Инженер 1: паровая империя

Глава 16 Закупки

Утром я стоял у окна комнаты, глядя на двор госпиталя, где санитары расчищали двор от грязи. Струве уже показал мне приказ Беляева. Восстановить систему вентиляции. Немедленно. Работать круглосуточно.

Я оделся, умылся ледяной водой из кувшина, пытаясь прогнать остатки ночных кошмаров. Нужно приступать к работе. Осмотреть палаты, составить план восстановления, распределить людей.

Стук в дверь прервал размышления.

— Александр Дмитриевич! — голос Зотова звучал взволнованно. — Полковник Энгельгардт прибыл! Требует немедленно явиться в кабинет главного лекаря!

Энгельгардт? Сейчас? Он же не должен приезжать до конца недели…

Я схватил сюртук, натянул, застегивая пуговицы на ходу, и бросился следом за младшим лекарем.

Коридоры госпиталя еще тонули в утренней тишине. Только в дальних палатах слышались приглушенные голоса да изредка стоны боли.

Мы миновали приемный покой, где дежурный фельдшер заполнял какие-то ведомости, промчались мимо аптеки с ее характерным запахом трав и лекарств.

Дверь кабинета Беляева оказалась приоткрыта. Изнутри доносился мерный, властный голос. Я узнал его сразу. Энгельгардт.

Я остановился на пороге, перевел дыхание, привел в порядок мундир и постучал.

— Войдите! — раздался короткий приказ.

За массивным дубовым столом сидел не Беляев, а полковник Энгельгардт, высокий, седой, с орденскими планками на груди и суровым, изборожденным морщинами лицом. Беляев стоял сбоку, у окна, с бледным, осунувшимся лицом и потухшим взглядом.

Рядом с полковником, у стола, расположился Струве.

— Капитан Воронцов, — Энгельгардт поднялся, когда я вошел. — Наконец-то. Садитесь.

Я сел на предложенный стул. Полковник обошел стол, остановился передо мной, заложив руки за спину.

— Итак, капитан, — начал он тоном человека, привыкшего получать ответы немедленно, — объясните мне, что здесь произошло. Я покидаю госпиталь две недели назад. Все в порядке, эксперимент идет успешно, больные выздоравливают. Возвращаюсь, а тут вспышка госпитальной лихорадки, восемь трупов, два десятка зараженных. Что случилось?

Я бросил взгляд на Беляева. Главный лекарь стоял неподвижно, опустив голову.

— Господин полковник, — начал я, — дело в том, что система вентиляции оказалась демонтирована…

— Я уже знаю! — резко оборвал меня Энгельгардт. — Василий Порфирьевич доложил о своем решении. Вопрос в другом. Почему вы, капитан, не доложили мне об этом немедленно?

А кто я такой чтобы докладывать ему?

— Я полагал, что только главный лекарь подотчетен вам и не хотел нарушать субординацию.

Полковник раздраженно выдохнул.

— Если мне доложили вовремя, ничего этого не было, — Энгельгардт сел обратно за стол. — Никто не приказывал сворачивать эксперимент. Это решение Василия Порфирьевича, принятое по собственной инициативе. Из страха перед проверкой.

Он сложил руки перед собой:

— Впрочем, не мне судить. Это дело начальства. Я же приехал решать практические вопросы.

Полковник посмотрел на меня:

— Капитан Воронцов, сколько времени потребуется на восстановление системы во всех палатах?

Я быстро прикинул в уме:

— Господин полковник, в первой палате система разрушена полностью. Потребуется дня три на восстановление. Во второй и четвертой работы по устранению не закончен, там быстрее, сутки-двое. В третьей все практически на месте, только доделать…

— Итого неделя, — кивнул Энгельгардт. — А если работать круглосуточно?

— Дня четыре, господин полковник.

— Хорошо. Приказываю работать круглосуточно. Василий Порфирьевич, — он повернулся к главному лекарю, — предоставьте капитану всех необходимых людей. Всех! Хоть весь госпиталь поставьте на работы, но чтобы через четыре дня система действовала во всех палатах.

— Слушаюсь, господин полковник, — глухо отозвался Беляев.

— Материалы, инструменты, деньги, все, что потребуется, выдать немедленно. Если госпитальной казны не хватит, спишете на непредвиденные расходы. Потом разберемся.

