Икосаэдр 2.0

Хамелеон (часть 1)

Премьера рассказа.

Егорыч был из тех сорокалетних мужиков, которых бес ещё не покусал в ребро, но пивной живот которого уже сомнительно зачесался.

Его отношения с женой формулировались избитым выражением «всё сложно». Друзья юности рассказывали, что именно так было написано на их страницах в соцсетях все последние двадцать пять лет. У него — «всё сложно с Василисой Солнышко», у неё — «всё сложно с Ваней Виндизель». Разумеется, это были не фамилии, а безобидные попытки оригинального мышления, свойственные многим из поколения «двухтысячных», родившихся в глухой провинции. Фамилию же они носили самую что ни на есть простую — Смирновы.

Двадцать первый век уже норовил перешагнуть середину, мир пережил ядерную перестрелку, на дворе бесчинствовал свершившийся киберпанк, а на страницах у Смирновых так и оставались висеть глуповатые и милые псевдонимы — Солнышко и Виндизель. Впрочем, в эпоху конкуренции, тотальной слежки и промышленного шпионажа подобная анонимность была даже кстати: служба безопасности корпорации рекомендовала сотрудникам не пользоваться соцсетями, а с зависимостью бороться оказалось сложно.

Поскольку в департаменте приключилось работать ещё одному Ивану Смирнову, все, начиная от начальства и кончая бухгалтерами, звали его Егорычем. Жил он в Златоусте, а работал, как и многие романтики, получившие когда-то неудачное гуманитарное образование и научившиеся после зарабатывать, вахтовиком на Севере.

Саркис, его напарник, был помладше. Горячий горский темперамент не могли остудить даже холодные северные ветра. Под искусанными бесами рёбрами виднелся не пивной живот, а пресс, который, в совокупности с развитой мускулатурой и дредами заматеревшего басиста-хардкорщика, притягивал самок со всех уголков их производственного сектора.

Говорят, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Возможно, и без того сложные отношения с супругой у Егорыча начали портиться, именно когда их с армянином поставили в одно «звено». Бурная молодость напарника, казалось, не закончится даже с началом пенсии, свою же молодость Егорыч уже давно похоронил в ипотеке, быту, даче и шестидесяти квадратах квартиры — как тут не начнёшь завидовать?

Зуд в районе живота начался за пару дней до той злополучной сентябрьской вахты. Осень, в этом году ранняя и непривычно холодная, уже позолотила верхушки деревьев на берегу пруда за окном, редкие рыбаки сменили ветровки на куртки-самогрейки, а на душе поселилась привычная хандра. Какое-то странное, непривычное ощущение прибавилось к ней. Все прошлые три года работы Егорыч ждал возвращения домой с вахты, а сейчас — наоборот, ждал вахты, словно свободы от домашней рутины.

Смирновы уже проводили старшую дочку обратно на учёбу, в Уральский Федеральный, а младшая дочка должна была вернуться от бабушек днём позднее, прямо перед первым сентября. Василиса гладила одежду, укладывала чемоданы и напевала какую-то древнюю попсовую песенку. Егорыч привычно сидел в Интернете. Страсть к стареньким онлайновым стратежкам, которой переболела половина его поколения, не исчезла и в более зрелом возрасте. Перед вахтой обязательно надо было «наиграться», потому что впереди тридцать дней с двенадцатью часами работы в сутки и тремя выходными. Кроме того, осенняя хандра вместе с кризисом сорокалетнего возраста отлично глушатся и таким вот образом, без помощи алкоголя.

Внезапно Василиса схватила чемодан, швырнула его на пол и крикнула:

— Опять в Интернете тупишь! На меня бы хоть раз за день посмотрел!

Егорыч проморгался после трёхмерки, прищурился, посмотрел на жену и рассеянно произнёс:

— Платье, что ли, новое?

Помимо нового платья обнаружились новая причёска и голографический макияж. В воздухе витал запах пряных духов.

