Инженер 1: паровая империя

Глава 8 Палаты

Теперь солдат лежал спокойно, дыхание ровное, лицо хотя и бледное, но без той восковой желтизны, которая выдает близость смерти.

— Как дела, служивый? — тихо спросил я.

Солдат открыл глаза и с трудом повернул голову в мою сторону:

— А, господин капитан… Живой пока, — прохрипел он слабым голосом. — Рука вроде заживать начала. Доктор говорит, что опасность миновала.

— Рад слышать, — искренне ответил я. — Как тебя зовут?

— Сидор Петров, ваше благородие. Из Костромской губернии. В егерском полку служил.

— А что с рукой-то было?

— Да пуля французская задела. Рана вроде небольшая была, а потом загноилась, жар пошел… Думал, не выжить. А тут доктор какую-то новую процедуру применил, спиртом все промывал… И помогло, слава богу.

Значит, Струве действительно начал применять мой совет о дезинфекции! И результаты уже видны. Этот солдат живое доказательство того, что современные медицинские знания могут спасать жизни даже в условиях XIX века.

— Скоро домой отпустят? — поинтересовался я.

— Доктор говорит, еще недельки две полежать надо, а там можно и в отпуск по ранению, — Сидор попытался приподняться на локте. — А вы что же, господин капитан, тоже скоро выписываться будете?

Вопрос этот заставил меня задуматься. Действительно, чувствую я себя уже вполне здоровым.

Головные боли прошли, силы восстановились. Можно бы уже и покинуть госпиталь, вернуться к службе. Но пока проект вентиляции не завершен, уезжать нельзя. Нужно довести дело до конца, добиться внедрения системы во всех палатах.

— Скоро, Сидор, скоро, — ответил я уклончиво. — Дела еще есть незаконченные.

В палату вошел доктор Струве. Он двигался неспешно, с тем особенным вниманием к больным, которое отличает истинного врача от простого ремесленника. У каждой койки он останавливался, проверял пульс, осматривал повязки, тихо переговаривался с пациентами.

Дойдя до койки Сидора Петрова, немец особенно тщательно осмотрел заживающую рану.

— Превосходно, — пробормотал он, разворачивая повязку. — Воспаление почти прошло, края раны чистые, нагноения нет. Еще неделя, и можно будет снимать швы.

— Это все благодаря вашему новому способу лечения, доктор, — благодарно проговорил солдат.

— Не моему, а вот этого господина капитана, — Струве кивнул в мою сторону. — Это его идея — промывать инструменты и руки винным спиртом.

Он подошел к моей койке и присел на стул.

— Александр Дмитриевич, — начал он тихо, чтобы не тревожить других больных, — мне нужно с вами серьезно поговорить. Ваш метод дезинфекции дает поразительные результаты.

— Неужели настолько заметные?

— Судите сами. За последние пять дней я обработал таким способом четырнадцать больных с различными ранениями. Ни у одного не развилось заражение крови. А ведь обычно из четырнадцати как минимум трое-четверо получили бы осложнения.

Струве достал из кармана небольшую записную книжку и показал мне страницу с аккуратными записями:

— Вот, смотрите. Капрал Семенов — пулевое ранение бедра, обработка спиртом и тут же заживление без осложнений. Рядовой Козлов — осколочное ранение плеча, то же самое. И так далее.

— А что говорят другие врачи?

— Пока молчат, — Струве понизил голос. — Я действую осторожно, не афиширую. Но результаты говорят сами за себя. Старший ординатор Крупенников уже спрашивал, отчего у меня больные стали поправляться быстрее.

— И что вы ему ответили?

— Что стал внимательнее следить за чистотой. Он пока не придал этому значения, но скоро заметит закономерность.

Струве задумчиво потер переносицу:

— Александр Дмитриевич, я хочу заручиться вашим согласием на распространение этого метода на весь госпиталь. Официально, с разрешения главного лекаря.

— Боюсь, Беляев отнесется к этому скептически, — возразил я. — Он человек консервативный, не любит нововведений.

— Зато любит хорошую статистику, — усмехнулся немец. — А если показать ему цифры? Снижение смертности на тридцать процентов — это серьезный аргумент.

— Но ведь нужно будет объяснить, на чем основан метод. А я не могу сослаться на научную теорию, это ведь не моя сфера знаний…

— А и не нужно! — воодушевился Струве. — Мы представим это как развитие идей Игнаца Земмельвейса. Венский врач еще десять лет назад доказывал важность мытья рук хлорной известью. Правда, его не очень-то слушали, но статьи его публиковались.

