Инженер 1: паровая империя

Глава 17 Работы

Мы покатили по разбитой дороге, огибая ямы и груды щебня. Севастополь еще залечивал раны войны. Повсюду виднелись обгоревшие остовы домов, развалины укреплений, следы разрывов снарядов.

— Эх, город наш, — вздохнул Степан Кузьмич, покачивая головой. — Года три, думаю, восстанавливать придется. А может, и пять.

— А рынок работает? — спросил я.

— Как же, работает. Народ-то жить хочет. Кто торгует, кто покупает. Только цены, конечно, драные. Все дорого после войны.

Мы выехали на Большую Морскую улицу. Здесь картина оказалась поживее. По мостовой сновали повозки, пешеходы спешили по делам, из лавок доносились голоса торговцев. Жизнь возвращалась в истерзанный город.

Андреевский рынок располагался на площади у подножия холма, где когда-то стояла церковь Святого Андрея Первозванного. От церкви остались одни руины, но рынок уцелел, деревянные навесы, лавки, лотки тянулись рядами вдоль площади.

Народу здесь толпилось множество. Солдаты в серых шинелях, мещане в длиннополых кафтанах, бабы в цветастых платках, купцы в поддевках. Все кричали, торговались, ругались. Воздух наполнен запахами. Дым от жаровен, где пекли пирожки, дух рыбы, кожи, дегтя, навоза.

— Вот, приехали, ваше благородие, — объявил Степан Кузьмич, останавливая лошадь. — Лесной ряд вон там, видите? А жестянщики за ним, в дальнем углу.

Я слез с повозки, оглядываясь. Рынок встретил меня привычным гомоном и сутолокой.

— Эй, барин, табачку не желаете? — окликнул меня старик с лотком.

— Семечки! Жареные семечки! — надрывалась баба в платке.

— Пироги с капустой, горяченькие! — зазывал мальчишка лет двенадцати.

Я прошел мимо, направляясь к лесному ряду. Здесь под навесами лежали штабеля досок, бревен, жердей. Пахло свежей стружкой и смолой.

Первый торговец, краснолицый мужик в засаленном зипуне, встретил меня с готовностью:

— Чего изволите, барин? Доска есть всякая, сосна, ель, дубовая. Цены божеские!

— Покажи сосновую, — велел я.

Торговец полез в штабель, выволок несколько досок. Я присел на корточки, осмотрел. Дерево серое, в синеве, с черными сучками. Повел ногтем по поверхности, древесина рыхлая, трухлявая.

— Это что за гниль? — спросил я строго.

— Да какая гниль, барин! — замахал руками торговец. — Лежалая малость, но крепкая!

— Крепкая? — Я ткнул пальцем в доску, тот провалился в мягкую древесину, как в масло. — За кого меня принимаешь? Через месяц эти доски в труху рассыплются.

— Ну, это… того… — замялся мужик. — А коли свежую желаете, так она подороже будет.

— Показывай свежую. И без фокусов.

Торговец нехотя полез в другой штабель, достал несколько досок. Эти выглядели лучше, светлые, плотные, с мелкими сучками. Я осмотрел каждую, простучал кулаком, проверил на изгиб. Годится.

— Сколько? — спросил коротко.

— Аршин — рубль сорок копеек.

— Грабеж, — отрезал я. — За такую цену в Симферополе дуб продают. Рубль за аршин, и ни копейки больше.

— Да вы что, барин! — всплеснул руками мужик. — У меня семья, дети! Кормить надо…

— Рубль, — повторил я холодно. — Или пойду к соседу.

Торговец помялся, потом сплюнул:

— Эх, одно разорение мне с вами. Ладно, рубль так рубль. Сколько брать будете?

— Сорок аршин. Отберу сам, каждую доску. И свяжи покрепче, чтобы при перевозке не поломались.

Я провел с полчаса, выбирая доски. Старался брать без трещин, с минимумом сучков, ровные. Торговец ворчал, но подчинялся.

Наконец доски отобраны, связаны веревкой. Я отсчитал сорок рублей, получил сдачу, три рубля двадцать копеек.

— Степан Кузьмич! — позвал я извозчика. — Помоги погрузить!

Вдвоем мы навалили доски на телегу. Груз тяжелый, кобыленка недовольно заржала.

— Теперь к жестянщикам, — велел я.

