Инженер Петра Великого – 2

Глава 4

Потихоньку жизнь входила в колею. Хотя, какое там «в колею» в этом бедламе, именуемом Охтинским заводом, да еще и война кругом. Но все же! Мой «показательный» участок завода строился, Федька с Иваном станки клепали под моим приглядом — вроде схватывают понемногу. Композитные, мелкокалиберные стволы, и на флот, и в армию пошли. А отзывы оттуда — закачаешься! Прям не нарадуются, говорят, легкие, точные, не рвутся. С гранатами и картечью тоже дело двигалось, со скрипом правда — народ тут к новому привыкает медленно.

Мне — о чудо! — даже жалованье какое-никакое положили (фельдфебель все же). Не Бог весть какие деньги, конечно, но все же не пустой карман. А самое нежданное — домишко мне отвалили! Маленький, правда, в Офицерской слободе. Это Шлаттер, конечно, расщедрился — скрипел зубами так, что слышно было, наверное, в самом Петербурге, но приказ Брюса выполнил. Домик — изба по сути, две комнатки, печка кривоватая. Крохотный дворик, заросший бурьяном — может, летом хоть грядочку под лук вскопаю. После казарменной тесноты и вонищи — рай земной, не иначе! Можно хоть по-человечески выспаться, не слушая храп десятка мужиков (оно и в каморке, которую потом выделили было лучше, дом есть дом). Казалось бы — чего еще желать? Живи, работай на Государя Петра Алексеевича, да радуйся.

Только вот червячок сомнений, который после ареста завелся, грыз и грыз. Спокойствия не было. Нутром чуял — не конец это, затаились гады. Еще бы им смириться, что какой-то выскочка, хрен пойми откуда взявшийся, им все карты спутал, кормушки их ломает, да еще и под крылом у самого Царя с Брюсом ходит! Ждали удобного случая, чтобы подгадить. Ну и дождались, как обычно — в самый неподходящий момент, чтоб им пусто было!

Мы затеяли плавку. После того как мои шестифунтовки композитные «зашли» на ура, Адмиралтейство (опять же, через Головина с Брюсом) возжелало пушку побольше — аж на 24 фунта, для кораблей. Махина! Тут уж совсем другой коленкор, нагрузки — мама не горюй! Одну только внутреннюю трубу чугунную для такой дуры отлить — это задачка со звездочкой, высший пилотаж по местным меркам, да и по моим, честно говоря, тоже та еще задачка.

Мы с Шульцем недели три, если не больше, плясали с бубном вокруг этой затеи: с шихтой мудрили, форму литейную выдумывали — целая конструкция получилась, сложнейшая, — режим плавки подбирали. Руду самую лучшую достали — у Лыкова выцыганили (этот тип теперь боится мне поперек слова сказать, но пакостить по мелочи не перестает — вечно норовит фуфло какое подсунуть, приходится каждую телегу лично щупать, но это уже нутро у него такое, жлобское, не переделаешь). Печь запустили новую, которую уже по моим, «прогрессорским» чертежам ставили — с дутьем помощнее, от поршневых насосов (меха качать замучаешься для такого объема!), и футеровка там что надо, толстенная, из самого лучшего огнеупора, что только раздобыть смогли.

Плавка шла — врагу не пожелаешь. Металла — прорва, температура — глаз да глаз нужен, а мерить-то как? По старинке, на глазок: по цвету жижи этой огненной, да как быстро железка контрольная, брошенная внутрь, тает. Дедовские методы, а куда деваться? Пирометра тут нет. Мужики-плавильщики пахали как проклятые, хотя мы с Шульцем над ними коршунами висели. Шульц по-своему, по-немецки, чертыхался так, что искры летели, я — нашими, родными, трехэтажными крыл, где надо подбодрить, где и припугнуть. Подгоняли, проверяли, тыкали носом. Металл в печи уже кипел, бурлил, искрами сыпал — самое то, чистейший чугун, сердцевина для нашей будущей «супер-пушки», чтоб ее! Еще чуть-чуть, самую малость додержать температуру — и можно лить в форму. А форма уже ждала — сложнющая громадина, которую чуть ли не всем цехом на место кантовали и укрепляли.