— Весь вечер намёки делаю, хоть кибермужика покупай! Завтра Настюшка приедет, я романтику хотела перед отъездом, а ты!..

Дальше предполагались события по классическому сценарию семейной ссоры. Василиса уселась на диван и начала, рыдая, перечислять всё то, что Егорыч отнял у неё — лучшие годы, карьеру, ухажёра с квартирой на Манхэттене. Егорыч должен был сесть рядом, с раскаянием гладить по спине и со всем соглашаться — да, невнимательный, да, скотина, да, отнял, да, раскаивается и обещает больше не повторяться.

Но он почему-то не сделал этого. Поднялся, нахмурился и заявил.

— Ты мне ухажёров тут не вспоминай. Ты вот меня не ревнуешь нисколько, а у меня у самого, может, есть какие-то… ситуации.

Намёков Василиса Егорычу простить не могла. Чемоданы полетели за дверь.

В итоге, на вахту Егорыч отправился на день раньше нужного. Специально пропустил один рейс сверхзвукового Ту-544 и семь часов проторчал в Екатеринбурге, в Кольцово. Со скуки хотел повидаться состаршей, но у неё оказались какие-то «личные дела». По-отцовски поворчал по «говорилке», но сильно докучать и расспрашивать не стал — сам таким был. Потом двенадцать часов просидел-продремал в аэропорту Сургут-Юганска и наконец-то дождался напарника.

После крепкого рукопожатия Саркис сразу почуял настрой товарища и спросил:

— Ты что такой грустный? Съел фрукт невкусный?

— Да не, всё нормально.

— Да я же вижу. У тебя, чувак, щетина трёхдневная. Ты тут что, второй день торчишь?

— Ну…

— Рассказывай.

Они отправились из зала в кафе, Егорыч начал изливать душу. В разросшемся аэропорту самого северного в мире миллионника продавался отличный колумбийский кофе, который они любили пить перед вахтой.

На месте про чемоданы Саркис прервал монолог заговорщицким полушёпотом:

— О-о, смотри, какая краля впереди идёт! Длинные ноги такие, явно южных кровей.

Егоров оценил: ноги у девицы действительно были длинные и очень красивые.

— Откуда ты знаешь, что южных?

— Ну как ты не понимаешь! У всех девушек, кто вырастает в Урале, Сибири и в районах вечной мерзлоты, короткие ножки. Низкопопики. А тут — наоборот, такая длина, такая осанка. Я бы её…

— Угу, я бы тоже, — неожиданно для себя заявил Егорыч.

— Так давай познакомимся с ней! — Саркис толкнул товарища в плечо. — Чего ждать?

— Не могу.

— Ты что, своей Василисе не изменял ни разу?

— Было один раз, по молодости. Когда старшей беременная была. Стыдно до сих пор.

— И что, на вахтах ни разу?

— Ни-ни.

— Ну ты герой. Правильно я делаю, что не женюсь.

— Научи, как?

— Ну, начать можно с простого. Девушка! — Саркис подозвал официантку. — Будьте любезны, два вот этих вот кофе, два круассана и ваш ник на салфетке.

Официантка записала заказ и смущённо улыбнулась:

— Простите, я последнее не могу, — акцент был явно западный.

— Ну почему?

— Мне начальство запрещает.

— Ну хотя бы телефончик? Хотя бы намёк?

Официантка ещё раз улыбнулась и исчезла в глубинах кафе. Егорыч рассмеялся.

— Что, и на старуху бывает проруха?

— Ты погоди. Сейчас она вернётся с кофе, за это время всё обдумает, и…

Когда кофе был выпит, и Саркис оплачивал счёт, девушка протараторила:

— Магдалена, апрель две тысяча двадцать третьего. Если найдёте, то…

После чего густо покраснела и убежала, забыв на столе платёжный терминал. Саркис выразительно посмотрел на Егорыча.

— Учись!

