Инженер 1: паровая империя

Глава 10 Развлечения

Струве поднялся с койки и поправил мундир, от которого исходил слабый запах карболовой кислоты. Лицо немца выражало то особенное разочарование, какое бывает у людей, столкнувшихся с торжеством глупости над разумом.

— Что ж, Александр Дмитриевич, — произнес он тихо, чтобы не потревожить других больных, — теперь все ясно. Клейнмихель нанес удар наверняка. Беляев напуган и отступать не станет.

Он направился к выходу, но у самой двери обернулся:

— Впрочем, не все еще потеряно. Подумаем, что можно предпринять. Увидимся завтра.

Когда шаги доктора затихли в коридоре, я остался наедине с грустными размышлениями. За окном сгущались сумерки, а в палате уже зажгли лампы, отбрасывающие на стены желтоватые отблески.

Может, Струве прав, и не все потеряно. Но чем дольше думал я о происшедшем, тем яснее становилось.

Битва за госпитальные преобразования выходит далеко за пределы моих возможностей. Это не инженерное дело, где можно рассчитать нагрузку и выбрать подходящие материалы.

Здесь требуются иные таланты. Умение плести интриги, находить покровителей, лавировать между противоборствующими кланами чиновников.

Я же всего лишь попаданец из двадцать первого века, оказавшийся в чужом теле и чужом времени. Мои знания в области техники, а не дворцовых козней.

Возможно, следует оставить медицинские эксперименты и заняться тем, что мне действительно подвластно. Железные дороги, заводы, мосты — вот где современные знания могут принести пользу без оглядки на интриги влиятельных полковников.

Семьдесят восемь рублей офицерских денег можно вернуть со словами, что проект оказался неосуществимым по независящим обстоятельствам. Честь будет сохранена, а репутация не пострадает. А там, глядишь, найдется применение инженерным познаниям в более благодарной сфере.

— Александр! Да ты что, заболел опять? — рядом раздался веселый голос, прервавший мои невеселые размышления.

Я поднял голову и увидел Мещерского, который стоял между койками в парадном мундире темно-зеленого сукна. Золотые эполеты поблескивали в свете светильников, а на груди красовался орден Святой Анны третьей степени, видимо, наградили за Севастопольскую оборону.

— Павел! Откуда ты взялся? — удивился я.

— Из Симферополя только что. — Он присел на край моей койки, отчего старая рухлядь жалобно заскрипела. — Дела мои на сегодня завершил весьма успешно, доложу тебе. Но сначала взгляни на себя, сидишь тут как сова на могильном камне!

Мещерский достал из кармана серебряную табакерку, украшенную финифтью, и понюхал щепотку табака. Движения его были размашистыми, характерными для человека, привыкшего к широкой жизни.

— А что случилось? — продолжал он, оглядывая палату. — Больные спят, лампы горят, все вроде мирно. Отчего такая кислая мина?

— Да проблемы, Павел. Серьезные проблемы с проектом.

— Какие там могут быть проблемы? — махнул рукой приятель. — Главное, что деньги есть. А деньги, батенька, все двери открывают.

На соседних койках больные прислушивались к нашему разговору. Кто-то уже засыпал под мерное потрескивание ламп, кто-то читал при скудном свете книгу или письмо из дома.

— Павел, — понизил я голос, — дело не в деньгах. Дело в том, что против нас ведется настоящая кампания. Клейнмихель написал донос, Беляев испугался и запретил все эксперименты.

— Клейнмихель? — Мещерский нахмурился. — Ну да, гадина редкостная. Но разве мы не знали, что такие препоны встретятся? Всякое новое дело встречает сопротивление.

— Встречает, но не всякое новое дело стоит таких усилий.

— Как это понимать? — Мещерский внимательно посмотрел на меня.

— Понимать так, что, возможно, госпитальная медицина не мое поприще. Здесь нужны не инженерные познания, а умение интриговать, находить покровителей… А этого у меня нет.

— Ерунда! — решительно отозвался Мещерский. — Александр, да ты просто устал. Сидишь тут в четырех стенах, воздухом затхлым дышишь, на больных смотришь…

— А что ты предлагаешь?