— Есть, господин полковник.

Энгельгардт опять встал, подошел ко мне:

— Капитан, вы получаете полную свободу действий. Работайте как считаете нужным. Кто будет препятствовать, докладывайте мне лично.

— Благодарю, господин полковник!

— Только предупреждаю, — полковник наклонился ближе, и в его глазах я увидел жесткую решимость, — никаких отговорок. Никаких задержек. Через четыре дня система должна работать. Иначе отвечать будете вы.

— Понимаю, господин полковник. Не подведу.

Энгельгардт кивнул. Выпрямился. Обвел взглядом всех присутствующих.

— А теперь покажите мне палаты. Хочу своими глазами увидеть последствия этого решения.

Мы вышли из кабинета. Полковник шел впереди, размашистой военной походкой.

Первая палата встретила нас тяжелой тишиной. Больные лежали неподвижно, некоторые метались в жару, другие неподвижные, с закрытыми глазами. Запах гнили и смерти ударил в ноздри.

Энгельгардт медленно прошелся вдоль коек. Останавливался у каждой, вглядывался в лица. Молча, просто смотрел.

У одной из коек он задержался дольше. Там лежал молодой рядовой, совсем мальчишка, лет восемнадцати. Лицо восковое, губы запеклись, дыхание редкое, хриплое.

— Сколько ему? — тихо спросил полковник.

— Семнадцать лет, господин полковник, — ответил Струве, заглянув в записи. — Рядовой Васильев. Ранение бедра. Выздоравливал, но три дня назад началась лихорадка.

— Выживет?

— Маловероятно, господин полковник.

Энгельгардт молчал. Потом наклонился к больному, поправил сбившееся одеяло. Прикоснулся к горящему лбу.

— Семнадцать лет, — повторил он. — Пережил войну. Пережил ранение. И умирает от дурного воздуха.

Он выпрямился. Лицо его окаменело.

— Идемте дальше.

Вторая палата. Четвертая. Везде одна картина. Жар, бред, умирающие.

Наконец мы дошли до третьей палаты. Энгельгардт толкнул дверь, вошел.

Тишина. Покой. Больные лежали спокойно, некоторые даже беседовали вполголоса. Один читал молитвенник. Другой чинил сапоги.

Полковник обошел койки. Заглянул в лица. Проверил повязки у нескольких раненых.

— Ни одного случая лихорадки? — спросил он Струве.

— Ни одного, господин полковник. Все выздоравливают в обычном режиме.

Энгельгардт остановился посреди прохода. Посмотрел на потолок, где еще виднелись остатки воздуховодов. На печь в углу. На решетки, которые еще не успели демонтировать.

Поманил нас за собой вышел из палаты. В коридоре повернулся к нам.

— Система работает, — констатировал он. — Разница очевидная даже для слепца.

Он поглядел на Беляева:

— Василий Порфирьевич, скажите честно. Вы действительно не понимали, что происходит? Или просто закрывали глаза?

Главный лекарь молчал.

— Отвечайте! — рявкнул полковник.

— Я… понимал, господин полковник, — глухо произнес Беляев. — Но боялся. Боялся проверки, разбирательства, потери должности… Простите.

Энгельгардт долго смотрел на него. Потом покачал головой и повернулся ко мне:

— Капитан Воронцов, начинайте работы немедленно. Доктор Струве будет координировать с медицинской стороны. Василий Порфирьевич предоставит людей и материалы. Я остаюсь в Севастополе на неделю, буду проверять ход работ ежедневно.

— Слушаюсь, господин полковник!

Он направился по коридору. На ходу обернулся:

— Капитан, надеюсь на вас. Не подведите.

— Постараюсь, господин полковник.

Энгельгардт ушел. Мы остались втроем я, Струве и Беляев.

Главный лекарь стоял, опираясь о стену, словно все силы разом покинули его.

— Александр Дмитриевич, — произнес он тихо, — простите меня. Я… я не знаю, что на меня нашло.

Я посмотрел на него. Старик, испуганный, сломленный. Жалкий.

— Василий Порфирьевич, — сказал я, — Давайте исправлять сделанное. Мне нужны плотники, жестянщики, подсобные рабочие. Двадцать человек. И материалы. Доски, жесть, гвозди. Список принесу через час.

— Будет сделано, капитан.