От Сургут-Юганска до вахтного посёлка летели в ночь на рейсовом «конверте»— всепогодном конвертоплане Ми-64. Пришедшие на смену Ми-8, универсальные и экономные машины наводнили российский север. Из посёлка, являвшегося центром производственного сектора, пассажирские и грузовые «конверты» трижды в сутки летали в ближайший Уренгой, один раз в Салехард и один раз в двое суток в Сургут-Юганск.

Плодоносный русский север, за исключением городов и заповедных мест, был уже давно выведен из-под управления регионов и переведён на режим конкурсного пользования. Вместо субъектов федерации и районов теперь тут было три сотни производственных секторов, каждый из которых сдавался в аренду на несколько лет одной из девяти крупных промышленных корпораций — нефтегазовых или рудных.

Погода, несмотря на глобальное потепление, не радовала — дождь с градом бил по иллюминатору с такой силой, что было слышно даже через гул винтов. Где-то в середине трёхчасового пути Саркис хлопнул по плечу задремавшего Егорыча и крикнул в ухо:

— Смотри, войско Газтэка!

Егорыч наклонился к иллюминатору.

Внизу, на запорошенных мокрым снегом полях, подсвеченных холодным серебристым светом светодиодных ламп, кипела механическая жизнь. Огромные стальные телеса с мачтами и туловищами промблоков, втянув роторные лебёдки и волоча по лесотундре хвосты кабелей и труб, шагали на огромных ногах по болотистой грязи. Установок было два десятка, они настойчиво отмеряли свои метры, готовясь вонзить своё жало, словно комары, вынюхивающие наиболее вкусную жилу на руке. Вдали, у оставшейся не вырубленной лесополосы, притаилось громоздкое тело сверкающей распределительной станции, похожей на матку термитов. Туда по трубам текла чёрная кровь и оттуда же поступало электричество и нервные сигналы управления.

Что-то подобное было и в секторе Егорыча, но тут…

— Газтэк? Здесь же сургутские стояли?

— Ага, они. Выкупили аренду сектора. Две недели старые буровые вывозили, а сами за неделю развернулись.

— Ты бы хотел на таких работать? — спросил Егорыч.

— А что там работать? Автоматика! На весь сектор десяток человек для монтажа выгоняют, а потом один оператор за всем следит. Это мы тут по старинке, по два оператора на буровую, а они…

— Слышал что-то такое. Японская разработка? Поди и вообще без людей могут обойтись?

— Ага. И порт у них автоматический. Случись ядерная война, они так и продолжат газ по трубам гнать.

Егорыч кивнул и задремал снова. Снилось что-то мрачное и эротическое про жену, с буровыми роботами, зависшими над ней, откровенными платьями и грязью.

Двухкомнатный номер жилблока встретил запахом сырости и привычным беспорядком. Больше за остаток ночи спать не вышло — сначала коллеги сушили комнаты тепловой пушкой, потом разговаривали за жизнь. Саркис рассказывал про многочисленную родню из своего Сочи, Егорыч — про детей и то, как провёл летний месяц — в бесконечном строительстве дачи и мелких халтурах в родном Златоусте. В конце беседы вернулись к разговору о ссоре и женщинах.

— Я тебе говорю — найди себе фронтовую жену. Сколько ещё тебе тут предстоит лет пахать, мужик ты не старый, и для организма полезно, и настроение улучшишь.

— Может ты и прав… — кивнул Егорыч, но в душе всё ещё оставались сомнения.

Утром они с Саркисом отметились у начальника участка, получили инструктаж и указание сходить в медблок. К небольшому удивлению коллег, у них взяли анализы. После медблока пересеклись и поговорили со сменщиками, которые уезжали в отпуск. Те объяснили причину сдачи анализов и рассказали мрачную историю — оказалось, одна из соседних буровых полмесяца назад вышла из строя по вине спятившего оператора. Говорят, пришёл после выходного не то пьяный, не то под наркотой, и давай ходить по кустам, оборудование сшибать. Историю тогда замяли, чтобы конкуренты не услышали, оператора уволили в тот же день, а весь приезжающий персонал велели проверить.

