Инженер Петра Великого – 2

Глава 19

Государева карета, фыркнув напоследок и подняв тучу пыли, скрылась за заводскими воротами, я еще долго стоял столбом, пялился ей вслед. Брюс тоже смотался, на прощание кинув что-то типа «держи темп!». Орлов, державшийся огурцом, шумно выдохнул, словно мешок с плеч уронил.

— Ну, Петр Алексеич, поздравляю! — хлопнул он меня по плечу. — Ты тут такого шороху навел, генералам иным и не снилось! Сам Государь тебя отметил, да еще как! Голова-то не трещит?

— Да чуток есть, — я потер лоб. — Царь-батюшка напомнил мне про еще одну головную боль, похлеще заводской. Полк этот «потешный»…

— А что полк-то? — удивился Орлов. — Дело привычное. Помаршируют, ружьями щелкнут — и вся наука.

— Кабы так, — вздохнул я. — Их же окопы рыть учить надо, воевать по-новому. Вот где собака зарыта. Да и генералам этим доказать, что не дурью маюсь.

Орлов хмыкнул.

— Задачка, прямо скажу, не легкая. Генералы-то наши — быки старые, их с укатанной колеи не спихнешь. Ну да ладно, Яков Вилимович, головастый мужик, чего-нибудь да намудрит, подсобит.

И Яков Вилимович намудрил. Пару дней спустя Орлов притащил ко мне целого полковника — Батурина Афанасия Кузьмича, и объявил: вот, мол, полк под твое «экспериментальное» командование. Полковник оказался мужиком лет под пятьдесят, такой кряжистый, усатый, а зыркает — будто я ему рубль должен, да еще с процентами. А полк… мама дорогая! Салаги желторотые, только от сохи, глазами лупают, фузею в руках как оглоблю вертят. Да и полковнику не очень-то и хотелось поручику подчиняться — где такое вообще видано? Но царев указ — есть закон.

Первым делом я велел выдать им инструмент — мои новенькие лопатки саперные, «смирновские», спецом для них на заводе клепал. Да и фузеи для них особые были припасены, тоже моей конструкции, но об этом позже.

— Вот, господин поручик Смирнов, — пробасил Батурин, еле скрывая ехидную ухмылку, когда мы уже стояли на плацу перед этой шеренгой недоразумений. — Полк в ваше полное распоряжение. Солдатики справные, рекруты последней руки, пороху еще не нюхали. В самый раз для ваших… э-э-э… опытов тактических.

Его офицерье, что поодаль кучковалось, откровенно зубоскалило. Вишь ты, вчерашний фельдфебель, выскочка, инженер какой-то паршивый, будет их, боевых офицеров, воевать учить! Прям на лбу у них написано было, в каждой кривой усмешке.

— Благодарствую, господин полковник, — ответил я, стараясь не показать, как меня это бесит. — Солдаты — что глина, что слепишь, то и будет. А пороху они еще понюхают, не извольте сомневаться.

Начал я с самых азов: земля, де, не грязь под сапогами, а первый наш помощник в бою. Велел копать окопы. Не абы какие канавы, а по моим чертежам: с бруствером, траверсами, ячейками для стрелков — все как положено.

И тут началось. Солдатики землю ковыряли, будто их на каторгу сослали. Еле-еле, без охоты, то и дело бросая инструмент и утирая пот (хотя какой там пот от двух взмахов). Унтеры для виду покрикивали, а офицерье в сторонке хихикало да перешучивалось. «Кротовья работа», «не барское это дело — в земле копаться», «командир-то этот спятил» — долетало до меня.

Мое терпение было уже на исходе. Весь мой «эксперимент» накрывался медным тазом, толком и не начавшись.

— А ну, стоп! Отставить! — рявкнул я. — Лопаты на землю!

Солдаты с облегчением побросали инструмент.