Жестяной ряд располагался в дальнем углу рынка, под обветшавшим навесом. Здесь стояли лотки с блестящими листами жести, медными тазами, железными ведрами. Все это громыхало, звенело на ветру.

Торговец жестью оказался армянином, смуглый, с черными усами и хитрыми глазами. Увидев меня, расплылся в улыбке:

— Добро пожаловать, господин офицер! Аракел Степанян к вашим услугам. Чем могу помочь?

— Нужна жесть листовая. Пять пудов. Качественная, без дыр и ржавчины.

Армянин всплеснул руками:

— У Аракела только лучший товар! Смотрите сами!

Он начал доставать листы жести, демонстрируя их на просвет. Я осматривал внимательно, некоторые листы оказались с пробоинами, другие погнутые, третьи покрыты ржавыми пятнами.

— Это брак, — констатировал я, откладывая негодное. — Давай нормальную.

— Господин офицер очень придирчивый, — вздохнул Аракел. — Но хорошо, хорошо, покажу лучшее.

Он полез в дальний угол лавки, выволок связку новых листов. Эти и впрямь оказались годными, ровные, блестящие, без повреждений.

— Вот это другое дело, — кивнул я. — Сколько?

— Пуд шесть рублей.

Я расхохотался:

— Степанян, ты за дурака меня держишь? Жесть стоит четыре рубля за пуд, и это с наценкой.

— Ай-яй-яй, господин офицер! — замахал руками армянин. — Это до войны четыре стоила! Теперь все дорого! Привоз трудный, пошлины…

— Четыре рубля пятьдесят копеек, — отрезал я. — Последнее слово. Или ищу другого продавца.

Степанян театрально застонал, схватился за голову, но согласился:

— Ладно, ладно. По ветру пойду, но что делать. Берите.

Я отобрал пять пудов жести, двадцать листов стандартного размера. Отсчитал двадцать два рубля пятьдесят копеек.

Оставалось купить гвозди, скобы, паклю, краску. На это ушел еще час и девять рублей. К полудню все необходимое погружено на телегу, она осела под тяжестью.

— Ну что, поехали обратно? — спросил Степан Кузьмич, протирая вспотевший лоб рукавом.

— Поехали. Только осторожно, чтобы не растрясти груз.

Мы тронулись в обратный путь. Лошадь медленно, с трудом тащила телегу. Колеса скрипели, доски позвякивали.

По дороге я подсчитывал расходы. Сорок рублей на доски. Двадцать два пятьдесят на жесть. Девять на прочее. Итого семьдесят один рубль пятьдесят копеек. Осталось три рубля пятьдесят, на непредвиденные расходы.

Из казенных тридцати пяти вышло тридцать шесть пятьдесят перерасхода. Пришлось добавить из офицерских взносов. Ничего, потом отчитаюсь перед Мещерским, потрачено куда и предназначено.

Главное я уложился в бюджет. И материал качественный.

Мы въехали во двор госпиталя около второго часа пополудни. Я соскочил с телеги, огляделся. Нужно разгружать, складировать, готовиться к началу работ.

— Эй, санитары! — крикнул я. — Помогайте разгружать!

Появились трое дюжих молодцов. Мы принялись стаскивать доски, складывать жесть, разбирать остальной материал.

Струве вышел из здания, подошел, оглядел закупленное:

— Неплохо, Александр Дмитриевич. Качество, похоже, приличное.

— Проверял каждую доску, — ответил я, вытирая руки о платок. — Завтра начнем. Первая палата самая сложная. Туда поставлю лучших работников.

— А люди готовы?

— Беляев обещал предоставить двадцать человек. Разделю на три бригады, две по шесть человек на первую и пятую палаты, одна восемь человек на остальные.

Струве кивнул:

— Толково. Я прослежу, чтобы больных не тревожили лишний раз.

Мы постояли молча, глядя на груду материалов.

— А что если начать сейчас? — спросил доктор. — Рабочие уже собрались.

А почему бы нет. Я кивнул.

— Пойду к ним.

Беляев обещал предоставить двадцать человек. Посмотрим, что он нашел.

У ворот госпиталя уже толпились люди. Я насчитал человек двадцать пять, может, тридцать. Солдаты из числа выздоравливающих, плотники из хозяйственной команды, несколько жестянщиков. Морозов стоял в центре, что-то объяснял, размахивая руками.