И тут — на тебе! Как шибанет!

Сперва звук какой-то гадкий, шипящий, из самой печи, из ее нутра. Потом — глухой треск, будто лопнуло что-то внутри, пол под дрогнул ногами. И следом, прямо из-под нижних кирпичей кладки, там, где каналы для дутья подходят, — огненная струйка! Сперва тоненькая, как змейка, а потом как хлынет! Раскаленный чугун! Ручеек, потом речка, потом целый поток огня по полу цеха попер, шипит, трещит, все на пути жрет, доски под ногами мгновенно задымились!

— Шэйссе! Дырка! Печь течет! — заорал побледневший Шульц, шарахаясь назад.

— Все назад, живо! Разойдись! — рявкнул я, расталкивая мужиков, застывших столбом, еще и рты разинув от ужаса.

Тут и началось суматоха. Огненная река становилась все шире, уже к деревянным конструкциям цеха подбирается, к лесам вокруг формы. Резко запахло паленым деревом — не хватало еще пожара вдобавок! Какой-то бедолага из рабочих схватил ведро с водой и плеснул в огненный поток — да куда там! Что слону дробина. Только пар столбом как ударит, шипение адское, а огонь знай себе льется и льется, полцеха в пылающее болото превращает.

Все. Плавке — кранты. Тонны чистейшего отборного чугуна, на который столько сил ухандокали, столько лучшей руды и угля извели, — все коту под хвост, лужами на полу застывает превращаясь в бесполезные чушки. Но это полбеды! Хуже всего — печь! Новехонькая, блин! Лучшая на заводе, мой проект, гордость! Только-только запустили! Теперь хрен поймешь, что там с ней случилось, пока не остынет через несколько дней. Но повреждения серьезные, раз у основания прорвало. Ремонт влетит в копеечку и затянется на недели. А значит — прощай, государев заказ на корабельные пушки. Срыв. Позор. И вопросы будут…

Стоим, смотрим на это огненное шоу. У мужиков лица — белее мела, руки трясутся. Шульц волосы с парика дерет, по-немецки ругается. Тут и Шлаттер примчался на шум, как коршун на добычу. Руками развел, побагровел весь — то ли от злости на меня, то ли от скрытой радости, хрен его разберет, этого старого интригана.

— Авария… Несчастье… — промямлил кто-то из старых мастеров, крестясь. — Видать, кладка не сдюжила… Аль перегрели маненько, прости Господи…

— Какое несчастье⁈ Ротозейство! Разгильдяйство! Головы поотрывать мало! — тут же взвился новый обер-мастер, назначенец Шлаттера, уже ищет, на кого бы всех собак спустить, и ехидный взгляд на меня кидает.

А я смотрел на эту дыру в печи, откуда огнем хлещет. Не верю! Ни в какую аварию, ни в какое разгильдяйство! Печь — новая, под моим личным присмотром сложена, из лучшего, что было! За температурой следили — как никогда! Не могла она сама по себе так подло, у самого основания, потечь! Слишком уж… вовремя. Аккурат тогда, когда мы почти у цели были. Когда вот-вот должна была родиться деталь для пушки, которая могла весь расклад на море поменять! Нет, тут чисто сработано.

Подстроено. Диверсия. Тихая, подлая, под производственную аварию замаскированная. Ударили по самому больному — по моей технологии. Враг снова зубы скалит. Только вот КТО? Это уже не завистники заводские типа Лыкова. Масштаб не тот. Тут что-то посерьезнее. Кто-то, кто понимает, чем я тут занимаюсь? Шпионы? Враги государства, которым сильный русский флот не нужен?

Пожар в литейке мы кое-как угомонили. Можно сказать, всем миром тушили — засыпали эту огненную реку песком пополам с землей, заливали водой все, что хоть как-то могло тлеть. В цеху после этого дым стоял едкий столбом. Работу остановили.