— Господин полковник, господа офицеры! — обратился я к Батурину и его свите. — Прошу внимания! Вижу, работа не клеится. А почему? Да потому что солдату невдомек, на кой-ляд ему эта земляная канитель сдалась. Так что, для наглядности, да и чтоб дух поднять, устроим маленькое соревнование.

Я выбрал двух солдат покрепче из разных отделений.

— А ну-ка, орлы! Кто из вас быстрее траншейку вот эту — сажень в длину, аршин в глубину — вымахнет? Лопатки у вас одинаковые, мои. Победителю — гривенник серебром от меня! Остальным — наука будет.

Я для наглядности достал монетку. Солдаты переглянулись. Один хмыкнул, повертел лопатку, прикинул. Другой смачно сплюнул, взялся за черенок.

— Начали!

И тут-то мои лопатки себя во всей красе и показали! Тот, что посмекалистей да поздоровее, как взялся — только комья полетели! Лезвие легко входило в грунт, черенок удобно лежал в руке. А второй пыхтел, но явно не поспевал. Минут через десять первый уже заканчивал, а второй и до половины не дошел.

Тут дело было не столько в лопате, сколько в азарте и понимании, что к чему. Скучавшие до этого солдаты теперь смотрели с неподдельным интересом. Офицерье ухмыляться перестало, на мордах удивление проступило.

— Вот вам, господа, и вся хитрость, — сказал я, когда победитель, сияя, получал свой гривенник. — Хороший инструмент — это, конечно, сила, но и охота работать — полдела. А теперь — соревнование! Каждое отделение — свой кусок окопа. Кто быстрее да лучше сделает — тому от меня всей команде ведро пива доброго да по шмату мяса жареного! А кто сачковать будет… тех я лично из окопов выкину и гонять буду до седьмого пота!

И тут дело-то и пошло! Азарт появился, дух соревнования! Солдаты, подгоняемые унтерами (не для галочки, а уже с огоньком), заработали так, что только земля летела. А я между ними ходил, показывал, как лопату держать, как бруствер сыпать, как ячейку ладить. Втирал им, что окоп — это не дыра в земле, а твой дом на войне, твоя крепость. Что бруствер — не куча земли, а защита от пуль. Что ярусы со ступеньками — это чтоб и стрелять удобно, и укрыться можно было, и позицию сменить, и вторая шеренга подсобить могла. Чтоб не толкались, как сельди в бочке, а с умом действовали.

К вечеру первые окопы были готовы. Кривоватые, косоватые, зато — окопы! И солдаты смотрели на них уже не с таким кислым видом, а с какой-то еще непонятной им самим гордостью. Сами ведь, своими руками, это укрытие смастерили. Это была первая, маленькая, чертовски важная победа.

Окопы помаленьку становились похожи на то, что я на чертежах нарисовал. Но одно дело — нору вырыть, а совсем другое — научить из нее воевать. И тут-то я и собирался свои главные козыри на стол выложить.

Когда первая линия окопов более-менее оформилась, я вывел одну роту на стрельбы. Фузеи им дали из опытной партии, с моими мушками-целиками, с выверенным калибром и точным замком. И патроны бумажные, «скорострельные».

— Ну что, вояки, — говорю я, — копать, вижу, маленько наловчились. Теперь посмотрим, как вы из этих своих нор стрелять будете. Мишени, — кивнул я на ростовые фигуры, которые шагах в ста-ста пятидесяти маячили, — видите? Задача — попасть. Стреляем поодиночке, целимся.

При этом провел небольшой инструктаж по применению целика.

Батуринские офицеры опять скривились. Дескать, знаем мы эту пальбу, лупанут в белый свет как в копейку.

— Огонь! — скомандовал я.

Солдаты, прикрывшись брустверами, начали целиться. С непривычки с целиком-то, конечно, щурились, мушку с прорезью ловили. Но вот что характерно: никто не торопился, в молоко не палил. Бруствер-то уверенности придавал. Можно было спокойно, без суеты, выцеливать.