— Доброе утро, Василий Кузьмич, — окликнул я его.

Фельдфебель обернулся, козырнул:

— Здравия желаю, ваше благородие! Людей собрал. Двадцать восемь человек, все крепкие, работящие.

Я оглядел собравшихся. Знакомые лица. Егор, Семен, Иван. Остальных вижу впервые, но все выглядят бодро, глаза заинтересованные. Хорошо.

— Братцы, — обратился я ко всем, — работа предстоит тяжелая. Четыре дня, чтобы восстановить систему вентиляции в пяти палатах. Будем работать круглосуточно, посменно. За работу дополнительный паек, освобождение от нарядов, а самым старательным благодарность от полковника Энгельгардта.

Солдаты переглянулись. Кто-то кивнул, кто-то усмехнулся. Дополнительный паек весомый аргумент.

— Делимся на три бригады, — продолжил я. — Первая, восемь человек, работает в первой палате. Это самый сложный участок, там все снесено полностью. Вторая бригада, шесть человек, в пятой палате, тоже с нуля. Третья бригада, шесть человек, во второй и четвертой палатах, где нужно восстановить частично разобранную систему. Остальные подсобные рабочие, таскают материал, помогают где нужно.

Морозов кивнул:

— Разумно, ваше благородие. Первую бригаду я возглавлю, коли позволите. Егор пусть во вторую идет, он парень толковый. А третью… — он оглядел людей, — Петр Гаврилов возглавит, он плотник опытный.

— Согласен. Семен и Иван — в первую бригаду, со мной. Остальных распределите сами.

Через полчаса все разошлись по палатам. Я повел свою бригаду в первую, самую большую, самую проблемную.

Палата встретила нас гулкой пустотой. Больных перевели накануне, койки стояли голые, белье свернуто. Под потолком зияли дыры от снятых воздуховодов. Печь в углу холодная, вокруг груда мусора, оставшегося после демонтажа.

— Ну что, братцы, — произнес я, снимая сюртук и оставаясь в рубахе, — за работу. Морозов, ты главный. Распределяй обязанности.

Фельдфебель огладил усы, оглядел палату:

— Семен, ты займешься воздуховодами. Короба делать по чертежу, как в прошлый раз. Иван, тебе печку готовить и отверстия в стенах долбить. Федор и Григорий, вы подсобные, таскайте доски, подавайте инструмент. Трофим и Николай, вы жестянщики, будете обшивать короба жестью. Степан, ты под потолком работать будешь, балки размечать.

— А я? — спросил я.

Морозов посмотрел на меня с легкой усмешкой:

— А вы, ваше благородие, коли не боитесь руки запачкать, помогайте Семену. Короба собирать дело тонкое, лишние руки не помешают.

Я кивнул, засучил рукава. Работа закипела.

Семен уже разложил доски, начал размечать карандашом. Я присел рядом, взял рубанок.

Столяр развернул перед рабочими чертеж, тот самый, что мы делали для третьей палаты. Воздуховод прямоугольного сечения, четыре аршина длиной, аршин в ширину, полтора в высоту. Стенки из досок, стыки усилены планками, внутри гладко выструганы, чтобы воздух шел без завихрений.

— Главное, — объяснял Семен, — стыки делать плотные. Ни щелочки, иначе воздух уйдет, тяги не будет.

Мы принялись за работу. Я держал доски, Семен подгонял, прибивал. Работали слаженно, без лишних движений. Через час первый короб готов.

— Хорошо получилось, — одобрил Морозов, осматривая. — Щелей нет, углы ровные. Давайте дальше, нам таких восемь штук нужно.

Иван тем временем орудовал в углу, где стояла печь. Богатырь долбил зубилом отверстие в стене. Медленно, методично, каждый удар точный. Кирпичи крошились, пыль летела, но Иван не торопился.

— Ваня, живее! — крикнул Морозов. — До обеда надо управиться!

— Дядя Вася, тут кладка крепкая, — хрипло отозвался кузнец, не прекращая работы. — Спешить нельзя, стену обрушу.

Степан, молодой парень лет двадцати с небольшим, ловко лазил под потолком, размечая места крепления вытяжных каналов. Саперная сноровка, он безошибочно находил прочные балки, отмечал углем.

— Господин капитан, — окликнул он меня сверху, — а тут балка гнилая! Видите, труха сыплется!