— Земмельвейс… — повторил я, пытаясь припомнить. Но откуда? Пришлось выстрелить наугад. — Да, он работал с беременными, боролся с родильной горячкой.

— Именно! Мы скажем, что развиваем его подход, адаптируя для лечения ранений. Винный спирт доступнее хлорной извести, да и запах приятнее.

Струве наклонился ближе:

— Александр Дмитриевич, представьте: если внедрить этот метод во всех военных госпиталях России, сколько жизней можно спасти! Тысячи, десятки тысяч солдат и офицеров!

В его голосе звучала искренняя страсть ученого, увидевшего возможность принести пользу человечеству.

— Карл Иванович, — осторожно начал я, — а что, если Беляев потребует теоретического обоснования? Объяснения, почему спирт помогает?

— Я сейчас разрабатываю свое объяснение. Но время не терпит. Скажем, что спирт уничтожает миазмы, — быстро ответил Струве. — Вредные испарения, которые вызывают нагноение. Это соответствует принятым теориям, никого не удивит.

— А расход спирта? Василий Порфирьевич наверняка спросит, во что это обойдется госпиталю.

— Пустяки! — махнул рукой немец. — Для дезинфекции достаточно самого дешевого винного спирта. На весь госпиталь в месяц уйдет ведра два, не больше. А сэкономим на лекарствах для лечения осложнений во много раз больше.

Он поднялся и прошелся по палате, обдумывая детали. Сидоров следил за ним блестящими глазами, прислушиваясь к нашему разговору.

— Знаете что, Александр Дмитриевич? Давайте действовать систематически. Сначала я подготовлю подробный отчет с цифрами и фактами. Потом мы вместе пойдем к Беляеву и представим наше предложение как логическое дополнение к системе вентиляции.

— Дополнение?

— Конечно! Чистый воздух и чистые инструменты — это две стороны одной медали. Комплексный подход к борьбе с госпитальными инфекциями. Это будет звучать солидно и научно.

Мысль показалась мне разумной. Действительно, представив оба нововведения как единую систему, можно будет избежать впечатления, что мы то и дело приходим с новыми экспериментами.

— А что, если пригласить на демонстрацию других врачей? — предложил я. — Пусть сами убедятся в эффективности метода.

— Отличная идея! — обрадовался Струве. — Можно устроить что-то вроде практического занятия. Показать, как правильно обрабатывать инструменты и руки, объяснить принципы…

— Только нужно быть осторожным с Крупенниковым, — предупредил я. — Он и так косо смотрит на наши эксперименты.

— Крупенников… — задумчиво протянул немец. — А знаете, что может его убедить? Личный интерес. У него самого рука после операции плохо заживает. Если предложить обработать ее нашим методом…

— Рискованно. Вдруг не поможет?

— Поможет, — уверенно заявил Струве. — Я уже видел, как быстро заживают раны после спиртовой обработки. А если Крупенников сам испытает эффект на себе, станет нашим сторонником.

Разговор наш прервал молодой лекарь Соколов, который вошел в палату с подносом лекарств.

— Карл Иванович, — обратился он к Струве, — Василий Порфирьевич просит вас зайти к нему после обхода. Говорит, есть важные дела.

— Хорошо, скажите, что подойду, — кивнул немец, затем повернулся ко мне: — Александр Дмитриевич, а что если воспользоваться случаем? Пойдемте к Беляеву вместе. Я расскажу о результатах дезинфекции, а вы поддержите как автор первоначальной идеи.

— Сейчас?

— А почему бы и нет? Лучше действовать, пока результаты свежи в памяти. К тому же, чем быстрее внедрим метод, тем больше жизней спасем.

Я взглянул на Сидора Петрова, который смотрел на нас с соседней койке. Еще неделю назад этот человек был на краю смерти, а теперь спокойно выздоравливает. Разве это не достаточное доказательство правильности наших действий?

— Хорошо, Карл Иванович, — решился я. — Пойдемте к Василию Порфирьевичу. Попробуем убедить его в необходимости новых мер.

Врач указал на вереницу кроватей с больными:

— Мне понадобится завершить обход. А уж после я к вашим услугам.

Мы договорились встретиться через час. Струве ушел, а я, оставшись один после ухода Соколова, поднялся с койки и подошел к небольшому шкафчику, где хранились мои пожитки.

Предстоящий разговор с главным лекарем требовал подобающего вида. Нельзя являться к начальству в госпитальном халате.

Мой офицерский мундир висел на деревянных плечиках, аккуратно начищенный стараниями госпитальных служителей. Темно-зеленое сукно с черными бархатными воротником и обшлагами, медные пуговицы с двуглавыми орлами.

Форма инженерных войск образца 1854 года. На воротнике красовались серебряные погоны капитанского чина с двумя просветами и звездочками.