Первые выстрелы. И что бы вы думали? Не скажу, что прям каждая пуля в яблочко, но попаданий было куда больше, чем при обычной стрельбе из строя! А главное — солдаты сами это увидели! У них аж глаза загорелись! Вот оно, оказывается, как! Можно не шмалять в сторону неприятеля, а бить прицельно и наверняка!

— А ну-ка, давай еще разок! — скомандовал я. — Да заряжай шустрее, патроны-то у вас не абы какие!

И снова стрельба. И снова — результат! Я прямо видел, как у солдат настроение меняется. Из понурых землекопов они превращались в азартных стрелков. Им в кайф было попадать!

— Видите, братцы, — говорю я с долей ехидца, — окоп — это вам не яма, это ваша огневая точка. Отсюда и врага лучше видать, и сами вы не как на ладони. А с хорошей фузеей да с прицелом и палить можно не торопясь, с толком. Один такой стрелок из окопа десятерых в чистом поле уделает!

Потом дошло дело до гранат с терочным запалом. Я сам, для примера, швырнул несколько штук по мишеням. Показал, как запалом чиркать, как кидать правильно. Бабахи, хоть и учебные (пороху я туда сыпал поменьше), на солдат подействовали сильно. Особенно когда одна граната тютелька в тютельку угодила в «кучку» из трех фигур, разнеся их в труху.

— Вот вам, братцы, и «карманная артиллерия», — усмехнулся я. — Подлез швед к вашему окопу — а вы ему такой «подарочек»! И не надо в ближний бой сломя голову лезть. Выкурили его, оглушили — и добили из фузей.

Солдаты смотрели на гранаты без боязни, а с уважухой. До них стало доходить, что вся эта «земляная возня» — это способ выжить, способ врага бить с меньшими потерями для себя. Их шанс вернуться домой живыми.

Ну а чтобы учеба шла еще нагляднее, а главное — без членовредительства, я применил одну фишку, подсмотренную, ясное дело, в своем времени. Палить друг в дружку свинцом, даже с малым зарядом, — это прямой путь к увечьям. Нужно было что-то, что покажет попадание, но не покалечит. Пришлось опять головой поработать. Для «красящих» пуль мы брали шарики из мягкого дерева, липы там или осины, и варили их в воске с краской — сажей или охрой. Воск дерево пропитывал, делал шарик потяжелее. А краска должна была оставлять след. Летели такие «пули» не как настоящие, но для тренировок — самое то. Пороху в патрон сыпали самый мизер. При попадании такая штука солдатскую одежду не пробивала, но оставляла жирную цветную кляксу. Не пейнтбол, конечно, но задачу свою выполняло.

С учебными гранатами было попроще. Корпуса те же, чугунные (правда, немного тоньше и без делений на секции), а внутрь — пороху щепотку, чисто для бабаха, да мешочки холщовые с сухой краской — охрой или сажей. Запал срабатывал, порох хлопал, мешочки с краской разлетались, создавая цветное облако. Кто попал — тот «помечен».

Сперва солдаты на это как на потеху смотрели. Но после первых же «боев» между отделениями, когда «атакующие шведы» оказывались все в цветных кляксах от «окопников» или осыпанные охрой от «гранат», — смешки стихли. Сразу стало видно, кто кого, и насколько эти укрытия с новым оружием работают. Эти «красящие» штуковины оказались что надо для учебы. Да и азарта добавляло — кому охота потом ходить раскрашенным, как попугай? Отношение к моим «придумкам» менялось прямо на глазах. Они воочию убеждались, что из окопа, с моей фузеей, можно действительно бить точнее, а граната — страшная сила.