Я подошел, посмотрел. Действительно, одна из балок в дурном состоянии. Древесина рыхлая, в червоточинах.

— Придется укреплять, — вздохнул я. — Морозов, есть запасные балки?

— Во дворе лежат, от разрушенных домов. Крепкие, дубовые. Сейчас притащим.

Работа усложнилась. Пришлось снимать старую балку, ставить новую. Четверо мужиков два часа возились, пока не закрепили дубовый брус. Я помогал, держал, подавал инструмент.

Ближе к вечеру руки гудели от усталости, спина ныла, но первые результаты налицо. Четыре воздуховода собраны, печь подготовлена, в стене пробито отверстие для притока воздуха. Вытяжные каналы размечены.

— Трапезничать! — крикнул Морозов. — По столовой марш!

Мы гурьбой направились в госпитальную кухню. Там уже стояли котлы с щами, горы черного хлеба, кадки с кашей. Работники налетели на еду с аппетитом.

Я сел рядом с Морозовым, зачерпнул щей. Горячие, жирные, с капустой и куском солонины. Вкусно до невозможности после утренней работы.

— Ну что, Василий Кузьмич, успеваем? — спросил я между ложками.

Фельдфебель задумчиво жевал хлеб:

— Если так пойдет, успеем. Только вот печку придется переставлять, ваше благородие. Она стоит неудобно, воздуховоды от нее не так пойдут, как на чертеже.

— Переставлять? — я нахмурился. — Это сколько времени?

— Часа два. Печка чугунная, тяжелая. Четверым еле под силу.

Я вспомнил чертеж. Действительно, печь стоит не в том углу, где я планировал. При таком расположении воздуховоды придется гнуть, делать лишние повороты. Это снизит эффективность.

— Переставляем, — решил я. — После трапезы начинайте.

Морозов кивнул:

— Слушаюсь. Иван, Федор, Григорий, Трофим, вы со мной. Печку двигать будем.

В дверях столовой показался Струве. Немец осмотрелся, заметил меня, подошел.

— Александр Дмитриевич, можно вас на минуту?

Мы вышли в коридор. Струве выглядел озабоченным.

— Что случилось, Карл Иванович?

— Да вот… думал я тут. Пока восстанавливаем вентиляцию, может, стоит попробовать еще раз с обеззараживанием ран? — Он понизил голос. — Беляев сейчас смирился, винный спирт не запрещает. Но, знаете, есть одна проблема. Спирт хорош, но не для всех ран подходит. Слишком жжет, больные кричат. А для глубоких ран вообще опасен, ткани обжигает.

Я насторожился. Действительно, спирт не идеальное решение. В XXI веке его используют ограниченно. А вот перекись водорода…

Стоп. Перекись открыта в 1818 году Луи Тенаром. Сейчас 1856-й, она должна быть известна. Но медицинского применения, насколько я помню, еще не получила.

— Карл Иванович, — осторожно начал я, — а слыхали вы о кислородной воде?

Струве нахмурился:

— Кислородной воде? В каком смысле?

— Ну… есть такое вещество, открыли его французы лет сорок назад. Называется по-латыни… — я напряг память, — hydrogenium peroxydatum. Вода с кислородом, если просто говорить.

— А, это! — Струве просиял. — Да, я читал о нем. Но это ведь химическая диковинка, лабораторное вещество. Для чего оно нужно?

— А вот для обработки ран, — я наклонился ближе. — Видите ли, эта кислородная вода обладает удивительным свойством. Она разлагается на воду и кислород, а при этом убивает… э-э… разрушает те же миазмы, что и спирт. Только действует мягче, не жжет, не обжигает ткани.

Струве смотрел на меня с растущим интересом:

— Откуда вы это знаете, Александр Дмитриевич?

— Читал, — соврал я. — В академической библиотеке попалась статья немецкая. Там описывали опыты на животных. Раны, обработанные кислородной водой, заживали быстрее.

— Немецкая статья… — задумчиво повторил Струве. — А автора не помните?

Черт, влез в историю, которую не знаю.

— Не помню, давно читал. Но суть в том, что кислородная вода может быть эффективнее спирта. Особенно для глубоких ран, где спирт опасен.

Струве потер подбородок:

— Интересная мысль… Очень интересная. Только вот где взять это hydrogenium peroxydatum? В аптеках его точно нет.