— И еще. Распорядитесь освободить вторую палату. Переведите больных временно в другие помещения. Там работы масштабные, с больными не справимся.

— Хорошо.

Коридор ожил, санитары таскали ведра, фельдшеры спешили к больным, двери то и дело хлопали.

Я вернулся в свою палату. На ходу прикинул план. Первым делом осмотреть демонтированные участки. Оценить объем работ. Распределить людей по участкам. Начать с первой палаты, она пострадала сильнее всего.

Я достал через Зотова большой лист чертежной бумаги и принялся набрасывать план работ.

Сначала начертил план самого здания, без этого невозможно рассчитать объемы.

Главный корпус госпиталя представлял собою массивное двухэтажное строение из крымского камня, вытянутое с запада на восток. Длина около шестидесяти саженей, ширина пятнадцать. Толстые стены, узкие окна, покатая крыша, все говорило о том, что здание строилось еще в прошлом столетии, когда о комфорте больных заботились меньше, чем о прочности конструкции.

Первый этаж занимали палаты. Я аккуратно нанес на план каждую:

Палата номер один самая большая, в западном крыле. Пятьдесят аршин в длину, двадцать в ширину, высота потолков три сажени. Тридцать коек вдоль стен. Две печи, в начале и конце помещения. Четыре окна на южной стороне, высоко под потолком.

Палата номер два, чуть меньше, сорок пять на двадцать аршин. Двадцать пять коек. Одна печь. Три окна.

Палата номер три экспериментальная. Сорок на восемнадцать аршин. Двадцать коек. Здесь система вентиляции частично сохранилась. Воздуховоды от печи еще не демонтированы полностью, решетки на месте.

Палата номер четыре в восточном крыле, симметричная второй. Сорок пять на двадцать аршин.

Палата пять самая маленькая, тридцать пять на пятнадцать аршин. Пятнадцать коек. Система вентиляции здесь вообще не устанавливалась.

Между палатами тянулся центральный коридор шириной в три аршина, по нему сновали санитары с носилками, врачи спешили от одного больного к другому. В середине коридора располагалась операционная, десять на восемь аршин, с высоким столом посередине и жуткими инструментами на стенах. Рядом перевязочная, аптека, приемный покой.

Второй этаж занимали офицерские палаты и комнаты младших лекарей. Помещения поменьше, с более низкими потолками.

К главному корпусу с восточной стороны примыкала административная пристройка, одноэтажная, с кабинетом Беляева, канцелярией, архивом.

Во дворе, окруженном каменной оградой, ютились хозяйственные постройки: прачечная, кухня, баня, дровяной склад. В дальнем углу, подальше от жилых помещений, стояло отдельное каменное здание морга.

Я окинул взглядом начерченный план. Здание старое, неудобное, но крепкое. Главная проблема — высокие потолки и плохая вентиляция. Теплый воздух от печей поднимается вверх, а внизу, где лежат больные, стоит холод и сырость. Застойный воздух, спертый, насыщенный миазмами.

Моя система решает эту проблему. Воздуховоды разводят тепло по всему помещению, вытяжные каналы удаляют затхлый воздух. Просто, но эффективно.

Теперь расчеты. Простые, но безжалостные.

Первая палата. Система демонтирована полностью. Нужно заново установить воздуховоды от печи к дальним углам. Это восемь коробов длиной по четыре аршина каждый. Жесть на короба — пуда полтора. Вытяжные каналы под потолком, это еще четыре короба. Решетки приточные и вытяжные по четыре штуки. Работа сложная, потребует целого дня при шести работниках.

Вторая и четвертая палаты. Демонтаж не завершен, часть конструкций на месте. Достаточно восстановить поврежденные участки, заменить снятые решетки. По полдня на каждую при четверых работниках.

Третья палата. Почти готова, только доделать. Часов шесть работы.

Пятая палата. Вообще не тронута, там система еще не устанавливалась. Придется делать с нуля, как в первой. Еще день работы.

Итого три полных дня интенсивной работы при условии, что материалы будут в наличии и рабочие не станут лодырничать.

Я прикинул список необходимого:

— Доски сосновые — сорок аршин (для обшивки коробов)

— Жесть листовая — пять пудов

— Гвозди разные — полпуда

— Скобы железные — фунтов десять

— Краска масляная (для защиты дерева) — два горшка

— Пакля для уплотнения стыков пуда два

Деньги на это Беляев обещал выделить из госпитальной казны. Но я знал интендантов, они любят закупать подешевле, а качество при этом страдает. Нет уж, поеду сам. Проверю каждую доску, каждый лист жести.