Когда мои «экспериментальные» солдатики малость пообвыклись с окопами, распробовали, что к чему с прицельной стрельбой из моих фузей, да и от учебных гранат перестали шарахаться, я решил — пора переходить на новый уровень: отрабатывать командную игру, так сказать. Одно дело — в одиночку по мишеням лупить, и совсем другое — действовать как один кулак, слаженно, ну, почти как в настоящем бою.

Я разбил полк на две неравные кучи. Две роты, которых я особо усердно гонял последнюю неделю, должны были держать оборону в нашем, на скорую руку вырытом, «укрепрайоне». А третья рота, под началом одного батуринского капитана, такого бравого вояки старой закалки (он меня до жути бесил своей надменностью), должна была их атаковать — по всей науке, как их там муштровали, в линию. Позырить на это «сражение» я позвал самого полковника Батурина со всем его офицерьем. Мне ж важно было не фокусы им показать, а всю систему — доказать, что моя эта «окопная наука» вполне себе рабочая штука.

Утречко выдалось — солнце шпарит. Наше «поле боя» выглядело прям благодать, а не окопы. Мои «окопники» уже по позициям разбрелись — кто в ячейках засел, кто с гранатами наизготовку (гранатометчики — это я их так, для форсу, называл, кидали-то руками, зато с умом). У каждого — запас «красящих» патронов и по паре учебных гранат. Пушек у нас пока не было, чисто пехотный «спектакль».

Атакующие выстроились в чистом поле, шагах в трехстах. Красиво, черти, стояли: шеренги ровненькие, фузеи на изготовку, офицеры по бокам, знамя полощется. Классика жанра. Их капитан, такой бравый, усатый, что-то зычно гаркнул, барабаны — трам-тарарам! — и рота, как на смотре, потопала вперед.

Я стоял на пригорке, рядом с Батуриным и его офицерами. Морды у них были все такие же кислые, а кое-кто и вовсе лыбился. Ну-ну, посмотрим, кто последний будет ржать.

— Огонь! — донеслось до моих ребят.

И тут же из наших окопов бабахнул дружный и не сразу не слаженный, залп. Белые и черные кляксы от моих учебных «маслин» полетели в наступающих. Вижу, несколько солдат в той роте дернулись, а на мундирах первые «боевые» отметины.

— Живо перезаряжай! Целься в командиров! — ору я своим, пытаясь перекричать пальбу.

Атакующие, тем временем, прут, строй держат. Вот уже шагов на сто пятьдесят подошли. Снова наш залп — и опять несколько «меченых» у них. Офицеры начали на своих покрикивать, подгонять, но строй уже поплыл, солдаты волей-неволей начали сбиваться в кучу, прячась друг за дружку. Да и правилами было указано сесть и не двигаться, если получено «ранение».

Когда дистанция сократилась, я скомандовал:

— Гранаты — к бою!

Из наших окопов полетели учебные «гостинцы». Хлопки, облачка желтой и черной пыли… И снова вопли «убитых» и «раненых» у наступающих. Тут-то их хваленой линейной тактике и пришел кирдык. Строй окончательно развалился, солдаты попятились, а некоторые и вовсе драпанули, не слушая офицеров (оно как-бы и не сильно больно получать по кумполу, но и приятного мало). Красный от злости капитан, метался перед остатками роты, пытаясь навести порядок, но поздно пить боржоми. «Атака» захлебнулась, и пятидесяти шагов до наших окопов не протопали. А мои «кроты», войдя в раж, знай себе поливали их редким и метким «красящим» огнем.

— Отбой! — скомандовал я.

Учения закончились. Атакующая рота — жалкое зрелище: больше половины солдат «помечены», остальные — в шоке. А мои «землекопы» сидят в окопах, целые и невредимые, только рожи чумазые от пороха, да глаза блестят азартно.

Чистая победа! Враг даже не выстрелил ни разу (хотя это «заслуга» обескураженного капитана, скорее всего).

Батурин и его офицеры молчали. Лица вытянулись, в глазах — полное недоумение. Такого они явно не ждали.

