склянки битые, железки какие-то валяются… И вонища гарью до сих пор стоит, аж в горле першит. Орлов на пороге остался, а я, шатаясь от слабости и дурноты, шагнул внутрь.

Начал носом водить, все внимательно разглядывать. Вот тут я стоял… Пол усыпан мелкими черепками от тигля глиняного, где я эту гремучую смесь, видать, и бодяжил перед последним шагом. Осторожно поднял несколько самых крупных осколков. Пригляделся к одному… Ба! На внутренней стороне какой-то белый порошок прилип, налет такой… там его и близко быть не должно! Что за хрень? Неужто… бертолетка? Или что-то из той же оперы, окислитель мощный, который я в глаза не видел и уж точно не использовал? Я ж ее не сыпал! У меня селитра обычная была, проверенная сто раз! Если кто-то эту дрянь мне в банки подмешал, то взрыв был просто вопросом времени! Вот это уже зацепка серьезная.

Потом нашел огрызки того самого пятого запала, что у меня в руках и бабахнул. Разнесло его в мелкую крошку, конечно. Но один кусок гильзы металлической как-то уцелел, побольше других. Поднял, от копоти оттер пальцем. И вижу — царапина! Свежая, глубокая, будто гвоздем кто продрал! Как раз там, где пороховой замедлитель был запрессован. На кой-черт? Ответ один напрашивался: чтобы пороховую эту лепешку внутри повредить, нарушить ее плотность, создать там пустоту. А это при поджиге — пиши пропало! Резкий скачок скорости горения, переход в детонацию — и бабах! Вся трубка взлетает на воздух!

Ну вот и все встало на свои места! Ясно как божий день. Чистая диверсия. Продуманная, подлая. Кто-то в сарай мой пролез (когда? ночью? пока я на заводе вкалывал?), подсыпал мне в банку с селитрой этой отравы. А для верности — еще и запал поковырял, в маленькую бомбочку его превратил. Расчет простой как три копейки: чиркну запалом — и меня либо на куски разнесет, либо калекой сделает на всю оставшуюся. А свалят все на мою же криворукость да на работу с «дьявольскими» составами. Чисто сработано, сволочи.

Но кто, Карл?

Кто? Кто ко мне в сарай мог залезть без палева? Кто имел доступ? И главное — кто в этой химии чертовой шарит настолько, чтобы реактивы знать и подменять? Или это просто пешка какая-то тупая сделала, что велели, не вникая в суть? Вопросов — вагон, ответов — ноль. Одно ясно — вражина мой умен, безжалостен и трется где-то совсем рядом.

Аккуратно собрал свои находки — черепок с белым налетом, гильзу царапаную. Вышел из сарая к Орлову.

— Ну что, Петр? Нарыл чего? — спросил он с тревогой в голосе.

— Нарыл, Василий Семеныч, — я показал ему свои трофеи. — Вот это, — ткнул пальцем в белый налет, — этой дряни тут и близко быть не должно. Штука помощнее селитры будет, уверен. А вот это, — показал царапину на гильзе, — сделано, чтоб рвануло как следует. Это не случайность. Меня убить хотели. Опять.

Орлов взял улики, повертел в руках, лицо аж окаменело.

— Твари… — процедил он сквозь зубы. — Ну, теперь хоть что-то у нас есть. Доказательства. Кривые, конечно, косвенные, но есть. Надо срочно графу докладывать. Пусть знает, с какими гадами мы тут дело имеем.

У меня скоро уже паранойя начнется. Кому это все нужно? Кто за мной так усердно охотится?

Орлов тут тянуть резину не стал. Сразу понял, что моя шкура (а заодно и его карьера, которая теперь от моих успехов зависела) висит на волоске. Моментально снарядил самого быстрого гонца прямиком к Брюсу. В пакет сунул свой подробный рапорт о взрыве, мои выкладки насчет диверсии и, самое главное, — улики: черепок тигля с этой белой дрянью и покореженный кусок запала с царапиной. От себя поручик приписал слезную просьбу графу вмешаться лично и прислать своих людей для расследования, потому как местному начальству в лице Шлаттера веры нет.

Ответ от Брюса прилетел на удивление быстро, уже через пару дней, и тоже с нарочным. Граф много не расписывал. Из письма сквозило крайнее неудовольствие тем бардаком, что творится на стратегическом заводе. Мне приказывал беречь себя «пуще зеницы ока», потому как работа моя «зело важна для Государя и Отечества». Сообщал, что мои подозрения насчет диверсии принял к сведению и уже спустил своих ищеек — велено начать тайное расследование прямо тут, на Охте. Имен, конечно, не назвал (и правильно, меньше знаешь — крепче спишь), но четко дал понять: его люди уже здесь, на заводе, и будут работать тихо, вычислять предателей и шпионов. Мне же граф строго-настрого приказал сосредоточиться на работе, но ухо держать востро и обо всем подозрительном немедля сообщать ему через Орлова. И главное — никакой самодеятельности! Самому никуда не лезть, в сыщика не играть — это дело обученных этому людей.