— Всякому человеку нужно развеяться! — Мещерский встал и принялся расхаживать между коек. — И особенно такому кроту, как ты. Знаешь, что я тебе скажу? Довольно корпеть над чертежами! Одевайся, пойдем в город.

— Павел, уже поздно…

— Поздно? Да сейчас самое время! В офицерском клубе как раз начинается интересная жизнь. Орлов с Фроловым каждый вечер партию в винт разыгрывают, ставки приличные. А Балонов обещал показать новый бильярдный удар. Говорит, у французов подсмотрел.

Мещерский заговорщически понизил голос:

— А после клуба заглянем в новое французское кафе «Ля Пэ». Там, братец мой, такие дамочки объявились! Одна мадам Розали, рыжеволосая бестия, так играет на рояле, что душа замирает. А ее подруга, брюнетка Селеста…

— Павел, мне не до развлечений.

— Именно поэтому они тебе и нужны! — Мещерский сел обратно на край койки. — Послушай меня как старого товарища. Ты загнал себя в угол, зациклился на одной идее. А любую задачу легче решать свежей головой.

Он достал из жилетного кармана золотые часы на цепочке и щелкнул крышкой:

— Восемь вечера. Самое время для выхода в свет. Переоденешься в парадный мундир, освежишься одеколоном, и мы культурные люди, а не госпитальные затворники.

Доводы приятеля звучали разумно. Действительно, я впервые очутился в этом времени. Почему бы не выйти за пределы лечебного заведения, посмотреть на вечернюю жизнь офицерского сообщества?

Почему бы не увидеть что-то еще, кроме больных и врачей. Может, смена обстановки поможет взглянуть на мои проблемы под иным углом?

— К тому же, — добавил Мещерский, заметив мои колебания, — завтра будет новый день. А сегодня давай просто забудем о всех неприятностях и поживем как нормальные люди.

Я еще раз посмотрел на палату, где под желтым светом ламп лежали больные, потом на окно, за которым манил огнями вечерний город. Решение созрело само собой.

— Хорошо, Павел. Пойдем развеемся.

Мещерский хлопнул в ладоши с видом человека, одержавшего важную победу:

— Вот это дело! Сейчас оденешься в парадный мундир, я тоже приведу себя в порядок, и айда знакомиться с мирной жизнью!

Он направился к своей койке, расположенной через несколько мест от моей, но тут же его окликнул дежурный лекарь, который как раз обходил палату с вечерним осмотром:

— Господа офицеры, куда это вы собрались? На дворе уже темнеет, а вам положен покой.

— Алексей Петрович, — обратился к нему Мещерский с той особенной лаской, которую употребляют опытные служаки, желая обойти препятствие, — да мы ненадолго, часика на два. Воздухом подышать, по городу прогуляться.

— Но поручик, рука ваша еще не совсем зажила…

— Рука как новенькая! — Мещерский энергично взмахнул левой рукой, слегка поморщившись от боли, но тут же скрыв гримасу под широкой улыбкой. — Видите, рука в полном порядке. К тому же, доктор Струве сам говорил, что движение полезно для выздоровления.

Соколов колебался, но Мещерский уже доставал из кармана жилета серебряный рубль:

— А вот за то, что не доложите начальству о нашей маленькой отлучке… Понимаете, дело деликатное, не хотелось бы лишних расспросов.

Молодой врач покраснел, но серебро взял. В николаевской России подобные договоренности считались делом обычным, особенно когда дело касалось офицеров.

— Только до полуночи, — предупредил он. — И если что случится, я вас не выпускал.

Пока я переодевался в парадный мундир, Мещерский тоже приводил себя в порядок. Достал из походного сундучка флакон одеколона «Тройной» и щедро окропил себя ароматной жидкостью. Затем принялся чистить медные пуговицы суконной тряпочкой, пока они не заблестели как золото.

— А как мы до клуба доберемся? — поинтересовался я, завязывая шелковый галстук. — Пешком идти далековато.

— Об этом я уже позаботился, — подмигнул Мещерский. — У госпиталя ждет извозчик. Старый знакомый, Степан Кузьмич. Он меня частенько возит по делам.