Сразу же состряпали комиссию — разбираться, как дошли до жизни такой, что за «несчастный случай». Вписали туда нового обер-мастера, немчуру этого, Крамерса, еще пару каких-то хмырей из конторы, ну и меня! Вот уж спасибо. Видать, Шлаттер решил: раз печь по твоим придумкам строили, Смирнов, ты и расхлебывай. А может, хитрец старый надеялся, что я там сам на себя какой косяк в конструкции найду, и дело с концом.

А мне того и надо! Теперь хоть на законных основаниях мог сам во все дыры нос сунуть и докопаться до правды. А то, что это была диверсия, я был уверен на все сто, чуйка моя редко подводит.

Ждали, пока эта махина остынет! Потом мужики полезли разгребать это побоище: чугунные блины остывшие ломами отдирали, песок, битый кирпич выгребали. Наконец, добрались до самой дыры — пробоины внизу печи, откуда все и хлынуло.

Я натянул кожаные рукавицы потолще, старый фартук, и полез внутрь первым, пока эти «члены комиссии» снаружи чинно совещались, пыхтя от важности. Внутри еще жарко было, пекло знатно, воняло остывшей золой. Осмотрел все внимательно, каждый кирпичик. Ну да, кладка в этом месте — в хлам, кирпичи оплавились, потрескались. На первый взгляд — ну точно, либо перегрели дурни, либо кирпич бракованный попался. Классика жанра.

Но я полез глубже, туда, где канал для дутья подходит — к фурме. Сама труба медная, через которую воздух гнали, целая оказалась. А вот вокруг нее…

И тут я аж замер. Нашел! То, что искал!

Один из железяк крепежных — то ли болт здоровый, то ли стяжка, которая огнеупорный блок у фурмы держала — лопнула. Но лопнула, зараза, не просто так! На изломе, который я от копоти пальцем оттер, четко виден… надпил! Тонкий, собака, еле заметный, но ровненький такой, инструментом сделанный! Вот сволочь! Это ж надо было додуматься — заранее надпилить стяжку в таком месте! Понимал ведь, гад, что рано или поздно, на полной мощности, под температурой да давлением, она и крякнет. Этот надпил ее ослабил, она и не выдержала. Блок кирпичный сместился — вот тебе и щель, куда вся эта огненная жижа и рванула. Это ж не просто так поджечь что-то, тут понимать надо, как печь устроена, где самое слабое место будет при таком-то режиме!

Чудо, что все это не залило металлом и получилось найти. Или на то и был расчет? Видать, повезло.

Вот причина! Никакая не халатность работяг и не мой просчет! Чистой воды подлянка, диверсия! Кто-то заранее, может, еще когда печь клали, а может, когда чистили недавно, подсуетился, оставил «подарочек». И ведь как рассчитал, гад — точно под самую ответственную плавку, когда мы были в шаге от успеха!

Кто? Да хрен его знает! Любой мог — каменщик, что печь клал, рабочий, что ее обслуживал. Десятки людей там ковырялись. Ищи теперь ветра в поле! Вредитель делал это не по своей дурости, а по указке.

Я осторожно вылез из этой душегубки, обломок стяжки с подлым надпилом в кулаке сжимая. Подошел к комиссии. Эти все еще топтались снаружи, языками чесали про «разгильдяйство плавильщиков» да «недосмотр начальства».

— Господа, — говорю я. — Причина аварии — не халатность, да и не в конструкции дело. Вот, полюбуйтесь.

Протянул им обломок.

— Стяжка крепежная. Из кладки. Видите? — ткнул пальцем в надпил. — Надпилено. Инструментом. Намеренно. Половину ровно надрезали, а дальше — разорвало давлением. Так что это не несчастный случай, господа хорошие. Это диверсия. Кто-то очень хотел, чтобы эта печь вышла из строя и именно сейчас.