От этого письма немного отлегло. Значит, не один я тут барахтаюсь. Граф не бросил, понял всю серьезность и запустил маховик настоящего расследования. Появилась надежда, что этих гадов-диверсантов и тех, кто за ними стоит, все-таки изловят и прищучат. Кто они, эти «доверенные люди» Брюса, его «глаза и уши»? Хрен его знает. Могли быть кто угодно: тихий писарь в конторе, солдатик из охраны, которого ты и не замечаешь, или даже какой-нибудь мастер, с которым ты каждый день за руку здороваешься. Теперь на всех по-другому смотреть приходилось, поневоле гадая: а не он ли? Паранойя — штука заразная.

Но расследование расследованием, оно дело небыстрое, а работать-то надо сейчас. Прямо тут, зная, что где-то рядом шныряет вражина, готовый в любой момент подлянку устроить.

Значит, выход один — работать еще лучше, еще быстрее, еще точнее. Надо было кровь из носу доводить до ума сверлилки, гнать композитные стволы, гранаты, картечь. Форсировать перестройку этого «образцового» участка, чтобы там мышь без моего ведома не проскочила.

Результат!

Как и говорил Брюс, это мое лучшее оружие и лучшая защита. Чем больше от меня реального толку для армии и флота, тем сложнее меня будет сковырнуть или заткнуть рот.

И я вкалывал как проклятый. Едва оклемался от ожогов и контузии, чуть на ноги встал — и снова мотался по цехам, по стройке, торчал в своей конуре-мастерской. Подгонял мастеров, возился с пацанами-учениками, сидел над чертежами до одури, проверял каждую гайку, каждую плавку. А злость на этих гадов только подстегивала, сил придавала. Остановить меня хотели? Сломать? Убить? Хрен им по всей морде! Я им докажу, что меня так просто не возьмешь. Построю здесь все, что задумал, назло всем врагам! Пусть хоть лопнут от злости, пусть дальше свои козни плетут — моя работа будет им лучшим ответом!

Каждый раз, идя на завод, я понятия не имел, какая новая гадость меня там поджидает. Но трястись от страха — это не по мне. Наоборот, всё это — покушение, разборки — меня только подстегнуло, разозлило по-хорошему. Раз они так моих разработок боятся, значит, я всё правильно делаю! Значит, надо вкалывать ещё быстрее, ещё лучше, чтобы армия и флот как можно скорее получили оружие, которым шведа бить будут.

Я с головой ушёл в работу, гнал от себя мысли об опасности. Главное теперь было — как можно быстрее запустить «образцовый» участок. Это была моя крепость, моя тихая гавань, где можно наладить производство под полным присмотром, чтобы и саботажа, и шпионажа было по минимуму.

Стройка кипела, хотя, конечно, не так шустро, как мне мечталось. Я там буквально жил. Сам проверял и кирпич, и лес, что Лыков тащил (он теперь был покладистым, может Орлов надавил). Ругался с каменщиками — кладка кривая, с плотниками — размеры гуляют. Внедрял свои «рацухи»: простейшие лебедки для бревен, шаблоны, чтобы ровнее было, контроль на каждом шагу. Старики ворчали — привыкли по старинке, «на глазок» работать, — но я стоял на своем.

Порядок будет!

Особо взялся за литейку и печи. После той диверсии я придумал, как по-новому крепить футеровку и фурмы — с двойным запасом прочности, из самого лучшего железа, какое только Тимофей раздобыл. Ввёл строгий учёт шихты и флюсов — всё на весы, всё в журнал. Плавильщиков заставил четко следить за температурой (ну, насколько это «на глаз» да по времени вообще возможно). Шульц был обеими руками за, его тоже та испорченная плавка здорово разозлила.

Параллельно и в механическом цехе работа шла. Иван с Федькой под моим присмотром новые сверлильные станки собирали. Теперь уж старались на совесть: чертежи подправили, материалы получше брали, где самое важное (вроде ходового винта или подшипников). Слесарей я гонял, чтобы детали подгоняли тютелька в тютельку, заставлял по сто раз все зазоры проверять. Старая песня «и так сойдёт» тут больше не играла.

Про боеприпасы тоже не забывал. С гранатными запалами продолжали возиться, только теперь втрое осторожнее. Я поколдовал над терочной смесью — сделал не такой чувствительной, но чтоб срабатывала надёжно. Придумал новый колпачок-предохранитель. Первые партейки ручных гранат (пока со старым добрым фитилем, терочный для серии еще сырой был) и картечи уже начали делать в отдельной каморке, под замком и охраной.

Ну и люди, конечно. Стал еще больше времени проводить со своими учениками и новичками, что к ним подтянулись. Гонял их по черчению, арифметике, механике. Требовал, чтобы не просто тупо делали, что скажут, а врубались, что к чему. Я же видел, как они на глазах росли, когда сложная деталь получалась или сами до чего-то додумывались. Это был мой главный задел на будущее. Эти парни — моя команда и опора. Если со мной что стрясётся, они дело продолжат.

Пахал я как проклятый, спал урывками, по паре часов. Злость и азарт здорово подстегивали. Хотели меня тормознуть? Запугать? Убрать? Хрен им! Я им всем докажу на что Смирнов способен. Караван-то идет! Караван с новыми технологиями, с новым оружием для России. И хрен его остановишь!

Покушение только закалило меня. И все же, я уверен, что это дело рук вражеских агентов…