Инженер Петра Великого – 2

Глава 9

А вот когда меня отвезли к государю, было совсем худо, не до школ сразу стало.

До царского домика, который скромненько притулился у строящейся Петропавловки, доехали быстро. Морозец был знатный, аж щеки пощипывало, и пахло свежей сосновой стружкой от этих бесконечных строек. Полозья нашей колымаги по укатанному снегу скрипели. Рядом сидел хмурый поручик Орлов, весь в себе. Видать, тоже нутром чуял, что вызов к самому Государю, да еще с моими «тактическими заморочками» — не предвещает ничего хорошего.

— Держись, Петр Алексеич, — буркнул он, в сторону глядя, когда уже подкатывали. — Царь-батюшка у нас крут нравом, да справедливый. Если мысли твои дельные — оценит. А нет — ну, извиняй. Главное — руби правду-матку, как есть. Он такое страсть как любит.

Я только головой мотнул. Прямо-то я говорить привык, кто б спорил.

В руках — новая толстенная тетрадка, куда я все свои мыслишки строчил: и как фузеи подрихтовать, и про гранаты с картечью, а главное — как нашим солдатикам в поле жизнь сохранить, да шведу побольнее вломить. Чертежи там, конечно, корявые, схемы от руки набросаны, расчеты — проще некуда, но каждая строчка сто раз обмозгована.

В голове — каша из обрывков фраз, аргументов, которые я себе накручивал. И слова Брюса тут же всплыли: главный враг — не шведский лазутчик, а косность наша, нежелание от привычного отходить.

И ведь прав он был! Вот сейчас и предстоит это самое «привычное» через колено ломать. Получится ли?

Домик Петра, в отличие от пышных хором московских бояр, прямо-таки дышал спартанской простотой. Бревенчатые стены, низкие потолки, смолой тянет. В крохотной прихожей нас встретил молчун-денщик, на лавку у стены кивнул. Ждали недолго, а показалось — вечность прошла. Наконец дверь в соседнюю горенку скрипнула, и тот же денщик:

— Его Величество ожидает-с.

Захожу, Орлов за мной. И тут я, мягко говоря, обалдел. Я-то думал, с Царем один на один поговорим, ну, может, Брюс еще будет, как мой куратор. А тут…

В небольшой натопленной комнатушке, за длиннющим столом, покрытым зеленым сукном, сидел сам Государь и целый синклит военных шишек! Блеск, мундиры с иголочки, парики напудрены по последней моде… Брюса я узнал, он чуть в сторонке от Царя примостился и как-то нервно гусиное перо крутил в пальцах. И Меньшикова, который на меня пялился с таким откровенным любопытством, будто я диковинный зверь какой. И хмурого Апраксина, и осторожного Головкина, и еще кучу генералов с полковниками, имен которых я и не знал, но рожи у них были — мама не горюй: обветренные, в шрамах, видать, не один пуд соли съели в походах да баталиях. От такого количества исторических личностей у меня аж дыхание перехватило.

Куда я вляпался? На экзамен? Или сразу на расстрел?

Царь сидел во главе стола — в простом темно-зеленом кафтане. Глянул на меня, а в глазах темных искорки так и пляшут.

— А, Смирнов! Проходи, проходи, не робей, — заявил он на удивление спокойным голосом. — Вот, господа, — он рукой всех обвел, — тот самый Петр Алексеич Смирнов, про которого я вам толковал. Мастер — золотые руки, пушки нам ладит знатные, станки хитрющие выдумывает. А нонче, сказывают, и в дела военные, тактические, нос свой любопытный сунуть удумал. Идеи, говорит, имеются, как супостата бить с меньшей кровью да с большей выгодой для нас. Ну-ка, Смирнов, выкладывай, не таи, что там у тебя за премудрости. А вы, господа, — это он уже к столу, — слушайте в оба, да потом и свое веское слово молвите. Ибо теория — теорией, а практика военная — дело суровое, ошибок не прощает.

Яков Вилимович Брюс едва заметно хекнул в кулак и парик поправил. Вид у него был, будто это он сейчас перед этой братией экзамен держит, а не я. Поймал мой взгляд, ободряюще кивнул.

Я подошел, тетрадку выложил. И с чего начать-то? Как этим прожженным воякам объяснить то, что им, небось, бредом сивой кобылы покажется или наглостью выскочки?