— Ну-с, господин полковник, — обратился я к Батурину, стараясь сохранить в голосе невозмутимость, хотя внутри все плясало. — Как вам наша «кротовья работа»?

Батурин долго молчал, потом крякнул, потер подбородок.

— Да уж… — протянул он. — Не ожидал, признаться. Знатно вы их… отделали. И потерь у вас, почитай, никаких… А мои-то, орелики, — он с досадой махнул рукой на свою разбитую роту, — как цыплята мокрые…

Младшие офицеры, что раньше посмеивались, теперь смотрели на меня странно. Скепсис-то в глазах у них поубавился, а вот неподдельный интерес проклюнулся. Это была маленькая, очень важная победа. Я им вбил в головы, что мои идеи — не фунт изюма. Лед тронулся.

Батурин ходил все такой же букой, но уже не смотрел на меня как на пустое место. А младшие офицеры и вовсе теперь в рот мне заглядывали, пытаясь въехать в мою «хитрую науку». Солдаты же, вкусив прелестей укрытия и точной стрельбы, рыли окопы с энтузиазмом, понимая, что каждый лишний ком земли — их шанс не склеить ласты.

Перешли к обучению всем полком. Теперь уже все, кроме той «показательной» роты, осваивали премудрости окопной войны. Рыли уже целые линии траншей, с ходами сообщения, с оборудованными точками для… ну, не пулеметов, конечно, откуда им тут взяться, а для легких пушчонок, которые я у Орлова выклянчил для тренировок. Артиллеристы, прикомандированные к нам, сначала отнеслись к этому кисло, ворчали, что, «пушка, бают, не крот, ей простор подавай». Но когда я им показал, как из такого капонира палить можно, оставаясь почти невидимым, и как земляной вал и ядро учебное держит (спасибо моему «супер-заводу», уже и такие штуки для армии клепать начали), — они призадумались.

Особенно их впечатлила стрельба картечью. Я лично командовал расчетом одной пушки. Зарядили ее моей «картечной банкой», и когда «атакующие» (опять они, бедолаги, «мальчиками для битья» работали) подошли шагов на сто, я гаркнул:

— Картечью — огонь!

Бабах! — и целый сноп «красящих» штук веером накрыл чуть не половину их шеренги. Картина была — обалдеть: солдаты, все в краске, валятся, типа убитые, а кто чистый остался — драпу дал кто куда (а чего — краской в рожу — удовольствия мало).

— Вот это, братцы, и есть «шведская каша»! — усмехнулся я артиллеристам. — Один такой залп в нужный момент — и от вражьей атаки одни ошметки останутся.

Мой авторитет рос не по дням, а по часам. Дни у меня теперь — как у белки в колесе. Утром — на полигон, потом — на завод, дел по горло. Вечером, уже затемно, я чиркал свечку, доставал свои каракули с чертежами и до глубокой ночи корпел над ними, ломая голову. Мысли так и кишели. Этот полк — мой козырь, главный аргумент против этих старых пердунов-генералов. Проиграть я не имел никакого права.

Месяц-полтора, который мне Государь дал, пролетел как неделя. Мои вчерашние салаги превратились, ну, если не в волков тертых, то уж точно в солдат, которые знают, за какой конец ружья браться. Лихо махали «смирновскими» лопатами, стреляли не как снайперы, конечно, но с толком, каждую мишень выцеливали, а не просто так в белый свет, как в копеечку, лупили. Гранаты метали, врубившись, какая это силища — эта «карманная артиллерия». Последние недели я все доводил до автоматизма.

И это надо учесть, что у боевых фузей и снарядов точность, дальность и мощь –выше. Учебные же в разы меньше по силе.