Под мундиром белая полотняная рубаха с накрахмаленным воротничком и черный шелковый галстук. Панталоны темно-зеленого сукна с красными лампасами по боковым швам, отличительный знак офицеров инженерного корпуса. К мундиру полагались белые лосиные перчатки, но в госпитальной обстановке они были бы неуместны.

На ноги полагались высокие сапоги из черной кожи с медными шпорами. Шпоры, правда, в стенах лечебного заведения выглядели бы чудачеством, но снимать их означало нарушить форму одежды.

Особое внимание привлекал офицерский темляк, плетеный шнур с кистями, который полагалось носить на эфесе сабли. Саблю в госпитале, естественно, не носили, но темляк можно прикрепить к поясу как знак офицерского достоинства.

Переодевшись в полную форму, я ощутил то особенное чувство, которое дает военная выправка. Спина выпрямилась, движения стали более четкими и уверенными. В мутном зеркальце, висевшем на стене, отражался не больной, а офицер русской армии.

— Что же вы, ваше благородие, уже выписаны? — полюбопытствовал Петров, но я только покачал головой.

— Нанесу визит к главному врачу, а для этого требуется выглядеть офицером, — пояснил я и уселся обратно на кровать.

Теперь можно приступить к подсчету средств. Я достал кожаный кошелек, где хранились деньги, собранные в офицерском собрании. Разложив на одеяле монеты и ассигнации, принялся внимательно их рассматривать.

Большую часть составляли серебряные рубли, массивные монеты с профилем императора Николая Павловича на одной стороне и государственным гербом на другой. Серебро звенело под пальцами мелодично и весомо, каждая монета приятна на ощупь. Тридцать восемь рублей, солидная сумма.

Полтинники оказались двух видов. Старые, николаевского чекана, с вензелем «НI» под короной, и совсем новые, 1855 года, где уже красовался профиль нынешнего государя Александра Николаевича. Шестнадцать монет по пятьдесят копеек, еще восемь рублей серебром.

Четвертаки и двугривенные были потемневшими от времени и частого обращения. На них едва различались буквы и цифры, но вес серебра чувствовался отчетливо. Мелочь, гривенники и пятачки, звенела особенно тонко.

Среди монет попадались и медные пятаки с изображением государственного герба. Медь была красновато-коричневой, местами покрытой зеленоватым налетом. Эти монеты крупные и тяжелые, каждая размером почти с серебряный рубль.

Особый интерес представляли ассигнации, бумажные деньги достоинством в три, пять и двадцать пять рублей. Бумага была плотной, с водяными знаками, а печать — четкой и красивой. На ассигнациях красовались вензеля императоров и сложные орнаменты, призванные защитить от подделок.

Пересчитав все тщательно два раза, я убедился в правильности суммы. Семьдесят восемь рублей серебром, именно столько записал в своей книжке Мещерский. Деньги собраны честно, каждая копейка пожертвована офицерами добровольно.

Теперь я достал листок с расчетами, составленными еще неделю назад. Материалы для оборудования всех палат госпиталя системой вентиляции: доски — восемьдесят аршин по полтора рубля за аршин, итого сто двадцать рублей. Жесть для воздуховодов — десять пудов по три рубля за пуд, тридцать рублей. Гвозди, скобы, инструменты — еще рублей на двадцать.

Всего требовалось сто семьдесят рублей. Имелось семьдесят восемь. Не хватало девяноста двух рублей, сумма изрядная, но не безнадежная. Если Лизе удастся заинтересовать благотворительные общества, деньги найдутся.

Самое важное теперь — это получить официальное разрешение на начало работ. Беляев обещал поддержать проект при наличии средств. Семьдесят восемь рублей, это уже серьезная заявка, треть от требуемой суммы.

Я аккуратно сложил деньги обратно в кошелек и спрятал его кармане. Затем прикинул детали будущего разговора с главным лекарем.

Первое. Сначала надо отчитаться о собранных средствах. Показать, что офицерский корпус готов поддерживать полезные начинания.

Второе. Предложить начать работы в тех палатах, на которые хватит имеющихся денег.

И третье — осторожно поднять вопрос о дезинфекции как о дополнительной мере борьбы с госпитальными инфекциями.

Последний пункт требовал особой деликатности. Нельзя создавать впечатление, что мы только и делаем, что каждый день придумываем новые эксперименты. Лучше представить это как естественное развитие уже начатых работ по улучшению госпитального дела.

Вскоре появился Струве, рядом медсестра с подносом в руках, видимо, он только закончил обход и раздачу лекарств больным.