Потом Егорыча, Саркиса и ещё два звена погрузили на неубиваемую «буханку» и повезли через мансийские грязи к участку. Путь занимал сорок минут. Только в дороге Егорыч вспомнил и решил позвонить домашним о том, что добрался нормально. Жене звонить не стал, позвонил старшей — она оказалась на занятиях, ответила коротко и сказала, что слышала про скандал и осуждает.

Это, конечно, немного испортило настроение, но состояние было вполне бодрое, боевое.

Родной УБШР номер 11У — Установка Буровая Шагающая Роботизированная — встретила хозяев на самой окраине участка. В полукилометре виднелся берег Обской губы, отгорженный от разработок редкой ещё лесополосой. Тридцать лет назад никто бы и не подумал, что сосны можно высаживать на месте бывшей тундры, но климат менялся быстро и необратимо. Деревья скрывали батарею береговой артиллерии и корпуса портативного завода-порта сжиженного газа, из которого раз в несколько дней отплывал танкер. Вдалеке, если залезть на верхушку мачты, можно было разглядеть Карское море с точками морских буровых и ракетных оборонительных платформ. Это был уже чужой сектор, неведомые Егорычу края.

Егорыч привычно хлопнул робота по массивной ноге, запрыгнул на лесенку, провёл электронным ключом и сунул палец в сканер отпечатков. «Спасибо», — ответила женским голосом система безопасности, и дверь в кабину открылась.

Дежурный ночной оператор, Юрий, потянулся в кресле, пожал руку. Работа буровой не прекращалась и ночью, но сложных операций вроде переезда и установок насосов не производилось. Ночные вахтовики работали посменно и с большим промежутком на отдых.

— Всё штатно?

— Штатно. Трёшку за ночь прошли.

Егорыч упал в знакомое, почти родное кресло, авторизовался паролем и ключом, нацепил очки допреальности, и таймер вахтовых часов начал свой отчёт.

Минуты стали складываться в часы, часы в смены. Сотни метров в час складывались в десятки кустов и сотни километров за неделю. Раз в несколько дней машина поднимала лебёдку и шагала к новому месту скважины, оставляя после себя тонны шлама, гектары изрытой и исхоженной земли и килограммы выкуренных операторами сигарет и чайных пакетиков.

Приближение первого выходного, как это всегда бывает, Егорыч не заметил. За смену они с Саркисом общением не по работе не злоупотребляли. На обед, перекусы и перекуры ходили по очереди. В основном — слушали музыку, Егорыч по радио, а Саркис — свой тяжеляк в наушниках, со старенького смартфона. Все их диалоги получались примерно следующими:

— Посмотри блок очистки, чего он там?

— Угу.

Или:

— Переключу на второй ёмкостной насос?

— Давай.

Или:

— Я курить.

— Погоди, пусть отметку пройдёт.

Изредка в разговор вклинивался диспетчер со станции. Когда приходило время поднимать лебёдку, втыкать сепараторный насос и ползти к новой скважине, диалоги становились немного длиннее. Изредка, в основном, во время переходов, заходил начальник вахты, Евгений Семёнович — мужик чуть постарше Егорыча, достаточно дружелюбный, хоть и по-северному суровый.

В итоге, всё их дневное общение сводилось к тридцати-сорока минутам за завтраком и ужином в жилблоке и перед сном.

После первой смены, вопреки обычаю, Егорыч домой не отписался и не отзвонился. На вторую ночь он уже втянулся в ритм и выкроил пару минут, чтобы всё же зайти в переписку с родными. Аккаунт жены оказался заблокирован, Василиса удалилась из друзей. Неприятный холодок пробежал по спине. Набрал по телефону — трубку никто не взял. Тут уже стало немного страшно, и он набрал старшей, в Екатеринбург — дочка ответила, что занята и про их отношения с матерью не в курсе.

(продолжение в следующей главе через несколько минут. Дорогие читатели! Сделайте автору приятное — добавьте произведение в библиотеку, а автора в друзья)