Я сунул список в карман сюртука и отправился разыскивать Беляева.

Главный лекарь сидел в своем кабинете, все так же понурый, с помятым лицом человека, не спавшего ночь. Перед ним лежала стопка бумаг, видимо, готовил отчеты для Энгельгардта.

— Василий Порфирьевич, — я вошел без стука, — вот список материалов. Нужно закупить сегодня же, чтобы завтра начать работы.

Беляев взглянул на перечень, поморщился:

— Сорок аршин досок… пять пудов жести… Это обойдется рублей в тридцать, если не больше.

— Полковник сказал, все необходимое, — напомнил я жестко.

— Знаю, знаю, — вздохнул главный лекарь. — Сейчас дам ордер интенданту, пусть выделит деньги.

Он взял перо, набросал несколько строк на бланке, поставил подпись и печать. Протянул мне.

— Тридцать пять рублей серебром. Больше выделить не могу, иначе на лекарства не хватит.

Я взял ордер, но не двинулся с места:

— Василий Порфирьевич, с вашего позволения, поеду закупать сам.

— Сами? — Беляев удивленно поднял брови. — Да у нас для этого интендантская служба имеется. Жуковский все устроит.

— Жуковский устроит так, что доски гнилые привезет, а жесть дырявую, — отрезал я. — Извините за прямоту, но мне нужен качественный материал, а не то, что подешевле.

Главный лекарь хотел возразить, но осекся. Видимо, сам знал повадки своего интенданта.

— Ну что ж, — махнул он рукой, — на ваше усмотрение. Только отчитайтесь потом за каждую копейку.

— Обязательно.

Я вышел от Беляева и направился к интендантской кладовой, помещавшейся в отдельном флигеле. Жуковский, тучный мужчина лет пятидесяти с сальным лицом и вечно недовольным выражением, встретил меня без энтузиазма.

— Опять вы, капитан, — проворчал он, едва взглянув на ордер. — То одно требуется, то другое. Хозяйство разоряете.

— Давайте деньги, Степан Тимофеевич, — я не стал вступать в пререкания. — Тридцать пять рублей. И распишитесь в получении ордера.

Интендант нехотя полез в железный сундук, достал холщовый мешочек с деньгами. Отсчитал три червонца, пять рублевиков серебром. Я проверил каждую монету, взвесил на ладони. Серебро настоящее, не порченое.

Тридцать пять рублей. Маловато. Я быстро прикинул в уме, доски обойдутся минимум в сорок, жесть еще в двадцать пять, остальное в десять. Итого семьдесят пять рублей как минимум.

Придется добавлять из собственных средств. Хорошо, что остались деньги, собранные офицерами, семьдесят восемь рублей.

— Распишитесь, — буркнул Жуковский, протягивая журнал.

Я расписался, сунул деньги в карман и вышел. Вернулся в свою комнату, достал из ящика стола кожаный кошелек с офицерскими взносами. Пересчитал,взял сорок, добавил к казенным деньгам. Теперь в кармане семьдесят пять рублей. Должно хватить.

На дворе стояло ясное мартовское утро. Солнце пригревало, хотя в тени еще лежал снег. Я направился к воротам госпиталя, где обыкновенно стояли извозчики в ожидании седоков.

Сегодня там дремал на козлах старый знакомый. Степан Кузьмич, тот самый возница, который недавно возил нас с Мещерским. Увидев меня, он встрепенулся, снял шапку:

— Здравия желаю, ваше благородие! Куда прикажете?

— На Андреевский рынок, Степан Кузьмич. И не спеши, нам предстоит объехать несколько лавок.

— Слушаюсь! — Извозчик оживился. — За материалами, стало быть? Так я все места знаю, где товар хороший и цена сходная.

Я забрался в колымагу, та самая старая двуколка, которая служила Степану Кузьмичу, скрипела на все лады, но держалась крепко. Лошадь, тощая кобыленка рыжей масти, недовольно фыркнула, но тронулась послушно.

Впервые я ехал за покупками, интересно получится ли купить то, что нужно и уложиться в бюджет.