— Братцы, — говорил я своим солдатам, — вы тут не землю роете. Вы учитесь воевать по-новому, с головой. Чтоб и шведу этому хваленому навалять, и свои бошки под пули зря не совать. На вас сейчас вся Россия смотрит, сам Царь-батюшка на вас уповает. Покажете себя орлами — так и вся армия по-другому воевать начнет! Вы — первые! С вас пример брать будут! Так что не ударьте в грязь лицом, орлы! Постоим за Русь-матушку, за Государя!

И они слушали. В глазах у них был азарт и такая, знаете, преданность, будто я им батька родной. За меня и за мою «науку» готовы были глотку любому перегрызть.

Чудеса!

В общем, все было готово. Оставалось ждать дня «Х».

И вот, накануне этого «шоу», когда, казалось, можно было выдохнуть, случилось такое, что все мои планы полетели коту под хвост.

Вечером, когда я сидел у себя, перебирая детали «боя», без стука завалился Федька. А за ним маячили еще двое моих самых башковитых парней из «заводской гвардии».

— Петр Алексеич, дело серьезное, — без предисловий бухнул Федька.

Он коротко все выложил. Моя система сработала. Его ребята уже несколько дней пасли пороховой склад. Им показались подозрительными какие-то типы, которые терлись там под видом «кровельщиков», а сами больше по сторонам зыркали. Сегодня ночью, когда эти «ремонтники» попытались протащить на склад какие-то свертки, мои орлы (вернее бойцы Орлова) их и повязали. Тихо, без шума и пыли. В свертках — фитили да кремни с огнивами. Явно пахло крупной диверсией — пороховой склад спалить хотели, гады! Катастрофа, от которой ползавода могло на воздух взлететь, не случилась — успели!

— Врагов скрутили, Петр Алексеич, — продолжил Федька, аж распирало его от гордости. — Двое их, стервецов. Сейчас в каморке сидят, под замком. Сначала, понятно, в отказ пошли. Но как мы им их «подарочки» показали, да припугнули, что к самому Брюсу на дознание потащим, — так помаленьку и заговорили.

— И что поют?

— Поют, что послал их человечек один… шишка какая-то столичная. Имя его то ли не знают, то ли сказать боятся, темнят, сволочи. Но намекнули, что тип этот из Военной Коллегии и завтра на ваших этих «потехах» будет от Государя смотреть. И приказ им был такой, чтоб склад бабахнул как раз во время «боя», да так, чтоб все подумали, будто это вы, Петр Алексеич, по своей неосторожности или из-за «опытов» этих опасных завод подпалили.

У меня аж волосы дыбом встали. Картина вырисовывалась отвратительная и до боли знакомая. Кто-то из очень больших шишек решил, видать, подстраховаться. Если мой «опытный» полк вдруг сделает гвардейцев, это ж для них будет полный облом. А если в этот самый момент на Охте рванет так, что мало не покажется — это разом все мои успехи на ноль помножит. Чистый удар, сразу двух зайцев одним махом.

И ведь почти прокатило! Если бы не мои ребята…

Я оказался перед выбором. С одной стороны — «потешный бой», главное испытание. С другой — диверсанты, которые могут вывести на крупную рыбу. Если сейчас поднять кипиш — главный гад хвосты успеет подчистить.

— Что с этими упырями делать будем, Петр Алексеич? — спросил Федька, видя, как я завис. — Людям Брюса их сдать?

— Пока тихо, Федот, — решил я. — никому ни слова. Утром — «потешный бой». Он должен пройти как по маслу, чего бы это ни стоило. Это сейчас самое главное. А с этими… голубчиками… мы после «боя» потолкуем. Пусть пока посидят, о жизни своей грешной подумают. Вы там с ними без фанатизма, но построже, чтоб не дернулись и языки раньше времени не откусили. И главное — вытрясите из них, кто этот «важный хрен из столицы». Имя! Мне нужно его имя, кровь из носу!

Время поджимало. И хрен его знает, как правильно поступить. Одно я знал наверняка: завтрашний бой я должен выиграть, иначе все это — псу под хвост.