Повисла напряженная тишина. Все вылупились сначала на этот кусок железа, потом на меня. На рожах — изумление и откровенный страх. Оно и понятно: одно дело — списать все на обычное русское авось да разгильдяйство, найти пару козлов отпущения, выпороть для острастки и забыть. И совсем другое — признать, что на стратегическом, мать его, заводе, во время войны, орудуют диверсанты! Тут уже не плетьми пахнет, а дыбой, застенками Преображенского приказа…

— Надпил?.. — пролепетал обер-мастер. — Да откуда?.. Может, трещина просто… дефект литья…

— Это не трещина и не дефект, — отрезал я. — Я в железе понимаю, да и следы от пилки отличить могу. Надпилено. До того, как сломалось. Зуб даю.

Немец Крамерс взял обломок, близоруко сощурился, достал из кармана лупу — видать, прихватил на всякий случай — и стал разглядывать излом. Кряхтел, сопел. Потом поднял голову, посмотрел на меня, потом на Шлаттера.

— Йя… Мастер Смирнофф… прав, пожалуй, — сказал он медленно, с акцентом. — Это есть… как его… след от инструмента. Надпилено. Сделано до излома. Это…

Он развел руками. Теперь уже отмахнуться было нереально. Шлаттер сперва побагровел так, что я думал, удар его хватит, а потом резко побелел. Дошло до старого лиса, что дело принимает совсем хреновый оборот. И что спрос за такое вредительство будет лично с него, как с начальника. Но и начинать всерьез копать, ворошить все это заводское кодло, где воровство, интриги и зависть давно стали нормой, — ой, как ему этого не хотелось! Это ж какой скандал будет. И кто знает, на кого еще ниточки выведут?

Весть о диверсии разнеслась по заводу моментально, как пожар по сухой траве. И какими только слухами не обросла! Пошли толки, дескать, шпионы шведские пролезли, адскую машину подложили и рванули печь. Другие шептались — колдовство это, нечистая сила мстит за мои «механизмы мудреные». Третьи, попроще, бубнили, что сами плавильщики напортачили по пьяни или с недосыпу, а начальство теперь крайнего ищет, чтобы шкуру свою спасти. Короче, все друг на друга косились, как волки в голодную зиму.

Шлаттер совсем с катушек слетел. Метался по конторе, как угорелый, то обер-мастера к себе дернет, то охрану, то меня. Мужик реально струхнул, не знает, за что хвататься. Признать диверсию официально? Это ж значит, подставить собственную шею — как допустил, как прошляпил⁈ Тут не то что должности лишиться можно, а и чего похуже от Государя или Брюса огрести. А замять дело, свалить все на «несчастный случай»? Тоже стремно — а ну как эти гады снова что-нибудь выкинут? Тогда уж точно голова с плеч, если до Петра Алексеевича дойдет.

Я эту его канитель и страхи видел насквозь. Ждать от него решительных телодвижений — дохлый номер. Будет резину тянуть, пыль в глаза пускать, найдет какого-нибудь бедолагу-стрелочника из мастеровых, да на том и успокоится. А реальных организаторов искать — да он боится этого как огня! Ведь копнешь поглубже — такое может вылезти…

А мне ждать нельзя было. Во-первых, заказ важнейший горит синим пламенем. Во-вторых, я ж не дурак, понимаю — это не просто печку сломали, это опять по мне били, по моим затеям. Не найдешь супостата — жди следующей «случайности», которая, глядишь, и последней окажется.

Пришлось все обсуждать с Орловым (тот тоже был зол, как черт — понимал, чем это для артиллерии обернется), и решили мы идти к Шлаттеру. Не просить, а прямо-таки требовать, прикрываясь именем Брюса и серьезностью момента.

Так и сделали — завалились к полковнику в кабинет без всякого доклада, даже его секретарь опешил. Шлаттер сидел за столом, туча тучей.

— Господин полковник! — начал Орлов без предисловий, чеканя слова. — До нас дошли результаты осмотра печи. Имеются прямые доказательства вредительства! Преднамеренного! Цель — сорвать государев заказ и вывести из строя сердце литейного производства!

Я молча выложил на стол перед носом Шлаттера тот самый обломок стяжки с надпилом. Так ее никто и не забрал у меня. Боялись — улика, чтоб ее.