— Ваше Величество… Ваши высокопревосходительства, господа офицеры… — начал немного нервно. — Я, конечно, человек не военный в полном смысле слова, всего лишь мастеровой, о пользе Государевой и Отечества радею… Но, раз уж с оружием дело имею, много думал и о том, как оно применяется, и как бы солдату нашему жизнь облегчить да службу его ратную более успешной сделать… И вот какие мысли пришли…

Открыл тетрадку, начал свои соображения вываливать. Сперва — о гранатах, как их понадежнее да поубойнее сделать, о баночной картечи, которая пехоту косить должна. Тут еще слушали более-менее, кивали, Апраксин даже пару вопросов задал.

Но потом я добрался до главного — до своих этих идей про «окопную войну», про земляные укрепления, про то, как можно местность использовать, чтобы своих солдат прикрыть, а врагу урон нанести. Я им толкую, что линейная тактика, какой бы слаженной она ни была, уж больно крови много пьет, что стоять в полный рост под вражескими пулями и ядрами — это, конечно, геройство, спору нет, но не всегда по делу. Солдатик, за бруствером схоронившись, даже с обычной фузеей, палить будет и спокойнее, и точнее, и дольше, чем его камрад в чистом поле. Рассказывал, как можно целые линии обороны рыть, как от конницы ими закрываться, как земляные валы огонь артиллерии на себя берут…

Чем дольше я распинался, тем кислее становились рожи у генералов. Вежливое внимание сменилось сначала недоумением, потом — явным таким скепсисом, а кое у кого и плохо скрытая злость на лице нарисовалась. Они, то переглянутся, то головой покачают, кто-то и фыркнул презрительно. Вижу, полковник Преображенского полка, немец старый с пышными усами и шрамом через всю щеку (потом узнал — фон Дельден фамилия), что-то зло своему соседу шипит, артиллерийскому генералу с бычьей шеей.

Царь молча слушал, подбородок кулаком подпер, взгляд — не поймешь, о чем думает. Один Брюс на стуле ерзал, нервничал из-за такой реакции этих военных зубров.

Когда я наконец заткнулся, повисла тишина. Первым ее этот фон Дельден и нарушил. Встал, глазищами сверкает, и как громыхнет:

— Ваше Величество! Позвольте фысказать мое недоумение! — заявил он с заметным немецким акцентом, едва сдерживая гнев. — Мы фыслушали здесь… гм… весьма оригинальные, да не сказать — сказочные, рассуждения господина… этого… фельдфебеля. И что же мы слышим? Предложение отказаться от испытанной феками линейной тактики, которая принесла слафу европейским армиям, ф пользу… сидения в норах, как кроты! Простите мою прямоту, но солдат — это фоин, а не землекоп! Его дело — стоять ф строю, плечом к плечу с тофарищами, фстречать врага крудью, а не прятаться ф ямах!

Он обвел победным взглядом своих коллег, многие из которых одобрительно закивали.

— Косподин Смирнов предлагает нам разрешенный строй, укрытый ф земле. Но кде же тогда плотность огня, которая только и может останофить атаку неприятеля? Один стрелок ф яме, перезаряжающий сфою фузею не спеша, — это смех, а не оборона! Его сомнут первой же атакой! Кафалерия прорфет такую «оборону» играючи, не заметиф! А пушки? Да они ядрами сфоими эти фаши «окопы» фместе с сидящими там вояками фсе разнесут!

Он снова повернулся ко мне, и через губу выдал:

— Фы, сударь, мастеровой, и дело сфое, фидать, знаете. Но фоенное искусство — это наука посложнее, чем станки ладить! Мы годами учим солдат слаженности, маневрам, стойкости ф линии! А фы предлагаете фсе это фыкинуть и префратить армию ф сборище трусливых кротоф, боящихся пороха понюхать⁈

Тяжелый кулак фон Дельдена опустился на стол. Государь выжидательно глядел то на полковника, то на меня. Брюс нервно постукивал пальцами по столу.

Разнесли… В пух и прах… И это только начало, вот же хрень. Слово было за мной, но что я мог противопоставить этому апломбу, железобетонной уверенности в собственной правоте?

За фон Дельденом, будто по команде, поднялся тот самый артиллерийский генерал, с налитым кровью лицом. Звали его, как я потом выяснил, Виллим Иванович де Геннин, голландец на русской службе, известный своей прямотой, а то и крутым нравом. Он был главным инспектором в части строительства крепостей, редутов и иже с ними, считался докой в своем деле.