— А можно приготовить, — я вспомнил школьную химию. — Насколько помню, получают из перекиси бария и серной кислоты. В нашей аптеке должны быть оба реагента.

— Перекись бария… серная кислота… — Струве прикрыл глаза, что-то вспоминая. — Да, это выполнимо. Реакция несложная. Только вот концентрация какая должна быть?

Я напрягся. В XXI веке используют 3% раствор. Но как это объяснить?

— Слабая, — сказал я. — Процента три, не больше. Сильная концентрация опасна, может ожог вызвать.

— Три процента… — Струве достал бумагу, начал что-то записывать угольком. — Александр Дмитриевич, вы удивительный человек. Откуда у инженера такие познания в химии и медицине?

— В академии учили разному, — отмахнулся я. — Взрывчатка, порох это все химия. А медицину… ну, я сам интересовался.

Немец посмотрел на меня пристально, но промолчал. Потом кивнул:

— Хорошо. Попробую приготовить. Если получится, испытаем на нескольких больных. Только тихо, без шума. Беляев и так на взводе после вспышки лихорадки.

— Договорились, Карл Иванович.

Мы вернулись в столовую. Работники уже доедали, готовились продолжать. Морозов поднялся, вытер усы рукавом:

— Ну что, ваше благородие, за печку беремся?

— Давайте.

Четверо дюжих мужиков окружили чугунную печь. Иван схватился за один угол, Федор за другой, Григорий и Трофим подлезли сзади.

— Раз-два, взяли! — скомандовал Морозов.

Печка медленно, со скрипом, начала двигаться. Мужики тащили ее по полу, оставляя глубокие царапины на досках. Лица красные, жилы на шеях вздулись.

— Тяжелая зараза, — прохрипел Иван. — Пуда три, не меньше.

— Молчи, тащи! — рявкнул Морозов.

Час ушел на то, чтобы переставить печь в нужный угол. Потом еще час на то, чтобы подключить дымоход, проверить тягу. Я помогал, подавал инструмент, придерживал трубы.

К шести часам вечера печь стояла на новом месте. Работники вымотались, присели отдохнуть.

— Ну вот, теперь правильно, — удовлетворенно произнес я, сверяясь с чертежом. — Воздуховоды пойдут прямо, без лишних поворотов.

— Ладно, братцы, — Морозов поднялся, — отдохнули и хватит. Теперь воздуховоды. Семен, твоя очередь.

Столяр кивнул, достал пилу. Мы продолжили сборку коробов.

Работа спорилась. Семен оказался мастером первого сорта, его тонкие пальцы управлялись с пилой и стамеской так ловко, что доски словно сами складывались в аккуратные короба. Я помогал, держал, подгонял.

К восьми часам собрали все восемь воздуховодов для первой палаты. Они лежали рядком вдоль стены, длинные деревянные короба, аккуратно сколоченные, готовые к монтажу.

Жестянщики Трофим и Николай принялись обшивать короба жестью. Резали ножницами листы, прибивали мелкими гвоздиками. Работа кропотливая, но необходимая, жесть защищает дерево от жара печи.

Степан под потолком размечал места крепления вытяжных каналов. Лазал по балкам, как обезьяна, отмечал углем точки для сверления.

Поскольку уже давно стемнело, Морозов распорядился зажечь масляные лампы. Свет тусклый, мерцающий, тени мечутся по стенам. Но работа продолжалась

Я обошел палату, проверяя сделанное. Восемь воздуховодов готовы, обшиты жестью. Печь переставлена. Отверстия в стенах пробиты. Вытяжные каналы размечены. Неплохо для первого дня.

— Василий Кузьмич, — позвал я Морозова, — как успехи?

Фельдфебель вытер пот со лба:

— Успехи есть, ваше благородие. Завтра начнем монтаж. Короба поднимать под потолок, крепить. Это работа тяжелая, но мы справимся.

— Молодцы, братцы, — обратился я ко всем. — Первый день прошел хорошо. Завтра продолжим. А сейчас по домам. Отдыхайте.

Работники разошлись. Я остался один в пустой палате. При свете свечи развернул чертежи, проверил расчеты. Завтра монтаж воздуховодов. Послезавтра вытяжные каналы. Через четыре дня все должно быть готово.

Успеем.

Обязательно успеем.