Полковник брезгливо отодвинул железку.

— Йя… Йя… Видел я… Пренеприятный инцидент… Возможно, чье-то злоумышление… Или просто… брак давний вскрылся…

— Какой брак, господин полковник⁈ — тут уж я не выдержал. — Вредительство! И не первый раз уже! Вспомните, как мне улики подбросить пытались! Кто-то ведь планомерно нам палки в колеса ставит! Если сейчас же за это не взяться по-серьезному, завтра поздно будет! Приказ Государя не выполним — и что тогда⁈

— Меры… Какие меры? — заюлил Шлаттер, явно пытаясь уйти от ответа. — Я уж распорядился караулы усилить… Рабочих опросить…

— Да мало этого — опросить! — рубанул Орлов. — Дознание надо проводить! Всех перетряхнуть, кто мог быть рядом! Всех подозрительных на заводе проверить, особенно тех, кто у кормушки сидит — на складах, на приёмке! — Ясно было, на кого он намекает — на Лыкова и его шайку-лейку. — И главное — немедля доложить графу Брюсу! Пусть его сиятельство знает, что тут у вас творится!

Как только имя Брюса прозвучало, Шлаттер аж съежился.

— Графу? Сразу? А может, сперва сами тут разберемся? По-тихому… Зачем лишний шум поднимать? Беспокоить Якова Вилимовича по такому… поводу…

— А затем, господин полковник, — я устало вздохнул, — что это не «повод»! Это государственная безопасность! Срыв оборонного заказа во время войны! И граф Брюс имеет полное право знать, что на заводе, который вам доверили, диверсии происходят! А если мы сейчас промолчим, а он узнает от кого другого — нам всем шею намылят!

Аргумент был железный. Шлаттер налился кровью, тяжело задышал. Понимал, ох как он понимал, что мы правы. Но страх перед Брюсом и Царем боролся в нем со страхом перед расследованием, которое могло и его делишки вскрыть.

— Хорошо… — выдавил он из себя, глядя куда-то в стол. — Я… подготовлю рапорт графу… И… прикажу начать внутреннее дознание… Опросить мастеров… Плавильщиков…

— Не опросить! — снова надавил Орлов. — А допросить! И с пристрастием, как положено! И проверить всех, кто к печи доступ имел, пока строили и после! И за складами приглядеть, чтобы мышь не проскочила!

Шлаттер только молча кивнул, весь уйдя в себя. Ясно было как божий день: никакого реального расследования он проводить не будет. Боится. Создаст видимость, найдет пару работяг для порки, да и все. Реально докопаться до заказчиков могли только ищейки Брюса из Тайной Канцелярии. Но пока от графа прямого приказа не будет, этот старый лис будет тянуть кота за хвост.

Вышли мы от него злые, как собаки. И железяку забрали, немец даже не пикнул.

— Вот же… — сплюнул Орлов сердцах. — Тени своей боится! Палец о палец не ударит!

— Я так и думал, — вздохнул я. — Значит, вся надежда на Брюса. Вы напишете ему, ваше благородие? Как договаривались?

— Напишу, Петр, обязательно напишу! И железку твою приложу, с надпилом этим поганым! Пусть граф сам решает, что с этим балаганом делать. Только боюсь я, пока он людей своих пришлет… тут еще какая-нибудь пакость случиться может. Так что держи ухо востро. Похоже, враг у нас с тобой один, и серьезный он, зубастый.

Да уж, серьезнее некуда. Диверсия на военном заводе — это уже не подковерные интриги. И то, как Шлаттер зассал копать, наводило на мысли. Если уж он боится, значит, ниточки могут вести ой как высоко!

Или вообще за пределы завода? Может, даже за пределы страны?

Чем больше я думал, тем меньше верилось, что это дело рук местных ворюг типа Лыкова. Да, пакостники они знатные, но инстинкт самосохранения у них должен быть. Такое учудить — это ж против самого Царя пойти! Нет, тут что-то другое. Шведы? Их агентура? Англичане, которым сильный русский флот вообще не тарахтел? Французы?