— Позвольте и мне, Ваше Величество, слово молвить, — прогудел басом. — Господин фельдфебель тут про пушки наши упоминал, дескать, окопы его от ядер спасут. Да только он, видать, не уразумел одного: артиллерия — бог войны, как говаривали древние! И от ее огня не в земле спасение искать надобно, а в быстроте маневра да в крепости духа!

Он уставился на меня тяжелым взглядом, будто хотел на месте испепелить.

— Вы говорите, бруствер ядро остановит? Возможно, одно, шальное. А если мы сосредоточим огонь целой батареи по вашим «норам»? Да мы их с землей сравняем, вместе с теми, кто там схорониться вздумал! И что останется от ваших укрытых стрелков? Пыль да ошметки! Вы же сами, сударь, предлагаете линию обороны сделать разреженной, сиречь, цели для наших пушкарей будут как на ладони, пусть и в ямках. Легче будет каждую такую «нору» поодиночке выщелкивать, чем по сплошной линии палить!

Де Геннин презрительно хмыкнул.

— А про то, что солдаты из окопов будут точнее стрелять… Простите, но это тоже фантазии. Фузея наша, как известно, бьет куда Бог пошлет. Потому и нужна линейная тактика, чтобы залпом хоть как-то компенсировать эту неточность. Толпой пальнули — авось, кого и зацепит. А ваш одинокий «стрелок» из окопа, он что, одним выстрелом роту положит? Не смешите!

В его голосе звенела непоколебимая уверенность человека, который привык к мощи орудий и в грош не ставил никакие «хитрости», способные эту мощь умалить.

— И потом, — продолжал де Геннин, входя в раж, — как вы себе представляете взаимодействие пехоты в окопах с артиллерией? Пушки наши — они ж не только по врагу стреляют, они и свою пехоту поддержать должны огнем при наступлении или контратаке. А как им цели указывать, если солдаты по ямам рассованы, их и не видать толком? Как маневрировать орудиями вдоль такого «рваной» линии? Это же хаос будет, а не управление боем! Нет, сударь, ваша затея с окопами — это шаг назад, в глубокое прошлое, когда каждый замок сам по себе оборонялся. А мы тут армию современную строим, по последнему слову европейской науки!

Он сел, с грохотом отодвинув стул, и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что базар окончен. Остальные согласно зашумели, поддакивая. Аргументы этого де Геннина показались им железобетонными. Даже Меньшиков, в начале смотревший на меня с явным интересом, теперь хмурился и качал головой. Только Брюс продолжал буравить меня взглядом, в котором читалась совершенно непонятная надежда.

Атмосфера в комнате становилась все гуще. Я чувствовал себя затравленным зверем, которого обложила стая охотников. Один за другим поднимались седовласые генералы, ветераны чертовой уймы войн, и каждый находил в моих предложениях какой-нибудь изъян, повод для разноса.

Один, командовавший кавалерией, долго и витиевато распинался о том, что моя «окопная тактика» сведет на нет всю роль конницы, этого «бича пехоты».

— Коль скоро пехота схоронится в землю, — вещал он, поглаживая эфес своей сабли, — то и коннице нашей негде будет развернуться для удара решительного! В ямы ваши на конях не поскачешь, а обойти — так вы же там, небось, еще и редутов понастроите да волчьих ям понароете! Нет, сударь, пехота должна быть в поле, чтобы кавалерия могла ее и защитить, и поддержать атакой во фланг неприятелю! А из нор своих они нам только помехой будут!

Другой, пехотный командир, упирал на то, что обучить солдата рыть окопы — это, конечно, раз плюнуть, но как потом этих «землекопов» заставить из своих нор вылезти и пойти в атаку, когда припрет?

— Солдат, привыкший в земле сидеть, храбрость потеряет! — горячился он. — Дух боевой из него выходит! Ему там, в яме, тепло и, вроде как, безопасно, а наружу, под пули, и калачом не выманишь! А нам солдаты нужны смелые, отчаянные, готовые грудью на врага идти, а не землеройки пугливые!

Третий ныл, что в тесноте окопа, да еще в дыму от выстрелов, солдату будет крайне неудобно перезаряжать свою длинную фузею, что это приведет к еще большему снижению скорострельности, и что в рукопашной, если враг все же доберется до окопа, наши солдаты, лишенные плотного строя, будут просто вырезаны поодиночке.

— Редуты — вот это дело! — подытожил он. — Высоко сидишь, далеко глядишь, врага встречаешь, а если что — и дружно клинком ударить можно! А ваши окопы — это слабость, а не сила!