Действительно, когда мы вышли из главного корпуса, у ворот госпиталя стояла небольшая коляска, запряженная парой гнедых лошадок. Возница, мужчина средних лет в поддевке и картузе, соскочил с облучка при нашем появлении:

— Здравия желаю, ваши благородия! Степан Кузьмич Волков, к вашим услугам!

Коляска оказалась довольно потрепанной, видимо, пострадала во время бомбардировок. Кожаные сиденья залатаны в нескольких местах, а правое колесо скрипело при движении. Но для разрушенного Севастополя эта колымага считалась роскошным экипажем.

— До офицерского собрания, Степан Кузьмич, — велел Мещерский, усаживаясь на заднее сиденье. — И не торопись, дорога неровная.

— Слушаюсь, ваше благородие! — Извозчик взобрался на козлы и взял в руки вожжи. — Только предупреждаю, через площадь объезжать придется, там еще камни не убрали.

Лошади тронулись с места, и мы покатили по мощеной дороге, огибая воронки от снарядов и груды строительного мусора. Колеса подскакивали на кочках, отчего вся коляска тряслась как в лихорадке.

Мартовский вечер дышал прохладой, но в воздухе уже чувствовалась близость весны. С моря тянул ветерок, принося запахи йода и водорослей.

Кое-где в окнах мелькали светильники. Город постепенно возвращался к жизни.

— Александр, — заговорил Мещерский, поправляя эполеты, которые сбились от тряски, — а не расскажешь ли, что ты теперь задумал делать с твоим прожектом? Может, вместе что-нибудь решим.

Я сказал, что, видимо, замахнулся на неподъемное дело. Лучше мне бросить его. Мещерский слушал внимательно, изредка кивая и цокая языком:

— Да, дела… Но знаешь что? По-моему, вы слишком рано сдались. Есть способы обойти таких вот ретроградов.

— Какие способы?

— А вот об этом и поговорим в клубе. Там соберутся люди влиятельные, имеющие самые разные связи. Глядишь, кто-нибудь и даст дельный совет.

Мы въехали на Большую Морскую улицу, некогда главную артерию города. Справа и слева тянулись развалины особняков, между которыми ютились временные постройки из досок и парусины.

— Гляди-ка, — указал Мещерский на здание с новой крышей, — дом губернатора уже ремонтируют. Значит, деньги в город пошли. А где деньги, там и возможности для разных проектов.

Извозчик осторожно объезжал груду битого кирпича, оставшуюся от разрушенной церкви. Лошади фыркали и косились на непривычные препятствия.

— Степан Кузьмич, — окликнул я возницу, — скажи, а давно ли клуб работает?

— Да уж месяц как, ваше благородие, — отозвался тот, не оборачиваясь. — Сначала французы помещение занимали, для своих офицеров. А как мир подписали, наши обратно взяли. Теперь там каждый вечер музыка играет, господа развлекаются.

Мы повернули на переулок, ведущий к площади, где стояло здание бывшего Дворянского собрания. Даже в сумерках видно, что особняк пережил войну лучше многих других строений. Я уже видел его днем и снова подивился тому, что фасад с колоннами остался цел.

У входа толпились офицеры в парадных мундирах, курили папиросы, о чем-то оживленно беседовали. Из открытых окон доносились звуки рояля и смех.

— Приехали, ваши благородия! — объявил Степан Кузьмич, останавливая лошадей. — Ждать прикажете?

— Жди, — велел Мещерский, кинув ему монетку. — Часа через три-четыре понадобишься.

Мы вышли из коляски, и я невольно поправил мундир. После долгого госпитального заточения возвращение в офицерскую среду казалось почти нереальным.

Звуки музыки, запахи табака и дорогих духов, блеск эполет в свете газовых фонарей. Все это принадлежало иному миру, где нет места страданиям и смерти.

— Ну что, братец, — подбодрил меня Мещерский, поднимаясь по ступеням парадного входа, — готов окунуться в светскую жизнь?

Он повел меня не в большой зал, где проходило памятное собрание по сбору средств, а в соседнее помещение, бывшую малую гостиную. Эта комната оказалась уютнее и интимнее.