— Ну что, Александр Дмитриевич, готовы к решающему разговору? — спросил он. Медсестра ушла с подносом, и я пожалел, что это не Елизавета Петровна.

— Готов, — ответил я.

Струве внимательно осмотрел мой мундир:

— Вы, как я вижу, не теряли времени. Разумно. Только не забудьте подчеркнуть, что оба нововведения направлены на одну цель — снижение смертности в госпитале.

— А вы подготовили отчет о результатах спиртовой обработки?

— Конечно, — немец похлопал по карману. — Четырнадцать случаев, ни одного осложнения. Цифры говорят сами за себя.

Мы направились к кабинету главного лекаря, расположенному в том же здании, но в противоположном крыле. Путь наш лежал через весь госпиталь, и я невольно заглядывал в открытые двери палат, наблюдая картины, от которых стыла кровь.

В первой палате шла перевязка. Молодой лекарь склонился над солдатом с раздробленной ногой. Больной кусал деревянную палочку, стараясь не кричать, пока врач промывал рану. Запах гниющего мяса был настолько сильным, что я невольно зажал нос платком.

— Терпи, браток, — ободрял солдата санитар, державший его за плечи. — Еще немного, и все пройдет.

Во второй палате царила тишина выздоравливающих. Здесь лежали те, кому повезло больше других, с простыми переломами, неглубокими ранениями. Но даже здесь воздух был спертым, затхлым, пропитанным запахами немытых тел и лекарств.

Третья палата, наша экспериментальная, выделялась разительно. Чистый воздух, спокойные лица больных, отсутствие того удушливого духа, который царил в остальных помещениях. Несколько пациентов даже читали книги или играли в карты, верный признак того, что силы у них восстанавливаются.

Но самое страшное зрелище ожидало нас в операционной, мимо которой тоже пришлось пройти. Через приоткрытую дверь я увидел врача, который ампутировал руку молодому солдату. Больной лежал на деревянном столе, привязанный ремнями, зубами зажал кожаную пробку.

Хирург работал без перчаток, изредка вытирая окровавленные руки о фартук. Инструменты лежали на том же столе, перемешанные с обрывками бинтов и сгустками крови. Ассистент держал артерии пальцами, стараясь остановить кровотечение.

— Быстрее тампон! — рявкнул врач, не поднимая головы. — Кровь идет!

Картина ужасающая, я поспешил пройти мимо. Струве, заметив мое потрясение, тихо произнес:

— Видите теперь, Александр Дмитриевич, почему так важен ваш метод дезинфекции? В таких условиях заражение крови почти неизбежно.

В коридоре попадались носилки с ранеными, которых везли на операции или обратно в палаты. Санитары двигались торопливо, привычно, не обращая внимания на стоны больных. За долгие месяцы войны они видели столько страданий, что сердца их окаменели.

У одной из дверей стояла небольшая очередь. Солдаты с легкими ранениями ждали приема у фельдшера. Они переговаривались вполголоса, изредка поглядывая на нас с тем особенным выражением, какое бывает у людей, привыкших видеть в офицерах либо благодетелей, либо мучителей.

— Доктор, — окликнул нас один из ожидающих, рядовой с перевязанной головой, — правда ли, что в третьей палате воздух стал лучше? Говорят, какую-то новую систему поставили…

— Правда, — кивнул Струве. — И скоро такие же системы будут во всех палатах.

— Слава богу, — облегченно вздохнул солдат. — А то дышать нечем, прямо удушье.

По дороге мы миновали также аптеку, небольшую комнату, где фармацевт готовил лекарства. Полки уставлены склянками с настойками, порошками, мазями. Большинство этикеток написано по-латыни, но некоторые названия я сумел разобрать: раствор опия, камфорный спирт, йодная настойка.

— Карл Иванович, — шепнул я Струве, когда мы поравнялись с аптекой, — а много ли у нас спирта в запасе?

— Винного? Достаточно. Фармацевт заказывает его ведрами для приготовления настоек. Если объяснить ему новое назначение, затруднений не будет.

Наконец мы дошли до административного крыла госпиталя. Здесь коридоры чище, запахи не такие резкие, а из кабинетов доносился скрип гусиных перьев и шуршание бумаг. Мир бюрократии существовал параллельно с миром страданий, почти не пересекаясь с ним.

У дверей кабинета главного лекаря мы остановились. Струве постучал и, дождавшись разрешения, открыл дверь:

— Василий Порфирьевич, дозвольте войти. Капитан Воронцов хотел бы доложить о результатах сбора средств на вентиляционные работы.

Из кабинета послышался знакомый голос:

— Входите, господа, входите. Как раз хотел справиться о ваших делах.