Каждое слово, как удар кувалды. Я пытался запомнить все их наезды, чтобы потом, если дадут слово, попытаться их как-то парировать. Но поток критики казался нескончаемым. Они цеплялись к каждой мелочи, к каждой моей фразе, выворачивали мои идеи наизнанку, находя в них только косяки и опасности.

Меня обвиняли в дилетантизме, в незнании азов военного дела, в попытке подорвать боевой дух армии, в стремлении превратить солдат в трусов. Говорили, что мои «новшества» приведут к поражению, к потере территорий, к ослаблению государства. И чем больше они говорили, тем сильнее становилось ощущение, что я бьюсь головой о каменную стену.

В какой-то момент я даже сам им начал верить — вот чего не ожидал.

Эти люди, прошедшие огонь, воду и медные трубы, были абсолютно уверены в своей правоте, в незыблемости тех тактических канонов, которым их учили и которые они сами применяли на полях сражений. Любое отклонение от этих канонов воспринималось ими как ересь.

Я взглянул на Петра. Он по-прежнему молчал, но теперь в его глазах уже не было того добродушного любопытства, что вначале. Он внимательно слушал каждого выступающего, при этом его лицо становилось все более суровым, а складка между бровями — все глубже. Что он думает? Чью сторону примет? Неужели этот шквал критики убедит его, что мои идеи — полная хрень?

Брюс был бледным, как сметана. Он конечно понимал, что сейчас решается его собственная репутация как человека, который меня Государю представил и, в какой-то мере, за меня вписался. Он несколько раз порывался что-то сказать, вставить слово в мою защиту, но тяжелый взгляд Царя останавливал его. Петр явно хотел выслушать всех до конца, дать высказаться каждому.

Последним взял слово старый, седой генерал, которого, казалось, и пушечный выстрел не мог бы вывести из состояния степенного спокойствия. Он говорил тихо, как бы подводя итог всему сказанному:

— Ваше Величество, господа! Мы выслушали здесь множество мнений. И все они, при всей своей разности, сходятся в одном: предложение господина Смирнова, при всем уважении к его изобретательскому таланту, в корне противоречит основам современного военного искусства. Оно несет в себе больше вреда, чем пользы. И принимать его на вооружение было бы, по меньшей мере, неосмотрительно, а то и губительно для нашей армии. У нас есть проверенные временем методы ведения войны, есть славные традиции русского воинства. И не пристало нам менять их на сомнительные новшества, предложенные человеком, пусть и сведущим в ремеслах, но далеким от реалий полевой службы.

Он поклонился Государю и сел. В комнате снова воцарилась давящая тишина. Все взгляды устремились на Государя. Сейчас он должен был вынести свой вердикт. Я нутром чуял, что вердикт будет не в мою пользу.

Петр переводил взгляд с одного генерала на другого, будто взвешивал, какой эффект произвели мои слова. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Ну-с, господа офицеры, — произнес он. — Идеи фельдфебеля Смирнова мы выслушали. Есть ли у кого еще вопросы к нему или новые соображения?

Генералы молчали. Первым тишину нарушил Брюс. Он поднялся, откашлялся и обратился к Государю:

— Ваше Величество, позвольте и мне слово вставить. Идеи господина Смирнова, возможно, и выглядят инаковыми, но в них есть здравое зерно. История войн знает немало примеров, когда именно необычные тактические решения приносили победу. Использование укрытий, земляных работ — это не изобретение сего дня. Еще древние римляне строили лагеря и валы. А в недавних европейских войнах, как мне докладывали наши наблюдатели, элементы полевой фортификации начинают применяться все шире, особенно при осадах и обороне важных рубежей.

Он сделал паузу, обводя взглядом генералов.

— Конечно, слепо копировать чужой опыт или бездумно внедрять все предложения господина Смирнова было бы ошибкой. Но и отмахиваться от них, не попытавшись проверить на деле, — тоже неразумно. Мы ведем тяжелую войну. Каждый солдат на счету. И если есть хоть малейшая возможность уменьшить наши потери и увеличить урон неприятелю, мы обязаны эту возможность рассмотреть. Возможно, не всякая местность подойдет для окопов, не в каждом бою они будут уместны. Но иметь в своем арсенале такой тактический прием, обучить хотя бы часть войск его применению — почему бы и нет?

Зря Брюс влез, он мигом настроил против себя всех присутствующих.