Похоже, пора уже высунуть нос из заводских стен и попытаться разобраться в здешней политике. Не зря же я сюда угодил, надо хоть понимать, с кем воюем и кто может так подло бить в спину. Сидеть дальше в своем «техническом мирке» — явно себе дороже выходит.

Придется, значит, немного и в этом направлении «прогрессорствовать». Как — пока не знаю.

Сейчас же главная проблема — ремонт печи… Это была та еще эпопея. Почти две недели ковырялись, как кроты. Работали без продыху, чуть ли не круглосуточно. Я там дневал и ночевал (в своем домике считай и не появлялся), стоял над душой у каждого — от разборки покореженной кладки до отливки новых стяжек. Эти уж я сделал с тройным запасом прочности, да еще и клеймо свое личное поставил — хрен подменишь или снова подпилишь! Наконец, запустили ее снова, родимую. Заработала! Но время-то тю-тю, улетело. Теперь наверстывать надо было, вкалывать за себя и за того парня.

Параллельно, конечно, я свои гранатные запалы не бросал. Куда ж без них? Идея с терочным запалом все больше обретала плоть. Состав подобрал из того, что под рукой было — селитра, сера, уголек толченый, материал этот — вроде работало, давало стабильную вспышку от трения. Придумал, как саму эту «чиркалку» сделать, и терку к ней. Оставалась самая малость — собрать несколько готовых запальных трубок, с пороховым замедлителем уже, и проверить по-честному: как горят, сколько секунд держат, не барахлят ли.

Ковырялся я обычно поздно вечером, у себя в сарайчике, который мне под мастерскую-лабораторию выделили на заводе. Осторожничал по-страшному: очки защитные напяливал — немец-очкарик мне одни справил, стекла толстенные в коже; фартук кожаный, перчатки — все как положено. И Потап, мой верный оруженосец, или кто-то из моих молодых ребят всегда под дверью дежурил — на всякий пожарный случай. Мало ли что…

В один из вечером (пока рабочие возились с разбором завалов) я как раз доводил до ума последнюю, пятую, опытную трубку. Замедлитель отмерил — прям как в аптеке. Головку терочную приладил. Осталось только чиркнуть по терке и засечь сколько она гореть будет до вспышки. На конце трубки пока просто щепотка пороха была вместо боевого заряда. Четыре предыдущие сработали как часы, три-четыре секунды замедления давали стабильно. Эта пятая была так, контрольный выстрел, и можно было бы уже Брюсу бумагу готовить, на испытания в поле проситься — с экземпляром для массового выпуска.

Взял трубку в одну руку, терку — в другую. Песочные Часы тут же. Фитиль в лампе поправил, очки на нос натянул покрепче. Сердце билось спокойно, я весь собрался.

— Ну, с Богом, что ли… — буркнул под нос по старой привычке.

Резкое движение — чирк! Головка коснулась шершавой терки…

И тут бабахнуло!

Не было ни шипения, ни ожидания — ничего! Мгновенная вспышка, такая, что глаза чуть не выжгло сквозь толстые стекла. И грохот — мама дорогая! Куда там моим прошлым неудачным опытам! Будто из пушки рядом саданули.

Меня швырнуло назад с такой дури, что я спиной о стену сарая приложился и мешком сполз на пол. В ушах — непроходящий гул, будто колокол над головой раскачали. Перед глазами все плывет, красные пятна пляшут. А в нос шибануло так, что дыхание сперло — вонь едкая.

Попытался встать — куда там! Тело как ватное, не слушается. Руки и морду жгло огнем — видать, опалило здорово. Сквозь звон в башке слышу — крики снаружи! Потап, что ли? Или охрана на грохот примчалась? Кто-то в дверь ломится со страшной силой — похоже, заклинило ее взрывом.

Петя допрыгался, видать…

Последнее, что успел разглядеть, прежде чем сознание стало уплывать, — как пламя уже лижет мой деревянный верстак, жадно так пожирает…

И темнота…