Низкие сводчатые потолки, обитые бордовым бархатом стены, несколько кожаных кресел, расставленных вокруг камина.

В углу стоял небольшой рояль красного дерева, за которым негромко наигрывал мелодии молодой поручик. У окон расположились два карточных столика, покрытые зеленым сукном, а возле камина стоял круглый стол с графинами и закусками.

Газовые рожки в виде золоченых лилий давали мягкий, неяркий свет, создавая атмосферу домашнего уюта. Воздух насыщен ароматами дорогого табака, французских духов и легким запахом горящих в камине березовых поленьев.

— Александр Дмитриевич! — окликнул меня знакомый голос.

Капитан Орлов, с которым мы вместе минировали французские подступы, поднялся из кожаного кресла у камина и направился к нам навстречу. Лицо его, обветренное степными ветрами, расплылось в широкой улыбке.

— Батенька, а куда ты исчез? Как дела с твоим проектом? Деньги-то удалось пристроить?

— Планы есть, — уклончиво ответил я, не желая пока рассказывать о препонах, воздвигнутых Беляевым. — Самое главное, что смертность в экспериментальной палате упала до нуля. Больные выздоравливают заметно быстрее.

Мещерский между тем успел заказать у официанта бутылку шампанского и теперь разливал игристое вино по тонким бокалам.

— За успех инженерной мысли! — провозгласил он тост.

Мы выпили, и я почувствовал, как терпкое вино разогревает кровь. После долгих недель госпитальной диеты даже глоток алкоголя действовал опьяняюще.

К нашему столику подошли еще двое офицеров, которых я не знал. Один — высокий и стройный поручик гвардии с холеными усиками, другой — широкоплечий штабс-ротмистр с простоватым, но умным лицом.

— Позвольте представиться, — произнес первый, изящно кланяясь. — Поручик Андрей Николаевич Телегин. А это мой товарищ, штабс-ротмистр Петр Семенович Добрынин.

— Мы недавно прибыли из столицы, — добавил Добрынин. — В свите статс-секретаря, который осматривает ход восстановительных работ.

Телегин достал из серебряного портсигара папиросу:

— А не тот ли вы капитан Воронцов, чьи сборы произвели такой фурор среди местного офицерства?

— Тот самый, — подтвердил Орлов. — Александр Дмитриевич сумел доказать, что офицерские деньги могут приносить реальную пользу, а не только проигрываться в карты.

— Похвально, — кивнул Добрынин. — У нас в гвардии тоже много разговоров о необходимости технических усовершенствований в армии. Но дальше разговоров дело не идет.

К нам подошел еще один офицер, худощавый штабс-капитан с острыми чертами лица и пронзительным взглядом.

— Позвольте присоединиться к беседе, — произнес он. — Штабс-капитан Михаил Юрьевич Беркутов, из кавказских стрелков.

— Михаил Юрьевич недавно из Кавказа, — пояснил Фролов. — Тамошние порядки изучил основательно. Да еще и стихи о них написал.

Беркутов прикурил папиросу от газового рожка:

— Порядки везде одинаковые. Начальство боится нововведений пуще огня. Зато потом, когда система заработает, все вдруг становятся ее горячими сторонниками. А стихи я писал не о порядках, а о красотах гор. Неприступных, как орлиное гнездо.

— Мрачно вы смотрите на вещи, — заметил Телегин.

— Не мрачно, а трезвым взглядом, — поправил его рифмоплет. — Хотя иногда некоторым счастливчикам удается пробить стену бюрократии. Главное — настойчивость и правильный подход.

Мещерский воспользовался паузой в разговоре:

— Господа, мы сюда пришли отдыхать, а не служебные вопросы обсуждать. Орлов, ты обещал партию в вист. Давайте за стол!

Капитан Орлов поднялся с дивана, где сидел с бокалом коньяка:

— С удовольствием! Только предупреждаю, играю серьезно, без поддавков.

Мы направились к карточному столу, покрытому зеленым сукном. Официант уже приготовил новую колоду карт и поставил рядом пепельницу из хрусталя.

— Итак, господа, — произнес Орлов, тасуя карты, — начинаем партию в вист. Ставки по рублю за взятку, договорились?